Ричард Келли
Ричард Келли («Донни Дарко», «Сказки Юга», «Посылка») - «туберкулезный плевок на клумбу арт-хауса»…
сей постсовременный киноделец, проштрафившийся у интеллектуальной публики самородок-«авантюрист», нарекается инсайдером абсурдистских визуализаций в теперешнем коммерческом кинематографе. То, что прячется за кадром у этого завзятого борца с инди-снобизмом даже «художественным винегретом» назвать нельзя. «Эклектика» - не та единица словесного недоумения, коей стоит оценивать здешнюю киношную фантасмагорию. Скорее уж подходит небезызвестная «бесовская структура», где за каждой очевидностью, простой истиной, стабильным Означающим, ведающим свое время-и-место, скрывается авторский перевертыш, расстроенное, не конвенциальное Означаемое. Сюжет останавливается в неудобном месте или совершает «поворот не туда» (как объяснить то количество нелепых, лишних деталей, которые не выстреливают по-чеховски, но появляются с маниакальным постоянством; их чрезмерное количество обрекают историю на маскарадную недосказанность); глянцевые лица наделяются отметиной скорбного уродства («тимберлейк со шрамом», «колченогая экзистенциалистка камерон», «революционеры» из «Saturday Night Live» и целая армия наджанровых «фриков»); пафосные конспирологические конструкты оборачиваются саркастическим «пшиком» (концовки последних фильмов окончательно хоронят остатки позитивной энергетики рядовых зрителей в адрес кинокартин), и пр. Это - фильмографическое подобие пестрой «борхесовской библиотеки», техногенная химера из грузного туловища медиа-культуры и синтезированных конечностей исчезнувшего Модерна.
Описывая столь странный режиссерский феномен, под давлением «писательской чесотки» возможно произвести бездну первертивных словес, но более подходит образ «модифицированной пищи». За классическим набором пищевых качеств (аутентичные аромат, текстура, вкус и т.д.) встает фатальная невозможность переварить этот продукт; редкостный (вероятно, никакой) «желудок» способен справиться с ним. Как «это» есть? Думается, создавалось сие «гастрономическое» чудо не для поедания, а чтобы подразнить наши ум и тело. Разъест ли «желудочный сок» «это»? Вряд ли. Но «организм» интенсивно поработает в процессе «пищеварительной расшифровки», эдакого «знакового расслоения».
Здесь манифестируется преизбыточный кинотекст, удаляющий из очевидных компонентов весь здравый смысл и наполняющий тривиальные образы чудными значениями. Итак, в «массовых» водах, на самом «дне» плавает не конвенциальная «рыбка»; только одному автору известно в силу каких причин она там оказалась.
Это дичь… доподлинно сцепление разнородных слов, вещей, образов, прячущееся не за бесцеремонным хамством гипер-интеллектуального дадаизма или нарочитой случайностью «автоматического письма» сюрреалистов, но за непритязательно гламурной шкуркой масскультового видеоряда. В целом, за откровенно «попсовыми» артистическими персоналиями (типичными обитателями ситкомов, скудоумных комедий, рестлер-шоу, далекими от элитаристских статусов и интеллектуалистских восторгов), за жанровой стагнацией (ведь мистический триллер, НФ-утопия суть далекие от жанровых революций вещицы), за приевшимися стандартами бюджетной голливудской картинки, прячется пиршество абсурдизма, хитроумный знаковый механизм для «закипания обывательских мозгов». Считается, что постсовременность отличительна специфической чертой - дикарски игривым ревизионизмом; перерабатывая отходы прошлого в сносный продукт будущего, она представляет новую процедуру творческого созидания. И Келли пользуется обозначенной методой…
Время больших форм и словесного занудства наступило… дескать, только знаковая надутость, гипертрофия текста (и визуального в том числе) представит шанс на обретение своеобразия. Так и есть, ежели дело касается «подвигов знаковых». А простота одномерна, прозрачна, скудна, за ней нет вожделенной тайны, недосказанности, она - вся выговорена. Поэтому восшествуя в «коннотативный лес» с затемнениями, общей непроясненностью и ворохом неоднозначностей, стоит забыть об очевидностях «жизненного мира» (правдах бытовой реальности). Знаковая действительность склоняется к усложнениям, вычурным структурам, многообразию связей (династическому родству с именитыми образами и словами).
Не жди от Автора лицеприятия… Он - ужасен и громоздок?!
сей постсовременный киноделец, проштрафившийся у интеллектуальной публики самородок-«авантюрист», нарекается инсайдером абсурдистских визуализаций в теперешнем коммерческом кинематографе. То, что прячется за кадром у этого завзятого борца с инди-снобизмом даже «художественным винегретом» назвать нельзя. «Эклектика» - не та единица словесного недоумения, коей стоит оценивать здешнюю киношную фантасмагорию. Скорее уж подходит небезызвестная «бесовская структура», где за каждой очевидностью, простой истиной, стабильным Означающим, ведающим свое время-и-место, скрывается авторский перевертыш, расстроенное, не конвенциальное Означаемое. Сюжет останавливается в неудобном месте или совершает «поворот не туда» (как объяснить то количество нелепых, лишних деталей, которые не выстреливают по-чеховски, но появляются с маниакальным постоянством; их чрезмерное количество обрекают историю на маскарадную недосказанность); глянцевые лица наделяются отметиной скорбного уродства («тимберлейк со шрамом», «колченогая экзистенциалистка камерон», «революционеры» из «Saturday Night Live» и целая армия наджанровых «фриков»); пафосные конспирологические конструкты оборачиваются саркастическим «пшиком» (концовки последних фильмов окончательно хоронят остатки позитивной энергетики рядовых зрителей в адрес кинокартин), и пр. Это - фильмографическое подобие пестрой «борхесовской библиотеки», техногенная химера из грузного туловища медиа-культуры и синтезированных конечностей исчезнувшего Модерна.
Описывая столь странный режиссерский феномен, под давлением «писательской чесотки» возможно произвести бездну первертивных словес, но более подходит образ «модифицированной пищи». За классическим набором пищевых качеств (аутентичные аромат, текстура, вкус и т.д.) встает фатальная невозможность переварить этот продукт; редкостный (вероятно, никакой) «желудок» способен справиться с ним. Как «это» есть? Думается, создавалось сие «гастрономическое» чудо не для поедания, а чтобы подразнить наши ум и тело. Разъест ли «желудочный сок» «это»? Вряд ли. Но «организм» интенсивно поработает в процессе «пищеварительной расшифровки», эдакого «знакового расслоения».
Здесь манифестируется преизбыточный кинотекст, удаляющий из очевидных компонентов весь здравый смысл и наполняющий тривиальные образы чудными значениями. Итак, в «массовых» водах, на самом «дне» плавает не конвенциальная «рыбка»; только одному автору известно в силу каких причин она там оказалась.
Это дичь… доподлинно сцепление разнородных слов, вещей, образов, прячущееся не за бесцеремонным хамством гипер-интеллектуального дадаизма или нарочитой случайностью «автоматического письма» сюрреалистов, но за непритязательно гламурной шкуркой масскультового видеоряда. В целом, за откровенно «попсовыми» артистическими персоналиями (типичными обитателями ситкомов, скудоумных комедий, рестлер-шоу, далекими от элитаристских статусов и интеллектуалистских восторгов), за жанровой стагнацией (ведь мистический триллер, НФ-утопия суть далекие от жанровых революций вещицы), за приевшимися стандартами бюджетной голливудской картинки, прячется пиршество абсурдизма, хитроумный знаковый механизм для «закипания обывательских мозгов». Считается, что постсовременность отличительна специфической чертой - дикарски игривым ревизионизмом; перерабатывая отходы прошлого в сносный продукт будущего, она представляет новую процедуру творческого созидания. И Келли пользуется обозначенной методой…
Время больших форм и словесного занудства наступило… дескать, только знаковая надутость, гипертрофия текста (и визуального в том числе) представит шанс на обретение своеобразия. Так и есть, ежели дело касается «подвигов знаковых». А простота одномерна, прозрачна, скудна, за ней нет вожделенной тайны, недосказанности, она - вся выговорена. Поэтому восшествуя в «коннотативный лес» с затемнениями, общей непроясненностью и ворохом неоднозначностей, стоит забыть об очевидностях «жизненного мира» (правдах бытовой реальности). Знаковая действительность склоняется к усложнениям, вычурным структурам, многообразию связей (династическому родству с именитыми образами и словами).
Не жди от Автора лицеприятия… Он - ужасен и громоздок?!