«Был голос робок, мел в руке дрожал…»
Последние дни августа, преддверие 1 сентября, меня охватывает странная эйфория. Казалось бы, столько лет прошло с того дня, как я навсегда переступила порог школы в направлении «out», а злорадненькое торжество от ощущения того, что больше уже никогда не переступлю его обратно, не покидает меня!
Никогда не увижу ни учителей своих, ни одноклассников. А, случится мне быть в районе Кондрашки, обойду наш тупик за три квартала. Это очень символично, что наша школа располагалась именно в тупике. Такие школы и должны располагаться… Нет! Таких школ вообще не должно быть!
Не так давно, обсуждая в ленте моменты нашего счастливого детства под фотографией, на которой радостные школьники бежали лыжный кросс, кто-то посетовал, как тяжело, на самом деле, было таскаться зимой в школу с лыжами. Особенно, если ты жил не в двух шагах от школы и лыжи приходилось возить на транспорте. И всё - ради каких-то полутора часов нарезания бессмысленных кругов по школьному стадиону!
Но зато, - заметила я, - это был шанс раз в неделю прийти в школу в гражданской одежде. Даже освобождённые под шумок пользовались случаем отдохнуть хоть день от ненавистной формы.
В смысле «отдохнуть»?! - Не поняла какая-то девушка.
Теперь не поняла уже я…
Нет, - отвечала девушка, - мы приходили в школу в форме, со сменкой, с лыжами и спортивной формой. У нас нельзя было явиться без формы!
Как до подобного не додумалась наша мадам Р-ская, школьный Цербер, зорко следивший за порядком?! Как не внесла подобного предложения мадам Х-ская, которую раздражали даже яркие ленточки в девчачьих косах?!
Мы разговорились. Трудно не разговориться с человеком, который до такой степени, собственной многострадальной шкурой, понимает тебя! Мы оказались не одиноки в этом мире! Помимо нашей, была, оказывается, в Москве ещё одна школа, где на жесткие взаимоотношения школьников смотрели сквозь пальцы. Где учителя унижали и оскорбляли учащийся контингент. Где был молодой, симпатичный физрук, спец по юным девам. Которого, впрочем, единственного, и можно было вспомнить относительно добрым словом… Нет, я понимала, что мы учились в разных школах, но, всё же, спросила, ибо сходства было поразительно много! И я никак не могла допустить, что та, неведомая школа на другом конце города сумела бы вдруг перещеголять нашу!
И - нет! Наша школа оказалась вне конкуренции! Потому, что их унижали только психологически, но не унижали физически! А у нас могло прилететь каждому! Преимущественно, конечно, мальчикам. Девочку могли просто грубо вытолкать из класса, например. А сколько деревянных указок было поломано химозой о спины наших балбесов! Эти трёхметровые указки вытачивали сами мальчишки на уроках труда: в школе высокие потолки, а таблица Менделеева, из экономии места, висела прямо над классной доской. На химии было скучно и всяк развлекал себя, как мог. Ткнув указкой на пару элементов, химоза срывалась внезапно с кафедры и, прямо той же указкой, принималась колотить кого-нибудь из расхулиганившихся мальчишек.
Прилетало и от других педагогов. И прилетало линейками, книгами, тетрадями, и рукой. И редкий день обходился без того, чтобы в очередной раз не услышать о себе, что ты бездарь, балда, умственно отсталый и т.д.
Мадам Х-як (русский язык и литература) любила смаковать тему нашей ментальной несостоятельности. Некоторые из нас, по наивности, либо по странной гордости, подписывая тетради, вставляли перед «школы» частичку «спец».
«Спец»! - Торжествовала Х-як. - «Спец» это школа на Курской. Для умственно отсталых. Кто тут ещё умственно отсталый? - Она обводила взглядом класс.
За словом не заставляло себя ждать дело. Она брала чёрный фломастер и выводила на лбу жертвы: «УО». «К чести» Х-як, подобной экзекуции удостаивались только мальчики. Девочки унижались словесно. Однажды мать велела мне переписать домашку, которую уже просмотрела Х-як. Наутро Х-як торжествовала! «Мама сказала переписать?! Мама?! Ты маму слушаешь?!» Он ждала ответа, а я не знала, что ответить потому, что в который раз уже испытала приступ когнитивного диссонанса и крайней растерянности.
Правда, мадам Х-як было далеко до мадам Х-ской! От этой дамы долгое время всё никак не могла избавиться математическая школа в районе Красных казарм. Мадам прошла сотню метров выше течением Яузы и стала завучем по иностранному языку в нашей школе. Вот не заметь она её за высоким кирпичным забором, пройди мимо, всё прямо и прямо по бережку, так и дошла бы благополучно но больницы имени Ганнушкина, где было всё готово, чтобы вернуть её в мир относительного медикаментозного адеквата! Нет же! «Горе, - как в песне пелось, - грькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело…» И все же видели, что она сумасшедшая! Ведь нормальный человек не будет ставить двойки из чувства личной неприязни к ученику, рвать зубами (!) его тетради, кидаться учебниками… Впрочем, рвали тетради, правда, не зубами, и сбрасывали книги со столов и многие другие педагоги - для нашей школы это была обычная практика… Но, ведь было ещё и РОНО! И были родители, которые писали жалобы. Были! Не так, правда, активно, как взялись за борьбу представители математической школы на Красноказарменной. Все понимали, что Х-ская сумасшедшая, и, что её нельзя допускать к работе с детьми! Её и в город-то нельзя было выпускать!
И у нас знали, с каким трудом выдавили эту мадам из математической школы и за что! Иначе, наверное, не приняли бы Х-скую на должность завуча по иностранному языку, а сама мадам, благодаря всем этим своим данным и качествам, органичнейше вписалась в педагогический коллектив.
А у параллельного класса была мадам Л-ская. Славная тем, что любила задирать юбку и раздвигать ноги, сидя вполоборота, если у доски стоял мальчик. Класс ничего не видел в таком ракурсе. Всё было адресовано мальчику у доски, а то было столь чистое время, что мальчики только смущались и старались не смотреть на учительницу. Так мы понемногу узнавали о гримасах климакса, ещё не ведая такого слова. Хотя, прославилась Л-ская не этим, а тем, что отрезала ухо своему ученику. Парень носил длинные волосы - он был то ли цыган, то ли просто так нравилось. Но с двумя ушами ему, наверное, тоже не меньше нравилось… В любом случае, учительнице бросаться на парня с канцелярскими ножницами было не comme il fault и, вообще, mauves ton, хуже не сказать. Девочки из того класса рассказывали, что Л-ская перепугалась больше всех и чуть не грохнулась в обморок - столько было кровищи! Залила парня духами для дезинфекции… В общем, как мне рассказали - так и я вам. И, вроде бы, всё кончилось хорошо: я видела его с обоими ушами. Но трюки у доски мадам проделывала и с нашими мальчиками. Х-ская, уходя на пенсию, передала нашу группу, как раз ей, с соответствующими характеристиками на каждого. В общем, для нас ничего не изменилось: нас опять ненавидели.
Интересно протекал климакс и у нашей литераторши, то ли М-вой, то ли ещё как-то. Даже вспоминать не хочу. Читать учебник нам было запрещено. Просто потому, что, со слов литераторши, это был учебник для дебилов и, кто его читает, соответственно, дебил. Но, кто, всё-таки, открывал эту книгу, сразу же видел, что лекции нам читаются слово в слово по представленным темам. Один раз я отвечала что-то по Лермонтову. Меня училка ненавидела люто и каждое следующее слово всё больше и больше кривило ей рот в саркастической усмешке так, что глаза рисковали, в конце, очутиться на подбородке.
Что за чушь? Откуда ты это взяла?
Я показала христоматию. В ответ мне была ядовитая отповедь, что это - книга для дебилов. И пишут её «всякие идиоты».
Это Ираклий Андроников… - Пробормотала я.
Она заткнулась. Но она умела мастерски переводить стрелки! Изобразив горловой спазм от «вынуденного крика» потому, что «нормальным тоном» мы не понимаем, она сказала, что не может уже вести урок. Были бы мы в классе пятом, меня, наверное бы побили, так виртуозно был натравлен на меня класс. Но мы были уже в восьмом или девятом… Впрочем, в подобной ситуации мог оказаться каждый.
Она пыталась завалить меня на экзамене и вела себя неприлично, на что ей указала, не выдержав, завуч. (Не Х-ская!) Я получила четвёрку, а она - нервный тик из-за вынужденного молчания.
После выпускного я заехала в школу за какими-то справками и мы столкнулись в фойе. По старой инерции меня охватил ужас. Но я уже была свободным человеком! Я просто отвернулась. «Здороваться надо! - Полетело мне вслед. - А не быть свиньёй!» Может быть, это и по-свински, но я ответила ей: «От свиньи и слышу!» И в первый момент чуть не умерла от страха. Но в следующий ощутила прилив несказанного блаженства!
Уходя же, по неведомым законам бытия, я снова столкнулась с ней же, на том же месте. Это была маленькая и ещё детская совсем, слабенькая, но - победа. Судя по тому, как перекосило от злости бывшую литераторшу...
Конечно же, такое отношение наставников не смогло сформировать нас в дружный, сплочённый класс. Мы не дружили в понимании дружбы, как дружбы, а не объединения нескольких человек против других нескольких человек, или, хуже, - кого-то одного. Хорошего вспомнить нечего. Кроме того, разве, что первого сентября мне больше никогда-никогда-никогда не придётся переступить школьного порога!
Аминь!
Никогда не увижу ни учителей своих, ни одноклассников. А, случится мне быть в районе Кондрашки, обойду наш тупик за три квартала. Это очень символично, что наша школа располагалась именно в тупике. Такие школы и должны располагаться… Нет! Таких школ вообще не должно быть!
Не так давно, обсуждая в ленте моменты нашего счастливого детства под фотографией, на которой радостные школьники бежали лыжный кросс, кто-то посетовал, как тяжело, на самом деле, было таскаться зимой в школу с лыжами. Особенно, если ты жил не в двух шагах от школы и лыжи приходилось возить на транспорте. И всё - ради каких-то полутора часов нарезания бессмысленных кругов по школьному стадиону!
Но зато, - заметила я, - это был шанс раз в неделю прийти в школу в гражданской одежде. Даже освобождённые под шумок пользовались случаем отдохнуть хоть день от ненавистной формы.
В смысле «отдохнуть»?! - Не поняла какая-то девушка.
Теперь не поняла уже я…
Нет, - отвечала девушка, - мы приходили в школу в форме, со сменкой, с лыжами и спортивной формой. У нас нельзя было явиться без формы!
Как до подобного не додумалась наша мадам Р-ская, школьный Цербер, зорко следивший за порядком?! Как не внесла подобного предложения мадам Х-ская, которую раздражали даже яркие ленточки в девчачьих косах?!
Мы разговорились. Трудно не разговориться с человеком, который до такой степени, собственной многострадальной шкурой, понимает тебя! Мы оказались не одиноки в этом мире! Помимо нашей, была, оказывается, в Москве ещё одна школа, где на жесткие взаимоотношения школьников смотрели сквозь пальцы. Где учителя унижали и оскорбляли учащийся контингент. Где был молодой, симпатичный физрук, спец по юным девам. Которого, впрочем, единственного, и можно было вспомнить относительно добрым словом… Нет, я понимала, что мы учились в разных школах, но, всё же, спросила, ибо сходства было поразительно много! И я никак не могла допустить, что та, неведомая школа на другом конце города сумела бы вдруг перещеголять нашу!
И - нет! Наша школа оказалась вне конкуренции! Потому, что их унижали только психологически, но не унижали физически! А у нас могло прилететь каждому! Преимущественно, конечно, мальчикам. Девочку могли просто грубо вытолкать из класса, например. А сколько деревянных указок было поломано химозой о спины наших балбесов! Эти трёхметровые указки вытачивали сами мальчишки на уроках труда: в школе высокие потолки, а таблица Менделеева, из экономии места, висела прямо над классной доской. На химии было скучно и всяк развлекал себя, как мог. Ткнув указкой на пару элементов, химоза срывалась внезапно с кафедры и, прямо той же указкой, принималась колотить кого-нибудь из расхулиганившихся мальчишек.
Прилетало и от других педагогов. И прилетало линейками, книгами, тетрадями, и рукой. И редкий день обходился без того, чтобы в очередной раз не услышать о себе, что ты бездарь, балда, умственно отсталый и т.д.
Мадам Х-як (русский язык и литература) любила смаковать тему нашей ментальной несостоятельности. Некоторые из нас, по наивности, либо по странной гордости, подписывая тетради, вставляли перед «школы» частичку «спец».
«Спец»! - Торжествовала Х-як. - «Спец» это школа на Курской. Для умственно отсталых. Кто тут ещё умственно отсталый? - Она обводила взглядом класс.
За словом не заставляло себя ждать дело. Она брала чёрный фломастер и выводила на лбу жертвы: «УО». «К чести» Х-як, подобной экзекуции удостаивались только мальчики. Девочки унижались словесно. Однажды мать велела мне переписать домашку, которую уже просмотрела Х-як. Наутро Х-як торжествовала! «Мама сказала переписать?! Мама?! Ты маму слушаешь?!» Он ждала ответа, а я не знала, что ответить потому, что в который раз уже испытала приступ когнитивного диссонанса и крайней растерянности.
Правда, мадам Х-як было далеко до мадам Х-ской! От этой дамы долгое время всё никак не могла избавиться математическая школа в районе Красных казарм. Мадам прошла сотню метров выше течением Яузы и стала завучем по иностранному языку в нашей школе. Вот не заметь она её за высоким кирпичным забором, пройди мимо, всё прямо и прямо по бережку, так и дошла бы благополучно но больницы имени Ганнушкина, где было всё готово, чтобы вернуть её в мир относительного медикаментозного адеквата! Нет же! «Горе, - как в песне пелось, - грькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело…» И все же видели, что она сумасшедшая! Ведь нормальный человек не будет ставить двойки из чувства личной неприязни к ученику, рвать зубами (!) его тетради, кидаться учебниками… Впрочем, рвали тетради, правда, не зубами, и сбрасывали книги со столов и многие другие педагоги - для нашей школы это была обычная практика… Но, ведь было ещё и РОНО! И были родители, которые писали жалобы. Были! Не так, правда, активно, как взялись за борьбу представители математической школы на Красноказарменной. Все понимали, что Х-ская сумасшедшая, и, что её нельзя допускать к работе с детьми! Её и в город-то нельзя было выпускать!
И у нас знали, с каким трудом выдавили эту мадам из математической школы и за что! Иначе, наверное, не приняли бы Х-скую на должность завуча по иностранному языку, а сама мадам, благодаря всем этим своим данным и качествам, органичнейше вписалась в педагогический коллектив.
А у параллельного класса была мадам Л-ская. Славная тем, что любила задирать юбку и раздвигать ноги, сидя вполоборота, если у доски стоял мальчик. Класс ничего не видел в таком ракурсе. Всё было адресовано мальчику у доски, а то было столь чистое время, что мальчики только смущались и старались не смотреть на учительницу. Так мы понемногу узнавали о гримасах климакса, ещё не ведая такого слова. Хотя, прославилась Л-ская не этим, а тем, что отрезала ухо своему ученику. Парень носил длинные волосы - он был то ли цыган, то ли просто так нравилось. Но с двумя ушами ему, наверное, тоже не меньше нравилось… В любом случае, учительнице бросаться на парня с канцелярскими ножницами было не comme il fault и, вообще, mauves ton, хуже не сказать. Девочки из того класса рассказывали, что Л-ская перепугалась больше всех и чуть не грохнулась в обморок - столько было кровищи! Залила парня духами для дезинфекции… В общем, как мне рассказали - так и я вам. И, вроде бы, всё кончилось хорошо: я видела его с обоими ушами. Но трюки у доски мадам проделывала и с нашими мальчиками. Х-ская, уходя на пенсию, передала нашу группу, как раз ей, с соответствующими характеристиками на каждого. В общем, для нас ничего не изменилось: нас опять ненавидели.
Интересно протекал климакс и у нашей литераторши, то ли М-вой, то ли ещё как-то. Даже вспоминать не хочу. Читать учебник нам было запрещено. Просто потому, что, со слов литераторши, это был учебник для дебилов и, кто его читает, соответственно, дебил. Но, кто, всё-таки, открывал эту книгу, сразу же видел, что лекции нам читаются слово в слово по представленным темам. Один раз я отвечала что-то по Лермонтову. Меня училка ненавидела люто и каждое следующее слово всё больше и больше кривило ей рот в саркастической усмешке так, что глаза рисковали, в конце, очутиться на подбородке.
Что за чушь? Откуда ты это взяла?
Я показала христоматию. В ответ мне была ядовитая отповедь, что это - книга для дебилов. И пишут её «всякие идиоты».
Это Ираклий Андроников… - Пробормотала я.
Она заткнулась. Но она умела мастерски переводить стрелки! Изобразив горловой спазм от «вынуденного крика» потому, что «нормальным тоном» мы не понимаем, она сказала, что не может уже вести урок. Были бы мы в классе пятом, меня, наверное бы побили, так виртуозно был натравлен на меня класс. Но мы были уже в восьмом или девятом… Впрочем, в подобной ситуации мог оказаться каждый.
Она пыталась завалить меня на экзамене и вела себя неприлично, на что ей указала, не выдержав, завуч. (Не Х-ская!) Я получила четвёрку, а она - нервный тик из-за вынужденного молчания.
После выпускного я заехала в школу за какими-то справками и мы столкнулись в фойе. По старой инерции меня охватил ужас. Но я уже была свободным человеком! Я просто отвернулась. «Здороваться надо! - Полетело мне вслед. - А не быть свиньёй!» Может быть, это и по-свински, но я ответила ей: «От свиньи и слышу!» И в первый момент чуть не умерла от страха. Но в следующий ощутила прилив несказанного блаженства!
Уходя же, по неведомым законам бытия, я снова столкнулась с ней же, на том же месте. Это была маленькая и ещё детская совсем, слабенькая, но - победа. Судя по тому, как перекосило от злости бывшую литераторшу...
Конечно же, такое отношение наставников не смогло сформировать нас в дружный, сплочённый класс. Мы не дружили в понимании дружбы, как дружбы, а не объединения нескольких человек против других нескольких человек, или, хуже, - кого-то одного. Хорошего вспомнить нечего. Кроме того, разве, что первого сентября мне больше никогда-никогда-никогда не придётся переступить школьного порога!
Аминь!