К приближению
Восторг ощущаемого и описываемого, в том же молчании, что и слова духа, но наш ли дух дышит в них и вызрело ли тело, готовое принять их душу?
Станет ли одно одной плотью , в плоти небесной или плоть земная сотрется к единому духу? Толпящиеся, толпятся ли телами или единой душой? Живее ли их одержимое содержимым и сколько мер отмерено тому, что рождается вовне, проникая внутрь? Есть ли смерть у идей?
То, что набросано грубыми мазками, что соткано из множества единствами, описано и приобщено, стало ли оно иначе видится лишь от того, что металл вошёл в дух и стал подпоркой слабой плоти? Летала ли плоть и есть ли плоть металл иного времени?
Сменившееся в мире, в его физике, открыло ли доступ к мета-, запредельной физике, но в какую сторону? Пришедшие, пришли ли от высшего к низшему или наше машинное торжество кремния над углеродом, есть то самое нисхождение духа в плоть, где восторженные ликователи, ликторы времени, танцуют вокруг мерцающих экранов, камлая дуальных богов единицы и нуля. Станет ли их им, а наше нам?
Уходя, дух вознесет ли плоть и торжество вихря, опустошающего тысячи, для блаженства одного, не есть ли это наш поход героя, что достиг иной страны и уподобился богам на сотом этаже своей мраморно-бархатной пещеры?
Это ли путь к вершине, или сие есть маятник отходящий от последнего рубежа нашей плоти, того яростного неотделенного, где могли мы говорит о рацио, о психэ, о плоти и пить чай в фарфоровых кружках на кружевных стульях, не замечая рабов иных?
Малые сии, были ли они частью нас или мы продолжаем летописание пришедших и покоривших? С кем отождествляем мы себя и такие уж одинаковые ли боги у небесных и земных?
Так ли уж едины единые подобием и отрицающие разность плоти, что есть и разность духа и почему все, что ни есть сейчас, есть смешение плотское и падение в Вавилон телесный. Отвергнувшие язык , разбрелись по телам. Их ланге стало гнилью душ, их души стали пленниками тел ибо лишь речь делала их единым роем. Сейчас, творящие новый Вавилон, смещали тела ища камень философов в дисстиляции тел - безумие от падшей плоти, рождённое этим смешением, их не смущает. Но не есть ли тело язык? Не есть ли форма телосотворения, тот самый язык народов и о словах ли горла шла речь? Мешающие плоти, языки народов, не ищут ли единый праязык, что должен породится от смешения, словно намагниченные камни, притягивая слова из четырёх букв их языка. Та двоичная спираль, не есть ли разбитое единство, растасованное по народам земным и плоть составленная в одно, не откроет ли язык ангелов? Так ли это или это было столь давно, что забытое древнее уже не видно под фресками вчерашнего дня?
Шаг за шагом, в витки Нечто, к истоку роя, поймется ли прошлое и будет ли толк от понимания сути руин? И те ли руины мы смотрим и на том ли лежит наш взгляд? В камнях ли спрятаны смыслы или все свои скрытые смыслы, мы всегда носим с собой, и лишь от того в какой точке своей плоти, поместим мы свой дух, станем ли мы земными или небесными, откроем ли ангелов внутри или опустимся в вещь для использования, растворившись в общей плоти рабов божьих. Что говорит тот дух, что нами не зовётся?
Станет ли одно одной плотью , в плоти небесной или плоть земная сотрется к единому духу? Толпящиеся, толпятся ли телами или единой душой? Живее ли их одержимое содержимым и сколько мер отмерено тому, что рождается вовне, проникая внутрь? Есть ли смерть у идей?
То, что набросано грубыми мазками, что соткано из множества единствами, описано и приобщено, стало ли оно иначе видится лишь от того, что металл вошёл в дух и стал подпоркой слабой плоти? Летала ли плоть и есть ли плоть металл иного времени?
Сменившееся в мире, в его физике, открыло ли доступ к мета-, запредельной физике, но в какую сторону? Пришедшие, пришли ли от высшего к низшему или наше машинное торжество кремния над углеродом, есть то самое нисхождение духа в плоть, где восторженные ликователи, ликторы времени, танцуют вокруг мерцающих экранов, камлая дуальных богов единицы и нуля. Станет ли их им, а наше нам?
Уходя, дух вознесет ли плоть и торжество вихря, опустошающего тысячи, для блаженства одного, не есть ли это наш поход героя, что достиг иной страны и уподобился богам на сотом этаже своей мраморно-бархатной пещеры?
Это ли путь к вершине, или сие есть маятник отходящий от последнего рубежа нашей плоти, того яростного неотделенного, где могли мы говорит о рацио, о психэ, о плоти и пить чай в фарфоровых кружках на кружевных стульях, не замечая рабов иных?
Малые сии, были ли они частью нас или мы продолжаем летописание пришедших и покоривших? С кем отождествляем мы себя и такие уж одинаковые ли боги у небесных и земных?
Так ли уж едины единые подобием и отрицающие разность плоти, что есть и разность духа и почему все, что ни есть сейчас, есть смешение плотское и падение в Вавилон телесный. Отвергнувшие язык , разбрелись по телам. Их ланге стало гнилью душ, их души стали пленниками тел ибо лишь речь делала их единым роем. Сейчас, творящие новый Вавилон, смещали тела ища камень философов в дисстиляции тел - безумие от падшей плоти, рождённое этим смешением, их не смущает. Но не есть ли тело язык? Не есть ли форма телосотворения, тот самый язык народов и о словах ли горла шла речь? Мешающие плоти, языки народов, не ищут ли единый праязык, что должен породится от смешения, словно намагниченные камни, притягивая слова из четырёх букв их языка. Та двоичная спираль, не есть ли разбитое единство, растасованное по народам земным и плоть составленная в одно, не откроет ли язык ангелов? Так ли это или это было столь давно, что забытое древнее уже не видно под фресками вчерашнего дня?
Шаг за шагом, в витки Нечто, к истоку роя, поймется ли прошлое и будет ли толк от понимания сути руин? И те ли руины мы смотрим и на том ли лежит наш взгляд? В камнях ли спрятаны смыслы или все свои скрытые смыслы, мы всегда носим с собой, и лишь от того в какой точке своей плоти, поместим мы свой дух, станем ли мы земными или небесными, откроем ли ангелов внутри или опустимся в вещь для использования, растворившись в общей плоти рабов божьих. Что говорит тот дух, что нами не зовётся?