(no subject)
Осознанность осознающих, в шести, где квадрат не есть их семь, но поступь постулирующая кость обремененную. Впрочем бремя их, навязанное, и сидящие на камнях, поеживаются, ибо камни не их и гордость от обладания мертвецами не есть жизнь живущих.
Обогнувшие время, старые боги, кои не есть ни боги, ни старые, но слова из слов и сущности из ночи, где свет светов, станут вопреки разуму, что исчерпанный, опустошенно ждет иного господина.
Истасканный, довершенный, он готов сложить себя в моргающую монаду отсуществовашего, став частью в темной тоске, что наполняет кровь идущих по прошлым отшедшим.
В этом понимании крови из крови, страхе разбавить свое единосущее, в том, что оно уже разбавляемо, проявится последний ужас опоздавших. Все границы их двумерны, все приходящее враждовать, идут сверху и будет ли проведено через небо разделение. Если небо самое есть не их и не ваше.
Медленно набирает бег свой новый круг, осмыслы и смыслы сотрут все прошлое и камни станут прахом чтобы не звучать навязчиво о том, что слушать уже некому, ибо камни клавшие и камни берегшие, сами стали камнями и не положат их ни во главу, ни в начало, но будут дробить для умиления того, что безразлично к каменным людям.
Образы, растёкшись по воде, превращая маслянистую воду в отраву болот, не пьют более из той реки и где их угол теперь и в чем рог их силы? Замершие замерли, но станут ли они замиранием своим определять свое завершенное, если завершатели утратили память и смысл и интерес к завершаемому.
Забыли они зачем это все и внутри пути потеряли цель и желание идти. Мотыльки их окружили и тусклый свет ярких синих огней увлек сияющий красный и пурпурно белый в пучину багрового отката в пустоту из которой новое идет племя несущих новое уразумение зачем и кому они отдадут разум свой в плоти нуждающийся.
Это тусклая картинка видения, шепот грядущего над затухающим криком из прошлого. То, что наступает не слышно в отдалении, то что есть, теряет глас уходя в отдаление. Слушай пустоту без-временья и чистоту тишины без-гласия. Крик раздастся - тот кто запомнит тишину, отличит сей зов и полоумием его не увлечется. Как понять что ты увлекаем из зова нашедшего, если не знал тишины, без-зовья сущего? В том и есть определение межвременья - услышать то, что не звучит, между зовами зовущее. Тот, кто в памяти своей сохранит эту тишину без-зовья, тот постигнет это и то, станет вашим и нашим, их и их обретомый, осознает исходящее и охватит зовущего, узрев его, невидимого ослепленным зовом. Бога узревши, богом ли его назовешь?
Ибо станет ли бог иметь начало звука или иметь его конец, если смотрящий отвлечет свои глаза от зовущего и увидеть себя и зовущего в мире без-божия, в той тишине, что негласно к конце своему идет?
Блаженные тишинные, их слова останутся в них.
Обогнувшие время, старые боги, кои не есть ни боги, ни старые, но слова из слов и сущности из ночи, где свет светов, станут вопреки разуму, что исчерпанный, опустошенно ждет иного господина.
Истасканный, довершенный, он готов сложить себя в моргающую монаду отсуществовашего, став частью в темной тоске, что наполняет кровь идущих по прошлым отшедшим.
В этом понимании крови из крови, страхе разбавить свое единосущее, в том, что оно уже разбавляемо, проявится последний ужас опоздавших. Все границы их двумерны, все приходящее враждовать, идут сверху и будет ли проведено через небо разделение. Если небо самое есть не их и не ваше.
Медленно набирает бег свой новый круг, осмыслы и смыслы сотрут все прошлое и камни станут прахом чтобы не звучать навязчиво о том, что слушать уже некому, ибо камни клавшие и камни берегшие, сами стали камнями и не положат их ни во главу, ни в начало, но будут дробить для умиления того, что безразлично к каменным людям.
Образы, растёкшись по воде, превращая маслянистую воду в отраву болот, не пьют более из той реки и где их угол теперь и в чем рог их силы? Замершие замерли, но станут ли они замиранием своим определять свое завершенное, если завершатели утратили память и смысл и интерес к завершаемому.
Забыли они зачем это все и внутри пути потеряли цель и желание идти. Мотыльки их окружили и тусклый свет ярких синих огней увлек сияющий красный и пурпурно белый в пучину багрового отката в пустоту из которой новое идет племя несущих новое уразумение зачем и кому они отдадут разум свой в плоти нуждающийся.
Это тусклая картинка видения, шепот грядущего над затухающим криком из прошлого. То, что наступает не слышно в отдалении, то что есть, теряет глас уходя в отдаление. Слушай пустоту без-временья и чистоту тишины без-гласия. Крик раздастся - тот кто запомнит тишину, отличит сей зов и полоумием его не увлечется. Как понять что ты увлекаем из зова нашедшего, если не знал тишины, без-зовья сущего? В том и есть определение межвременья - услышать то, что не звучит, между зовами зовущее. Тот, кто в памяти своей сохранит эту тишину без-зовья, тот постигнет это и то, станет вашим и нашим, их и их обретомый, осознает исходящее и охватит зовущего, узрев его, невидимого ослепленным зовом. Бога узревши, богом ли его назовешь?
Ибо станет ли бог иметь начало звука или иметь его конец, если смотрящий отвлечет свои глаза от зовущего и увидеть себя и зовущего в мире без-божия, в той тишине, что негласно к конце своему идет?
Блаженные тишинные, их слова останутся в них.