Важнейшее звено нашей работы (О так называемом «легком жанре»)
Из сборника «Довести до конца борьбу с нэпманской музыкой».
Нужно поставить на очередь дня вопрос об активизации на музыкальном фронте широких слоев рабочих - любителей музыки (слушателей, певцов, гармонистов и пр.) и особенно молодежи, о создании настоящего массового музыкального движения и о вовлечении его в активную музыкальную жизнь. Это - единственное, что может сразу же внести решающее и прочное изменение в музыкальную жизнь и притом во всех ее областях - в концертной жизни, опере, консерватории, творчестве.
[Читать далее]Но для того, чтобы этого добиться, нужно ясное представление о художественном, музыкальном быте середняка-рабочего, всей массы рабочей и крестьянской молодежи. Нужно знать, что именно мешает активизации рабочего, что нужно устранить. Короче говоря, употребляя выражение Ленина - мы должны знать, найти какое-то определенное звено, «за которое надо ухватиться для того, чтобы вытащить всю цепь».
Как же обстоит дело с художественным, музыкальным бытом рабочего?
Музыка здесь самое распространенное искусство. Десятки миллионов рабочих и крестьян по нескольку раз в день «обращаются» к музыке, напевая мотивы и песни, все равно в одиночку ли, вдвоем, хором, в быту, на работе или на улице. Десятки миллионов имеют еще гитары, мандолины, балалайки, гармошки, граммофоны. Кроме того, под музыку танцуют, очень часто слушают ее в кино, в пивной, на улице, в концертах. Естественно, конечно, что есть целая армия людей - композиторов, певцов, поэтов, организаторов-администраторов, - которая обслуживает эти музыкальные потребности середняка-рабочего, которая наладила уже с ним прочную связь, владеет пока что его вкусом и привязанностью. Эти поэты и музыканты пишут для него специальные стихи и музыку, организуют специальные концерты, а певцы выработали и вырабатывают свой особый стиль исполнения. В огромном большинстве случаев это - так называемый «легкий жанр», который давно уже завоевал прочные позиции среди гармонистов, мандолинистов, гитаристов и массы рабочих певцов и певиц.
Что же это за репертуар, что вообще представляет собой этот так называемый «легкий жанр»? Отличительная черта его, это - действительно легкость: он не трогает, не тревожит мысль, чувство, волю, не ставит никаких острых, больших вопросов. Он тонко и очень ловко овладевает вниманием и волей человека, а затем отвлекает их обычно в сторону чувственную, эротическую. Операция происходит тонко и незаметно, причем различные стили этой музыки по-разному - в зависимости от своего эмоционального содержания - овладевают нервной системой человека.
Есть музыка притупляющая. У нее однообразный, «тупой» в полном смысле этого слова ритм. Мелодический рисунок - повторение трех-четырех сопряженных между собой звуков. Очень показательны в этом отношении «Кирпичики». Содержание мелодического рисунка этой песни - тяга музыкального движения назад, к своей исходной точке. Мотив начинается тремя звуками вверх по ступеням, но сейчас же скатывается вниз к исходной точке. И так все время. Этим ритмом и мелодией «Кирпичики» и действуют: они притупляют волю, отучают мысль от стремления, развития, они смазывают всякое движение воли, поворачивая его «обратно», приводя его к исходной точке.
«Цыганщина» имеет, собственно, ту же задачу - усыпление внимания и воли, но действует она другими методами. Она прежде всего расслабляет. Тяжелыми, жирными, статичными гармониями, подвываниями приучает волю быть в ослабленном состоянии, действуя на человека подобно оранжерейной, тепличной атмосфере. Тематика «цыганских» романсов всегда одна и та же: с одной стороны - любовные перипетии паразитических и потому животно-чувственных классов, с другой стороны - в связи с этим жалобы на пресыщенность, расслабленность, утомление.
Мы так привыкли к «цыганщине», что зачастую не отдаем себе в этом отчета. А между тем, текст любого «цыганского» романса это - в полном соответствии с музыкой - воспевание «свободной», «всегда готовой к услугам» любви или передача чувств пресыщенного, утомленного человека. Возьмем любой «цыганский» романс. Вот предо мной один, взятый наугад из кипы подобных же:
«Ты просишь любви, поцелуев, но я ведь устала любить» - говорит первая строчка от имени какой-то женщины.
Интересен также стиль «цыганского» исполнения: помню, поразила меня своим необыкновенным цинизмом в передаче основного содержания «цыганского» романса одна исполнительница. Она выступала в одном из центральных московских клубов, пела под гитару и имела бешеный успех. Я записал первые строчки этого романса:
«Я вас люблю,
Вы мне поверьте;
Я буду вас любить до смерти».
Вся намазанная, подведенная и полуголая, вышла она на эстраду и забасила. Первые две строчки («Я вас люблю, вы мне поверьте») она спела необыкновенно спокойно и неподвижно, механически, без всякого чувства, как заученный урок, как бы и не имея желания, не ставя своей задачей кого-либо убедить в искренности своей любви. Пусть читатель не думает, что это была случайность или неудача: артистка специально старалась подчеркнуть это свое совершенно формальное отношение к своим «уверениям». Последнюю строчку - «Я буду вас любить до смерти» - она внезапно спела совсем в другом роде: вдвое быстрее, с гримасами, истерическими выкриками, задыхаясь и запрокидывая голову. Что все это должно было изображать? Быть может, сама того не сознавая, певица изображала проститутку. Она, примерно, передавала такое содержание: «мне трудно уверить вас и доказать вам, что я люблю, трудно вызвать в себе какие-либо чувства, но не беспокойтесь, я все-таки это сделаю. Вот, смотрите, я горяча, страстна: ваша пятерка не пропадает даром». И это как раз и нравилось. Нравилось - потому, что многие из присутствующих здесь, быть может, совершенно бессознательно чувствовали в этом что-то знакомое и близкое. Поверьте, что если бы эта артистка передала, скажем, настоящее большое чувство, подлинную искреннюю страсть - это не нашло бы такого отклика и тронуло бы несравненно меньше, потому что к этому меньше привыкли, ибо в течение многих десятков лет капитализм, разрушая, разлагая семью, любовь (особенно среди рабочего класса), создавал проституцию, создал широкие условия для «продажи» любви, воспитывая культ этой продажной любви.
«Цыганщина» не имеет никакого отношения к песне цыганского народа. Почему же она прикрывается национальным, народным, происхождением?
Происхождение названия ведет свое начало от того страшного времени, когда наш разоряющийся, проматывающийся помещик, грубый и некультурный купчина эксплуатировал для своего увеселения значительную часть живших в России цыган и в первую очередь цыганскую женщину.
Подражая Европе, наш русский купчик тянулся к «экзотическому», «восточному». И не мудрено: грустное пение цыган (все же имевшее, очевидно, кое-что от восточной манеры петь), цыган подавленных, целиком зависевших от русского офицера, помещика, купца - давало удовлетворение великодержавным, колониально-империалистическим вожделениям представителей господствующих классов в России. Нельзя забывать, что в те поры было уже немало восточных народов, находившихся под властью России, и в частности Крым и Кавказ, причем Россия тянулась далее: к Турции, к Персии и на Балканы. Исполняющие все приказы и прихоти «господствующих русских», от которых целиком зависели цыгане, согласно воли своих господ принужденные расточать ласки, веселье, буйство, а если нужно (если купчик «размяк») - печаль и слезы - все это было как бы олицетворением могущества русской державы, зависимости Востока от русских. Здесь-то и развивалось ставшее впоследствии столь известным самодурство, жестокости, исступленность. Не секрет - цыгане и в частности цыганские женщины массами заполняли кабачки, рестораны, причем зачастую цыганки принуждены были продаваться, становиться содержанками гусар, помещиков и купцов, идти, как говорится, «по рукам». Цыганка-любовница, цыганка-содержанка считалась женщиной «первого разряда». Весь полусвет московских кокоток и содержанок равнялся по цыганке, особенно в умении петь и плясать. Однако содержание в песню, танец вносилось самое обычное - салонное, вульгарно пошлое, тупо проституционное. Оставалась одна «марка» «цыганский» романс и более ничего. Спрашивается: при чем же здесь цыгане, целый народ? И кто является шовинистами: те ли, кто, подобно нам, отдирает название народа от этого кабацкого, пьяного проституционного жанра, возвращая его истинному прародителю «цыганщины» - рассейскому купечеству, или те, кто, крича о гонении на «цыганскую» (?) культуру, «цыганский» (?) народ во имя денег, которые приносит им «цыганщина», противится разоблачению этого жанра, стремится продолжать его пропаганду? Двух мнений быть не может.
Запомним же твердо: «цыганщина» - унизительный шовинизм, откровенная пропаганда проституции; эта пропаганда ведется с эстрады наших клубов, - ведется тонко, настойчивыми способами, достигающими бесконечно большего эффекта, нежели если бы она проводилась в обычных, так сказать, публицистических формах. Так что, если бы, например, мне лично сказали, что в таком-то клубе прочтены «первые» лекции о пользе и красоте проституции, о необходимости относиться к цыганскому народу как к холопам, фиглярам и послушным рабам, я возмутился и обеспокоился бы несравненно меньше, чем теперь, когда я знаю, что ежедневно в сотнях мест такая пропаганда ведется при помощи необыкновенно сильно и незаметно действующего средства - при помощи искусства, музыки.
С этим злом мы еще не начинали бороться. Всякие толстые и тонкие журналы и журнальчики, все мало-мальски уважающие себя музыкальные деятели считают своим долгом во всяком номере, во всяком выступлении разразиться «благородным негодованием» по адресу «этой бульварщины». Все это делается «между прочим», как бы для очистки совести, «на ходу», дальше же этого дело не идет, и практически борьбы с этой литературой не ведется. Наоборот, мутная волна пошлости, цинично-откровенной нэпманской идеологии продолжает усиленное наступление, завоевывает новую подрастающую молодежь, овладевает новыми позициями, часто такими, откуда ей необыкновенно удобно распространять свое влияние: она завоевывает клубы. Мы, сидя в центре, и не представляем себе, насколько большие успехи сделал этот «легкий жанр» на местах, особенно на юге - в приморских городах, в Крыму, на Кавказе, куда массой устремляется так называемая эстрада центра, Москвы и Ленинграда, эта, поистине, армия агентов нэпманской идеологии. Мне в течение двух недель пришлось в Тифлисе походить по клубам, где почти каждый день - за редким исключением - давались концерты. Эта была сплошь «цыганщина», джаз, анекдотики, песенки кинто, конечно, фокстрот и танго, причем вся программа, как хороший слоеный пирог, сдабривалась пошлыми и тупыми кувырканиями неизменного конферансье... И так, в течение многих лет изо дня в день одно и то же. Нам, пролетарским музыкантам, всем музыкантам-общественникам, культработникам и комсомолу, нужно, наконец, лицом к лицу, грудь с грудью встретиться с врагом. Нужно понять, что основной наш враг, самый сильный и опасный, это - разобранная выше халтура, ибо она уже частично овладела рабочим, развращает его, пытается привить ему обывательское мелкобуржуазное отношение к музыке, к искусству и вообще к жизни. Этого врага нужно победить в первую очередь. Без этого не будет музыкального роста рабочего класса, активности его на музыкальном фронте, без этого наше пролетарское творчество не сможет быть воспринято рабочим.
Борьбу, по-моему, нужно начать с лекций-концертов «о вредном и полезном в музыкальной работе», ибо это наиболее доступная и живая форма. В простом, доступном, живо проводимом докладе, обязательно сопровождаемом иллюстрацией этого отрицательного материала, нужно настойчиво агитировать против «цыганщины» и вообще против этого самого «легкого жанра», противопоставляя ему новую пролетарскую эстраду, новый пролетарский танец, В том же Тифлисе мне пришлось провести две таких лекции... Я рассказал аудитории вначале примерно все, что написал в этой статье. Давая характеристику «Кирпичикам» и «цыганщине», я тут же проигрывал примеры, заставляя на месте убеждаться в правильности делаемых выводов. Затем я перешел к показу более хитрых методов, которые применяет в борьбе с нами артист, композитор - идеолог нэпмана. Он подтекстовывает под такой мотив «революционные слова». Он знает, что они, эти внешне революционные слова, будут уничтожаться содержанием музыки, что на слова никто не будет обращать внимания, т. к. все будут слушать расслабляющие, жирные гармонии, завывания и «подъезды». Такой романс нужно квалифицировать просто как хитрость, желание провести нас, настоящую - как на фронте - маскировку, когда, желая незаметно от авиации и артиллерии (в данном случае от реперткомов и гублитов) провести войска, танки (пошлость, бульварщину), враг прикрывает их сверху (только сверху) «невинными» стогами сена, крестьянскими трудовыми телегами (т. е. «революционными» словами). Позор и стыд культработникам, утерявшим классовую бдительность и поддающимся на столь грубую провокацию классового врага!
Продолжая доклад, я переходил к танцу и разбирал фокстрот и танго. В фокстроте я остановился на основном - на неподвижной, чисто механической ладово-ритмической схеме, которой целиком подчиняются гармония и мелодия танца. В этом подчинении, в этом регулировании мелодии и гармонии мертвым, совершенно беспощадным и абсолютно машинным ритмом - основное содержание фокстрота. Достаточно расчленить элементы фокстрота, сыграть один бас, на двух-трех тактах раскрыть эту подчиненность мертвому ритму для того, чтобы аудитория сама убедилась в этом. Еще лучше бывает, когда вы обратите внимание аудитории непосредственно на танец и сравните его с каким-либо народным танцем - казачком, лезгинкой. В народном танце человек летает, носится, у него живут ноги, руки, он свободен и радостен. Фокстрот же нечто прямо противоположное. Однообразные, мертвые движения ногами и покачивания - вот содержание танца. Люди двигаются в пространстве только вперед и назад: вначале ты теснишь партнера, наваливаясь на него, потом партнер тебя. Следовательно, задача фокстрота приучить тело, ритм человека, его волю, мысль - к механике, к чему-то мертвому, раз навсегда заведенному. Это - ритм, пульс капиталистического общества. От чего отучает фокстрот? От свободных движений, от сильных эмоций, от динамического упругого ритма, от ритма, в котором не могут участвовать только ноги и более ничего, но в котором участвует все тело и мысль, воля, сердце, приучаясь к свободе, вниманию, развиваясь и обогащаясь. Фокстрот - танец рабов, отупевших и покорных.
Другой тип так называемой синкопической музыки - танго - построен на эротическом поддразнивании, подергивании.
Наиболее характерное для танго движение - это постоянное соскальзывание квартсекстаккорда тоники на доминанту, на дергающемся, как будто вот-вот делающемся определенным, но внезапно опять падающем ритме. Это - музыка слабосильных, музыка импотентов.
Провести такую лекцию-концерт в каждом рабочем клубе - и не один раз, а, может быть, два, три - совершенно необходимо... Борьба с халтурой, как я указал, должна обязательно сопровождаться пропагандой пролетарской музыки и лучшего из наследства прошлого - наиболее понятного. Следовательно, лектора должна сопровождать концертная группа из певцов, пианистов, скрипачей. Составить программу для этого концерта - особенно ответственная вещь. С одной стороны, исполняемые произведения по своей доступности и яркости должны действительно конкурировать с халтурой и вытеснять ее, с другой стороны - важно, чтобы ни одна вещь, хотя бы отдаленно, не напоминала бы по своему музыкальному материалу (ритмическому рисунку, гармониям) только что демонстрировавшийся отрицательный материал...
Но этого мало. О легком жанре нужно издать специальную брошюру: популярную, занимательную беседу с рабочим слушателем с простыми легкими примерами, с разбором наиболее популярных произведений. Брошюра должна быть издана массовым тиражом, очень дешево и через кружковцев - именно они должны быть мобилизованы для этой цели - распространена среди рабочих. Для этого нужно привлечь именно музыкальные кружки и клубы, ибо кроме того, что кружковцы являются завсегдатаями клубов и хорошо знают аудиторию, нужно помнить, что подобное использование кружков принесет огромную пользу им самим. Они невероятно сузили свои задачи до самого узкого делячества, самого дешевого практицизма, не имея никакой связи с широкой рабочей массой, не работая среди нее. Между тем - это неправильно. Музыкальный кружок на предприятии - это цитадель музыкальной культуры, проводник всего здорового, пролетарского, борец со всем негодным, мещанским: он музыкальный; агитатор-организатор. Перевести кружки на эти новые рельсы, указать им правильный политический путь, руководить этим культурным движением, этой борьбой - основная политическая задача всей массовой музыкальной самодеятельности, и просто диву даешься, что задача эта долго оставалась совершенно незамеченной и упущенной руководством.
Нужно добиться затем коренного пересмотра и изменения нашей политики в отношении издания и исполнения «легкого жанра». Мы не чувствуем здесь наличия контроля. Скорее наоборот: мы чувствуем отсутствие какого бы то ни было контроля. Нужно добиться пересмотра работников по музыкальной линии в репертуарных комитетах и в гублитах, этих важнейших в нашей области рычагах пролетарской диктатуры. Для нас совершенно очевидно, что в целом ряде случаев, когда явно бросающаяся в глаза пошлость, порнография, бульварщина разрешалась к исполнению, а иногда даже издавалась - мы имели преступный блок ряда работников контрольных органов с нэпманскими композиторами и исполнителями, связь с нашим музыкальным «частником»...
Мы считаем необходимым пересмотр работников по музыкальной линии, безусловное запрещение исполнения и, уж конечно, издания «цыганщины» (хотя бы даже и «революционной») и фокстротов. Одновременно с этим нашим издательствам еще и еще раз нужно пересмотреть свою политику в отношении издания различных сборников для мандолины, гитары, гармоники. Нужно кинуть на эту работу больше работников, квалифицированных и в то же время не зараженных сухим академизмом, нужно, быть может, начать лучше оплачивать эту работу. Одним словом - нужно добиться выпуска гораздо большего количества этой продукции, побить частника, вырвать у него из рук инициативу. Пока еще этого нет, и рабочий любитель по-прежнему получает литературу для своего музыкального инструмента из рук безграмотного частника, как раз и прививающего ему «цыганщину» и «Кирпичики».
Все эти мероприятия, если они будут проводиться дружно и энергично, заставят дрогнуть врага, приостановят его наглое наступление. А там к нам подойдут и нас поддержат передовые комсомольцы, культработники, клубные работники, рабочий музыкальный актив. Это даст возможность уже более широким фронтом вести наше наступление.
Конечно, борьба предстоит упорная и жестокая, враг силен и будет защищаться самыми отчаянными средствами, даже контрнаступлением против нас. Поэтому борьба будет продолжаться не год и не два, - но начинать эту борьбу нужно, и именно сейчас, когда мы проводим индустриализацию страны и коллективизацию сельского хозяйства, ибо в план этой великой социалистической реконструкции в качестве составной и одной из главных частей входит переделка человека. Организацией отпора влиянию нэпмана на рабочего через музыку, пропагандой пролетарской музыки и лучшего из наследства прошлого, усиленной культурной работой среди рабочего класса и крестьянства будем участвовать в великой борьбе партии и рабочего класса за социализм.
Нужно поставить на очередь дня вопрос об активизации на музыкальном фронте широких слоев рабочих - любителей музыки (слушателей, певцов, гармонистов и пр.) и особенно молодежи, о создании настоящего массового музыкального движения и о вовлечении его в активную музыкальную жизнь. Это - единственное, что может сразу же внести решающее и прочное изменение в музыкальную жизнь и притом во всех ее областях - в концертной жизни, опере, консерватории, творчестве.
[Читать далее]Но для того, чтобы этого добиться, нужно ясное представление о художественном, музыкальном быте середняка-рабочего, всей массы рабочей и крестьянской молодежи. Нужно знать, что именно мешает активизации рабочего, что нужно устранить. Короче говоря, употребляя выражение Ленина - мы должны знать, найти какое-то определенное звено, «за которое надо ухватиться для того, чтобы вытащить всю цепь».
Как же обстоит дело с художественным, музыкальным бытом рабочего?
Музыка здесь самое распространенное искусство. Десятки миллионов рабочих и крестьян по нескольку раз в день «обращаются» к музыке, напевая мотивы и песни, все равно в одиночку ли, вдвоем, хором, в быту, на работе или на улице. Десятки миллионов имеют еще гитары, мандолины, балалайки, гармошки, граммофоны. Кроме того, под музыку танцуют, очень часто слушают ее в кино, в пивной, на улице, в концертах. Естественно, конечно, что есть целая армия людей - композиторов, певцов, поэтов, организаторов-администраторов, - которая обслуживает эти музыкальные потребности середняка-рабочего, которая наладила уже с ним прочную связь, владеет пока что его вкусом и привязанностью. Эти поэты и музыканты пишут для него специальные стихи и музыку, организуют специальные концерты, а певцы выработали и вырабатывают свой особый стиль исполнения. В огромном большинстве случаев это - так называемый «легкий жанр», который давно уже завоевал прочные позиции среди гармонистов, мандолинистов, гитаристов и массы рабочих певцов и певиц.
Что же это за репертуар, что вообще представляет собой этот так называемый «легкий жанр»? Отличительная черта его, это - действительно легкость: он не трогает, не тревожит мысль, чувство, волю, не ставит никаких острых, больших вопросов. Он тонко и очень ловко овладевает вниманием и волей человека, а затем отвлекает их обычно в сторону чувственную, эротическую. Операция происходит тонко и незаметно, причем различные стили этой музыки по-разному - в зависимости от своего эмоционального содержания - овладевают нервной системой человека.
Есть музыка притупляющая. У нее однообразный, «тупой» в полном смысле этого слова ритм. Мелодический рисунок - повторение трех-четырех сопряженных между собой звуков. Очень показательны в этом отношении «Кирпичики». Содержание мелодического рисунка этой песни - тяга музыкального движения назад, к своей исходной точке. Мотив начинается тремя звуками вверх по ступеням, но сейчас же скатывается вниз к исходной точке. И так все время. Этим ритмом и мелодией «Кирпичики» и действуют: они притупляют волю, отучают мысль от стремления, развития, они смазывают всякое движение воли, поворачивая его «обратно», приводя его к исходной точке.
«Цыганщина» имеет, собственно, ту же задачу - усыпление внимания и воли, но действует она другими методами. Она прежде всего расслабляет. Тяжелыми, жирными, статичными гармониями, подвываниями приучает волю быть в ослабленном состоянии, действуя на человека подобно оранжерейной, тепличной атмосфере. Тематика «цыганских» романсов всегда одна и та же: с одной стороны - любовные перипетии паразитических и потому животно-чувственных классов, с другой стороны - в связи с этим жалобы на пресыщенность, расслабленность, утомление.
Мы так привыкли к «цыганщине», что зачастую не отдаем себе в этом отчета. А между тем, текст любого «цыганского» романса это - в полном соответствии с музыкой - воспевание «свободной», «всегда готовой к услугам» любви или передача чувств пресыщенного, утомленного человека. Возьмем любой «цыганский» романс. Вот предо мной один, взятый наугад из кипы подобных же:
«Ты просишь любви, поцелуев, но я ведь устала любить» - говорит первая строчка от имени какой-то женщины.
Интересен также стиль «цыганского» исполнения: помню, поразила меня своим необыкновенным цинизмом в передаче основного содержания «цыганского» романса одна исполнительница. Она выступала в одном из центральных московских клубов, пела под гитару и имела бешеный успех. Я записал первые строчки этого романса:
«Я вас люблю,
Вы мне поверьте;
Я буду вас любить до смерти».
Вся намазанная, подведенная и полуголая, вышла она на эстраду и забасила. Первые две строчки («Я вас люблю, вы мне поверьте») она спела необыкновенно спокойно и неподвижно, механически, без всякого чувства, как заученный урок, как бы и не имея желания, не ставя своей задачей кого-либо убедить в искренности своей любви. Пусть читатель не думает, что это была случайность или неудача: артистка специально старалась подчеркнуть это свое совершенно формальное отношение к своим «уверениям». Последнюю строчку - «Я буду вас любить до смерти» - она внезапно спела совсем в другом роде: вдвое быстрее, с гримасами, истерическими выкриками, задыхаясь и запрокидывая голову. Что все это должно было изображать? Быть может, сама того не сознавая, певица изображала проститутку. Она, примерно, передавала такое содержание: «мне трудно уверить вас и доказать вам, что я люблю, трудно вызвать в себе какие-либо чувства, но не беспокойтесь, я все-таки это сделаю. Вот, смотрите, я горяча, страстна: ваша пятерка не пропадает даром». И это как раз и нравилось. Нравилось - потому, что многие из присутствующих здесь, быть может, совершенно бессознательно чувствовали в этом что-то знакомое и близкое. Поверьте, что если бы эта артистка передала, скажем, настоящее большое чувство, подлинную искреннюю страсть - это не нашло бы такого отклика и тронуло бы несравненно меньше, потому что к этому меньше привыкли, ибо в течение многих десятков лет капитализм, разрушая, разлагая семью, любовь (особенно среди рабочего класса), создавал проституцию, создал широкие условия для «продажи» любви, воспитывая культ этой продажной любви.
«Цыганщина» не имеет никакого отношения к песне цыганского народа. Почему же она прикрывается национальным, народным, происхождением?
Происхождение названия ведет свое начало от того страшного времени, когда наш разоряющийся, проматывающийся помещик, грубый и некультурный купчина эксплуатировал для своего увеселения значительную часть живших в России цыган и в первую очередь цыганскую женщину.
Подражая Европе, наш русский купчик тянулся к «экзотическому», «восточному». И не мудрено: грустное пение цыган (все же имевшее, очевидно, кое-что от восточной манеры петь), цыган подавленных, целиком зависевших от русского офицера, помещика, купца - давало удовлетворение великодержавным, колониально-империалистическим вожделениям представителей господствующих классов в России. Нельзя забывать, что в те поры было уже немало восточных народов, находившихся под властью России, и в частности Крым и Кавказ, причем Россия тянулась далее: к Турции, к Персии и на Балканы. Исполняющие все приказы и прихоти «господствующих русских», от которых целиком зависели цыгане, согласно воли своих господ принужденные расточать ласки, веселье, буйство, а если нужно (если купчик «размяк») - печаль и слезы - все это было как бы олицетворением могущества русской державы, зависимости Востока от русских. Здесь-то и развивалось ставшее впоследствии столь известным самодурство, жестокости, исступленность. Не секрет - цыгане и в частности цыганские женщины массами заполняли кабачки, рестораны, причем зачастую цыганки принуждены были продаваться, становиться содержанками гусар, помещиков и купцов, идти, как говорится, «по рукам». Цыганка-любовница, цыганка-содержанка считалась женщиной «первого разряда». Весь полусвет московских кокоток и содержанок равнялся по цыганке, особенно в умении петь и плясать. Однако содержание в песню, танец вносилось самое обычное - салонное, вульгарно пошлое, тупо проституционное. Оставалась одна «марка» «цыганский» романс и более ничего. Спрашивается: при чем же здесь цыгане, целый народ? И кто является шовинистами: те ли, кто, подобно нам, отдирает название народа от этого кабацкого, пьяного проституционного жанра, возвращая его истинному прародителю «цыганщины» - рассейскому купечеству, или те, кто, крича о гонении на «цыганскую» (?) культуру, «цыганский» (?) народ во имя денег, которые приносит им «цыганщина», противится разоблачению этого жанра, стремится продолжать его пропаганду? Двух мнений быть не может.
Запомним же твердо: «цыганщина» - унизительный шовинизм, откровенная пропаганда проституции; эта пропаганда ведется с эстрады наших клубов, - ведется тонко, настойчивыми способами, достигающими бесконечно большего эффекта, нежели если бы она проводилась в обычных, так сказать, публицистических формах. Так что, если бы, например, мне лично сказали, что в таком-то клубе прочтены «первые» лекции о пользе и красоте проституции, о необходимости относиться к цыганскому народу как к холопам, фиглярам и послушным рабам, я возмутился и обеспокоился бы несравненно меньше, чем теперь, когда я знаю, что ежедневно в сотнях мест такая пропаганда ведется при помощи необыкновенно сильно и незаметно действующего средства - при помощи искусства, музыки.
С этим злом мы еще не начинали бороться. Всякие толстые и тонкие журналы и журнальчики, все мало-мальски уважающие себя музыкальные деятели считают своим долгом во всяком номере, во всяком выступлении разразиться «благородным негодованием» по адресу «этой бульварщины». Все это делается «между прочим», как бы для очистки совести, «на ходу», дальше же этого дело не идет, и практически борьбы с этой литературой не ведется. Наоборот, мутная волна пошлости, цинично-откровенной нэпманской идеологии продолжает усиленное наступление, завоевывает новую подрастающую молодежь, овладевает новыми позициями, часто такими, откуда ей необыкновенно удобно распространять свое влияние: она завоевывает клубы. Мы, сидя в центре, и не представляем себе, насколько большие успехи сделал этот «легкий жанр» на местах, особенно на юге - в приморских городах, в Крыму, на Кавказе, куда массой устремляется так называемая эстрада центра, Москвы и Ленинграда, эта, поистине, армия агентов нэпманской идеологии. Мне в течение двух недель пришлось в Тифлисе походить по клубам, где почти каждый день - за редким исключением - давались концерты. Эта была сплошь «цыганщина», джаз, анекдотики, песенки кинто, конечно, фокстрот и танго, причем вся программа, как хороший слоеный пирог, сдабривалась пошлыми и тупыми кувырканиями неизменного конферансье... И так, в течение многих лет изо дня в день одно и то же. Нам, пролетарским музыкантам, всем музыкантам-общественникам, культработникам и комсомолу, нужно, наконец, лицом к лицу, грудь с грудью встретиться с врагом. Нужно понять, что основной наш враг, самый сильный и опасный, это - разобранная выше халтура, ибо она уже частично овладела рабочим, развращает его, пытается привить ему обывательское мелкобуржуазное отношение к музыке, к искусству и вообще к жизни. Этого врага нужно победить в первую очередь. Без этого не будет музыкального роста рабочего класса, активности его на музыкальном фронте, без этого наше пролетарское творчество не сможет быть воспринято рабочим.
Борьбу, по-моему, нужно начать с лекций-концертов «о вредном и полезном в музыкальной работе», ибо это наиболее доступная и живая форма. В простом, доступном, живо проводимом докладе, обязательно сопровождаемом иллюстрацией этого отрицательного материала, нужно настойчиво агитировать против «цыганщины» и вообще против этого самого «легкого жанра», противопоставляя ему новую пролетарскую эстраду, новый пролетарский танец, В том же Тифлисе мне пришлось провести две таких лекции... Я рассказал аудитории вначале примерно все, что написал в этой статье. Давая характеристику «Кирпичикам» и «цыганщине», я тут же проигрывал примеры, заставляя на месте убеждаться в правильности делаемых выводов. Затем я перешел к показу более хитрых методов, которые применяет в борьбе с нами артист, композитор - идеолог нэпмана. Он подтекстовывает под такой мотив «революционные слова». Он знает, что они, эти внешне революционные слова, будут уничтожаться содержанием музыки, что на слова никто не будет обращать внимания, т. к. все будут слушать расслабляющие, жирные гармонии, завывания и «подъезды». Такой романс нужно квалифицировать просто как хитрость, желание провести нас, настоящую - как на фронте - маскировку, когда, желая незаметно от авиации и артиллерии (в данном случае от реперткомов и гублитов) провести войска, танки (пошлость, бульварщину), враг прикрывает их сверху (только сверху) «невинными» стогами сена, крестьянскими трудовыми телегами (т. е. «революционными» словами). Позор и стыд культработникам, утерявшим классовую бдительность и поддающимся на столь грубую провокацию классового врага!
Продолжая доклад, я переходил к танцу и разбирал фокстрот и танго. В фокстроте я остановился на основном - на неподвижной, чисто механической ладово-ритмической схеме, которой целиком подчиняются гармония и мелодия танца. В этом подчинении, в этом регулировании мелодии и гармонии мертвым, совершенно беспощадным и абсолютно машинным ритмом - основное содержание фокстрота. Достаточно расчленить элементы фокстрота, сыграть один бас, на двух-трех тактах раскрыть эту подчиненность мертвому ритму для того, чтобы аудитория сама убедилась в этом. Еще лучше бывает, когда вы обратите внимание аудитории непосредственно на танец и сравните его с каким-либо народным танцем - казачком, лезгинкой. В народном танце человек летает, носится, у него живут ноги, руки, он свободен и радостен. Фокстрот же нечто прямо противоположное. Однообразные, мертвые движения ногами и покачивания - вот содержание танца. Люди двигаются в пространстве только вперед и назад: вначале ты теснишь партнера, наваливаясь на него, потом партнер тебя. Следовательно, задача фокстрота приучить тело, ритм человека, его волю, мысль - к механике, к чему-то мертвому, раз навсегда заведенному. Это - ритм, пульс капиталистического общества. От чего отучает фокстрот? От свободных движений, от сильных эмоций, от динамического упругого ритма, от ритма, в котором не могут участвовать только ноги и более ничего, но в котором участвует все тело и мысль, воля, сердце, приучаясь к свободе, вниманию, развиваясь и обогащаясь. Фокстрот - танец рабов, отупевших и покорных.
Другой тип так называемой синкопической музыки - танго - построен на эротическом поддразнивании, подергивании.
Наиболее характерное для танго движение - это постоянное соскальзывание квартсекстаккорда тоники на доминанту, на дергающемся, как будто вот-вот делающемся определенным, но внезапно опять падающем ритме. Это - музыка слабосильных, музыка импотентов.
Провести такую лекцию-концерт в каждом рабочем клубе - и не один раз, а, может быть, два, три - совершенно необходимо... Борьба с халтурой, как я указал, должна обязательно сопровождаться пропагандой пролетарской музыки и лучшего из наследства прошлого - наиболее понятного. Следовательно, лектора должна сопровождать концертная группа из певцов, пианистов, скрипачей. Составить программу для этого концерта - особенно ответственная вещь. С одной стороны, исполняемые произведения по своей доступности и яркости должны действительно конкурировать с халтурой и вытеснять ее, с другой стороны - важно, чтобы ни одна вещь, хотя бы отдаленно, не напоминала бы по своему музыкальному материалу (ритмическому рисунку, гармониям) только что демонстрировавшийся отрицательный материал...
Но этого мало. О легком жанре нужно издать специальную брошюру: популярную, занимательную беседу с рабочим слушателем с простыми легкими примерами, с разбором наиболее популярных произведений. Брошюра должна быть издана массовым тиражом, очень дешево и через кружковцев - именно они должны быть мобилизованы для этой цели - распространена среди рабочих. Для этого нужно привлечь именно музыкальные кружки и клубы, ибо кроме того, что кружковцы являются завсегдатаями клубов и хорошо знают аудиторию, нужно помнить, что подобное использование кружков принесет огромную пользу им самим. Они невероятно сузили свои задачи до самого узкого делячества, самого дешевого практицизма, не имея никакой связи с широкой рабочей массой, не работая среди нее. Между тем - это неправильно. Музыкальный кружок на предприятии - это цитадель музыкальной культуры, проводник всего здорового, пролетарского, борец со всем негодным, мещанским: он музыкальный; агитатор-организатор. Перевести кружки на эти новые рельсы, указать им правильный политический путь, руководить этим культурным движением, этой борьбой - основная политическая задача всей массовой музыкальной самодеятельности, и просто диву даешься, что задача эта долго оставалась совершенно незамеченной и упущенной руководством.
Нужно добиться затем коренного пересмотра и изменения нашей политики в отношении издания и исполнения «легкого жанра». Мы не чувствуем здесь наличия контроля. Скорее наоборот: мы чувствуем отсутствие какого бы то ни было контроля. Нужно добиться пересмотра работников по музыкальной линии в репертуарных комитетах и в гублитах, этих важнейших в нашей области рычагах пролетарской диктатуры. Для нас совершенно очевидно, что в целом ряде случаев, когда явно бросающаяся в глаза пошлость, порнография, бульварщина разрешалась к исполнению, а иногда даже издавалась - мы имели преступный блок ряда работников контрольных органов с нэпманскими композиторами и исполнителями, связь с нашим музыкальным «частником»...
Мы считаем необходимым пересмотр работников по музыкальной линии, безусловное запрещение исполнения и, уж конечно, издания «цыганщины» (хотя бы даже и «революционной») и фокстротов. Одновременно с этим нашим издательствам еще и еще раз нужно пересмотреть свою политику в отношении издания различных сборников для мандолины, гитары, гармоники. Нужно кинуть на эту работу больше работников, квалифицированных и в то же время не зараженных сухим академизмом, нужно, быть может, начать лучше оплачивать эту работу. Одним словом - нужно добиться выпуска гораздо большего количества этой продукции, побить частника, вырвать у него из рук инициативу. Пока еще этого нет, и рабочий любитель по-прежнему получает литературу для своего музыкального инструмента из рук безграмотного частника, как раз и прививающего ему «цыганщину» и «Кирпичики».
Все эти мероприятия, если они будут проводиться дружно и энергично, заставят дрогнуть врага, приостановят его наглое наступление. А там к нам подойдут и нас поддержат передовые комсомольцы, культработники, клубные работники, рабочий музыкальный актив. Это даст возможность уже более широким фронтом вести наше наступление.
Конечно, борьба предстоит упорная и жестокая, враг силен и будет защищаться самыми отчаянными средствами, даже контрнаступлением против нас. Поэтому борьба будет продолжаться не год и не два, - но начинать эту борьбу нужно, и именно сейчас, когда мы проводим индустриализацию страны и коллективизацию сельского хозяйства, ибо в план этой великой социалистической реконструкции в качестве составной и одной из главных частей входит переделка человека. Организацией отпора влиянию нэпмана на рабочего через музыку, пропагандой пролетарской музыки и лучшего из наследства прошлого, усиленной культурной работой среди рабочего класса и крестьянства будем участвовать в великой борьбе партии и рабочего класса за социализм.