Н. Знаменский: Время чехов. Часть II
Из сборника материалов о чехо-учредиловской интервенции в 1918 г. «Борьба за Казань».
В литературе уже достаточно освещена радость торжествующей буржуазии после овладения чехами Казанью. Для нас важно подчеркнуть этот факт лишь со стороны того впечатления, какое веселье буржуазии производило на рабочий класс. В сознании рабочих до сих пор память о расстрелах, арестах и проч. «прелестях» связывается по ассоциации контраста с гуляющими разряженными парочками (офицеры в этих случаях навешивали на себя все царские ордена, а некоторые - надевали и погоны), с музыкой, раздающейся из раскрытых окон богатых квартир, и звоном, оглушительным церковным звоном по целым дням.
Эти воспоминания не совсем точны: радость всей буржуазии была видна только в первые дни. Вскоре же для известной части ее она омрачилась и сменилась грустью, тревогой участья, страхом за провал авантюры и нервной мобилизацией всех «лучших» ее сил на организацию помощи «Нар. Армии»...[Читать далее]
Власти учредиловцев пришлось положить колоссальное количество энергии, чтобы убедить буржуазию и мелкую и крупную идти на помощь Нар. Армии. Однако, как увидим ниже, когда дело коснулось главного - денег и людского пушечного мяса - охотников находилось мало, чтобы жертвовать такими дорогими вещами.
И напрасно Уполномоченный Ком. У. С. Лебедев сыпал в Самару телеграммы и писал в прокламациях о патриотическом настроении населения. Общий тон и отдельные места этого сообщения (например, о рабочих) - несомненно, агитационного характера...
Мелкая буржуазия, городское мещанство - вот те группы, на которые непосредственно опиралась учредиловка в Казани, которые составили ее «живую» силу (живую ли?).
Но «чистые и высокие» порывы мелкого буржуа так были рассчитаны, чтобы самому не остаться в слишком большом накладе. Пожертвовать немного от своего избытка - дело вполне «подходящее», тем более, если еще через газету преподнесут «благодарность»; и вначале, «в первые дни, когда был открыт сбор пожертвований, и когда враг был близок, пожертвования текли в большом количестве. С удалением же грохота пушек пожертвования стали уменьшаться»... пишет Правление Квартальных Комитетов в своем циркуляре к председателям местных Квартальных ком-в.
Дать материальных ценностей много мелкая буржуазная не могла, субъективно чтобы в конец не разориться самой и объективно - по собственной эконом. слабости. Да и не ее подачками могла питаться «Народная Армия», какова бы она ни была по своей численности.
Но и не в этом темные пятна «чистых» порывов. Самым больным для учредиловцев было то, что молодежь в армию не шла. Несмотря на черносотенные, сверхчувствительные (по существу - безграмотные и глупые) воззвания «агитационного отделения формирования Нар. Армии», добровольцев в армию, кроме сравнительно небольшой кучки белоподкладочной и мещанского студенчества, заманить им почти вовсе не удавалось. Сначала хотели было построить армию на добровольческом принципе. «В том-то и честь, что армия Народная лишь добровольческим призывом комплектуется»... писалось в одном воззвании - после демобилизации старой царской армии они не смели, видно, втягивать крестьянство вновь в войну, да и средств не было. Только в силу полного провала добровольческого принципа решились пойти ва-банк - объявили наборы.
Пока же надеялись на «чистые порывы», Командующему войсками пришлось созвать представителей печати с целью «воздействовать печатно и устно на население, ...призвать его демократические слои вступать в ряды Нар. Армии - так как... в войска идут сравнительно мало»...
Недаром же понадобилась в скором времени еще вторая мобилизация по городу и Казанскому уезду. Во многих газетных сообщениях отмечается, что «молодые люди» ходят по городским панелям, ничего не делая, между тем - их дело, дескать, быть на фронте.
Но если мелкая буржуазия и мещанская интеллигенция не была вся целиком охвачена жертвенным порывом, то и крупная далеко не шла в авангарде. С нее, конечно, требовались деньги.
Лебедев довольно откровенно ставил перед буржуазией вопрос. Она была собрана 15/VIII в городской театр, где ей пришлось выслушать неприятные речи:
«В то время как лучшие люди отдают свою жизнь, среди торгово-промышлен. класса есть немало людей, которые нажили за весь этот тяжелый период громадные капиталы. Обязанность каждого из вас, как знающих, указать их. Ибо это нажито на крови лучших сынов России»...
Говорили на этом собрании, кроме Лебедева, Степанов (командующ. войсками), Крапоткин, Архангельский и Алюнов (члены комитета), и многие др.
Тут же была организована подписка на нужды Нар. Армии... А в результате:
«Ярцев (председатель собрания) обратил внимание на печальный и позорный результат добровольной подписки. После него говорил ряд ораторов, во время речей которых зал пустел все больше и больше, так что под конец собрание не сочло (себя) полномочным вынести какое-нибудь постановление»...
Если Лебедев говорил о необходимости специального самообложения буржуазии, то сама она решила... обложить себя в общем порядке. Выработку же этого порядка она задерживала со дня на день недостаточно регулярным посещением заседаний членами Финансового Комитета помощи Нар. Армии, огромное большинство которого состояло из представителей буржуазии.
Это обстоятельство значительно тормозит, сообщает далее «Рабочее Дело», дело раскладки обложения граждан; ввиду этого Финанс. Комитет постановил на заседании 30/VIII бороться с неявкой путем денежных штрафов и наряду с этим предложил организациям отозвать своих неработоспособных представителей».
Однако вряд ли мера эта была проведена в жизнь и оказалась действительной, т. к. спохватились слишком поздно. Через десять дней Казань была занята уже красными войсками.
За все время пребывания в Казани учредиловцев мы имеем один лишь случай, когда буржуазия быстро и энергично оказала поддержку Нар. Армии. Дело было вскоре же по занятии города белыми - 11 августа. К красным войскам, по словам Лебедева и Фортунатова, подошли подкрепления. Учредиловцам нужны были для артиллерии лошади и подкрепление людьми. Гор. Дума решает экстренно помочь: взять через милицию и квартальные комитеты всех лошадей». Действительно, на следующий день лошади были представлены в распоряжение военных властей в достаточном количестве.
Совершенно очевидно, что лошади были представлены именно потому, что действовали не призывами к доброй воле буржуа, а через милицию и квартальные комитеты взяли их за шиворот...
Чтобы рассеять хоть какую бы то ни было робкую мысль о пресловутом «самом высоком, самом чистом порыве» мелкой и крупной буржуазии, «Камско-Волжская Речь» приводит еще характеристику настроений Казанского населения:
«У нас, в Казани, попробуйте сказать: положение города серьезное, необходимо напряжение всего населения. И, боже ты мой, какая начнется паника! - «Слышали? Положение серьезное... Бежим скорее.
И у подъезда Комендантского Управления громадные, более длинные, чем даже сахарные хвосты. Это все люди, которым вдруг... понадобилось... выезжать куда-то из Казани».
Однако каков приход, таков и батька - и если население геройски стремилось бежать при малейших слухах об опасности, то эти, да и вообще всякие слухи исходили больше всего от «батьки» - от «руководителей общественного мнения» - от буржуазных же газет.
Мы не будем брать черносотенных или бульварных газет, вроде «Обновленной России» и «Нового Казанского Слова».
Нам достаточно в данном случае остановиться на так называемых социалистических газетах - «Народном Деле» (с-р) и «Рабочем Деле» (с-д.).
Для характеристики первой из них достаточно указать на факт помещения в этой газете ряда «подлинных» документов», дискредитирующих якобы большевиков, персонально Ленина, Троцкого, Зиновьева и Каменева и друг. как Германских шпионов и наемников.
Это опубликование подложных документов свидетельствовало лишь о том, что те, кто подсунул эти документы, играли в пользу французского и английского капитала; при этом совершенно безразлично, сознательно или бессознательно клевета была опубликована. Во всяком случае, если, судя по сообщению С. Н. Каллистова, власть и редакция газеты «Нар. Дело» не отдали себе отчета, что эти «документы» подложны, то опубликование непроверенных данных свидетельствует о крайне нездоровой атмосфере, окружавшей редакцию.
Сообщения «Раб. Дела» несколько невиннее, но тем не менее, достаточно глупенькие для «государственно мыслящей социалистической» рабочей «партии».
В № 159 сообщается:
«Лицо, перебравшееся из Москвы, сообщает, что на митингах в Москве председатель Сов. Раб. и Красноарм. Деп. призывал к напряжению всех сил и к необходимости взятия Казани, грозя что, если в течение двух недель Казань не будет взята, то большевики откажутся от власти».
№ 158 радует читателей такой новостью:
«Из Гельсингфорса сообщают, что Советское Правительство в ближайшие дни переезжает в Кронштадт. Ленин и Троцкий, будто бы находятся там».
№ 166 передает пять сообщений в отделе «Фронт Народной Армии», из них первое - официальная сводка воен. действий, а остальные четыре - слухи...
В № 168 сообщается:
«В Москве редко можно встретить красноармейца, говорящего по-русски; в большинстве слышна немецкая речь» (каким культурным стал русский мужик! Н. 3.).
Впрочем, это, конечно, намек на «предательство советского правительства немецкому командованию».
Известно, какая паника охватила население Казани в момент отхода чехов из Казани. Воспитывало его в духе этого панического страха все то же «Рабочее Дело».
№ 177 от 10 сентября - последний номер перед изгнанием учредиловцев - убеждает, что «красноармейцы идут пьяные... Гражданам надо подумать, что будет, если такая пьяная банда ворвется в город? Она будет уничтожать все живое, грабить и насиловать и потому со всем мужеством и с чувством самозащиты отдайте все на помощь Народной Армий и защитите город».
Сплетни, ходившие по городу в результате подобных газетных «достоверных» сведений, были настолько липки, что поднялся голос протеста против них... со страниц «Камско-Волжской Речи»...
И тем не менее, психоз безответственной сплетни подействовал и на «К. В. Речь». Она так же точно сообщала те же, сплетни, напр., о том, что красноармейцы заговорили на немецком языке и, что на железнодорожных станциях в районах, занятых Сов. войсками, разгуливают немецкие и венгерские войска в форме своей армии и прочий подобный вздор.
...
На Алафузовском и на заводе № 40 были при Советской власти свои кооперативы. Хлеб продавался по дешевке - почти даром, по 6-7 коп. Вступившие в город «спасители России» ограбили тот и другой кооператив, причем делали это не сразу, а систематически.
Ожидавшееся частью рабочих понижение цен, как результат прихода чехов и обилие продуктов, не оправдались, если не считать первых двух дней. После разорения кооперативов рабочим пришлось покупать хлеб по рыночной - очень дорогой цене (до 2 руб. фунт)...
Вот сообщение о более позднем времени...
«В рабочих кварталах настроение подавленное - ловля большевистских деятелей и комиссаров продолжается, усиливается. И самое главное - страдают не те, кого ловят, а просто сознательные рабочие - члены социалистических партий, профессиональных союзов, кооперативов. Шпионаж, предательство цветет пышным цветом.
Всякий, так или иначе пострадавший при большевиках, считает долгом своим донести, наклеветать, ловить. Лишь бы излить свою месть. Сводят личные счета. Своих личных врагов выдают за важных преступников. А там - оправдывайся! Жажда крови омрачает ум. В особенности стараются отдельные члены квартальных комитетов».
Тот факт, что почти каждый рабочий-казанец говорит в своих воспоминаниях о крови расстрелянных мирных горожан, по нашему мнению, служит достаточным основанием считать эту кровь сильным мотивом недовольства властью. Зрелища трупов своих товарищей рабочих, личная перспектива попасть в такую же переделку создавало настроение, перпендикулярно направленное на правительство, проясняло их классовое самосознание.
Эту связь вражды рабочих к власти и предпринимателю с картинами крови и непрерывных арестов подтверждают и сами товарищи рабочие. Тов. Сеген пишет:
«После того как рабочие выходили из тюрем, их толпой окружали товарищи, расспрашивая о порядках в тюрьме и о режиме у коменданта и отсюда постепенно началась организация групп содействия Красной Армии. Устраивали живую связь с передовыми частями Красной Армии, передавали, где находятся главные учреждения чехо-учредиловцев. Впоследствии организовано было пускание змеек мальчишками, эти змейки служили для красной артиллерии сигналом, указывавшим цель стрельбы. Сигнализирование было настолько развито, что чехи заметили и издан был приказ, запрещающий пускание змеек. Непослушных ребят арестовывали».
С другой стороны, в воспоминаниях рабочих обагренные кровью улицы связываются с представлением ликующей буржуазии, празднующей свое возрождение. Создается впечатление, что масса рабочих тоже физически почувствовала «возрождение» проклятого прошлого.
Вскоре после прихода чехов мы имеем уже отдельные яркие свидетельства прояснений классового самосознания в самых широких рабочих массах. О тяжести учредиловского режима поговаривают уже женщины. Тов. Галеев, рабочий Алафузовского завода, рассказывает, что неоднократно случалось ему встречать работниц и жен рабочих, жаловавшихся: «а что, тов. Галеев, ведь плохо теперь рабочим живется!»...
В такой атмосфере открыла свои занятия беспартийная рабочая конференция...
Позиция не-учредиловцев сводилась к предложению прекратить бойню между белыми и красными...
Чтобы оценить, насколько метко били в цель подобные речи, стоит только просмотреть погромные отклики на них в «К.-В. Речи».
«Увы, теперь, в момент роковой борьбы, в дни отчаянных схваток восставшего народа против поработителей свободы и права, против врагов, стоящих у нашего города, мы слышим призывы к прекращению борьбы, которую или по недомыслию или умышленно преступно называют братоубийственной. Кто наши братья во вражеском стане?
...Опять появились ораторы, играющие на руку врагам России. «Заслуги» подобных миротворцев так очевидны, что они ни в каком случае не должны быть оставлены без соответствующей «награды».
Подобными же статьями обрушились на рабочую конференцию и другие газеты.
Между прениями и зачитыванием резолюций возник внеочередной вопрос по заявлению культурно-просветит. отдела Совета Рабочих Депутатов. Последний с приходом белых в город бездействовал, просто не существовал. Власть решила расправиться с Советом совершенно по-свойски, а для этого назначила сперва ревизию одного из его отделов - именно культурно-просвет., причем ревизоры были людьми, никакого отношения к Совету не имевшими...
Рабочая конференция все еще заседала, а на фронте успех переходил все больше и больше на сторону красных.
Все тревожнее, все призывнее звучат голоса, зовущие молодежь вступать в армию. Все глупее становятся чванные прокламации-афишки «командующего войсками Северной группы капитана (произведенного Ком-Учем в полковники) Степанова.
Большинство этих приказов начиналось словами: «Я, командующий и т. д. - обращаюсь к вам со следующими словами» или же делались такие обращения: «Молодые войска Народной Армии!.. В неравном бою вам трудно. Я это знаю лучше вас и скорблю за вас душой. Но верьте мне. Помощь близка»... Такие же нелепые, отчаянно нервные и надрывные, как крик утопающего, к тому же - черносотенные по содержанию - сыпались афиши-воззвания агитационного отдела Народной Армии.
Объявленные мобилизации давали мало народу. Требовались - и были объявлены новые.
17 августа объявлена первая мобилизация 1897 и 98 гг. по гор. Казани и Казан. уезду.
18 августа объявлена запись в добровольческие рабочие дружины по рытью окопов и постановке проволочных заграждений.
22 августа назначается новая мобилизация по Лаишевскому, Спасскому и Чистопольскому уездам тех же годов рождения.
30 августа назначается призыв на военную службу родившихся в 1895 и 1896 гг. по Казани и уезду.
3 августа, опубликовывается приказ командующего Степанова об образовании вооруженного и хорошо подготовленного отряда для самообороны на случай выступления «разбитых и рассеянных банд красноармейцев» - численностью в 1500 человек, для чего введено обучение военному строю всех мужчин в возрасте от 18-ти до 50-ти лет включительно.
Наконец, 7 сентября объявляется приказ этого же Степанова на имя председателей квартальных комитетов немедленно собрать всех проживающих в квартале граждан, способных носить оружие и согласных в настоящую тяжелую для гор. Казани минуту встать в ряды защитников г. Казани и спешно направить их в Управление районной милиции, где они поступят в распоряжение нач-ка районной милиции.
На самом же деле эти дружины предназначались на фронт, для охранения тыла отступающих войск чехов и «Нар. Армии».
Вся «деятельность» чехо-учредиловской власти и буржуазии сильнейшим образом раздражала рабочих.
В первые же дни сентября атмосфера накалилась, и рабочее терпение не выдержало. Разразилось восстание на арт. складе и заводе № 40. Непосредственным поводом к восстанию послужили два факта.
Продолжающиеся аресты рабочих, в частности - представителей арт. склада и завода № 40, - притом совершенно безответственные, - возмущали рабочих до глубины их пролетарского сознания.
Да и трудно было не возмущаться: отношение власти было таково, что добиться от нее чего-либо хорошего для рабочих было невозможно.
Об этом красноречиво говорит отношение «начальства» (Лебедева и Фортунатова) на имя председателя рабочей конференции о том, что власть Ком-Уча не будет считаться с требованиями частных групп населения - т. е. рабочего класса - а наоборот впредь за всякие требования будет принимать нещадные меры строгости.
Вторым поводом к выступлению 3-го сентября послужило поголовное обучение военному делу, которому подлежали также рабочие и завода № 40 и арт. склада...
После поражения рабочих началась кровавая расправа.
Тотчас же был издан приказ Начальника гарнизона генерал-лейтенанта Рычкова и Командующего войсками Степанова о том, что 1) «в случае малейшей попытки какой-либо группы населения и в частности рабочих вызвать в городе беспорядки, вроде имевших место 3-го сентября, по кварталу, где таковые произойдут, будет открыт беглый артиллерийский огонь; 2) лица, укрывающие большевистских агитаторов или знающие их местонахождение и не сообщившие об этом коменданту города, будут предаваться военно-полевому суду, как соучастники».
Тотчас же весь город был объявлен на военном положении и воспрещены всякие митинги и сборища на фабриках и заводах, на площадях, улицах, а также и в отдельных помещениях. Не исполняющие этого приказа будут принуждаться к тому вооруженной силой без всяких предупреждений. (Приказ по Каз. гарнизону № 175-от 3/IX 1918 г. за подписью того же ген.-лейт. Рычкова).
Тут же был отдан приказ об обязательной сдаче рабочими и фабричными г. Казани и слобод: Пороховой, Адмиралтейской, Суконной, Ягодной и друг. имеющегося у них оружия. И в заключение приказа - тот же припев: «Все не исполнившие настоящего распоряжения в указанный срок будут расстреляны». (Приказ ген. Рычкова по Казанск. гарнизону № 174 от имени Команд. войск. Сев. группы).
Только совершенные идиоты и трусы могли послушаться этого приказа, т. к. его исполнение грозило так же, как и неисполнение, сперва арестом, а там - кто знает? - недалеко было и до расстрела.
Расправа была устроена отменная - в течение нескольких дней водили рабочих по тюрьмам. Какой бы то ни было организованный протест был невозможен.
Однако стихию классовой ненависти все эти приказы, аресты, расстрелы и продолжающиеся мобилизации затушить не могли и она прорывалась в дезертирстве рабочих из рядов мобилизованных. Стихия росла, и власть демократов - чехо-учредиловцев избегла нового восстания мобилизованных рабочих лишь вследствие быстроты натиска красных.
В литературе уже достаточно освещена радость торжествующей буржуазии после овладения чехами Казанью. Для нас важно подчеркнуть этот факт лишь со стороны того впечатления, какое веселье буржуазии производило на рабочий класс. В сознании рабочих до сих пор память о расстрелах, арестах и проч. «прелестях» связывается по ассоциации контраста с гуляющими разряженными парочками (офицеры в этих случаях навешивали на себя все царские ордена, а некоторые - надевали и погоны), с музыкой, раздающейся из раскрытых окон богатых квартир, и звоном, оглушительным церковным звоном по целым дням.
Эти воспоминания не совсем точны: радость всей буржуазии была видна только в первые дни. Вскоре же для известной части ее она омрачилась и сменилась грустью, тревогой участья, страхом за провал авантюры и нервной мобилизацией всех «лучших» ее сил на организацию помощи «Нар. Армии»...[Читать далее]
Власти учредиловцев пришлось положить колоссальное количество энергии, чтобы убедить буржуазию и мелкую и крупную идти на помощь Нар. Армии. Однако, как увидим ниже, когда дело коснулось главного - денег и людского пушечного мяса - охотников находилось мало, чтобы жертвовать такими дорогими вещами.
И напрасно Уполномоченный Ком. У. С. Лебедев сыпал в Самару телеграммы и писал в прокламациях о патриотическом настроении населения. Общий тон и отдельные места этого сообщения (например, о рабочих) - несомненно, агитационного характера...
Мелкая буржуазия, городское мещанство - вот те группы, на которые непосредственно опиралась учредиловка в Казани, которые составили ее «живую» силу (живую ли?).
Но «чистые и высокие» порывы мелкого буржуа так были рассчитаны, чтобы самому не остаться в слишком большом накладе. Пожертвовать немного от своего избытка - дело вполне «подходящее», тем более, если еще через газету преподнесут «благодарность»; и вначале, «в первые дни, когда был открыт сбор пожертвований, и когда враг был близок, пожертвования текли в большом количестве. С удалением же грохота пушек пожертвования стали уменьшаться»... пишет Правление Квартальных Комитетов в своем циркуляре к председателям местных Квартальных ком-в.
Дать материальных ценностей много мелкая буржуазная не могла, субъективно чтобы в конец не разориться самой и объективно - по собственной эконом. слабости. Да и не ее подачками могла питаться «Народная Армия», какова бы она ни была по своей численности.
Но и не в этом темные пятна «чистых» порывов. Самым больным для учредиловцев было то, что молодежь в армию не шла. Несмотря на черносотенные, сверхчувствительные (по существу - безграмотные и глупые) воззвания «агитационного отделения формирования Нар. Армии», добровольцев в армию, кроме сравнительно небольшой кучки белоподкладочной и мещанского студенчества, заманить им почти вовсе не удавалось. Сначала хотели было построить армию на добровольческом принципе. «В том-то и честь, что армия Народная лишь добровольческим призывом комплектуется»... писалось в одном воззвании - после демобилизации старой царской армии они не смели, видно, втягивать крестьянство вновь в войну, да и средств не было. Только в силу полного провала добровольческого принципа решились пойти ва-банк - объявили наборы.
Пока же надеялись на «чистые порывы», Командующему войсками пришлось созвать представителей печати с целью «воздействовать печатно и устно на население, ...призвать его демократические слои вступать в ряды Нар. Армии - так как... в войска идут сравнительно мало»...
Недаром же понадобилась в скором времени еще вторая мобилизация по городу и Казанскому уезду. Во многих газетных сообщениях отмечается, что «молодые люди» ходят по городским панелям, ничего не делая, между тем - их дело, дескать, быть на фронте.
Но если мелкая буржуазия и мещанская интеллигенция не была вся целиком охвачена жертвенным порывом, то и крупная далеко не шла в авангарде. С нее, конечно, требовались деньги.
Лебедев довольно откровенно ставил перед буржуазией вопрос. Она была собрана 15/VIII в городской театр, где ей пришлось выслушать неприятные речи:
«В то время как лучшие люди отдают свою жизнь, среди торгово-промышлен. класса есть немало людей, которые нажили за весь этот тяжелый период громадные капиталы. Обязанность каждого из вас, как знающих, указать их. Ибо это нажито на крови лучших сынов России»...
Говорили на этом собрании, кроме Лебедева, Степанов (командующ. войсками), Крапоткин, Архангельский и Алюнов (члены комитета), и многие др.
Тут же была организована подписка на нужды Нар. Армии... А в результате:
«Ярцев (председатель собрания) обратил внимание на печальный и позорный результат добровольной подписки. После него говорил ряд ораторов, во время речей которых зал пустел все больше и больше, так что под конец собрание не сочло (себя) полномочным вынести какое-нибудь постановление»...
Если Лебедев говорил о необходимости специального самообложения буржуазии, то сама она решила... обложить себя в общем порядке. Выработку же этого порядка она задерживала со дня на день недостаточно регулярным посещением заседаний членами Финансового Комитета помощи Нар. Армии, огромное большинство которого состояло из представителей буржуазии.
Это обстоятельство значительно тормозит, сообщает далее «Рабочее Дело», дело раскладки обложения граждан; ввиду этого Финанс. Комитет постановил на заседании 30/VIII бороться с неявкой путем денежных штрафов и наряду с этим предложил организациям отозвать своих неработоспособных представителей».
Однако вряд ли мера эта была проведена в жизнь и оказалась действительной, т. к. спохватились слишком поздно. Через десять дней Казань была занята уже красными войсками.
За все время пребывания в Казани учредиловцев мы имеем один лишь случай, когда буржуазия быстро и энергично оказала поддержку Нар. Армии. Дело было вскоре же по занятии города белыми - 11 августа. К красным войскам, по словам Лебедева и Фортунатова, подошли подкрепления. Учредиловцам нужны были для артиллерии лошади и подкрепление людьми. Гор. Дума решает экстренно помочь: взять через милицию и квартальные комитеты всех лошадей». Действительно, на следующий день лошади были представлены в распоряжение военных властей в достаточном количестве.
Совершенно очевидно, что лошади были представлены именно потому, что действовали не призывами к доброй воле буржуа, а через милицию и квартальные комитеты взяли их за шиворот...
Чтобы рассеять хоть какую бы то ни было робкую мысль о пресловутом «самом высоком, самом чистом порыве» мелкой и крупной буржуазии, «Камско-Волжская Речь» приводит еще характеристику настроений Казанского населения:
«У нас, в Казани, попробуйте сказать: положение города серьезное, необходимо напряжение всего населения. И, боже ты мой, какая начнется паника! - «Слышали? Положение серьезное... Бежим скорее.
И у подъезда Комендантского Управления громадные, более длинные, чем даже сахарные хвосты. Это все люди, которым вдруг... понадобилось... выезжать куда-то из Казани».
Однако каков приход, таков и батька - и если население геройски стремилось бежать при малейших слухах об опасности, то эти, да и вообще всякие слухи исходили больше всего от «батьки» - от «руководителей общественного мнения» - от буржуазных же газет.
Мы не будем брать черносотенных или бульварных газет, вроде «Обновленной России» и «Нового Казанского Слова».
Нам достаточно в данном случае остановиться на так называемых социалистических газетах - «Народном Деле» (с-р) и «Рабочем Деле» (с-д.).
Для характеристики первой из них достаточно указать на факт помещения в этой газете ряда «подлинных» документов», дискредитирующих якобы большевиков, персонально Ленина, Троцкого, Зиновьева и Каменева и друг. как Германских шпионов и наемников.
Это опубликование подложных документов свидетельствовало лишь о том, что те, кто подсунул эти документы, играли в пользу французского и английского капитала; при этом совершенно безразлично, сознательно или бессознательно клевета была опубликована. Во всяком случае, если, судя по сообщению С. Н. Каллистова, власть и редакция газеты «Нар. Дело» не отдали себе отчета, что эти «документы» подложны, то опубликование непроверенных данных свидетельствует о крайне нездоровой атмосфере, окружавшей редакцию.
Сообщения «Раб. Дела» несколько невиннее, но тем не менее, достаточно глупенькие для «государственно мыслящей социалистической» рабочей «партии».
В № 159 сообщается:
«Лицо, перебравшееся из Москвы, сообщает, что на митингах в Москве председатель Сов. Раб. и Красноарм. Деп. призывал к напряжению всех сил и к необходимости взятия Казани, грозя что, если в течение двух недель Казань не будет взята, то большевики откажутся от власти».
№ 158 радует читателей такой новостью:
«Из Гельсингфорса сообщают, что Советское Правительство в ближайшие дни переезжает в Кронштадт. Ленин и Троцкий, будто бы находятся там».
№ 166 передает пять сообщений в отделе «Фронт Народной Армии», из них первое - официальная сводка воен. действий, а остальные четыре - слухи...
В № 168 сообщается:
«В Москве редко можно встретить красноармейца, говорящего по-русски; в большинстве слышна немецкая речь» (каким культурным стал русский мужик! Н. 3.).
Впрочем, это, конечно, намек на «предательство советского правительства немецкому командованию».
Известно, какая паника охватила население Казани в момент отхода чехов из Казани. Воспитывало его в духе этого панического страха все то же «Рабочее Дело».
№ 177 от 10 сентября - последний номер перед изгнанием учредиловцев - убеждает, что «красноармейцы идут пьяные... Гражданам надо подумать, что будет, если такая пьяная банда ворвется в город? Она будет уничтожать все живое, грабить и насиловать и потому со всем мужеством и с чувством самозащиты отдайте все на помощь Народной Армий и защитите город».
Сплетни, ходившие по городу в результате подобных газетных «достоверных» сведений, были настолько липки, что поднялся голос протеста против них... со страниц «Камско-Волжской Речи»...
И тем не менее, психоз безответственной сплетни подействовал и на «К. В. Речь». Она так же точно сообщала те же, сплетни, напр., о том, что красноармейцы заговорили на немецком языке и, что на железнодорожных станциях в районах, занятых Сов. войсками, разгуливают немецкие и венгерские войска в форме своей армии и прочий подобный вздор.
...
На Алафузовском и на заводе № 40 были при Советской власти свои кооперативы. Хлеб продавался по дешевке - почти даром, по 6-7 коп. Вступившие в город «спасители России» ограбили тот и другой кооператив, причем делали это не сразу, а систематически.
Ожидавшееся частью рабочих понижение цен, как результат прихода чехов и обилие продуктов, не оправдались, если не считать первых двух дней. После разорения кооперативов рабочим пришлось покупать хлеб по рыночной - очень дорогой цене (до 2 руб. фунт)...
Вот сообщение о более позднем времени...
«В рабочих кварталах настроение подавленное - ловля большевистских деятелей и комиссаров продолжается, усиливается. И самое главное - страдают не те, кого ловят, а просто сознательные рабочие - члены социалистических партий, профессиональных союзов, кооперативов. Шпионаж, предательство цветет пышным цветом.
Всякий, так или иначе пострадавший при большевиках, считает долгом своим донести, наклеветать, ловить. Лишь бы излить свою месть. Сводят личные счета. Своих личных врагов выдают за важных преступников. А там - оправдывайся! Жажда крови омрачает ум. В особенности стараются отдельные члены квартальных комитетов».
Тот факт, что почти каждый рабочий-казанец говорит в своих воспоминаниях о крови расстрелянных мирных горожан, по нашему мнению, служит достаточным основанием считать эту кровь сильным мотивом недовольства властью. Зрелища трупов своих товарищей рабочих, личная перспектива попасть в такую же переделку создавало настроение, перпендикулярно направленное на правительство, проясняло их классовое самосознание.
Эту связь вражды рабочих к власти и предпринимателю с картинами крови и непрерывных арестов подтверждают и сами товарищи рабочие. Тов. Сеген пишет:
«После того как рабочие выходили из тюрем, их толпой окружали товарищи, расспрашивая о порядках в тюрьме и о режиме у коменданта и отсюда постепенно началась организация групп содействия Красной Армии. Устраивали живую связь с передовыми частями Красной Армии, передавали, где находятся главные учреждения чехо-учредиловцев. Впоследствии организовано было пускание змеек мальчишками, эти змейки служили для красной артиллерии сигналом, указывавшим цель стрельбы. Сигнализирование было настолько развито, что чехи заметили и издан был приказ, запрещающий пускание змеек. Непослушных ребят арестовывали».
С другой стороны, в воспоминаниях рабочих обагренные кровью улицы связываются с представлением ликующей буржуазии, празднующей свое возрождение. Создается впечатление, что масса рабочих тоже физически почувствовала «возрождение» проклятого прошлого.
Вскоре после прихода чехов мы имеем уже отдельные яркие свидетельства прояснений классового самосознания в самых широких рабочих массах. О тяжести учредиловского режима поговаривают уже женщины. Тов. Галеев, рабочий Алафузовского завода, рассказывает, что неоднократно случалось ему встречать работниц и жен рабочих, жаловавшихся: «а что, тов. Галеев, ведь плохо теперь рабочим живется!»...
В такой атмосфере открыла свои занятия беспартийная рабочая конференция...
Позиция не-учредиловцев сводилась к предложению прекратить бойню между белыми и красными...
Чтобы оценить, насколько метко били в цель подобные речи, стоит только просмотреть погромные отклики на них в «К.-В. Речи».
«Увы, теперь, в момент роковой борьбы, в дни отчаянных схваток восставшего народа против поработителей свободы и права, против врагов, стоящих у нашего города, мы слышим призывы к прекращению борьбы, которую или по недомыслию или умышленно преступно называют братоубийственной. Кто наши братья во вражеском стане?
...Опять появились ораторы, играющие на руку врагам России. «Заслуги» подобных миротворцев так очевидны, что они ни в каком случае не должны быть оставлены без соответствующей «награды».
Подобными же статьями обрушились на рабочую конференцию и другие газеты.
Между прениями и зачитыванием резолюций возник внеочередной вопрос по заявлению культурно-просветит. отдела Совета Рабочих Депутатов. Последний с приходом белых в город бездействовал, просто не существовал. Власть решила расправиться с Советом совершенно по-свойски, а для этого назначила сперва ревизию одного из его отделов - именно культурно-просвет., причем ревизоры были людьми, никакого отношения к Совету не имевшими...
Рабочая конференция все еще заседала, а на фронте успех переходил все больше и больше на сторону красных.
Все тревожнее, все призывнее звучат голоса, зовущие молодежь вступать в армию. Все глупее становятся чванные прокламации-афишки «командующего войсками Северной группы капитана (произведенного Ком-Учем в полковники) Степанова.
Большинство этих приказов начиналось словами: «Я, командующий и т. д. - обращаюсь к вам со следующими словами» или же делались такие обращения: «Молодые войска Народной Армии!.. В неравном бою вам трудно. Я это знаю лучше вас и скорблю за вас душой. Но верьте мне. Помощь близка»... Такие же нелепые, отчаянно нервные и надрывные, как крик утопающего, к тому же - черносотенные по содержанию - сыпались афиши-воззвания агитационного отдела Народной Армии.
Объявленные мобилизации давали мало народу. Требовались - и были объявлены новые.
17 августа объявлена первая мобилизация 1897 и 98 гг. по гор. Казани и Казан. уезду.
18 августа объявлена запись в добровольческие рабочие дружины по рытью окопов и постановке проволочных заграждений.
22 августа назначается новая мобилизация по Лаишевскому, Спасскому и Чистопольскому уездам тех же годов рождения.
30 августа назначается призыв на военную службу родившихся в 1895 и 1896 гг. по Казани и уезду.
3 августа, опубликовывается приказ командующего Степанова об образовании вооруженного и хорошо подготовленного отряда для самообороны на случай выступления «разбитых и рассеянных банд красноармейцев» - численностью в 1500 человек, для чего введено обучение военному строю всех мужчин в возрасте от 18-ти до 50-ти лет включительно.
Наконец, 7 сентября объявляется приказ этого же Степанова на имя председателей квартальных комитетов немедленно собрать всех проживающих в квартале граждан, способных носить оружие и согласных в настоящую тяжелую для гор. Казани минуту встать в ряды защитников г. Казани и спешно направить их в Управление районной милиции, где они поступят в распоряжение нач-ка районной милиции.
На самом же деле эти дружины предназначались на фронт, для охранения тыла отступающих войск чехов и «Нар. Армии».
Вся «деятельность» чехо-учредиловской власти и буржуазии сильнейшим образом раздражала рабочих.
В первые же дни сентября атмосфера накалилась, и рабочее терпение не выдержало. Разразилось восстание на арт. складе и заводе № 40. Непосредственным поводом к восстанию послужили два факта.
Продолжающиеся аресты рабочих, в частности - представителей арт. склада и завода № 40, - притом совершенно безответственные, - возмущали рабочих до глубины их пролетарского сознания.
Да и трудно было не возмущаться: отношение власти было таково, что добиться от нее чего-либо хорошего для рабочих было невозможно.
Об этом красноречиво говорит отношение «начальства» (Лебедева и Фортунатова) на имя председателя рабочей конференции о том, что власть Ком-Уча не будет считаться с требованиями частных групп населения - т. е. рабочего класса - а наоборот впредь за всякие требования будет принимать нещадные меры строгости.
Вторым поводом к выступлению 3-го сентября послужило поголовное обучение военному делу, которому подлежали также рабочие и завода № 40 и арт. склада...
После поражения рабочих началась кровавая расправа.
Тотчас же был издан приказ Начальника гарнизона генерал-лейтенанта Рычкова и Командующего войсками Степанова о том, что 1) «в случае малейшей попытки какой-либо группы населения и в частности рабочих вызвать в городе беспорядки, вроде имевших место 3-го сентября, по кварталу, где таковые произойдут, будет открыт беглый артиллерийский огонь; 2) лица, укрывающие большевистских агитаторов или знающие их местонахождение и не сообщившие об этом коменданту города, будут предаваться военно-полевому суду, как соучастники».
Тотчас же весь город был объявлен на военном положении и воспрещены всякие митинги и сборища на фабриках и заводах, на площадях, улицах, а также и в отдельных помещениях. Не исполняющие этого приказа будут принуждаться к тому вооруженной силой без всяких предупреждений. (Приказ по Каз. гарнизону № 175-от 3/IX 1918 г. за подписью того же ген.-лейт. Рычкова).
Тут же был отдан приказ об обязательной сдаче рабочими и фабричными г. Казани и слобод: Пороховой, Адмиралтейской, Суконной, Ягодной и друг. имеющегося у них оружия. И в заключение приказа - тот же припев: «Все не исполнившие настоящего распоряжения в указанный срок будут расстреляны». (Приказ ген. Рычкова по Казанск. гарнизону № 174 от имени Команд. войск. Сев. группы).
Только совершенные идиоты и трусы могли послушаться этого приказа, т. к. его исполнение грозило так же, как и неисполнение, сперва арестом, а там - кто знает? - недалеко было и до расстрела.
Расправа была устроена отменная - в течение нескольких дней водили рабочих по тюрьмам. Какой бы то ни было организованный протест был невозможен.
Однако стихию классовой ненависти все эти приказы, аресты, расстрелы и продолжающиеся мобилизации затушить не могли и она прорывалась в дезертирстве рабочих из рядов мобилизованных. Стихия росла, и власть демократов - чехо-учредиловцев избегла нового восстания мобилизованных рабочих лишь вследствие быстроты натиска красных.