Андрей Шадури: В горах Карачая
Из сборника «Боевые дни. Очерки и воспоминания комсомольцев - участников гражданской войны».
«Бывали дни веселые, гулял я молодец», - раздавалось в товарном вагоне продотрядцев. Они ехали из Ингушетии в Кабарду.
Это был продотряд № 3.
Он насчитывал одиннадцать комсомольцев. Большей частью они были из Южной Осетии (Грузия).
Дело в том, что до 1921 года в Грузии царствовало меньшевистское правительство, всячески притеснявшее как грузин, так и осетин. Это послужило причиной восстания крестьян Южной Осетии. В неравной борьбе восстание было жестоко подавлено. Запылали огнем сакли осетин. Немало восставших живыми было брошено в утробу огня. «Меньшевистские казаки» - народогвардейцы - не знали пощады.
Осетины вынуждены были бежать под защиту соввласти в Терскую область.
Большинство комсомольцев нашего отряда были беженцы. Они часто говорили мне: «Все равно советская власть победит и в Грузии, мы при первом же выстреле против грузинских меньшевиков будем там, в рядах сражающихся». Это обещание они очень скоро выполнили.
Это произошло так.[Читать далее]
Стояла холодная зима. Мы находились в ингушском селении (ингуши - племя горцев Кавказа) Базоркино.
Помещение, занятое нами, напоминало скорее хлев, чем человеческое жилище. Пол был земляной, двери с просвечивающими щелями, окно, залепленное газетной бумагой, едва светило. Отовсюду, посвистывая, дул ветер. Никаких нар у нас не имелось, спали на соломе...
Вдруг к нам вошел один из продотрядцев, который накануне был послан по делам в Назрань.
- Ну что, газету привез?» - спросили мы почти в один голос.
Приехавший достал из кармана смятую газету, предварительно попросив закурить.
- Андрюха! Читай вслух, что нового, - обратились ко мне ребята.
Я подошел поближе к лампе. Первое, что бросилось в глаза, это слова, напечатанные жирным шрифтом: «Восстание в Грузии». Я прочитал это. Лежавшие до того на соломе осетины-продотрядцы в один миг окружили меня и все превратились в слух. Газета принесла им дорогую весть.
«Под руководством компартии в Грузии произошло восстание против социал-предателей. Красные повстанцы успешно занимают все новые и новые места», - читал я.
- Ура! - как бы сговорившись, загремели молодые голоса.
Этим «ура» было сказано все. В «ура» слышалась радость, месть, злоба и готовность на борьбу.
В ту же ночь из продотряда исчезли почти все осетины-комсомольцы. С ними исчезли и их винтовки. Как оказалось впоследствии, они пошли пешком из Базоркина к Дарьяльскому ущелью, где укрепились ненавистные им народогвардейцы.
Таким образом, число комсомольцев в продотряде № 3 с уходом осетин значительно уменьшилось. Но мы не могли осуждать убежавших.
Много мы натерпелись в Ингушетии: голод, холод, тяжелая работа, полная препятствий. Нам ведь приходилось работать не только по сбору разверстки, но и вести борьбу с бандами, с самогонщиками и пр. В особенности нас недолюбливали, конечно, кулаки.
Что касается крестьян-бедняков, то и среди них было немало настроенных против нас. Это объясняется тем, что в местные органы власти - в исполкомы - часто попадали антисоветские элементы, которые давали неправильные сведения о материальном состоянии крестьян и таким образом направляли нашу работу против крестьян-бедняков. Нужно также отметить еще одно обстоятельство, настраивающее крестьян против продотряда. Дело в том, что руководителями продотрядов часто назначались люди, не знавшие местных обычаев, традиций и т п. Понятно, что у них не было соответствующего подхода. «Цель оправдывает средства» - вот под каким лозунгом приходилось работать. Но часто эти «средства» кончались очень плохо. К нам доходили слухи, что во многих местах находили агентов-контролеров, а также рядовых продотрядцев с распоротыми животами, наполненными хлебным зерном. Часто на шинели несчастного была приколота булавкой бумага с надписью «жри, собака, наедайся».
От таких случаев ни один из нас не был гарантирован, тем более коммунисты и комсомольцы. Но мы продолжали вести свою работу, зная, что этим будет обеспечена победа на внешних военном и трудовом фронтах. Для этого приходилось идти на подчас и для нас самих неприятные средства.
И вот этот продотряд, проработав пять месяцев в Ингушетии, получил новое назначение в Нальчикский округ (Кабардино-Балкарская область).
Распевая песни, ехали продотрядцы на новую работу.
Веселье мало нарушал «отчаянный» вид продотрядцев: многие были в больничных халатах, обувь у большинства находилась в крайне незавидном состоянии...
Мы прибыли в один из балкарских аулов... Я вошел в одну саклю. В сакле сидела у костра молодая балкарка и варила картофель. При виде меня она испугалась и выбежала из сакли. Я ей знаками показал, чтоб она успокоилась и дала бы мне напиться. К моему удивлению, она ответила на ломаном русском языке: «Вада нету, буза есть, буза якши». Я попросил бузу. Утолив жажду, я хотел уйти, но в это время в саклю вошел молодой парень, как оказалось - ее брат. Я обратился с разговором к нему, но сестра за него ответила: «русски не знает», и так разговор снова завязался и незаметно перешел на политику. Я спросил девушку, какого она мнения о коммунистах, на что получил ответ: «большевик якши, камунист - нет».
- Как же так, - сказал я, - ведь большевик и коммунист одно и то же? - Но увидел, что ее трудно в этом убедить, так как половину моих слов она не понимала. Я спросил, кто ей сказал, что «большевик якши, а коммунист нет», на что она ответила: «Хаджи все знает, он сказал».
Здешнее население настолько было оторвано от окружающей их жизни, что мы даже раздобыли табак в этом селе на николаевский рубль бумажкой. Несмотря на то, что мы сперва за табак предлагали не бумажку (которую кто-то из продотрядовцев сохранил для коллекции), а портмоне, балкарец с большим удовольствием принял рубль.
Взяв на учет хлеб, мы уехали.
Из балкарского села мы направились в кабардинское село Коново. Секретарем волисполкома оказался русский. В сопровождении милиционеров и секретаря исполкома мы описали весь хлеб, чем они были весьма озабочены и озлоблены. Скрытая ненависть светила в их глазах. Эту ненависть еще больше разжигал (тайно от нас) секретарь исполкома (как это впоследствии выяснилось).
«Бывали дни веселые, гулял я молодец», - раздавалось в товарном вагоне продотрядцев. Они ехали из Ингушетии в Кабарду.
Это был продотряд № 3.
Он насчитывал одиннадцать комсомольцев. Большей частью они были из Южной Осетии (Грузия).
Дело в том, что до 1921 года в Грузии царствовало меньшевистское правительство, всячески притеснявшее как грузин, так и осетин. Это послужило причиной восстания крестьян Южной Осетии. В неравной борьбе восстание было жестоко подавлено. Запылали огнем сакли осетин. Немало восставших живыми было брошено в утробу огня. «Меньшевистские казаки» - народогвардейцы - не знали пощады.
Осетины вынуждены были бежать под защиту соввласти в Терскую область.
Большинство комсомольцев нашего отряда были беженцы. Они часто говорили мне: «Все равно советская власть победит и в Грузии, мы при первом же выстреле против грузинских меньшевиков будем там, в рядах сражающихся». Это обещание они очень скоро выполнили.
Это произошло так.[Читать далее]
Стояла холодная зима. Мы находились в ингушском селении (ингуши - племя горцев Кавказа) Базоркино.
Помещение, занятое нами, напоминало скорее хлев, чем человеческое жилище. Пол был земляной, двери с просвечивающими щелями, окно, залепленное газетной бумагой, едва светило. Отовсюду, посвистывая, дул ветер. Никаких нар у нас не имелось, спали на соломе...
Вдруг к нам вошел один из продотрядцев, который накануне был послан по делам в Назрань.
- Ну что, газету привез?» - спросили мы почти в один голос.
Приехавший достал из кармана смятую газету, предварительно попросив закурить.
- Андрюха! Читай вслух, что нового, - обратились ко мне ребята.
Я подошел поближе к лампе. Первое, что бросилось в глаза, это слова, напечатанные жирным шрифтом: «Восстание в Грузии». Я прочитал это. Лежавшие до того на соломе осетины-продотрядцы в один миг окружили меня и все превратились в слух. Газета принесла им дорогую весть.
«Под руководством компартии в Грузии произошло восстание против социал-предателей. Красные повстанцы успешно занимают все новые и новые места», - читал я.
- Ура! - как бы сговорившись, загремели молодые голоса.
Этим «ура» было сказано все. В «ура» слышалась радость, месть, злоба и готовность на борьбу.
В ту же ночь из продотряда исчезли почти все осетины-комсомольцы. С ними исчезли и их винтовки. Как оказалось впоследствии, они пошли пешком из Базоркина к Дарьяльскому ущелью, где укрепились ненавистные им народогвардейцы.
Таким образом, число комсомольцев в продотряде № 3 с уходом осетин значительно уменьшилось. Но мы не могли осуждать убежавших.
Много мы натерпелись в Ингушетии: голод, холод, тяжелая работа, полная препятствий. Нам ведь приходилось работать не только по сбору разверстки, но и вести борьбу с бандами, с самогонщиками и пр. В особенности нас недолюбливали, конечно, кулаки.
Что касается крестьян-бедняков, то и среди них было немало настроенных против нас. Это объясняется тем, что в местные органы власти - в исполкомы - часто попадали антисоветские элементы, которые давали неправильные сведения о материальном состоянии крестьян и таким образом направляли нашу работу против крестьян-бедняков. Нужно также отметить еще одно обстоятельство, настраивающее крестьян против продотряда. Дело в том, что руководителями продотрядов часто назначались люди, не знавшие местных обычаев, традиций и т п. Понятно, что у них не было соответствующего подхода. «Цель оправдывает средства» - вот под каким лозунгом приходилось работать. Но часто эти «средства» кончались очень плохо. К нам доходили слухи, что во многих местах находили агентов-контролеров, а также рядовых продотрядцев с распоротыми животами, наполненными хлебным зерном. Часто на шинели несчастного была приколота булавкой бумага с надписью «жри, собака, наедайся».
От таких случаев ни один из нас не был гарантирован, тем более коммунисты и комсомольцы. Но мы продолжали вести свою работу, зная, что этим будет обеспечена победа на внешних военном и трудовом фронтах. Для этого приходилось идти на подчас и для нас самих неприятные средства.
И вот этот продотряд, проработав пять месяцев в Ингушетии, получил новое назначение в Нальчикский округ (Кабардино-Балкарская область).
Распевая песни, ехали продотрядцы на новую работу.
Веселье мало нарушал «отчаянный» вид продотрядцев: многие были в больничных халатах, обувь у большинства находилась в крайне незавидном состоянии...
Мы прибыли в один из балкарских аулов... Я вошел в одну саклю. В сакле сидела у костра молодая балкарка и варила картофель. При виде меня она испугалась и выбежала из сакли. Я ей знаками показал, чтоб она успокоилась и дала бы мне напиться. К моему удивлению, она ответила на ломаном русском языке: «Вада нету, буза есть, буза якши». Я попросил бузу. Утолив жажду, я хотел уйти, но в это время в саклю вошел молодой парень, как оказалось - ее брат. Я обратился с разговором к нему, но сестра за него ответила: «русски не знает», и так разговор снова завязался и незаметно перешел на политику. Я спросил девушку, какого она мнения о коммунистах, на что получил ответ: «большевик якши, камунист - нет».
- Как же так, - сказал я, - ведь большевик и коммунист одно и то же? - Но увидел, что ее трудно в этом убедить, так как половину моих слов она не понимала. Я спросил, кто ей сказал, что «большевик якши, а коммунист нет», на что она ответила: «Хаджи все знает, он сказал».
Здешнее население настолько было оторвано от окружающей их жизни, что мы даже раздобыли табак в этом селе на николаевский рубль бумажкой. Несмотря на то, что мы сперва за табак предлагали не бумажку (которую кто-то из продотрядовцев сохранил для коллекции), а портмоне, балкарец с большим удовольствием принял рубль.
Взяв на учет хлеб, мы уехали.
Из балкарского села мы направились в кабардинское село Коново. Секретарем волисполкома оказался русский. В сопровождении милиционеров и секретаря исполкома мы описали весь хлеб, чем они были весьма озабочены и озлоблены. Скрытая ненависть светила в их глазах. Эту ненависть еще больше разжигал (тайно от нас) секретарь исполкома (как это впоследствии выяснилось).