Генерал Сахаров о японцах и атамане Семёнове
Большинство белогвардейских деятелей и интервентов, оставивших мемуары, с однозначным неодобрением пишут о японцах и атамане Семёнове, предстающих в их воспоминаниях этакими символами бессмысленной жестокости и садизма. Однако же генерал Константин Вячеславович Сахаров в своей книге "Белая Сибирь (Внутренняя война 1918-1920 г.г.)" не жалеет лестных слов в их адрес. Что, согласитесь, говорит о многом.
Дисциплиной они были проникнуты до того, что не было случая неотданія чести не только своимъ офицерамъ, но и нашимъ.
Бросалась въ глаза какая-то даже подчеркнутая ласковость къ русскимъ со стороны этихъ маленькихъ желтыхъ людей. Они старались угодить каждому отъ генерала до солдата, до каждаго самаго мелкаго желѣзнодорожнаго служащаго. Особенно велики были ихъ заботы о послѣднихъ, - имъ японцы даже доставляли продовольствіе.
Не рѣдко можно было видѣть одинокаго японца, простого солдата, который попадая среди русскихъ, принимался участливо разговаривать на плохомъ, ломаномъ русскомъ языкѣ и сейчасъ же вытаскивалъ папиросы, какія-нибудь лакомства, чтобы угостить бѣлыхъ хозяевъ-собесѣдниковъ.
Пока мы шли, а затѣмъ и ѣхали до Читы, до новой столицы, приходилось слышатъ самые лучшіе отзывы о новомъ главнокомандующемъ, атаманѣ Семеновѣ; среди части населенія Забайкалья, даже у эсъ-эровъ Верхнеудинска, самой ходячей фразой было:
«Семеновъ-то самъ хорошъ, - семеновщина невыносима.»
Это повторялось почти всѣми и на всѣ лады. Когда старались выяснить причины возстаній «семейныхъ», этихъ крѣпкихъ патріархальныхъ старовѣровъ, обычно объясненія были тѣ же:
- «Они воюютъ не противъ Семенова, а противъ семеновщины.»
[Читать далее]Это былъ какой-то лозунгъ дня, подобный тѣмъ, которые съ несчастнаго 1917 года туманили русскія головы и бурлили массы. Нелѣпые ложные лозунги, заключавшіе въ себѣ полную безсмысленность: такъ и здѣсь - атамана Семенова хвалили за его простоту, доступность, за силу духа, за искренность стремленій, твердость въ борьбѣ, за чисто-національный русскій курсъ, за его пріемы и стараніе сдѣлать все возможно лучше для широкихъ массъ народа, за справедливость, - и въ то же время кляли семеновщину, т. е. то самое, что толькочто нахваливали подъ другимъ названіемъ.
Въ Читу наши части прибыли въ концѣ февраля. Городъ, игравшій все время гражданской войны исключительное значеніе, бывшій какъ бы второй столицей полу-самостоятельнаго княжества, а теперь оставшійся единственнымъ центромъ всего, что сохранилось отъ колоссальной русской національной постройки на востокѣ. Все остальное было залито ядовитыми, смертельными волнами соціалистической, интернаціональной нечисти: или ввидѣ кроваваго жестокаго большевизма или, какъ переходная къ нему ступень, безвольной, слюнявой эсъ-эровщиной.
Чита производила впечатлѣніе полнаго порядка и большой энергичной работы. Внѣшнее впечатлѣніе было, что эта работа имѣетъ всѣ шансы на успѣхъ, что на этотъ разъ, наученные горькимъ опытомъ большихъ разочарованій, и катастрофическихъ неудачъ, русскіе люди нашли силы и умѣнье пойти настоящимъ путемъ къ побѣдѣ за національную самостоятельность, къ возрожденію жизни своей великой страны.
Человѣкъ, который стоялъ во главѣ и направлялъ работу и борьбу, былъ генералъ-лейтенантъ, атаманъ Григорій Михайловичъ Семеновъ. Мнѣ пришлось видѣть его впервые теперь. Высокаго роста, съ большой головой, широкими, могучими плечами, одѣтый въ русскую поддевку, съ погонами, со знакомъ на нихъ монгольской «суувастики», - форма монгольско-бурятской дивизіи, - атаманъ имѣлъ видъ богатыря самородка. Высокій гладкій лобъ, изъ подъ котораго смотрятъ спокойные сѣрые глаза, смотрятъ прямо, открыто и нѣсколько испытующе, выражая большое вниманіе, постоянную и законченную свою мысль, храня въ глубинѣ волю, которой не сломать самымъ тяжелымъ испытаніямъ и неудачамъ.
Размѣренный, спокойный голосъ. Изрѣдка освѣщается лицо улыбкой доброй, естественной и искренней. И во всей фигурѣ, и въ лицѣ, въ словахъ, рѣчахъ и мысляхъ, во всей жизни и поступкахъ - спокойствіе, его главная черта. Рѣдкая способность - оставаться самимъ собою при самыхъ трудныхъ обстоятельствахъ, при затрудненіяхъ и неожиданностяхъ, которыми такъ богата стала русская жизнь за послѣдніе три года.
Послѣ первой встрѣчи у всѣхъ устанавливались съ нимъ сразу ровныя и довѣрчивыя отношенія, несмотря на то, что болѣе года - при работѣ на большихъ разстояніяхъ - все время шли усилія со многихъ сторонъ, чтобы настроить всѣхъ противъ атамана Семенова. При дальнѣйшемъ знакомствѣ усилилось и подкрѣпилось первое впечатлѣніе, что это былъ человѣкъ съ недюжиннымъ, все охватывающимъ, умомъ, съ крѣпкой, совершенно ненадломленной волей и съ чисто эпическимъ спокойствіемъ, которымъ было пропитано все его существо.
Атаманъ Семеновъ не старался казаться, а былъ дѣйствительно доступенъ всѣмъ и каждому. Несмотря на чрезвычайно занятое время, - такъ какъ вѣдь вся масса государственныхъ вопросовъ и организація дальнѣйшей борьбы падали на него, - онъ выслушивалъ каждаго, кто имѣлъ до него дѣло; выслушивалъ и старался дать сейчасъ же, не откладывая, лучшее, наиболѣе правильное и справедливое рѣшеніе. Депутаціи отъ крестьянъ, казаковъ, бурятъ, желѣзнодорожниковъ, пріѣхавшая съ фронта сестра милосердія, или офицеръ, сельскій священникъ, учитель, вдова солдата - всѣ находили доступъ къ атаману. И уходили отъ него почти очарованные, ставшіе его друзьями.
Такое впечатлѣніе послѣ первой встрѣчи получали даже люди изъ враждебнаго ему лагеря, изъ такъ называемыхъ демократовъ, изъ общественности; понятно, это бывало лишь тогда, когда попадались среди нихъ люди честные.
И еще болѣе крѣпло и ширилось нелѣпое крылатое слово: «Семеновъ самъ очень хорошъ, семеновщина невыносима».
Атамана Семенова не измѣнила революція; онъ былъ и остался русскимъ человѣкомъ, преданнымъ безъ конца Родинѣ и любящимъ ее всѣмъ существомъ своимъ. Онъ былъ и остался убѣжденнымъ монархистомъ, ибо атаманъ зналъ, что такое же убѣжденіе, такую же вѣру исповѣдуютъ, въ глубинѣ своихъ душъ, массы Русскаго народа; онъ зналъ навѣрное, что внѣ возвращенія на этотъ историчесткій путь невозможно ни возрожденіе Россіи, ни самое существованіе ея, какъ великой, самостоятельной страны. /От себя: вот только массы русского народа не знали, что в глубине своих душ исповедуют монархизм./
…
На потомковъ самураевъ произвела глубокое и сильное впечатлѣніе наша гражданская война. Вникая во всѣ ея подробности и въ самую сущность, зная хорошо истинное положеніе вещей, - японцы стали пылкими врагами большевиковъ. Всѣ, начиная отъ генераловъ до маленькаго солдата - «мусимуси», желали искренно нашей полной побѣды надъ краснымъ интернаціоналомъ. Это доказали они не разъ дѣломъ, самымъ явнымъ и страшнымъ доказательствомъ, сражаясь бокъ-о-бокъ съ бѣлыми войсками, противъ комунистовъ и кровь самурая окрашивала не разъ бѣлые сибирскіе снѣга.
Японское командованіе жадно, пытливо разглядывало условія нашей русской дѣйствительности, стараясь понять настроеніе массъ, офицеровъ, солдатъ, стараясь уяснить себѣ, что такое подразумѣвается подъ словами демократія и общественность. Особенно чутко относились они къ начавшемуся дѣленію на семеновцевъ и каппелевцевъ, искали разрѣшенія новой загадки. Японское командованіе и офицерство прилагали всѣ усилія, чтобы не дать расколу разгорѣться, чтобы помочь намъ слить армію въ одинъ могучій, крѣпкій организмъ.
На одномъ обѣдѣ, который давали въ честь прибывшаго новаго начальника военныхъ сообщеній, генерала Шибо, начальникъ 5-й японской дивизіи генералъ Судзуки произнесъ красивую рѣчь о рыцарствѣ, устанавливающейся дружбѣ двухъ армій, о будущемъ долгомъ общемъ пути двухъ народовъ-сосѣдей; желалъ скорой побѣды надъ большевиками и соціалистами, чтобы начать спокойно большую работу по возрожденію великой страны.
Дисциплиной они были проникнуты до того, что не было случая неотданія чести не только своимъ офицерамъ, но и нашимъ.
Бросалась въ глаза какая-то даже подчеркнутая ласковость къ русскимъ со стороны этихъ маленькихъ желтыхъ людей. Они старались угодить каждому отъ генерала до солдата, до каждаго самаго мелкаго желѣзнодорожнаго служащаго. Особенно велики были ихъ заботы о послѣднихъ, - имъ японцы даже доставляли продовольствіе.
Не рѣдко можно было видѣть одинокаго японца, простого солдата, который попадая среди русскихъ, принимался участливо разговаривать на плохомъ, ломаномъ русскомъ языкѣ и сейчасъ же вытаскивалъ папиросы, какія-нибудь лакомства, чтобы угостить бѣлыхъ хозяевъ-собесѣдниковъ.
Пока мы шли, а затѣмъ и ѣхали до Читы, до новой столицы, приходилось слышатъ самые лучшіе отзывы о новомъ главнокомандующемъ, атаманѣ Семеновѣ; среди части населенія Забайкалья, даже у эсъ-эровъ Верхнеудинска, самой ходячей фразой было:
«Семеновъ-то самъ хорошъ, - семеновщина невыносима.»
Это повторялось почти всѣми и на всѣ лады. Когда старались выяснить причины возстаній «семейныхъ», этихъ крѣпкихъ патріархальныхъ старовѣровъ, обычно объясненія были тѣ же:
- «Они воюютъ не противъ Семенова, а противъ семеновщины.»
[Читать далее]Это былъ какой-то лозунгъ дня, подобный тѣмъ, которые съ несчастнаго 1917 года туманили русскія головы и бурлили массы. Нелѣпые ложные лозунги, заключавшіе въ себѣ полную безсмысленность: такъ и здѣсь - атамана Семенова хвалили за его простоту, доступность, за силу духа, за искренность стремленій, твердость въ борьбѣ, за чисто-національный русскій курсъ, за его пріемы и стараніе сдѣлать все возможно лучше для широкихъ массъ народа, за справедливость, - и въ то же время кляли семеновщину, т. е. то самое, что толькочто нахваливали подъ другимъ названіемъ.
Въ Читу наши части прибыли въ концѣ февраля. Городъ, игравшій все время гражданской войны исключительное значеніе, бывшій какъ бы второй столицей полу-самостоятельнаго княжества, а теперь оставшійся единственнымъ центромъ всего, что сохранилось отъ колоссальной русской національной постройки на востокѣ. Все остальное было залито ядовитыми, смертельными волнами соціалистической, интернаціональной нечисти: или ввидѣ кроваваго жестокаго большевизма или, какъ переходная къ нему ступень, безвольной, слюнявой эсъ-эровщиной.
Чита производила впечатлѣніе полнаго порядка и большой энергичной работы. Внѣшнее впечатлѣніе было, что эта работа имѣетъ всѣ шансы на успѣхъ, что на этотъ разъ, наученные горькимъ опытомъ большихъ разочарованій, и катастрофическихъ неудачъ, русскіе люди нашли силы и умѣнье пойти настоящимъ путемъ къ побѣдѣ за національную самостоятельность, къ возрожденію жизни своей великой страны.
Человѣкъ, который стоялъ во главѣ и направлялъ работу и борьбу, былъ генералъ-лейтенантъ, атаманъ Григорій Михайловичъ Семеновъ. Мнѣ пришлось видѣть его впервые теперь. Высокаго роста, съ большой головой, широкими, могучими плечами, одѣтый въ русскую поддевку, съ погонами, со знакомъ на нихъ монгольской «суувастики», - форма монгольско-бурятской дивизіи, - атаманъ имѣлъ видъ богатыря самородка. Высокій гладкій лобъ, изъ подъ котораго смотрятъ спокойные сѣрые глаза, смотрятъ прямо, открыто и нѣсколько испытующе, выражая большое вниманіе, постоянную и законченную свою мысль, храня въ глубинѣ волю, которой не сломать самымъ тяжелымъ испытаніямъ и неудачамъ.
Размѣренный, спокойный голосъ. Изрѣдка освѣщается лицо улыбкой доброй, естественной и искренней. И во всей фигурѣ, и въ лицѣ, въ словахъ, рѣчахъ и мысляхъ, во всей жизни и поступкахъ - спокойствіе, его главная черта. Рѣдкая способность - оставаться самимъ собою при самыхъ трудныхъ обстоятельствахъ, при затрудненіяхъ и неожиданностяхъ, которыми такъ богата стала русская жизнь за послѣдніе три года.
Послѣ первой встрѣчи у всѣхъ устанавливались съ нимъ сразу ровныя и довѣрчивыя отношенія, несмотря на то, что болѣе года - при работѣ на большихъ разстояніяхъ - все время шли усилія со многихъ сторонъ, чтобы настроить всѣхъ противъ атамана Семенова. При дальнѣйшемъ знакомствѣ усилилось и подкрѣпилось первое впечатлѣніе, что это былъ человѣкъ съ недюжиннымъ, все охватывающимъ, умомъ, съ крѣпкой, совершенно ненадломленной волей и съ чисто эпическимъ спокойствіемъ, которымъ было пропитано все его существо.
Атаманъ Семеновъ не старался казаться, а былъ дѣйствительно доступенъ всѣмъ и каждому. Несмотря на чрезвычайно занятое время, - такъ какъ вѣдь вся масса государственныхъ вопросовъ и организація дальнѣйшей борьбы падали на него, - онъ выслушивалъ каждаго, кто имѣлъ до него дѣло; выслушивалъ и старался дать сейчасъ же, не откладывая, лучшее, наиболѣе правильное и справедливое рѣшеніе. Депутаціи отъ крестьянъ, казаковъ, бурятъ, желѣзнодорожниковъ, пріѣхавшая съ фронта сестра милосердія, или офицеръ, сельскій священникъ, учитель, вдова солдата - всѣ находили доступъ къ атаману. И уходили отъ него почти очарованные, ставшіе его друзьями.
Такое впечатлѣніе послѣ первой встрѣчи получали даже люди изъ враждебнаго ему лагеря, изъ такъ называемыхъ демократовъ, изъ общественности; понятно, это бывало лишь тогда, когда попадались среди нихъ люди честные.
И еще болѣе крѣпло и ширилось нелѣпое крылатое слово: «Семеновъ самъ очень хорошъ, семеновщина невыносима».
Атамана Семенова не измѣнила революція; онъ былъ и остался русскимъ человѣкомъ, преданнымъ безъ конца Родинѣ и любящимъ ее всѣмъ существомъ своимъ. Онъ былъ и остался убѣжденнымъ монархистомъ, ибо атаманъ зналъ, что такое же убѣжденіе, такую же вѣру исповѣдуютъ, въ глубинѣ своихъ душъ, массы Русскаго народа; онъ зналъ навѣрное, что внѣ возвращенія на этотъ историчесткій путь невозможно ни возрожденіе Россіи, ни самое существованіе ея, какъ великой, самостоятельной страны. /От себя: вот только массы русского народа не знали, что в глубине своих душ исповедуют монархизм./
…
На потомковъ самураевъ произвела глубокое и сильное впечатлѣніе наша гражданская война. Вникая во всѣ ея подробности и въ самую сущность, зная хорошо истинное положеніе вещей, - японцы стали пылкими врагами большевиковъ. Всѣ, начиная отъ генераловъ до маленькаго солдата - «мусимуси», желали искренно нашей полной побѣды надъ краснымъ интернаціоналомъ. Это доказали они не разъ дѣломъ, самымъ явнымъ и страшнымъ доказательствомъ, сражаясь бокъ-о-бокъ съ бѣлыми войсками, противъ комунистовъ и кровь самурая окрашивала не разъ бѣлые сибирскіе снѣга.
Японское командованіе жадно, пытливо разглядывало условія нашей русской дѣйствительности, стараясь понять настроеніе массъ, офицеровъ, солдатъ, стараясь уяснить себѣ, что такое подразумѣвается подъ словами демократія и общественность. Особенно чутко относились они къ начавшемуся дѣленію на семеновцевъ и каппелевцевъ, искали разрѣшенія новой загадки. Японское командованіе и офицерство прилагали всѣ усилія, чтобы не дать расколу разгорѣться, чтобы помочь намъ слить армію въ одинъ могучій, крѣпкій организмъ.
На одномъ обѣдѣ, который давали въ честь прибывшаго новаго начальника военныхъ сообщеній, генерала Шибо, начальникъ 5-й японской дивизіи генералъ Судзуки произнесъ красивую рѣчь о рыцарствѣ, устанавливающейся дружбѣ двухъ армій, о будущемъ долгомъ общемъ пути двухъ народовъ-сосѣдей; желалъ скорой побѣды надъ большевиками и соціалистами, чтобы начать спокойно большую работу по возрожденію великой страны.