Российская эмиграция в Китае была самой большой и вместе с тем самой беззащитной и обездоленной из всех иностранных групп. Все годы своего существования она находилась между таким же беззащитным и обездоленным китайским населением и обеспеченными всеми благами жизни, заботами и защитой иностранными группами. Подобное «подвесное» положение не представляло особого неудобства, пока Китай продолжал оставаться в сравнительной независимости. Положение изменилось с выходом Японии на материк и осуществлением ею широко задуманных агрессивных замыслов, которым был придан характер благочестивого установления «нового порядка». С тех пор белая эмиграция - вопреки желанию масс, но не отдельных ее вождей - стала играть неведомую и невидимую ею роль в сокровенных мыслях японских военных и политических деятелей в отношении Дальнего Востока. [Читать далее]…в политическом отношении... дальневосточная эмиграция не нашла в себе достаточно стойкости и выдержки. В частичное оправдание ее следует заметить, что она оказалась первой из тех немногих эмигрантских групп, которым суждено было подпасть под сокрушающий удар тоталитарного режима... Японские власти… требовали от дальневосточной эмиграции безоговорочного служения Японии и принятия «нового порядка», под которым подразумевалось ее владычество во всей Азии. Повышенная заинтересованность японских военных и политических деятелей в дальневосточной эмиграции и настойчивое вовлечение ее в систему «нового порядка» неразрывно связывались с уверенностью, что Япония выйдет за Амур и Уссури в исконно российские владения… Если можно объяснить и даже по-своему оправдать давление японских и советских властей на дальневосточную эмиграцию, то этого никак нельзя сделать в отношении давления на нее со стороны отдельных эмигрантских политических деятелей. Для первых дальневосточная эмиграция представляла предмет определенных замыслов и расчетов. Грань между стремлениями и надеждами эмигрантской массы и тоталитарными формами советского и японского толка пролегала достаточно ясно, чтобы допустить какое-либо смешение понятий. Эмигрантские же вожди и политические деятели, оказавшиеся на верху жизни, органически были связаны с эмиграцией, будучи частью ее, выходцами из той же среды. Почти как правило, особенно в период японской оккупации, они принадлежали к фашистским, нацистским и прояпонским группировкам и обычно были связаны с полицейскими, жандармскими и разведывательными органами. Будучи людьми тоталитарного мышления, они считали своей священной обязанностью оберегать чистоту политических воззрений своих опекаемых, причем нередко бывало так, что, меняя свои политические платформы с переменой одного тоталитарного режима на другой, они требовали и от своих опекаемых подобной политической эквилибристики. С укреплением тоталитарного режима в оккупированных японскими войсками областях Китая... политическая нетерпимость, соглядатайство, стукачество, шпиономания приняли… узаконенные формы. Параллельно с развитием этих особенностей появились внутренние тюрьмы (при японских жандармских управлениях), застенки, подвалы, в которых стали бесследно исчезать люди. Над эмигрантской массой поднялись отдельные лица, ставленники японских властей, верные слуги тоталитарного режима. Эти лица оказались наделенными такой властью, о которой им и не снилось: в их руках сосредоточились все обычные средства принуждения, как распределение жизненных благ, паспортная система, прописка в полицейских участках, выдача разрешений на въезд и выезд. Они быстро усвоили… практику так называемого культа личности и соперничали друг перед другом в прислуживании, раболепстве и придворной лести. Их официальная речь по адресу власть имущих запестрела… выражениями: «как вы научили», «как вы указали», «в вашей инструктивной речи», «под вашим мудрым руководством» и так далее. … Среди многих причин, приведших к развалу Белого Движения, главными были отсутствие четко выработанной политическо-экономической платформы Временного Правительства; разногласия среди белоповстанческих вождей, переходившие подчас в открытую вражду; пассивность населения, граничившая с фатальной самообреченностью; безразличие великих держав... При Омском правительстве адмирала Колчака находились военные и дипломатические миссии великих держав, но ни одна из них не удостоила его признанием. Исконно демократическое население Сибири, не знавшее ни помещиков, ни крепостных, население независимое и зажиточное, не оказало ему никакой поддержки. Мобилизация проходила в условиях враждебности и глухого сопротивления. За счет трагически таявшего фронта непомерно росли тыловые учреждения, дутые «бумажные» формирования, в которых, кроме громких названий (такой-то гусарский, уланский полк) и небольшого командного состава, ничего не было. Безответственные действия отдельных военачальников, принявших меры карательного характера за открытую борьбу против врагов Временного Правительства, углубляли и так ставшую уже непроходимой пропасть между правительством и населением. (Приказ по войскам ген. Розанова расстреливать каждого десятого, если при захвате селения в нем находились красные партизаны, сжигать селение и расстреливать все взрослое население, если при входе в него было оказано вооруженное сопротивление. По приказу ген. Косьмина военнопленные, у кого не было нашейных крестов, расстреливались на месте. (Фотостаты приказа ген. Розанова и показания участников)). Неудачи на фронте, «атаманщина» в глубоком тылу ускоряли процесс развала. К концу 1919 года было совершенно очевидно, что падение Омского правительства - вопрос самого ближайшего времени. В легковерных расчетах на союзную и другую иностранную помощь правительство адмирала Колчака строило надежды даже на чешские войска, сформированные из австрогерманских военнопленных. Но чехи были заинтересованы исключительно в наиболее быстром и безопасном следовании через Сибирь и отбытии на родину со всем тем, что они успели захватить по пути, включая большое количество российского золота. Интервенция союзных войск в Сибири была отчасти вызвана желанием сохранить огромные военные запасы, поставленные Соединенными Штатами Америки и попутно сохранением порядка, с чем невольно была связана ориентация на Омское правительство. Франция больше всего была заинтересована в отправке на родину чешских эшелонов, что она и поставила условием прежде чем согласиться на участие в интервенции. Разногласия среди глав иностранных экспедиционных войск начались с первых дней интервенции. Генерал Грэйвс, командовавший американским экспедиционным корпусом, строго придерживался принципа невмешательства в русские дела. В этом отношении он не только расходился с генералом Ноксом, английским командующим, настаивавшем на большей помощи адмиралу Колчаку вооружением и финансовой помощью, но и с Государственным Департаментом в Вашингтоне. Итальянское участие было почти незаметно. Заботы генерала Жанена не шли дальше помощи чешским эшелонам. Генерала Ойта интересовало проведение в жизнь планов Японии, не имевших ничего общего с миссией интервенции. Позиция американского правительства не была ясной. Генерал Грэйвс не считался с мнением американского генерального консула во Владивостоке, Харриса, и американского посланника в Токио, Моррисона, представлявших в ставке адмирала Колчака Государственный Департамент... Взаимное непонимание выразилось в ряде трагических инцидентов, от избиения отдельных американских солдат до обстрела семеновским бронепоездом американского эшелона, в котором было убито несколько американских солдат. К концу 1919 года стало очевидным для союзников, что дальнейшее пребывание иностранных экспедиционных корпусов в Сибири было бесполезно. Омское правительство было накануне падения и уже оставляло Омск. Фронт перестал существовать. Крупные силы красных партизан накапливались в глубоком тылу в районе Иркутска. Чехи спешно пробирались к Владивостоку последними двумя эшелонами, к которым примкнули иностранные миссии и часть Омского правительства. Обращение Омска о пропуске поезда с правительством впереди последнего чешского эшелона было отклонено генералом Жаненом... За месяц до выдачи чехами адмирала Колчака генерал Грэйвс докладывал Военному Департаменту в Вашингтоне: «Меры безопасности требуют сосредоточения американских войск, что вызывает необходимость покинуть части нашего сектора охраны Сибирского пути. Мы быстро приближаемся к положению, в котором примыкаем к Калмыкову, Семенову и Розанову в их борьбе против тех русских, которые пытаются установить правительство, опирающееся на широкие слои населения... Эти люди - не большевики, как это понимается в Соединенных Штатах»... Для Японии интервенция в Сибири была одним из важнейших актов участия в международных делах. После легкой победы над Германией в 1916 - 1918 годах и отторжения ее азиатских и тихоокеанских владений, Япония преисполнилась сознанием, что ей предстоит выполнить особую миссию. Характер этой миссии был узко-национальный и преследовал честолюбивые и эгоистические цели таких государственных деятелей, как барон Гиичи Танака. Для западных союзников сибирская интервенция была неприятным и докучливым придатком к концу первой мировой войны, для Японии же она явилась первой фазой грандиозного плана построения мощной империи в Азии. Дружелюбия к Омскому правительству и, в частности, к адмиралу Колчаку, Япония не проявляла... Зато ставка на атамана Семенова сулила заманчивые выгоды… За несколько дней до выдачи красным партизанам адмирала Колчака во Владивостоке произошел переворот. Накануне его генерал Розанов на особом собрании офицеров владивостокского гарнизона заявил, что «он будет до последней капли крови защищать город». Но в тот же вечер, в японской шинели с большим меховым воротником и в меховой шапке, в сопровождении своей семьи Розанов проследовал на японский миноносец... В мае 1921 года во Владивостоке произошел переворот и к власти пришли спичечные фабриканты братья Меркуловы. Одним из первых актов меркуловского правительства было вступление - не без давления со стороны японского командования - в переговоры с атаманом Семеновым... Семенов согласился примкнуть к новому правительству, но на условии продолжения вооруженных действий против коммунистической власти... В июне Народное Собрание было распущено и вместо него было приступлено к созыву Земского Собора. Правителем Приамурского правительства был избран собором генерал М. К. Дитерихс. Положение ухудшалось с каждым. Японские войска были накануне эвакуации. Объявленная мобилизация дала только 170 человек. Мистически настроенный правитель Земского Собора пытался поднять религиозный порыв во владивостокском населении и в остатках войск, но крестные ходы с иконами и хоругвями меньше всего способствовали спасению отчаянного положения.