О Гражданской войне на Алтае. Часть II
Из сборника «Повстанческое движение на Алтае» под редакцией В. Вегмана.
Н. Бурыкин:
В июне я сделал попытку связаться с бийской организацией большевиков, но безрезультатно, так как бийская подпольная организация была к тому времени раскрыта, члены ее арестованы и расстреляны. Я возвратился обратно в Сибирячиху.
В нашем селе особенно буйствовал и издевался над крестьянами начмилиции 5 района Шестаков. Это был старый, огромного роста казачий офицер. У него был подбор милиционеров из заслуженных белогвардейцев, которые, как собаки, хватали всех без разбора, томили их в каталажке, пороли плетьми, избивали винтовками...
Этот Шестаков частенько объезжал села своего района, созывал сельские сходы, на которых старики величали его не иначе, как «ваше высокородие», что ему особенно нравилось. В Сибирячихе на многолюдном собрании он обратился к старикам с речью, в которой призывал их следить за молодежью, направлять их на путь истины, а главное «вовремя платить подати и подчиняться закону».
[Читать далее]Перед Шестаковым крестьяне обязаны были снимать шапки и стоять на ногах, а если кто не снимет шапки и посмеет улыбнуться, того он награждал пощечинами и обдавал отборной руганью.
Его помощник, прапорщик Чуйко, бывший полицейский урядник, также отличался исключительным деспотическим нравом. «Хуже, чем прежнее царское начальство», - жаловались втихомолку крестьяне.
В мае 1919 г. Колчак объявил мобилизацию крестьянской молодежи в белую армию. Крестьянство было недовольно мобилизацией, молодежь шла с неохотой в армию. Отцы и матери жалели своих сыновей, но скрывать их от мобилизации боялись. Однако многие мобилизованные дезертировали. Их вылавливали. Кулаки и попы указывали колчаковцам, где скрываются дезертиры. Родителей пороли, обвиняли их в большевизме и отправляли в тюрьму, где гноили, пока дезертир не объявится.
Так колчаковщина своими действиями революционизировала массы крестьянства...
Положение особенно обострилось летом. Урожай в этом году был большой. И как раз во время страды Колчак объявил мобилизацию лошадей.
В деревню прибыли ремонтные военные комиссии. Был издан приказ по селам, чтобы на ремонтную комиссию крестьяне представляли лучших лошадей. За укрытие, которое рассматривалось, как измена правительству, угрожали отдачей под суд и реквизицией имущества... Милиция и военщина рыскали по селам и делали свои дела: кого арестуют, кого изобьют, кого выпорют плетьми, где изнасилуют женщину, где отберут у крестьянина что-нибудь ценное.
В селах приостановилась всякая жизнь, мужчин редко можно было встретить в деревне.
…
В селе Тележихе, где в 1918 г. белые расстреляли многих красногвардейцев из отряда Петра Сухова, благочинный, дрожа за свою шкуру, встретил повстанцев с хлебом и солью. Он даже подхалимски отслужил молебен за долголетие на земле красных комиссаров...
Повстанцы повели наступление на казачью Чарышскую станицу, где в то время находился есаул Шестаков со своим штабом милиции и резервным вооруженным отрядом. Повстанцы послали к казакам делегацию с красным флагом, а казаки выслали свою делегацию, которые и договорились о добровольной сдаче повстанцам станицы Чарышской. Согласно условию, казаки должны были сдать повстанцам все свое оружие и выдать им есаула Шестакова со штабом. Так и случилось. Повстанцы вступили в село. Казаки, арестовав Шестакова, выдали его повстанцам. Сдали они также около четырех возов разного оружия, в том числе один пулемет.
Получив есаула Шестакова, партизаны предложили ему снять свой военный мундир и следовать пешком в военно-полевой революционный штаб. Шестаков просил разрешения застрелить себя собственной рукой. Но этого ему не разрешили. За его «добродетели», от которых десятки тысяч мирных жителей в период колчаковщины пролили море слез и крови, штаб повстанцев решил Шестакова, как врага революции и трудящихся масс, расстрелять, что и было сделано...
В десятых числах сентября 1919 г. восстание было подавлено... Много жертв понесло крестьянство. Много было пролито крови трудового крестьянского населения. Бессчетное количество крестьянских хозяйств было разорено, разграблено. Белогвардейцы под руководством своих офицеров беспощадно расправлялись с населением, насиловали женщин и девушек, сжигали сотни крестьянских хозяйств, целые деревни. Белогвардейцы производили порки, расстрелы, пытки над крестьянством восставших сел.
Лучшая передовая часть крестьянства - комиссары, командиры отрядов, штабисты и вообще активные участники восстания бежали. Им оставаться в своих селах нельзя было, ибо, помимо карательных белогвардейских отрядов, их преследовало кулачество и приспешники колчаковщины - местные белогвардейские дружины. Руководители восстания и наиболее стойкие повстанцы, не покидая оружия, завоеванного у белых в период первых охваток, оставляли свои семьи и хозяйства и уходили в горы, леса и глухие местности. Другого выхода не было, ибо они были осуждены приговорами кулацких сходов на смертную казнь. Когда белые вступали в село, то кулаки вручали им эти приговора, именуя всех бежавших «смутьянами народа, главарями восстания». Следовательно, всем грозила смерть...
4 сентября, когда белые уже заняли село, к нам в штаб пришел Афанасий Кучин, который сказал:
«Полковник приказал передать вам, чтобы вы все пришли на площадь к школе. Кто добровольно явится, тот будет прощен. Идемте сейчас же все туда».
Но я и Черепанов ему сказали, что это удочка, нас хотят заманить, чтобы расправиться с нами, и от имени революционного штаба я написал на клочке бумаги несколько слов белогвардейским офицерам...
Вручив Кучину эту бумажку, мы быстро последовали узкими тропинками... Доехав до Лукьяновской сопки, на которой собралось много крестьян, мы остановились наблюдать, как горели в Сибирячихе крестьянские избы, подожженные белогвардейцами. День был ясный я теплый, из-за гор выбрасывало огнем большие клубы желтоватого дыма. Это горели крестьянские хозяйства, отстоять которые в то время было невозможно...
Отряд белых, вступивший в село Сибирячиху в количестве 500 человек под командой подполковника Хмелевского и его помощников поручиков Серебренникова и Москвина, быстро чинил расправу. Хмелевский отдал приказание сжечь по списку, преподнесенному кулаками, 17 хозяйств и принять меры к поимке главарей восстания большевиков. В тот же день были казнены пойманные товарищи... Их казнили днем на площади, в присутствии всего населения...
Когда Хмелевский выступил из Сибирячихи в Бащелак, то ему кулачество передало список 17 фамилий инициаторов восстания, приговоренных кулацким сходом к смертной казни...
Хмелевский похвалил членов общества за усердие и отдал приказ о поимке и уничтожении без суда и следствия всех приговоренных.
С 6 сентября мы бродили в горах, остерегаясь встречи с кулаками и шпионами, которые специально выезжали в бор и леса высматривать, кто где спасается, чтобы донести начальству. Много тогда, как и мы, бродило по лесу товарищей, активных повстанцев, присужденных кулацкими сходами разных сел и деревень к смертной казни.
…нас встретил один из крестьян с. Сибирячихи... Он нам откровенно рассказал, что делается в селе.
- Много сожжено домов... и уничтожено хозяйство твоего отца, - сказал он мне. - Офицеры объявили, кто добровольно явится в деревню, тот будет помилован. Еще такой приказ есть, чтобы все в недельный срок возвратились к своим хозяйствам. Кто не явится, те будут считаться бандитами и их будут преследовать...
Мой отец - старик, узнав через Стрельцовых, что мы живем в Мульчихинсхих горах, решил приехать из Сибирячихи, чтобы отыскать нас, поделиться новостями. 1 октября он приехал к нам... Он рассказал нам, что частенько приезжают в село казаки и забирают лучших лошадей, сбрую, седла и все, что им нравится.
…по волостям было получено грозное
«Приказание…
Всем волостным старшинам, старостам, начальникам милиции и начальникам местных дружин приказывается: немедленно главарей, зачинщиков восстания выдать к смертной казни, как смутьянов народа, посягнувших на правительственную власть.
Все главари восстания объявляются вне закона, как государственные преступники. Гражданам селений и деревень вменяется в обязанность задерживать таковых и убивать на месте.
Не исполнившие моего приказания будут рассматриваться, как изменники правительства.
Начальник карательного сводного отряда подполковник Хмелевский».
...
…мое пребывание в селе стало известно белым через соседку, которая без злого умысла рассказала об этом попадье, а попадья попу, который сообщил Кашперову - начальнику местной дружины, а этот сообщил о нашем пребывании начальнику 5-го района колчаковской милиции Кузнецову и в то же время распорядился поставить около нашей избушки тайный караул. Узнав, что мы в Сибирячихе, начальник милиции Кузнецов немедленно сделал распоряжение арестовать нас и препроводить под вооруженным конвоем в распоряжение штаба в с. Солонешенское.
…нас отправили дальше… в пешем порядке. От с. Солонешенского до с. Белокурихи мы следовали трое суток. По дороге встречались с нами должностные лица всевозможных рангов и все они считали своим долгом остановиться и расспросить: кто такие, откуда следуют, за что арестованы и, конечно, наносили нам всевозможные оскорбления: плевали в глаза, ругали, говорили:
«Что это такую сволочь таскают по начальству - взяли бы да перестреляли и только!»...
Когда мы были в Белокурихе, то крестьяне говорили нам, что раз вы следуете в Алтайск, то вам уж больше живыми не быть, так как сколько туда ни увозили, всех убивают. Комендант там злой, как собака, и беспощаден...
Когда подвозили нас к поскотине, ямщики указали нам так называемый «собачий лог», говоря, что в этом логу похоронено много убитых колчаковцами.
«И вы наверняка здесь же будете лежать», «утешали» нас ямщики.
Нас подвезли к управлению коменданта. Палачи команды коменданта встретили нас злыми насмешками:
«Ну, этих комендант, очевидно, скоро расстреляет, они обвиняются, как главари - инициаторы восстания», - проговорил один из палачей...
Допрос был короткий... Я быстро очутился в соседней свободной комнате, где на подставках лежала широкая окровавленная плаха, а на стенах висели нагайки. Это была «камера допросов». Мне было приказано лечь животом на плаху.
«Но раньше, будьте добреньки, снимите ваши штаны».
С меня сдернули штаны, взвалили на плаху, один держал за шею, другой за ноги, а двое стали по бокам плахи и со словами: «Ну, теперь держись, будем строить совдеповщину» - начали нагайками наносить частые удары по голому телу. Когда же раздался голос коменданта - «довольно!», палачи еще более участили удары и затем бросили.
Я с трудом поднялся и почувствовал, как горячими ручейками текла кровь по ногам и по всему телу. Когда хотел одеть брюки, то они оказались иссеченными плетьми, их пришлось поддерживать руками. После порки комендант снова вызвал меня на допрос. А тем временем остальных по очереди вызывали для порки. Когда всех перепороли, нас построили в шеренгу. Стрельцов не мог стоять на ногах и упал на пол, палачи поднимали его ударами нагаек.
Комендант долго ругался по поводу того, что получен от командующего Омским военным округом приказ, запрещающий расстреливать арестованных, которые сдаются без сопротивления. Таких арестованных надо было направлять в распоряжение военно-полевых судов. Он материл высшее начальство за такую директиву, но зато наслаждался пытками и мучениями, которые чинил над арестованными...
Нас сперва повели в волостное правление, а оттуда в тот же день, через два часа, на парных подводах отправили в с. Белокуриху. Вместе с нами отправляли в бийскую тюрьму еще пять арестованных. Это были колчаковские милиционеры, которых арестовали и избили по подозрению в измене...
В Белокуриху мы пришли в 7 час. вечера. Нас заперли в каталажную камеру до утра. Мы начали осматривать свои раны. Спины и ноги до колен были испороты до ужаса. Раны покрылись запекшейся кровью...
15 октября в 5 часов утра нас погнали пешком в город Бийск. Следовать пешком было очень тяжело - раны давали себя сильно чувствовать...
Вот, наконец, и Бийск... Идем мимо бывшей Казначейской площади, на которой как раз в это время стояла так называемая «дикая сотня», сформированная из байских элементов Ойротии для подавления партизанского движения в Горном Алтае. Когда мы проходили, то вооруженные офицеры приставали к конвойным с требованием выдать нас в распоряжение этой сотни...
В тюрьме нас закрыли в секретную камеру № 1 - это была смертная секретка... Через семь суток нас рассадили в другие секретные камеры. В половине ноября мы были вызваны в тюремную контору военным следователем, который допрашивал нас. После этого допроса нас перевели в общую камеру № 40, в которой содержалось более 150 арестованных. В камере было тесно и грязно. Среди арестованных много рабочих и крестьян даже преклонного возраста. Тяжелы были условия содержания в тюрьме: от тесноты, грязи, плохого воздуха и плохого питания начались заболевания тифом. Каждую ночь умирало по 10 и более человек. Медпомощи не было: если кто заболевал, то его просто уносили в отдельную камеру, так называемую «тюремную больницу» и там оставляли без присмотра. Тиф и нас приковал к койкам. Я болел три недели, а мои товарищи - до последних дней содержания в тюрьме. За все это время врач Благовестов только один раз произвел медицинский осмотр заключенных.
…мы содержались в тюрьме до освобождения города красными войсками.
И. Громов:
Меньшевики и эсеры сплотили и объединили вокруг себя все контрреволюционные силы и при помощи чехословацких штыков свергли Советскую власть в Сибири. Летом 1918 г. власть перешла в руки эсеров и меньшевиков. Называлась она «демократической». С первых же шагов эта «демократическая» власть начала играть на руку буржуазии: капиталистам, фабрикантам, помещикам, кулакам. В угоду и в интересах буржуазии эсеры и меньшевики, захватив власть, начали насаждать царские порядки и восстанавливать буржуазно-капиталистический строй. Все советские декреты были отменены, все революционные завоевания пролетариата сведены насмарку.
Став у власти, меньшевики и эсеры в первую очередь занялись тем, чтобы обезопасить себя от большевиков. Начались расстрелы и истязания большевиков. Тюрьмы были ими переполнены. Арестовывали не только членов партии. Контрреволюция в ту пору называла «большевиками» всех красногвардейцев, сознательных рабочих, служащих советских учреждений и даже так называемых «сочувствующих» Советской власти.
Особенно буйствовала эта «демократическая» власть в деревне. Благодаря меньшевикам и эсерам, в деревне вновь начал распоряжаться бывший царский урядник, опять стал хозяйничать кулак и высоко подняли головы попы. Все они жестоко мстили крестьянам - «совдепщикам» за их деятельность по проведению в деревне декретов Советской власти. Этих «совдепщиков», среди которых преобладали бедняки и батраки, пороли, нещадно избивали, сажали в каталажку, а затем гнали в городскую тюрьму. Не счесть количества «совдепщиков», которых беляки в ту пору расстреляли!
…в июле 1918 г. эсеро-меньшевистская власть объявила мобилизацию молодежи для вновь формируемой белой власти. Эта мобилизация всколыхнула крестьянскую молодежь.
Большевики повели среди мобилизуемых агитацию за то, чтобы они дезертировали и формировались в отряды для борьбы за свержение белой власти. Эта агитация имела успех.
Беляки разослали по деревням военные карательные экспедиции, чтобы принудить население выполнить постановление о мобилизации, Каратели жестоко расправлялись с населением: жгли деревни, грабили добро, расстреливали и до смерти избивали непокорных. Помню такой случай. В село Корниловку, Каменского уезда, пришел карательный отряд под командой поручика Воронова. Каратели выпороли плетьми свыше 200 крестьян, а 12 крестьян - это были бедняки и середняки - до того зверски избили прикладами ружей, что у многих оказались проломленными головы. После побоища Воронов приказал расстрелять этих 12 изувеченных крестьян. Поп, спокойно и с ехидной улыбкой на устах наблюдавший за гнусной сценой зверского избиения, заявил поручику»: «Погодите расстреливать их, разрешите их раньше подготовить». И по приказанию попа этих изуродованных крестьян, которые не могли двигаться, волоком потащили в церковь, где поп «подготовил» их к смерти. Он дал им «глухую» исповедь, потом причастил и отпел «за упокой». Когда эта ханжеская процедура закончилась, поп сказал поручику: «Теперь можете их расстрелять».
К этому времени успели уже выкопать могилу, в которую и зарыли расстрелянных.
Н. Бахтин:
…в Верх-Караканку прибыла карательная часть отряда Анненкова. Началась расправа над участниками восстания, которых выдавали кулаки...
Всего карателями казнено 7 человек и сожжено ими в Верх-Караканке 10 дворов.
Через некоторое время были пойманы начальник повстанческого отряда Силаев, его помощник Лебедев, Комаров и некоторые другие. Все они были посажены на разные сроки в тюрьму.
Н. Бурыкин:
В июне я сделал попытку связаться с бийской организацией большевиков, но безрезультатно, так как бийская подпольная организация была к тому времени раскрыта, члены ее арестованы и расстреляны. Я возвратился обратно в Сибирячиху.
В нашем селе особенно буйствовал и издевался над крестьянами начмилиции 5 района Шестаков. Это был старый, огромного роста казачий офицер. У него был подбор милиционеров из заслуженных белогвардейцев, которые, как собаки, хватали всех без разбора, томили их в каталажке, пороли плетьми, избивали винтовками...
Этот Шестаков частенько объезжал села своего района, созывал сельские сходы, на которых старики величали его не иначе, как «ваше высокородие», что ему особенно нравилось. В Сибирячихе на многолюдном собрании он обратился к старикам с речью, в которой призывал их следить за молодежью, направлять их на путь истины, а главное «вовремя платить подати и подчиняться закону».
[Читать далее]Перед Шестаковым крестьяне обязаны были снимать шапки и стоять на ногах, а если кто не снимет шапки и посмеет улыбнуться, того он награждал пощечинами и обдавал отборной руганью.
Его помощник, прапорщик Чуйко, бывший полицейский урядник, также отличался исключительным деспотическим нравом. «Хуже, чем прежнее царское начальство», - жаловались втихомолку крестьяне.
В мае 1919 г. Колчак объявил мобилизацию крестьянской молодежи в белую армию. Крестьянство было недовольно мобилизацией, молодежь шла с неохотой в армию. Отцы и матери жалели своих сыновей, но скрывать их от мобилизации боялись. Однако многие мобилизованные дезертировали. Их вылавливали. Кулаки и попы указывали колчаковцам, где скрываются дезертиры. Родителей пороли, обвиняли их в большевизме и отправляли в тюрьму, где гноили, пока дезертир не объявится.
Так колчаковщина своими действиями революционизировала массы крестьянства...
Положение особенно обострилось летом. Урожай в этом году был большой. И как раз во время страды Колчак объявил мобилизацию лошадей.
В деревню прибыли ремонтные военные комиссии. Был издан приказ по селам, чтобы на ремонтную комиссию крестьяне представляли лучших лошадей. За укрытие, которое рассматривалось, как измена правительству, угрожали отдачей под суд и реквизицией имущества... Милиция и военщина рыскали по селам и делали свои дела: кого арестуют, кого изобьют, кого выпорют плетьми, где изнасилуют женщину, где отберут у крестьянина что-нибудь ценное.
В селах приостановилась всякая жизнь, мужчин редко можно было встретить в деревне.
…
В селе Тележихе, где в 1918 г. белые расстреляли многих красногвардейцев из отряда Петра Сухова, благочинный, дрожа за свою шкуру, встретил повстанцев с хлебом и солью. Он даже подхалимски отслужил молебен за долголетие на земле красных комиссаров...
Повстанцы повели наступление на казачью Чарышскую станицу, где в то время находился есаул Шестаков со своим штабом милиции и резервным вооруженным отрядом. Повстанцы послали к казакам делегацию с красным флагом, а казаки выслали свою делегацию, которые и договорились о добровольной сдаче повстанцам станицы Чарышской. Согласно условию, казаки должны были сдать повстанцам все свое оружие и выдать им есаула Шестакова со штабом. Так и случилось. Повстанцы вступили в село. Казаки, арестовав Шестакова, выдали его повстанцам. Сдали они также около четырех возов разного оружия, в том числе один пулемет.
Получив есаула Шестакова, партизаны предложили ему снять свой военный мундир и следовать пешком в военно-полевой революционный штаб. Шестаков просил разрешения застрелить себя собственной рукой. Но этого ему не разрешили. За его «добродетели», от которых десятки тысяч мирных жителей в период колчаковщины пролили море слез и крови, штаб повстанцев решил Шестакова, как врага революции и трудящихся масс, расстрелять, что и было сделано...
В десятых числах сентября 1919 г. восстание было подавлено... Много жертв понесло крестьянство. Много было пролито крови трудового крестьянского населения. Бессчетное количество крестьянских хозяйств было разорено, разграблено. Белогвардейцы под руководством своих офицеров беспощадно расправлялись с населением, насиловали женщин и девушек, сжигали сотни крестьянских хозяйств, целые деревни. Белогвардейцы производили порки, расстрелы, пытки над крестьянством восставших сел.
Лучшая передовая часть крестьянства - комиссары, командиры отрядов, штабисты и вообще активные участники восстания бежали. Им оставаться в своих селах нельзя было, ибо, помимо карательных белогвардейских отрядов, их преследовало кулачество и приспешники колчаковщины - местные белогвардейские дружины. Руководители восстания и наиболее стойкие повстанцы, не покидая оружия, завоеванного у белых в период первых охваток, оставляли свои семьи и хозяйства и уходили в горы, леса и глухие местности. Другого выхода не было, ибо они были осуждены приговорами кулацких сходов на смертную казнь. Когда белые вступали в село, то кулаки вручали им эти приговора, именуя всех бежавших «смутьянами народа, главарями восстания». Следовательно, всем грозила смерть...
4 сентября, когда белые уже заняли село, к нам в штаб пришел Афанасий Кучин, который сказал:
«Полковник приказал передать вам, чтобы вы все пришли на площадь к школе. Кто добровольно явится, тот будет прощен. Идемте сейчас же все туда».
Но я и Черепанов ему сказали, что это удочка, нас хотят заманить, чтобы расправиться с нами, и от имени революционного штаба я написал на клочке бумаги несколько слов белогвардейским офицерам...
Вручив Кучину эту бумажку, мы быстро последовали узкими тропинками... Доехав до Лукьяновской сопки, на которой собралось много крестьян, мы остановились наблюдать, как горели в Сибирячихе крестьянские избы, подожженные белогвардейцами. День был ясный я теплый, из-за гор выбрасывало огнем большие клубы желтоватого дыма. Это горели крестьянские хозяйства, отстоять которые в то время было невозможно...
Отряд белых, вступивший в село Сибирячиху в количестве 500 человек под командой подполковника Хмелевского и его помощников поручиков Серебренникова и Москвина, быстро чинил расправу. Хмелевский отдал приказание сжечь по списку, преподнесенному кулаками, 17 хозяйств и принять меры к поимке главарей восстания большевиков. В тот же день были казнены пойманные товарищи... Их казнили днем на площади, в присутствии всего населения...
Когда Хмелевский выступил из Сибирячихи в Бащелак, то ему кулачество передало список 17 фамилий инициаторов восстания, приговоренных кулацким сходом к смертной казни...
Хмелевский похвалил членов общества за усердие и отдал приказ о поимке и уничтожении без суда и следствия всех приговоренных.
С 6 сентября мы бродили в горах, остерегаясь встречи с кулаками и шпионами, которые специально выезжали в бор и леса высматривать, кто где спасается, чтобы донести начальству. Много тогда, как и мы, бродило по лесу товарищей, активных повстанцев, присужденных кулацкими сходами разных сел и деревень к смертной казни.
…нас встретил один из крестьян с. Сибирячихи... Он нам откровенно рассказал, что делается в селе.
- Много сожжено домов... и уничтожено хозяйство твоего отца, - сказал он мне. - Офицеры объявили, кто добровольно явится в деревню, тот будет помилован. Еще такой приказ есть, чтобы все в недельный срок возвратились к своим хозяйствам. Кто не явится, те будут считаться бандитами и их будут преследовать...
Мой отец - старик, узнав через Стрельцовых, что мы живем в Мульчихинсхих горах, решил приехать из Сибирячихи, чтобы отыскать нас, поделиться новостями. 1 октября он приехал к нам... Он рассказал нам, что частенько приезжают в село казаки и забирают лучших лошадей, сбрую, седла и все, что им нравится.
…по волостям было получено грозное
«Приказание…
Всем волостным старшинам, старостам, начальникам милиции и начальникам местных дружин приказывается: немедленно главарей, зачинщиков восстания выдать к смертной казни, как смутьянов народа, посягнувших на правительственную власть.
Все главари восстания объявляются вне закона, как государственные преступники. Гражданам селений и деревень вменяется в обязанность задерживать таковых и убивать на месте.
Не исполнившие моего приказания будут рассматриваться, как изменники правительства.
Начальник карательного сводного отряда подполковник Хмелевский».
...
…мое пребывание в селе стало известно белым через соседку, которая без злого умысла рассказала об этом попадье, а попадья попу, который сообщил Кашперову - начальнику местной дружины, а этот сообщил о нашем пребывании начальнику 5-го района колчаковской милиции Кузнецову и в то же время распорядился поставить около нашей избушки тайный караул. Узнав, что мы в Сибирячихе, начальник милиции Кузнецов немедленно сделал распоряжение арестовать нас и препроводить под вооруженным конвоем в распоряжение штаба в с. Солонешенское.
…нас отправили дальше… в пешем порядке. От с. Солонешенского до с. Белокурихи мы следовали трое суток. По дороге встречались с нами должностные лица всевозможных рангов и все они считали своим долгом остановиться и расспросить: кто такие, откуда следуют, за что арестованы и, конечно, наносили нам всевозможные оскорбления: плевали в глаза, ругали, говорили:
«Что это такую сволочь таскают по начальству - взяли бы да перестреляли и только!»...
Когда мы были в Белокурихе, то крестьяне говорили нам, что раз вы следуете в Алтайск, то вам уж больше живыми не быть, так как сколько туда ни увозили, всех убивают. Комендант там злой, как собака, и беспощаден...
Когда подвозили нас к поскотине, ямщики указали нам так называемый «собачий лог», говоря, что в этом логу похоронено много убитых колчаковцами.
«И вы наверняка здесь же будете лежать», «утешали» нас ямщики.
Нас подвезли к управлению коменданта. Палачи команды коменданта встретили нас злыми насмешками:
«Ну, этих комендант, очевидно, скоро расстреляет, они обвиняются, как главари - инициаторы восстания», - проговорил один из палачей...
Допрос был короткий... Я быстро очутился в соседней свободной комнате, где на подставках лежала широкая окровавленная плаха, а на стенах висели нагайки. Это была «камера допросов». Мне было приказано лечь животом на плаху.
«Но раньше, будьте добреньки, снимите ваши штаны».
С меня сдернули штаны, взвалили на плаху, один держал за шею, другой за ноги, а двое стали по бокам плахи и со словами: «Ну, теперь держись, будем строить совдеповщину» - начали нагайками наносить частые удары по голому телу. Когда же раздался голос коменданта - «довольно!», палачи еще более участили удары и затем бросили.
Я с трудом поднялся и почувствовал, как горячими ручейками текла кровь по ногам и по всему телу. Когда хотел одеть брюки, то они оказались иссеченными плетьми, их пришлось поддерживать руками. После порки комендант снова вызвал меня на допрос. А тем временем остальных по очереди вызывали для порки. Когда всех перепороли, нас построили в шеренгу. Стрельцов не мог стоять на ногах и упал на пол, палачи поднимали его ударами нагаек.
Комендант долго ругался по поводу того, что получен от командующего Омским военным округом приказ, запрещающий расстреливать арестованных, которые сдаются без сопротивления. Таких арестованных надо было направлять в распоряжение военно-полевых судов. Он материл высшее начальство за такую директиву, но зато наслаждался пытками и мучениями, которые чинил над арестованными...
Нас сперва повели в волостное правление, а оттуда в тот же день, через два часа, на парных подводах отправили в с. Белокуриху. Вместе с нами отправляли в бийскую тюрьму еще пять арестованных. Это были колчаковские милиционеры, которых арестовали и избили по подозрению в измене...
В Белокуриху мы пришли в 7 час. вечера. Нас заперли в каталажную камеру до утра. Мы начали осматривать свои раны. Спины и ноги до колен были испороты до ужаса. Раны покрылись запекшейся кровью...
15 октября в 5 часов утра нас погнали пешком в город Бийск. Следовать пешком было очень тяжело - раны давали себя сильно чувствовать...
Вот, наконец, и Бийск... Идем мимо бывшей Казначейской площади, на которой как раз в это время стояла так называемая «дикая сотня», сформированная из байских элементов Ойротии для подавления партизанского движения в Горном Алтае. Когда мы проходили, то вооруженные офицеры приставали к конвойным с требованием выдать нас в распоряжение этой сотни...
В тюрьме нас закрыли в секретную камеру № 1 - это была смертная секретка... Через семь суток нас рассадили в другие секретные камеры. В половине ноября мы были вызваны в тюремную контору военным следователем, который допрашивал нас. После этого допроса нас перевели в общую камеру № 40, в которой содержалось более 150 арестованных. В камере было тесно и грязно. Среди арестованных много рабочих и крестьян даже преклонного возраста. Тяжелы были условия содержания в тюрьме: от тесноты, грязи, плохого воздуха и плохого питания начались заболевания тифом. Каждую ночь умирало по 10 и более человек. Медпомощи не было: если кто заболевал, то его просто уносили в отдельную камеру, так называемую «тюремную больницу» и там оставляли без присмотра. Тиф и нас приковал к койкам. Я болел три недели, а мои товарищи - до последних дней содержания в тюрьме. За все это время врач Благовестов только один раз произвел медицинский осмотр заключенных.
…мы содержались в тюрьме до освобождения города красными войсками.
И. Громов:
Меньшевики и эсеры сплотили и объединили вокруг себя все контрреволюционные силы и при помощи чехословацких штыков свергли Советскую власть в Сибири. Летом 1918 г. власть перешла в руки эсеров и меньшевиков. Называлась она «демократической». С первых же шагов эта «демократическая» власть начала играть на руку буржуазии: капиталистам, фабрикантам, помещикам, кулакам. В угоду и в интересах буржуазии эсеры и меньшевики, захватив власть, начали насаждать царские порядки и восстанавливать буржуазно-капиталистический строй. Все советские декреты были отменены, все революционные завоевания пролетариата сведены насмарку.
Став у власти, меньшевики и эсеры в первую очередь занялись тем, чтобы обезопасить себя от большевиков. Начались расстрелы и истязания большевиков. Тюрьмы были ими переполнены. Арестовывали не только членов партии. Контрреволюция в ту пору называла «большевиками» всех красногвардейцев, сознательных рабочих, служащих советских учреждений и даже так называемых «сочувствующих» Советской власти.
Особенно буйствовала эта «демократическая» власть в деревне. Благодаря меньшевикам и эсерам, в деревне вновь начал распоряжаться бывший царский урядник, опять стал хозяйничать кулак и высоко подняли головы попы. Все они жестоко мстили крестьянам - «совдепщикам» за их деятельность по проведению в деревне декретов Советской власти. Этих «совдепщиков», среди которых преобладали бедняки и батраки, пороли, нещадно избивали, сажали в каталажку, а затем гнали в городскую тюрьму. Не счесть количества «совдепщиков», которых беляки в ту пору расстреляли!
…в июле 1918 г. эсеро-меньшевистская власть объявила мобилизацию молодежи для вновь формируемой белой власти. Эта мобилизация всколыхнула крестьянскую молодежь.
Большевики повели среди мобилизуемых агитацию за то, чтобы они дезертировали и формировались в отряды для борьбы за свержение белой власти. Эта агитация имела успех.
Беляки разослали по деревням военные карательные экспедиции, чтобы принудить население выполнить постановление о мобилизации, Каратели жестоко расправлялись с населением: жгли деревни, грабили добро, расстреливали и до смерти избивали непокорных. Помню такой случай. В село Корниловку, Каменского уезда, пришел карательный отряд под командой поручика Воронова. Каратели выпороли плетьми свыше 200 крестьян, а 12 крестьян - это были бедняки и середняки - до того зверски избили прикладами ружей, что у многих оказались проломленными головы. После побоища Воронов приказал расстрелять этих 12 изувеченных крестьян. Поп, спокойно и с ехидной улыбкой на устах наблюдавший за гнусной сценой зверского избиения, заявил поручику»: «Погодите расстреливать их, разрешите их раньше подготовить». И по приказанию попа этих изуродованных крестьян, которые не могли двигаться, волоком потащили в церковь, где поп «подготовил» их к смерти. Он дал им «глухую» исповедь, потом причастил и отпел «за упокой». Когда эта ханжеская процедура закончилась, поп сказал поручику: «Теперь можете их расстрелять».
К этому времени успели уже выкопать могилу, в которую и зарыли расстрелянных.
Н. Бахтин:
…в Верх-Караканку прибыла карательная часть отряда Анненкова. Началась расправа над участниками восстания, которых выдавали кулаки...
Всего карателями казнено 7 человек и сожжено ими в Верх-Караканке 10 дворов.
Через некоторое время были пойманы начальник повстанческого отряда Силаев, его помощник Лебедев, Комаров и некоторые другие. Все они были посажены на разные сроки в тюрьму.