Иван Майский о Комуче. Часть II
Из книги Ивана Михайловича Майского «Демократическая контрреволюция».
…для определения истинного характера правительства важна не столько его политическая, сколько его экономическая и социальная программа. Какова была эта последняя у Комитета?
Начнем с основы хозяйственного бытия России - с земли. В данной области Комитет официально стоял на почве первых десяти пунктов закона о земле, принятого Учредительным Собранием на своем единственном заседании 5 января 1918 г. Названные десять пунктов признают «все находящиеся в пределах Российской Республики земли со всеми недрами, лесами и водами народным достоянием», устанавливают право распоряжения ими со стороны республики в лице центральных органов и органов местного самоуправления и, наконец, определяют, что лица и учреждения могут осуществлять свое право на землю не в форме собственности, а исключительно лишь в форме правопользования.
[Читать далее]В соответствии с этим в своей декларации от 24 июля Комитет категорически заявлял:
«Земля бесповоротно перешла в народное достояние и никаких попыток к возврату ее в руки помещиков Комитет не допустит. Сделки купли-продажи и залога на землю сельскохозяйственного значения и лесные угодья запрещаются, а тайные и фиктивные сделки объявляются недействительными. Виновные в нарушении сего будут подлежать строжайшей ответственности».
…в целях урегулирования земельного вопроса «Приказом № 51» от 25 июня Комитет восстановил действие земельных комитетов существовавших во времена Керенского. Согласно другому приказу от 6 июля за № 83, эти комитеты должны были в соответствии с местными условиями вырабатывать временные правила пользования землей. Земельные комитеты… были созданы, но, насколько знаю, какой-либо заметной роли в жизни крестьянства им не удалось сыграть. По крайней мере, управляющий ведомством земледелия на заседаниях правительства не раз жаловался на крайнюю слабость нашего влияния на хозяйственную стихию деревни.
Таким образом формально Комитетом была признана национализация земли, однако в практическом проведении этого принципа он далеко не всегда обнаруживал необходимую последовательность. Так, он не принимал никаких мер для конфискации тех поместий, которые еще оставались в руках своих владельцев. Больше того. «Приказом № 124» от 22 июля Комитет даже санкционировал существование таких поместий, признав, что «право снятия озимых посевов, произведенных в 1917 г. на 1918 г. как в трудовых, так и в нетрудовых хозяйствах, принадлежит тому, кто их произвел». Иными словами, помещикам было предоставлено право собрать урожай, несмотря на то, что их земля представляла «народное достояние». …за государством оставалось преимущественное право на приобретение помещичьего хлеба, однако ни о какой конфискации частновладельческого зерна Комитет не думал. За каждый пуд он расплачивался чистоганом, как это полагается в самых лучших буржуазных государствах. Деликатность обращения с поволжскими Марковыми и Крупенскими была поистине трогательная! Невольно создается впечатление, что национализация земли, полученная по наследству от прошлого, являлась слишком тяжелым мечом для слабых сил Комитета и что ему не под стать было носить такие грозные доспехи.
Это впечатление еще более укрепляется, когда от земли переходишь к сфере финансов, промышленности и торговли. Здесь Комитет ставил себе вполне определенную цель - полностью восстановить сломанные большевиками капиталистические отношения. Доказательств тому сколько угодно. Так, напр., председатель Комитета Вольский… на съезде представителей городов и земств… категорически заявил:
«Не может быть и речи о каких бы то ни было социалистических экспериментах. Капиталистический строй не может быть уничтожен в настоящее время»…
Я сам в интервью, данном мной представителям печати после назначения меня управляющим ведомством труда, говорил:
«Я исхожу из того основного положения, что до социализма нам в России еще далеко, и что сейчас мы живем и долго еще будем жить в обстановке капиталистического строя... Поэтому я самый решительный противник большевистских социалистических опытов... Я вполне сочувствую проводимой сейчас денационализации большей части национализированных большевиками предприятий».
В таком же духе неоднократно высказывались и другие руководители Комитета и его правительства. Но дело не ограничивалось лишь одними словами.
Уже... через четыре дня после ниспровержения Советской власти Комитетом был издан «Приказ № 16» о денационализации банков. 17 июня финансовый совет при Комитете членов Учредительного Собрания постановил:
«Частная собственность на процентные бумаги принципиально восстанавливается…»
2 июля Комитетом во всеобщее сведение было объявлено:
«Все вклады в банках и сберегательных кассах объявляются неприкосновенными. Произведенные распоряжением большевистских комиссаров списывания с текущих счетов будут уничтожены, захваченные ценности и имущество возвращаемы владельцам, по установлении отдельных случаев, судебной властью».
В том же документе говорилось: «аннулирование займов отменяется».
То же самое происходило и в области промышленности. 14 июня (см. «Приказ № 19») Комитетом было постановлено:
«Поручить члену Комитета В. К. Вольскому созвать совещание из представителей рабочих и предпринимателей с участием представителей соответствующих органов самоуправления по вопросу о восстановлении прав владельцев».
9 июля «Приказом № 93» была учреждена специальная комиссия по денационализации предприятий… в пункте Г параграфа 5-го Инструкции по проведению денационализации говорилось:
«Возмещается владельцу стоимость захваченных материалов, фабрикатов и полуфабрикатов, имевшихся налицо к моменту захвата, по рыночным ценам, существовавшим к моменту захвата, а равно по определению комиссии возмещаются убытки, происшедшие от порчи машин и прочего имущества предприятия по ценам, существующим в период ликвидации захвата»...
Та же забота о буржуазии сказывается и в мероприятиях Комитета по делам продовольствия.
«Приказом № 53» от 27 июня для руководства этими делами была создана продовольственная управа... И здесь интересы частного капитала были вполне обеспечены тем более, что § 11 того же приказа декретировал: «Твердые цены на хлеб отменяются».
В рамках обычной буржуазной практики вращалась и финансовая политика Комитета... На первых порах его поддерживала буржуазия: в Самаре Брушвиту удалось сделать заем среди местных финансистов и торгово-промышленников, в Симбирске и Казани Лебедев непосредственно после занятия этих городов получил довольно крупные суммы от растроганных толстосумов, кое-какие поступления подобного рода имелись и в других городах.
Однако после короткого «медового месяца» увлечения Комитетом буржуазия перешла в оппозицию к новой власти, и карманы ее для Комитета закрылись. Тогда выступили на сцену вклады в банки и сберегательные кассы. После денационализации кредитных учреждений в них начался приток вкладов: обыватель в то время был еще достаточно наивен и верил, что Комитет может восстановить «нормальный» буржуазный порядок. Буржуазного порядка Комитет так и не восстановил, но деньги, вложенные доверчивыми людьми в банки, истратил. Когда иссяк и этот источник, начали думать о других экспериментах. Назначенный в середине августа управляющим ведомством финансов Раков организовал в целях пополнения государственной казны продажу водки, но так как этого было мало, то вскоре были пущены в обращение бумаги некоторых займов, находившиеся в самарском государственном банке. Эти бумаги - огромные зеленые и желтые листы, крайне неудобные к употреблению, - штемпелевались особыми печатями и выбрасывались на рынок в качестве денежных знаков. «Раковки» однако не пользовались популярностью, и Комитету уже перед самым оставлением Самары пришлось прибегнуть к крайней мере: принять постановление о продаже некоторого количества мелкой серебряной монеты из металлических запасов, захваченных в Казани, по расчету 5 рублей бумажных за 1 р. мелкого серебра. Постановление это, впрочем, не было приведено в исполнение (помешало падение Самары), и таким образом весь металлический запас, взятый в Казани, был в целости эвакуирован из Самары в Уфу, а затем из Уфы в Омск, где Колчак сумел уже «протереть ему глазки»... С переездом в Уфу финансовое положение Комитета еще более ухудшилось, и тут он впервые вступил на тот путь, который фатально предуготован для всех правительств, действующих в эпохи революций, - он начал печатать свои деньги, получившие название «уфимок». Всего «уфимок» было выпущено приблизительно на 70 милл. р., и одно время они имели довольно широкое хождение на Урале.
В интересах справедливости необходимо отметить, что, проводя политику реставрации капитализма, Комитет стремился вносить в этот процесс известную планомерность и организованность, способные предупредить худшие проявления озверелой жадности и мести со стороны буржуазии.
…программа Комитета была программой буржуазной демократии. Это было не очень много для эпохи социалистического переворота. Это были детские сапожки, которые партия с.-р. хотела натянуть на ноги революционному великану.
Но осуществлялась ли в действительности хотя бы эта куцая и половинчатая программа? Творилась ли на «территории Учредительного Собрания», по крайней мере, хорошая буржуазная демократия?
Нет, и этого не было!
Для того чтобы понять причины столь поразительной политической импотентности Комитета, необходимо несколько ближе присмотреться к характеру тех партийных группировок, которые в Самаре стояли у власти, а также ознакомиться с тем соотношением общественных сил, которое сложилось во второй половине 1918 г. на востоке России. (См. " Иван Майский о меньшевиках, большевиках и эсерах").
…Комитет членов Учредительного Собрания… состоял, главным образом, из эсеров и поддерживался меньшевиками. Этим сказано очень многое. Самый действенный и революционный тип русского социализма - тип, способный к борьбе за власть и к государственному строительству, в Самаре отсутствовал. Больше того, он вел против Комитета открытую войну. На сцене в качестве носителей «демократической идеи» выступали люди эсеровско-меньшевистского склада, т. е. представители наиболее бесхарактерных, непрактичных и фантазерских элементов русского социализма. Комитет подобного состава едва ли справился бы с задачей создания демократической государственной власти даже при самых благоприятных внешних условиях. Тем менее на это можно было рассчитывать при тех внешних условиях, в которых фактически протекала работа Комитета...
Эсеры неоднократно пытались доказывать… что за Комитетом стояли широкие народные массы. Некоторые даже утверждали, что самый Комитет явился продуктом стихийного движения антибольшевистски настроенных рабочих и крестьянских низов. Из предыдущего ясно, как мало соответствует истине это последнее утверждение. Но все-таки стояли ли за Комитетом широкие народные массы?
Посмотрим, что говорят факты.
Обратимся сначала к городу. Как относился к Комитету фабрично-заводский пролетариат?
…большевистский Совет Рабочих Депутатов тотчас по занятии Самары чехословацкими войсками был распущен. Однако вскоре после переворота была созвана общегородская рабочая конференция, на которой присутствовали представители от всех промышленных, торговых и транспортных предприятий г. Самары. В это время сотни большевиков уже сидели в тюрьмах, большевистской прессы не существовало, свобода слова и собраний для большевиков была уничтожена. В руках с.-р. и меньшевиков находились все легальные средства воздействия на массы, и, однако, конференция, в подавляющем большинстве, оказалась антикомитетской. Она не решилась, правда, открыто выкинуть коммунистического знамени, да это при господстве чехословаков в городе было невозможно, но она обнаружила свое враждебное к Комитету отношение настолько очевидно, что эсеровские и меньшевистские лидеры невольно хватались за голову. …член Учредительного Собрания Климушкин в своей речи на митинге, посвященном истории самарского переворота, вполне определенно заявил: «Рабочие нас совершенно не поддержали». А Брушвит на том же митинге прибавил: «Поддержка нам была оказана только со стороны крестьян, небольшой кучки интеллигенции, офицерства и чиновничества. Все остальные стояли в стороне». Пролетариат, как видим, и здесь не упомянут. Его настроение сразу и очень резко определилось.
В начале августа был создан новый Совет Рабочих Депутатов... Политическое руководство в нем принадлежало меньшевикам, однако руководители никак не могли совладать с руководимыми. Это выявилось в самом же начале работы нового учреждения при обсуждении вопроса о задачах Совета. Чувствуя враждебное настроение большинства делегатов, меньшевики с помощью разных хитростей пытались оттянуть принятие решения по столь кардинальному пункту. Однако наступил момент, когда оттягивать дольше было нельзя. Тогда случилось то, что было неизбежно, но что совсем не входило в расчеты Комитета: Совет Рабочих Депутатов в заседании 30 августа принял большевистскую резолюцию. Она гласила следующее:
«Принимая во внимание поход реакции, расчищающей дорогу военной диктатуре, Совет считает своим долгом для предотвращения ее провозгласить:
1. Всеобщее вооружение рабочих.
2. Снятие военного положения.
3. Немедленное прекращение политических арестов, расстрелов, самосудов и пр.
4. Немедленное освобождение из тюрьмы всех политических заключенных.
5. Отстаивание всех декретов, изданных Совнаркомом, как-то: 8-часовой рабочий день, контроль рабочих над производством, страхование от болезни, безработицы, инвалидности за счет предпринимателя и т. д.
6. Отстаивание постановления III Всероссийского Съезда Советов о земле.
7. Неприкосновенность личности и жилищ свобода слова, печати, собраний, стачек, профессиональных союзов и партийных организаций.
Провозглашенные выше лозунги С. Р. Д. Самары будет отстаивать всеми имеющимися у него средствами».
Кажется, достаточно определенно. Неудивительно, что после принятия резолюции, меньшевики, стоявшие во главе Совета, пришли в полное смятение, а эсеры (многие из них относились к возрождению Совета с большим опасением) набросились на меньшевиков, как на главных виновников всей этой «неудачной затеи».
Такое же настроение господствовало и среди профсоюзов. …большинство профсоюзов относилось с самой нескрываемой враждебностью к Комитету...
Непосредственные впечатления от столкновения с рабочей массой были не менее показательны. Каждый раз, как ко мне приходила депутация от рабочих, я переживал тяжелые минуты. Я чувствовал глухую стену, стоявшую между мной и моими собеседниками. Я ловил косые взгляды, недоверчивые улыбки, враждебный огонек, мелькавший в глубине глаз. Точно рабочие хотели сказать:
- Да, мы с тобою разговариваем потому, что нужда заставляет нас пока это делать. Но ты наш враг. Мы стоим по разные стороны баррикад.
Мне вспоминается одно мое выступление в Совете Рабочих Депутатов. Вскоре после приезда из Москвы я сделал, по просьбе меньшевиков, доклад о положении дел в Советской России. Я изображал хозяйственный развал, господствовавший по ту сторону фронта, рассказывал о восьмушке хлеба, выдаваемой в день московским рабочим, изображал большевистский террор, наполняющий тюрьмы тысячами арестованных, и призывал самарский пролетариат поддержать Комитет членов Учредительного Собрания, как власть, могущую создать царство истинной демократии. В течение всего моего доклада в зале «Триумфа», где заседал Совет, царило враждебно-настороженное молчание. Когда я кончил, раздалось несколько жидких хлопков с «меньшевистских скамей». Вся остальная масса сидела насупившись, угрюмо глядя в землю. Вдруг из задних рядов чей-то громкий голос вызывающе крикнул:
- Не верим!
Этот возглас подействовал точно электрическая искра: внезапно обширный зал огласился бурными рукоплесканиями.
Вспоминается мне и еще одно большое рабочее собрание. Дело происходило в начале сентября, накануне издания закона о 8-часовом рабочем дне. Между рабочими железнодорожных мастерских и железнодорожной администрацией произошел конфликт по вопросу о заработной плате... Народу было очень много. Рабочие сидели, стояли и висели, на полу, на окнах, на колоннах, поддерживавших здание, на токарных станках, на подъемных кранах, густой массой заливая пронизанное солнечными брызгами пространство. Меньшевики-профессионалисты изо всех сил старались побудить рабочих принять предложенный ведомством труда компромисс. Рабочие шумно протестовали. В конце концов пришлось выступить мне и категорически заявить, что на дальнейшее повышение заработной платы Комитет не может пойти.
- У Комитета сейчас денег нет, - сказал я, - и вы, как сознательные граждане, должны понять это и не настаивать на осуществлении невыполнимых требований.
Едва я успел произнести эти слова, как из толпы рабочих раздался громкий возглас:
- Вот придут большевики, - деньги найдутся!
В ответ со всех сторон понеслось шумное:
- Верно, верно, найдутся!
И опять собрание огласилось бурными рукоплесканиями.
Итак, совершенно ясно, что пролетариат не стоял за Комитетом. Да и что удивительного? Что мог предложить Комитет пролетариату? В лучшем случае 8-часовой рабочий день, который у него уже был. А большевики давали ему власть, власть в государстве, которая делала его хозяином страны, всемогущим творцом ее жизни. Сравнение было слишком не в пользу Комитета, и рабочие, естественно, мечтали о большевиках.
Справедливость требует признать, что отдельные группы рабочих, примыкавшие к меньшевикам, поддерживали «власть демократии», но это была совершенно ничтожная величина... Такое же положение господствовало и во всех других промышленных центрах «территории Учредительного Собрания». Рабочие массы Поволжья и Урала были против Комитета, они открыто стремились к восстановлению Советской власти.
Менее определенно было настроение крестьянства. Крестьянин по натуре анархичен. Он большой индивидуалист и очень не любит, когда кто-нибудь вмешивается в его дела, особенно, когда кто-нибудь пытается наложить руку на его хозяйство. Не подлежит сомнению, что продовольственная политика, проводившаяся Советской властью в 1918 году, вызывала немалое раздражение в рядах деревенского населения. При том объективном положении, в котором тогда находилась рабоче-крестьянская республика, эта политика, может быть, и была неизбежна, но ее психологический эффект в сознании земледельца от этого не менялся. Раздражение подчас принимало острые формы, чем ловко пользовались различные контрреволюционные элементы. То там, то сям вспыхивали крестьянские восстания, шедшие под лозунгом: «Долой Советскую власть!» Подобные настроения, несомненно, имелись и в районе Поволжья и, конечно, облегчили возможность появления Комитета. Насколько знаю, однако, крестьянство особенной активности в этом отношении не проявило. Еще до самарского переворота эсерам кое-где удалось сформировать небольшие крестьянские дружины, не игравшие, впрочем, крупной роли при низвержении Советской власти в Самарской губернии. После прихода чехословаков кулацкие элементы деревни подняли голову, повсюду стали уничтожать советы и восстанавливать прежнее сельское управление. Однако сколько-нибудь значительного притока добровольцев в войска Комитета из крестьянской среды не наблюдалось, и так как вскоре после самарского переворота наступил период полевых работ, то деревня, забывши про политику, целиком погрузилась в свои хозяйственные дела. Крестьяне были довольны, что никто их не тревожит, и на первый взгляд могло казаться, что они глубоко сочувствуют власти Комитета.
Однако такое положение продолжалось недолго. 30-го июня Комитет объявил призыв на военную службу… и это сразу испортило отношения между деревней и новой властью. Данное мероприятие было воспринято крестьянством, как покушение на свободу от всяких государственных повинностей, которая, казалось им, только что была завоевана. Деревня стала отказываться давать своих сыновей, Комитет вынужден был принимать репрессивные меры - это, конечно, обостряло положение. И так как репрессии осуществлялись руками старых царских генералов и офицеров, то очень часто они принимали характер диких расправ и издевательств над беззащитным деревенским населением. Тем больше масла подливалось в огонь. До какой степени остроты доходила борьба, может свидетельствовать история убийства видного с.-р. Цодикова. Он был командирован в Бузулукский уезд для урегулирования вопроса о выдаче рекрутов. Явившись в одно из непокорных сел с отрядом солдат, Цодиков созвал сход и потребовал подчинения приказу Комитета. Внезапно из толпы крестьян раздался выстрел, и Цодиков упал, как подкошенный. Несмотря на присутствие военного отряда, крестьяне категорически отказались выдать стрелявшего...
Чем дольше продолжалось господство Комитета, тем сильнее росло оппозиционное настроение в деревне. В середине сентября в Самаре происходил губернский крестьянский съезд, на нем положение эсеров оказалось воистину критическим. Приехавшие делегаты не скрывали своего враждебного отношения к Комитету и в резких речах давали волю своему негодованию по поводу различных мероприятий новой власти. Я сам был раза два на заседаниях съезда и видел, что ситуация становится определенно угрожающей. Эсеровские руководители съезда были в большом смущении. Многие боялись, чтобы крестьянский съезд не вырвался так же из-под опеки эсеров, как вырвался из-под опеки меньшевиков Совет Рабочих Депутатов. На счастье эсеров, в самый трудный момент, в Самаре появился Виктор Чернов. Его, как тяжелое орудие, немедленно бросили в зал заседаний крестьянского съезда. Маневр оказался удачным, и эсерам маленьким большинством голосов удалось кое-как провести резолюцию поддержки Комитету членов Учредительного Собрания. Однако это была Пиррова победа. В рядах Лидеров Комитета она вызывала лишь мрачные предчувствия в отношении будущего.
Как видим, и крестьянство не могло считаться опорой Комитета. В лучшем случае оно было нейтрально, чаще - враждебно новой власти.
Таким образом то, что принято называть народными массами, было не за, а против Комитета.
…для определения истинного характера правительства важна не столько его политическая, сколько его экономическая и социальная программа. Какова была эта последняя у Комитета?
Начнем с основы хозяйственного бытия России - с земли. В данной области Комитет официально стоял на почве первых десяти пунктов закона о земле, принятого Учредительным Собранием на своем единственном заседании 5 января 1918 г. Названные десять пунктов признают «все находящиеся в пределах Российской Республики земли со всеми недрами, лесами и водами народным достоянием», устанавливают право распоряжения ими со стороны республики в лице центральных органов и органов местного самоуправления и, наконец, определяют, что лица и учреждения могут осуществлять свое право на землю не в форме собственности, а исключительно лишь в форме правопользования.
[Читать далее]В соответствии с этим в своей декларации от 24 июля Комитет категорически заявлял:
«Земля бесповоротно перешла в народное достояние и никаких попыток к возврату ее в руки помещиков Комитет не допустит. Сделки купли-продажи и залога на землю сельскохозяйственного значения и лесные угодья запрещаются, а тайные и фиктивные сделки объявляются недействительными. Виновные в нарушении сего будут подлежать строжайшей ответственности».
…в целях урегулирования земельного вопроса «Приказом № 51» от 25 июня Комитет восстановил действие земельных комитетов существовавших во времена Керенского. Согласно другому приказу от 6 июля за № 83, эти комитеты должны были в соответствии с местными условиями вырабатывать временные правила пользования землей. Земельные комитеты… были созданы, но, насколько знаю, какой-либо заметной роли в жизни крестьянства им не удалось сыграть. По крайней мере, управляющий ведомством земледелия на заседаниях правительства не раз жаловался на крайнюю слабость нашего влияния на хозяйственную стихию деревни.
Таким образом формально Комитетом была признана национализация земли, однако в практическом проведении этого принципа он далеко не всегда обнаруживал необходимую последовательность. Так, он не принимал никаких мер для конфискации тех поместий, которые еще оставались в руках своих владельцев. Больше того. «Приказом № 124» от 22 июля Комитет даже санкционировал существование таких поместий, признав, что «право снятия озимых посевов, произведенных в 1917 г. на 1918 г. как в трудовых, так и в нетрудовых хозяйствах, принадлежит тому, кто их произвел». Иными словами, помещикам было предоставлено право собрать урожай, несмотря на то, что их земля представляла «народное достояние». …за государством оставалось преимущественное право на приобретение помещичьего хлеба, однако ни о какой конфискации частновладельческого зерна Комитет не думал. За каждый пуд он расплачивался чистоганом, как это полагается в самых лучших буржуазных государствах. Деликатность обращения с поволжскими Марковыми и Крупенскими была поистине трогательная! Невольно создается впечатление, что национализация земли, полученная по наследству от прошлого, являлась слишком тяжелым мечом для слабых сил Комитета и что ему не под стать было носить такие грозные доспехи.
Это впечатление еще более укрепляется, когда от земли переходишь к сфере финансов, промышленности и торговли. Здесь Комитет ставил себе вполне определенную цель - полностью восстановить сломанные большевиками капиталистические отношения. Доказательств тому сколько угодно. Так, напр., председатель Комитета Вольский… на съезде представителей городов и земств… категорически заявил:
«Не может быть и речи о каких бы то ни было социалистических экспериментах. Капиталистический строй не может быть уничтожен в настоящее время»…
Я сам в интервью, данном мной представителям печати после назначения меня управляющим ведомством труда, говорил:
«Я исхожу из того основного положения, что до социализма нам в России еще далеко, и что сейчас мы живем и долго еще будем жить в обстановке капиталистического строя... Поэтому я самый решительный противник большевистских социалистических опытов... Я вполне сочувствую проводимой сейчас денационализации большей части национализированных большевиками предприятий».
В таком же духе неоднократно высказывались и другие руководители Комитета и его правительства. Но дело не ограничивалось лишь одними словами.
Уже... через четыре дня после ниспровержения Советской власти Комитетом был издан «Приказ № 16» о денационализации банков. 17 июня финансовый совет при Комитете членов Учредительного Собрания постановил:
«Частная собственность на процентные бумаги принципиально восстанавливается…»
2 июля Комитетом во всеобщее сведение было объявлено:
«Все вклады в банках и сберегательных кассах объявляются неприкосновенными. Произведенные распоряжением большевистских комиссаров списывания с текущих счетов будут уничтожены, захваченные ценности и имущество возвращаемы владельцам, по установлении отдельных случаев, судебной властью».
В том же документе говорилось: «аннулирование займов отменяется».
То же самое происходило и в области промышленности. 14 июня (см. «Приказ № 19») Комитетом было постановлено:
«Поручить члену Комитета В. К. Вольскому созвать совещание из представителей рабочих и предпринимателей с участием представителей соответствующих органов самоуправления по вопросу о восстановлении прав владельцев».
9 июля «Приказом № 93» была учреждена специальная комиссия по денационализации предприятий… в пункте Г параграфа 5-го Инструкции по проведению денационализации говорилось:
«Возмещается владельцу стоимость захваченных материалов, фабрикатов и полуфабрикатов, имевшихся налицо к моменту захвата, по рыночным ценам, существовавшим к моменту захвата, а равно по определению комиссии возмещаются убытки, происшедшие от порчи машин и прочего имущества предприятия по ценам, существующим в период ликвидации захвата»...
Та же забота о буржуазии сказывается и в мероприятиях Комитета по делам продовольствия.
«Приказом № 53» от 27 июня для руководства этими делами была создана продовольственная управа... И здесь интересы частного капитала были вполне обеспечены тем более, что § 11 того же приказа декретировал: «Твердые цены на хлеб отменяются».
В рамках обычной буржуазной практики вращалась и финансовая политика Комитета... На первых порах его поддерживала буржуазия: в Самаре Брушвиту удалось сделать заем среди местных финансистов и торгово-промышленников, в Симбирске и Казани Лебедев непосредственно после занятия этих городов получил довольно крупные суммы от растроганных толстосумов, кое-какие поступления подобного рода имелись и в других городах.
Однако после короткого «медового месяца» увлечения Комитетом буржуазия перешла в оппозицию к новой власти, и карманы ее для Комитета закрылись. Тогда выступили на сцену вклады в банки и сберегательные кассы. После денационализации кредитных учреждений в них начался приток вкладов: обыватель в то время был еще достаточно наивен и верил, что Комитет может восстановить «нормальный» буржуазный порядок. Буржуазного порядка Комитет так и не восстановил, но деньги, вложенные доверчивыми людьми в банки, истратил. Когда иссяк и этот источник, начали думать о других экспериментах. Назначенный в середине августа управляющим ведомством финансов Раков организовал в целях пополнения государственной казны продажу водки, но так как этого было мало, то вскоре были пущены в обращение бумаги некоторых займов, находившиеся в самарском государственном банке. Эти бумаги - огромные зеленые и желтые листы, крайне неудобные к употреблению, - штемпелевались особыми печатями и выбрасывались на рынок в качестве денежных знаков. «Раковки» однако не пользовались популярностью, и Комитету уже перед самым оставлением Самары пришлось прибегнуть к крайней мере: принять постановление о продаже некоторого количества мелкой серебряной монеты из металлических запасов, захваченных в Казани, по расчету 5 рублей бумажных за 1 р. мелкого серебра. Постановление это, впрочем, не было приведено в исполнение (помешало падение Самары), и таким образом весь металлический запас, взятый в Казани, был в целости эвакуирован из Самары в Уфу, а затем из Уфы в Омск, где Колчак сумел уже «протереть ему глазки»... С переездом в Уфу финансовое положение Комитета еще более ухудшилось, и тут он впервые вступил на тот путь, который фатально предуготован для всех правительств, действующих в эпохи революций, - он начал печатать свои деньги, получившие название «уфимок». Всего «уфимок» было выпущено приблизительно на 70 милл. р., и одно время они имели довольно широкое хождение на Урале.
В интересах справедливости необходимо отметить, что, проводя политику реставрации капитализма, Комитет стремился вносить в этот процесс известную планомерность и организованность, способные предупредить худшие проявления озверелой жадности и мести со стороны буржуазии.
…программа Комитета была программой буржуазной демократии. Это было не очень много для эпохи социалистического переворота. Это были детские сапожки, которые партия с.-р. хотела натянуть на ноги революционному великану.
Но осуществлялась ли в действительности хотя бы эта куцая и половинчатая программа? Творилась ли на «территории Учредительного Собрания», по крайней мере, хорошая буржуазная демократия?
Нет, и этого не было!
Для того чтобы понять причины столь поразительной политической импотентности Комитета, необходимо несколько ближе присмотреться к характеру тех партийных группировок, которые в Самаре стояли у власти, а также ознакомиться с тем соотношением общественных сил, которое сложилось во второй половине 1918 г. на востоке России. (См. " Иван Майский о меньшевиках, большевиках и эсерах").
…Комитет членов Учредительного Собрания… состоял, главным образом, из эсеров и поддерживался меньшевиками. Этим сказано очень многое. Самый действенный и революционный тип русского социализма - тип, способный к борьбе за власть и к государственному строительству, в Самаре отсутствовал. Больше того, он вел против Комитета открытую войну. На сцене в качестве носителей «демократической идеи» выступали люди эсеровско-меньшевистского склада, т. е. представители наиболее бесхарактерных, непрактичных и фантазерских элементов русского социализма. Комитет подобного состава едва ли справился бы с задачей создания демократической государственной власти даже при самых благоприятных внешних условиях. Тем менее на это можно было рассчитывать при тех внешних условиях, в которых фактически протекала работа Комитета...
Эсеры неоднократно пытались доказывать… что за Комитетом стояли широкие народные массы. Некоторые даже утверждали, что самый Комитет явился продуктом стихийного движения антибольшевистски настроенных рабочих и крестьянских низов. Из предыдущего ясно, как мало соответствует истине это последнее утверждение. Но все-таки стояли ли за Комитетом широкие народные массы?
Посмотрим, что говорят факты.
Обратимся сначала к городу. Как относился к Комитету фабрично-заводский пролетариат?
…большевистский Совет Рабочих Депутатов тотчас по занятии Самары чехословацкими войсками был распущен. Однако вскоре после переворота была созвана общегородская рабочая конференция, на которой присутствовали представители от всех промышленных, торговых и транспортных предприятий г. Самары. В это время сотни большевиков уже сидели в тюрьмах, большевистской прессы не существовало, свобода слова и собраний для большевиков была уничтожена. В руках с.-р. и меньшевиков находились все легальные средства воздействия на массы, и, однако, конференция, в подавляющем большинстве, оказалась антикомитетской. Она не решилась, правда, открыто выкинуть коммунистического знамени, да это при господстве чехословаков в городе было невозможно, но она обнаружила свое враждебное к Комитету отношение настолько очевидно, что эсеровские и меньшевистские лидеры невольно хватались за голову. …член Учредительного Собрания Климушкин в своей речи на митинге, посвященном истории самарского переворота, вполне определенно заявил: «Рабочие нас совершенно не поддержали». А Брушвит на том же митинге прибавил: «Поддержка нам была оказана только со стороны крестьян, небольшой кучки интеллигенции, офицерства и чиновничества. Все остальные стояли в стороне». Пролетариат, как видим, и здесь не упомянут. Его настроение сразу и очень резко определилось.
В начале августа был создан новый Совет Рабочих Депутатов... Политическое руководство в нем принадлежало меньшевикам, однако руководители никак не могли совладать с руководимыми. Это выявилось в самом же начале работы нового учреждения при обсуждении вопроса о задачах Совета. Чувствуя враждебное настроение большинства делегатов, меньшевики с помощью разных хитростей пытались оттянуть принятие решения по столь кардинальному пункту. Однако наступил момент, когда оттягивать дольше было нельзя. Тогда случилось то, что было неизбежно, но что совсем не входило в расчеты Комитета: Совет Рабочих Депутатов в заседании 30 августа принял большевистскую резолюцию. Она гласила следующее:
«Принимая во внимание поход реакции, расчищающей дорогу военной диктатуре, Совет считает своим долгом для предотвращения ее провозгласить:
1. Всеобщее вооружение рабочих.
2. Снятие военного положения.
3. Немедленное прекращение политических арестов, расстрелов, самосудов и пр.
4. Немедленное освобождение из тюрьмы всех политических заключенных.
5. Отстаивание всех декретов, изданных Совнаркомом, как-то: 8-часовой рабочий день, контроль рабочих над производством, страхование от болезни, безработицы, инвалидности за счет предпринимателя и т. д.
6. Отстаивание постановления III Всероссийского Съезда Советов о земле.
7. Неприкосновенность личности и жилищ свобода слова, печати, собраний, стачек, профессиональных союзов и партийных организаций.
Провозглашенные выше лозунги С. Р. Д. Самары будет отстаивать всеми имеющимися у него средствами».
Кажется, достаточно определенно. Неудивительно, что после принятия резолюции, меньшевики, стоявшие во главе Совета, пришли в полное смятение, а эсеры (многие из них относились к возрождению Совета с большим опасением) набросились на меньшевиков, как на главных виновников всей этой «неудачной затеи».
Такое же настроение господствовало и среди профсоюзов. …большинство профсоюзов относилось с самой нескрываемой враждебностью к Комитету...
Непосредственные впечатления от столкновения с рабочей массой были не менее показательны. Каждый раз, как ко мне приходила депутация от рабочих, я переживал тяжелые минуты. Я чувствовал глухую стену, стоявшую между мной и моими собеседниками. Я ловил косые взгляды, недоверчивые улыбки, враждебный огонек, мелькавший в глубине глаз. Точно рабочие хотели сказать:
- Да, мы с тобою разговариваем потому, что нужда заставляет нас пока это делать. Но ты наш враг. Мы стоим по разные стороны баррикад.
Мне вспоминается одно мое выступление в Совете Рабочих Депутатов. Вскоре после приезда из Москвы я сделал, по просьбе меньшевиков, доклад о положении дел в Советской России. Я изображал хозяйственный развал, господствовавший по ту сторону фронта, рассказывал о восьмушке хлеба, выдаваемой в день московским рабочим, изображал большевистский террор, наполняющий тюрьмы тысячами арестованных, и призывал самарский пролетариат поддержать Комитет членов Учредительного Собрания, как власть, могущую создать царство истинной демократии. В течение всего моего доклада в зале «Триумфа», где заседал Совет, царило враждебно-настороженное молчание. Когда я кончил, раздалось несколько жидких хлопков с «меньшевистских скамей». Вся остальная масса сидела насупившись, угрюмо глядя в землю. Вдруг из задних рядов чей-то громкий голос вызывающе крикнул:
- Не верим!
Этот возглас подействовал точно электрическая искра: внезапно обширный зал огласился бурными рукоплесканиями.
Вспоминается мне и еще одно большое рабочее собрание. Дело происходило в начале сентября, накануне издания закона о 8-часовом рабочем дне. Между рабочими железнодорожных мастерских и железнодорожной администрацией произошел конфликт по вопросу о заработной плате... Народу было очень много. Рабочие сидели, стояли и висели, на полу, на окнах, на колоннах, поддерживавших здание, на токарных станках, на подъемных кранах, густой массой заливая пронизанное солнечными брызгами пространство. Меньшевики-профессионалисты изо всех сил старались побудить рабочих принять предложенный ведомством труда компромисс. Рабочие шумно протестовали. В конце концов пришлось выступить мне и категорически заявить, что на дальнейшее повышение заработной платы Комитет не может пойти.
- У Комитета сейчас денег нет, - сказал я, - и вы, как сознательные граждане, должны понять это и не настаивать на осуществлении невыполнимых требований.
Едва я успел произнести эти слова, как из толпы рабочих раздался громкий возглас:
- Вот придут большевики, - деньги найдутся!
В ответ со всех сторон понеслось шумное:
- Верно, верно, найдутся!
И опять собрание огласилось бурными рукоплесканиями.
Итак, совершенно ясно, что пролетариат не стоял за Комитетом. Да и что удивительного? Что мог предложить Комитет пролетариату? В лучшем случае 8-часовой рабочий день, который у него уже был. А большевики давали ему власть, власть в государстве, которая делала его хозяином страны, всемогущим творцом ее жизни. Сравнение было слишком не в пользу Комитета, и рабочие, естественно, мечтали о большевиках.
Справедливость требует признать, что отдельные группы рабочих, примыкавшие к меньшевикам, поддерживали «власть демократии», но это была совершенно ничтожная величина... Такое же положение господствовало и во всех других промышленных центрах «территории Учредительного Собрания». Рабочие массы Поволжья и Урала были против Комитета, они открыто стремились к восстановлению Советской власти.
Менее определенно было настроение крестьянства. Крестьянин по натуре анархичен. Он большой индивидуалист и очень не любит, когда кто-нибудь вмешивается в его дела, особенно, когда кто-нибудь пытается наложить руку на его хозяйство. Не подлежит сомнению, что продовольственная политика, проводившаяся Советской властью в 1918 году, вызывала немалое раздражение в рядах деревенского населения. При том объективном положении, в котором тогда находилась рабоче-крестьянская республика, эта политика, может быть, и была неизбежна, но ее психологический эффект в сознании земледельца от этого не менялся. Раздражение подчас принимало острые формы, чем ловко пользовались различные контрреволюционные элементы. То там, то сям вспыхивали крестьянские восстания, шедшие под лозунгом: «Долой Советскую власть!» Подобные настроения, несомненно, имелись и в районе Поволжья и, конечно, облегчили возможность появления Комитета. Насколько знаю, однако, крестьянство особенной активности в этом отношении не проявило. Еще до самарского переворота эсерам кое-где удалось сформировать небольшие крестьянские дружины, не игравшие, впрочем, крупной роли при низвержении Советской власти в Самарской губернии. После прихода чехословаков кулацкие элементы деревни подняли голову, повсюду стали уничтожать советы и восстанавливать прежнее сельское управление. Однако сколько-нибудь значительного притока добровольцев в войска Комитета из крестьянской среды не наблюдалось, и так как вскоре после самарского переворота наступил период полевых работ, то деревня, забывши про политику, целиком погрузилась в свои хозяйственные дела. Крестьяне были довольны, что никто их не тревожит, и на первый взгляд могло казаться, что они глубоко сочувствуют власти Комитета.
Однако такое положение продолжалось недолго. 30-го июня Комитет объявил призыв на военную службу… и это сразу испортило отношения между деревней и новой властью. Данное мероприятие было воспринято крестьянством, как покушение на свободу от всяких государственных повинностей, которая, казалось им, только что была завоевана. Деревня стала отказываться давать своих сыновей, Комитет вынужден был принимать репрессивные меры - это, конечно, обостряло положение. И так как репрессии осуществлялись руками старых царских генералов и офицеров, то очень часто они принимали характер диких расправ и издевательств над беззащитным деревенским населением. Тем больше масла подливалось в огонь. До какой степени остроты доходила борьба, может свидетельствовать история убийства видного с.-р. Цодикова. Он был командирован в Бузулукский уезд для урегулирования вопроса о выдаче рекрутов. Явившись в одно из непокорных сел с отрядом солдат, Цодиков созвал сход и потребовал подчинения приказу Комитета. Внезапно из толпы крестьян раздался выстрел, и Цодиков упал, как подкошенный. Несмотря на присутствие военного отряда, крестьяне категорически отказались выдать стрелявшего...
Чем дольше продолжалось господство Комитета, тем сильнее росло оппозиционное настроение в деревне. В середине сентября в Самаре происходил губернский крестьянский съезд, на нем положение эсеров оказалось воистину критическим. Приехавшие делегаты не скрывали своего враждебного отношения к Комитету и в резких речах давали волю своему негодованию по поводу различных мероприятий новой власти. Я сам был раза два на заседаниях съезда и видел, что ситуация становится определенно угрожающей. Эсеровские руководители съезда были в большом смущении. Многие боялись, чтобы крестьянский съезд не вырвался так же из-под опеки эсеров, как вырвался из-под опеки меньшевиков Совет Рабочих Депутатов. На счастье эсеров, в самый трудный момент, в Самаре появился Виктор Чернов. Его, как тяжелое орудие, немедленно бросили в зал заседаний крестьянского съезда. Маневр оказался удачным, и эсерам маленьким большинством голосов удалось кое-как провести резолюцию поддержки Комитету членов Учредительного Собрания. Однако это была Пиррова победа. В рядах Лидеров Комитета она вызывала лишь мрачные предчувствия в отношении будущего.
Как видим, и крестьянство не могло считаться опорой Комитета. В лучшем случае оно было нейтрально, чаще - враждебно новой власти.
Таким образом то, что принято называть народными массами, было не за, а против Комитета.