Михаил Любовин о белых. Часть I
Из книги Михаила Васильевича Любовина «Воспоминания донского казака».
…дотащились до Новороссийска… пошли на набережную.
Там творилось что-то неописуемое! Прямо на улице стоя, голые офицеры переодевались в где-то раздобытые штатские одеяния или казаки - во всё новенькое с разгромлённого поезда-состава с английским обмундированием. Раздавали пачками желающим деньги «колокольчики» - так назывались обесценившиеся купюры, выпущенные Добровольческой белой армией... У каждой пристани-посадки на иностранные пароходы грузились «цветные» войска, то есть дроздовские, корниловские, марковские, алексеевские и другие полки. Они имели форму цветную: полуфуражки - красного с чёрным или синего с жёлтым цветов, штаны - чёрные с нашитым сверху цветным лоскутом. Выглядели они в такой форме, как тропические ярко раскрашенные попугаи, и от этого-то и пошло их название-прозвище «цветные». Каждая сотня таких «цветных» войск строго проверенной численности, выдвинув пулемёты поротно, как разъярённые звери, в любой момент были готовы перебить роту, которая решилась бы вне очереди попытаться погрузиться: таков был страх перед красным нашествием.
[Читать далее]На моём пароходе посередине стояли также два пулемёта, а за ними - залёгшие пулемётчики, готовые открыть стрельбу по первому нарушившему дисциплину-порядок. Каким образом, не могу понять, появился на мосту к пароходу донской казачий офицер в чине есаула. Ему навстречу бежит марковец-офицер, кричит, что тот не имеет права на погрузку на этот пароход, грозит револьвером. У казачьего офицера на груди два офицерских Георгиевских креста. Этот же поручик-марковец - химический офицер. Так называли всех некадровых офицеров, то есть выпущенных во время революции: в это время трудно было найти серебряный офицерский погон с серебряными звёздочками, поэтому на защитном погоне химическим карандашом проводилась полоска и делались звёздочки - вот откуда пошло их название «химических офицеров». Недолго думая, он двинул дулом револьвера в грудь казака. Казачий офицер не успел схватиться за кобуру своего револьвера и был сбит револьверной пулей поручика («химического» офицера). Падая, казачий герой-есаул успел крикнуть: «Сволочь!» Подоспевшие с парохода марковские офицеры сбили ногами с моста в море казачьего есаула со словами: «Катись, «демократ»!..
Вот один иностранный пароход, нагрузившись до отказу деникинскими войсками, отчаливает. Та гуща людей, которая плотно стояла, упёршись в борт парохода, надавливаемая сзади, сыплется в море, как камни. Кричат, барахтаются, тонут. Никто на них не обращает внимания, и через несколько минут кое-где кое-кто плавает и исчезает. Всё покрывается морской волной, морской гладью. Но есть ещё те, которые не потеряли веру в человеческую помощь, в особенности калмыки. Он себе надул мокрые подштанники воздухом или схватил доску и прыгает в море, плывёт, имея надежду, что сжалившиеся иностранцы с их пароходов подберут его. Были такие счастливчики, которых подбирали, но это единицы.
Насмотревшись на все эти зрелища, пошли обратно в город. Слышали, что назавтра прибудет много иностранных пароходов и что заберут все донские полки. Приходим в офицерское общежитие... Шляются пьяные офицеры. Ругань, сквернословие, пищевые отбросы, винная вонь…
Не успели мы погрузиться, как к дредноуту подошёл небольшой русский военный пароход. Тут тебе сразу англичане сделали немедленный парад в нашу честь и английских моряков. По сходням поднялся генерал Врангель, длинномордый, бледный лицом, в кубанке, а кубанская черкеска шла ему, как корове - поповская риза. Он приехал справиться, полностью ли погрузился Донской казачий полк. В это время к нему подошёл глубокий старик-атаманец, то есть казак, когда-то служивший в Донском атаманском казачьем полку, стал на колени с грамотой на голове и во всеуслышание просил помиловать его заблудшего сына. Генерал Врангель сказал, что вина сына тяжёлая, что простить он ему не может и что сын его будет расстрелян. Старый огромный казак рухнул на палубу. Генерал Врангель, откозырявши англичанам, уплыл этим же пароходом. Потом я узнал, что сын этого казака, служивший в Донском атаманском казачьем полку, под впечатлением отступления и так бесславно кончившейся борьбы с красными призывал однополчан захватить, связать всех казачьих офицеров атаманского полка… и передать красным. Он был окружён офицерским и казачьим сходом и разоружён. Но казак успел рубануть шашкой одного из них - вот ведь и его вина теперь в чём. Теперь этот казак-атаманец находился на одном из судов-пароходов, на котором наказанных убивали-расстреливали. Но Врангель-то, Врангель - эта сволочь - сам во всём в первую голову виноват: не он ли повесил кубанского казака, члена рады, за то, что тот был в партии демократов, а когда его вешали, то Дорошенко сказал, что «коротка верёвочка та всю Кубань стягне». Так и случилось. Узнав об этом, кубанские казаки бросили фронт, повернули своих коней по домам, открывши на большом пространстве фронт, куда полилась красная лавина, захлестнувшая нас, как огромной морской волной, отчего мы не смогли оправиться и вот так плачевно докатились до Новороссийска.
…
…встретил нашего фельдшера-выпускника тремя годами старше меня. Он был большой задавала, а ещё больший - его дядя, которого он устроил своим денщиком.
…
…ходили осматривать крепостные стены обороны Севастополя. Обидно и жалко было смотреть на длинные дула крепостных орудий, взорванные и погнутые англичанами, которые в сумятицу вошли в Севастополь и под видом того, чтобы большевики не стреляли по ним, всё это взорвали, испортили, потопили в бухте 15-20 наших подводных лодок.
…катим по пути в Евпаторию, а этим временем вспоминаем хорошо проведённые эти десять дней в Севастополе, а также стычки казаков с нашими добродетелями англичанами и французами.
Конечно, на десять французских франков французский моряк получал сто, если не тысячу, обесцененных рублей-«колокольчиков». Ясно, что любой французский или английский моряк был со своими деньгами-валютой богаче не только казака и солдата, но даже любого строевого офицера. И в заключение эти правительства поставляли нашей Белой армии, конечно, в заём, разную старую рухлядь первой мировой войны 1914-1917 годов и, конечно, НЕБЕСПЛАТНО. И вот эти воины-коммерсанты с их наглой колониальной манерой бесцеремонно подходят, скажем, купить помидоры. Казак хочет купить десяток помидоров. В это время подходит француз и от нечего делать, лишь бы поиздеваться, показать свою наглость предлагает сразу же двойную цену. Ясно, что торговец продаёт ему столько, сколько этот англичанин или француз хочет. У торговки штук 30-40 помидоров. Он закупает их, тут же высыпает помидоры на мостовую и, злорадно что-то лепеча на своём языке, топчет их. Ясно, провокация. Казак не вытерпел и влепил ему. Свалившийся француз или англичанин вскакивает, бежит, кричит. И как всегда на центральных улицах есть много иностранных моряков, помощь организуется. Вот уже с двух сторон группы в 10-20 человек дерутся - настоящие кулачные драки. Француз и англичанин дует боксом, казак ломит стеной, летят французские и английские шапочки с красными помпонами в воздух и валяются по тротуару, мелькают в воздухе казачьи сапоги с подкованными каблуками. Намащивают тротуары шароварами с лампасами. Вот одному иностранцу-моряку, сбитому на тротуаре, любители-казаки пихают в морду давлёными помидорами, другому пихают его красный помпон. Один из них вырвался, бежит к обрыву и от испуга с многоэтажного каменистого обрыва даёт ручным Морзе знать, что их бьют, и потом бросается в море. Бьют колокольчики, играет тревога на военных суднах иностранцев. Вот уже шлюпки в воде с матросами гребут, пристают к берегу. Свалка колоссальная, тут уж бьются и ногами, и ремнями. Вдруг все две стены дравшихся врассыпную, так как комендантские войска по головке упорствующих в драке гладить не будут.
…
Административная медицинская служба становилась мне в тягость, тем более что она походила на полицейскую: смотри за гигиеной всех военных учреждений, пиши рапорты на комендантов этих учреждений, а они все старше меня чином…
Доктор пригласил меня на завтрак. Докторша - чванная, раскапустившаяся барыня, лечившая себя от всех ведомых и неведомых болезней пончиками с разными начинками и воздушными пирожными, после которых доктор прочищал свои зубы большой загнутой серебряной зубочисткой, мной никогда, нигде и даже до сего дня (1963 год) не виданной... Сказал, чтобы я как можно скорее представился здесь местному коменданту и предупредил, что он кокаинист.
…пошёл представляться коменданту. Это был есаул, донской казак… одурманенный наркотиком. Всех в Ак-Мечети насчёт добывания наркотика терроризировал и с места в карьер полез на меня, что я должен помочь ему в этом, и тогда он для меня чёрта за рога повалит у моих ног - это его типичные выражения. На всякие дела у меня были инструкции, часть которых, по разговору его я видел, он знал. Ну, в общем, опасный человек...
По воскресеньям ходили в церковь, и, когда прикладывались к кресту, поп с похмелья всегда на ухо говорил: «Жду сегодня на преферансик».
В один знойный день в море остановилась большая парусная лодка - рыбачья, куда меня вызвал комендант-есаул... Поехал...
Спустился в каюту... Спрашиваю, где больной... Когда я подошёл, то увидел лицо, знакомое мне; я не подал виду, что знаю его. Это был лейтенант... В общем, сразу же определил, с кем дело имею, то есть с нашей контрразведкой.
Тот, который меня встретил, говорит мне, не может ли тот при настоящем состоянии здоровья выполнить военную задачу. Больной впился в меня просящими глазами. Я взял пульс. Температура 37,2. Показал, как понял, их спрашивающему начальнику, мол, нет, выполнить какие-либо их задачи он не может. Тогда больной - к старшему: «Вот видишь, Костя (а Костя оказался капитаном), я же тебе говорил, что я не в состоянии». Тот отмахнулся и сказал: «А кто же тогда высадится?» В общем, при разговоре понял, что нужно было сбросить в Очакове контрразведчика...
Очередное задание: поехать в другую часть берега вакцинировать против холерной болезни...
Приехал… прошёл во двор. Тут я вижу - человек с цигаркой. Глянул на меня: «Здравствуйте, дорогой станичник». Я ему: «Здравствуйте, а где же вы живёте?» Он мне показывает на сарай, где провалившаяся крыша, а старики, женщины и дети валяются на подстилке из соломы прямо на навозе...
Спрашиваю, кто здесь старший. А вот он, сейчас придёт. Так и есть. Идёт тип с видом барышника... Ему очень хотелось шикануть, в каком он порядке держит имение. Показал домиков десять по три комнаты, все домики пустые. Потом повёл показывать хоромы помещика. Конечно, всё там в золоте и люстрах... Перед уходом я спросил, почему он держит донских беженцев в телятнике? - Помилуйте, так они же загрязнят там всё.
…
Поезд тихонько тронулся, и минуты через три прибыл на небольшую станцию... Вижу, по перрону ходят редкие военные, вернее, приближается группа… когда они подошли почти вплотную к вагону двери, где я стоял, вдруг появился этот прапорщик-солдат и, пальцем указывая на меня, скала: «Вот он»...
Полковник сразу же обрушился на меня: «Кто вы? Какой части?». Когда я ему ответил, кто я и что я, он мне: «Вы знаете, чем карается распространение паники? Читали об этом приказ барона Врангеля?» …я полковнику отвечаю, что знаю, и добавляю, что никакой паники я не разводил. «Как, - говорит, - это вы не разводили, а вот прапорщик пришёл и пожаловался на вас, что вы панику разводите». Я рассказал полковнику, как это было. Тогда полковник обращается к прапорщику-солдату: «Что Вы на это скажете». Тот в ответ: «Этот казачий офицер врёт: он наводил панику».
Тогда полковник говорит мне: «Кто может подтвердить ваши показания?» Я не успел собраться с мыслями, как сзади меня кто-то сказал: «Я». Полковник ему: «С кем имею честь говорить?»… «Сенатор такой-то»... Полковник проверил его бумаги, выслушал в его точной передачей наш с прапорщиком разговор и, не пожимая сенатору руки при прощании, повернулся к солдатам, стоящим сзади нас, и сказал: «Взять».
Вмиг солдаты окружили прапорщика, и все пошли обратно к ещё дымящейся сгоревшей станции. Я как был у двери вагона, так и остался, с утихающим беспокойством. Но ещё не полностью удостоверился, что всё это благополучно прошло, как по вагону пошёл слух, что кого-то повесили на станции. …подойдя на расстояние двух вагонов, убедился: повешенный был прапорщик-доносчик, ему даже и погон не сняли. А когда поезд медленно проходил мимо ещё дымившейся станции, он висел на крючке фонаря, привязанный бечёвкой. Да! Есть же такие люди, которые наживают себе блестящие погоны, чины, полоски, звёздочки… и чем? - смертью невинных людей...
Он, видимо, не одну невинную жертву свёл к праотцам. И от всего этого на душе и на сердце остался тяжёлый и горький осадок.
И зачем эта война, и к чему все эти войны, кому они нужны? Вот я, хотя и донской казак и за это время много видов видывал, но я люблю человечество, уничтожение себе подобных себе подобными нахожу недопустимым, бесчеловечным. Вот и тебе, мой сын Святослав, завещаю: будь человеком, никакой и нигде тебе войны не нужно. И на земле умные люди должны сделать так, чтобы войн никогда не было - ЭТО ЗЛО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.
/От себя: так зачем же вы, белые рыцари, благородно клеветавшие друг на друга, эту войну развязали?/
…
Часов в пять вечера (мы ещё стояли на улице) приходит ко мне казак, вестовой, которого мне дал есаул, и говорит: «Господин фельдшер, в городе, сказывают, спиртной завод разбили казаки, пьют что есть духу. Разрешите ведёрочко взять, а то они, как оглашенные черти, мою цебарку из парусины раздавят, а спиртику всегда надо». И какой русский человек не пьёт его?
У нас был казанок эмалированный с крышкой, в котором варились и кипятились медицинские принадлежности. «Ну, - говорю ему, - бери». Он и помчался. Но вот откуда ни возьмись есаул: «Где ваш вестовой?» Я ему говорю: «Пошёл спирт искать». - «Как, - говорит, - вы попускаете расхищать государственное добро?! Так за это я вас могу под суд и расстрелять». - Ну, думаю, попал как кур в ощип. Тогда я ему отвечаю, что он прав, но я ничего государственного не расхищаю, а спирт мне крайне нужен для моей медицинской деятельности. Но он ушёл с тем, что обещал отдать меня под суд. Тут прибежала его жена и давай меня успокаивать, что её муж просто погорячился.
Вот явился казак с пустым ведром, о чём я горько пожалел, что «вот и умереть-то придётся не выпивши»... Казак рассказал, что шла чуть ли не битва на заводе за спирт. Напившихся пьяных топчут, есть уже затоптанные мёртвые, а также и те, которые, напившись, утонули...
Слышу шум... Вижу, громят магазины, и через разбитые окна выбрасывается мануфактура и всё такое, а также волнами вваливается и вываливается толпа солдат с охапкой мануфактуры. Тут подбегает шелудивенький какой-то генералишка и с ним один офицер, револьверы в руках, с криком: «Что же вы смотрите, господа офицеры, становитесь рядом, не выпускайте никого, арестовывайте каждого с мануфактурой». Волей-неволей пришлось стать в ряд и задерживать грабящих. Генералишка послал своего офицеришку адъютанта за помощью. Арестованных набралось человек 200, между ними были и офицеры. Один из этих офицеров (не казак) подошёл и смеётся, говорит: «Мне можно в ряд». Я посмотрел, по бокам все улыбаются; он встал в ряд. Потом другой. А он тихонько спиной в гущу обступавшей нас массы военных… Ну, в общем, из 200 только и осталось несчастных пять человек солдат, которых этот шелудивый генералишка с его комендантской частью для примера и расстрелял.
По приходе моём к своей тачанке мой казак вестовой говорит мне, что он спрятал в тачанке под сено большой кусок полотна. И ввиду того, что у меня уже с есаулом была стычка приблизительно на этой почве, я сказал казаку, пусть он спрячет к кому-либо, а по выезде из Мелитополя себе возьмёт это, что он и сделал.
Дали приказ быть готовым к отъезду и чтобы все были на местах. Вдруг появляется этот шелудивенький генералишка, что-то кричит на всю улицу, и вот командиры с 3-4-мя офицерами начинают шарить по всем повозкам. Конечно, почти что всюду находят, но кто виноват? Всех пулемётчиков, а вернее, пулемётную команду, не расстреляешь.
…дотащились до Новороссийска… пошли на набережную.
Там творилось что-то неописуемое! Прямо на улице стоя, голые офицеры переодевались в где-то раздобытые штатские одеяния или казаки - во всё новенькое с разгромлённого поезда-состава с английским обмундированием. Раздавали пачками желающим деньги «колокольчики» - так назывались обесценившиеся купюры, выпущенные Добровольческой белой армией... У каждой пристани-посадки на иностранные пароходы грузились «цветные» войска, то есть дроздовские, корниловские, марковские, алексеевские и другие полки. Они имели форму цветную: полуфуражки - красного с чёрным или синего с жёлтым цветов, штаны - чёрные с нашитым сверху цветным лоскутом. Выглядели они в такой форме, как тропические ярко раскрашенные попугаи, и от этого-то и пошло их название-прозвище «цветные». Каждая сотня таких «цветных» войск строго проверенной численности, выдвинув пулемёты поротно, как разъярённые звери, в любой момент были готовы перебить роту, которая решилась бы вне очереди попытаться погрузиться: таков был страх перед красным нашествием.
[Читать далее]На моём пароходе посередине стояли также два пулемёта, а за ними - залёгшие пулемётчики, готовые открыть стрельбу по первому нарушившему дисциплину-порядок. Каким образом, не могу понять, появился на мосту к пароходу донской казачий офицер в чине есаула. Ему навстречу бежит марковец-офицер, кричит, что тот не имеет права на погрузку на этот пароход, грозит револьвером. У казачьего офицера на груди два офицерских Георгиевских креста. Этот же поручик-марковец - химический офицер. Так называли всех некадровых офицеров, то есть выпущенных во время революции: в это время трудно было найти серебряный офицерский погон с серебряными звёздочками, поэтому на защитном погоне химическим карандашом проводилась полоска и делались звёздочки - вот откуда пошло их название «химических офицеров». Недолго думая, он двинул дулом револьвера в грудь казака. Казачий офицер не успел схватиться за кобуру своего револьвера и был сбит револьверной пулей поручика («химического» офицера). Падая, казачий герой-есаул успел крикнуть: «Сволочь!» Подоспевшие с парохода марковские офицеры сбили ногами с моста в море казачьего есаула со словами: «Катись, «демократ»!..
Вот один иностранный пароход, нагрузившись до отказу деникинскими войсками, отчаливает. Та гуща людей, которая плотно стояла, упёршись в борт парохода, надавливаемая сзади, сыплется в море, как камни. Кричат, барахтаются, тонут. Никто на них не обращает внимания, и через несколько минут кое-где кое-кто плавает и исчезает. Всё покрывается морской волной, морской гладью. Но есть ещё те, которые не потеряли веру в человеческую помощь, в особенности калмыки. Он себе надул мокрые подштанники воздухом или схватил доску и прыгает в море, плывёт, имея надежду, что сжалившиеся иностранцы с их пароходов подберут его. Были такие счастливчики, которых подбирали, но это единицы.
Насмотревшись на все эти зрелища, пошли обратно в город. Слышали, что назавтра прибудет много иностранных пароходов и что заберут все донские полки. Приходим в офицерское общежитие... Шляются пьяные офицеры. Ругань, сквернословие, пищевые отбросы, винная вонь…
Не успели мы погрузиться, как к дредноуту подошёл небольшой русский военный пароход. Тут тебе сразу англичане сделали немедленный парад в нашу честь и английских моряков. По сходням поднялся генерал Врангель, длинномордый, бледный лицом, в кубанке, а кубанская черкеска шла ему, как корове - поповская риза. Он приехал справиться, полностью ли погрузился Донской казачий полк. В это время к нему подошёл глубокий старик-атаманец, то есть казак, когда-то служивший в Донском атаманском казачьем полку, стал на колени с грамотой на голове и во всеуслышание просил помиловать его заблудшего сына. Генерал Врангель сказал, что вина сына тяжёлая, что простить он ему не может и что сын его будет расстрелян. Старый огромный казак рухнул на палубу. Генерал Врангель, откозырявши англичанам, уплыл этим же пароходом. Потом я узнал, что сын этого казака, служивший в Донском атаманском казачьем полку, под впечатлением отступления и так бесславно кончившейся борьбы с красными призывал однополчан захватить, связать всех казачьих офицеров атаманского полка… и передать красным. Он был окружён офицерским и казачьим сходом и разоружён. Но казак успел рубануть шашкой одного из них - вот ведь и его вина теперь в чём. Теперь этот казак-атаманец находился на одном из судов-пароходов, на котором наказанных убивали-расстреливали. Но Врангель-то, Врангель - эта сволочь - сам во всём в первую голову виноват: не он ли повесил кубанского казака, члена рады, за то, что тот был в партии демократов, а когда его вешали, то Дорошенко сказал, что «коротка верёвочка та всю Кубань стягне». Так и случилось. Узнав об этом, кубанские казаки бросили фронт, повернули своих коней по домам, открывши на большом пространстве фронт, куда полилась красная лавина, захлестнувшая нас, как огромной морской волной, отчего мы не смогли оправиться и вот так плачевно докатились до Новороссийска.
…
…встретил нашего фельдшера-выпускника тремя годами старше меня. Он был большой задавала, а ещё больший - его дядя, которого он устроил своим денщиком.
…
…ходили осматривать крепостные стены обороны Севастополя. Обидно и жалко было смотреть на длинные дула крепостных орудий, взорванные и погнутые англичанами, которые в сумятицу вошли в Севастополь и под видом того, чтобы большевики не стреляли по ним, всё это взорвали, испортили, потопили в бухте 15-20 наших подводных лодок.
…катим по пути в Евпаторию, а этим временем вспоминаем хорошо проведённые эти десять дней в Севастополе, а также стычки казаков с нашими добродетелями англичанами и французами.
Конечно, на десять французских франков французский моряк получал сто, если не тысячу, обесцененных рублей-«колокольчиков». Ясно, что любой французский или английский моряк был со своими деньгами-валютой богаче не только казака и солдата, но даже любого строевого офицера. И в заключение эти правительства поставляли нашей Белой армии, конечно, в заём, разную старую рухлядь первой мировой войны 1914-1917 годов и, конечно, НЕБЕСПЛАТНО. И вот эти воины-коммерсанты с их наглой колониальной манерой бесцеремонно подходят, скажем, купить помидоры. Казак хочет купить десяток помидоров. В это время подходит француз и от нечего делать, лишь бы поиздеваться, показать свою наглость предлагает сразу же двойную цену. Ясно, что торговец продаёт ему столько, сколько этот англичанин или француз хочет. У торговки штук 30-40 помидоров. Он закупает их, тут же высыпает помидоры на мостовую и, злорадно что-то лепеча на своём языке, топчет их. Ясно, провокация. Казак не вытерпел и влепил ему. Свалившийся француз или англичанин вскакивает, бежит, кричит. И как всегда на центральных улицах есть много иностранных моряков, помощь организуется. Вот уже с двух сторон группы в 10-20 человек дерутся - настоящие кулачные драки. Француз и англичанин дует боксом, казак ломит стеной, летят французские и английские шапочки с красными помпонами в воздух и валяются по тротуару, мелькают в воздухе казачьи сапоги с подкованными каблуками. Намащивают тротуары шароварами с лампасами. Вот одному иностранцу-моряку, сбитому на тротуаре, любители-казаки пихают в морду давлёными помидорами, другому пихают его красный помпон. Один из них вырвался, бежит к обрыву и от испуга с многоэтажного каменистого обрыва даёт ручным Морзе знать, что их бьют, и потом бросается в море. Бьют колокольчики, играет тревога на военных суднах иностранцев. Вот уже шлюпки в воде с матросами гребут, пристают к берегу. Свалка колоссальная, тут уж бьются и ногами, и ремнями. Вдруг все две стены дравшихся врассыпную, так как комендантские войска по головке упорствующих в драке гладить не будут.
…
Административная медицинская служба становилась мне в тягость, тем более что она походила на полицейскую: смотри за гигиеной всех военных учреждений, пиши рапорты на комендантов этих учреждений, а они все старше меня чином…
Доктор пригласил меня на завтрак. Докторша - чванная, раскапустившаяся барыня, лечившая себя от всех ведомых и неведомых болезней пончиками с разными начинками и воздушными пирожными, после которых доктор прочищал свои зубы большой загнутой серебряной зубочисткой, мной никогда, нигде и даже до сего дня (1963 год) не виданной... Сказал, чтобы я как можно скорее представился здесь местному коменданту и предупредил, что он кокаинист.
…пошёл представляться коменданту. Это был есаул, донской казак… одурманенный наркотиком. Всех в Ак-Мечети насчёт добывания наркотика терроризировал и с места в карьер полез на меня, что я должен помочь ему в этом, и тогда он для меня чёрта за рога повалит у моих ног - это его типичные выражения. На всякие дела у меня были инструкции, часть которых, по разговору его я видел, он знал. Ну, в общем, опасный человек...
По воскресеньям ходили в церковь, и, когда прикладывались к кресту, поп с похмелья всегда на ухо говорил: «Жду сегодня на преферансик».
В один знойный день в море остановилась большая парусная лодка - рыбачья, куда меня вызвал комендант-есаул... Поехал...
Спустился в каюту... Спрашиваю, где больной... Когда я подошёл, то увидел лицо, знакомое мне; я не подал виду, что знаю его. Это был лейтенант... В общем, сразу же определил, с кем дело имею, то есть с нашей контрразведкой.
Тот, который меня встретил, говорит мне, не может ли тот при настоящем состоянии здоровья выполнить военную задачу. Больной впился в меня просящими глазами. Я взял пульс. Температура 37,2. Показал, как понял, их спрашивающему начальнику, мол, нет, выполнить какие-либо их задачи он не может. Тогда больной - к старшему: «Вот видишь, Костя (а Костя оказался капитаном), я же тебе говорил, что я не в состоянии». Тот отмахнулся и сказал: «А кто же тогда высадится?» В общем, при разговоре понял, что нужно было сбросить в Очакове контрразведчика...
Очередное задание: поехать в другую часть берега вакцинировать против холерной болезни...
Приехал… прошёл во двор. Тут я вижу - человек с цигаркой. Глянул на меня: «Здравствуйте, дорогой станичник». Я ему: «Здравствуйте, а где же вы живёте?» Он мне показывает на сарай, где провалившаяся крыша, а старики, женщины и дети валяются на подстилке из соломы прямо на навозе...
Спрашиваю, кто здесь старший. А вот он, сейчас придёт. Так и есть. Идёт тип с видом барышника... Ему очень хотелось шикануть, в каком он порядке держит имение. Показал домиков десять по три комнаты, все домики пустые. Потом повёл показывать хоромы помещика. Конечно, всё там в золоте и люстрах... Перед уходом я спросил, почему он держит донских беженцев в телятнике? - Помилуйте, так они же загрязнят там всё.
…
Поезд тихонько тронулся, и минуты через три прибыл на небольшую станцию... Вижу, по перрону ходят редкие военные, вернее, приближается группа… когда они подошли почти вплотную к вагону двери, где я стоял, вдруг появился этот прапорщик-солдат и, пальцем указывая на меня, скала: «Вот он»...
Полковник сразу же обрушился на меня: «Кто вы? Какой части?». Когда я ему ответил, кто я и что я, он мне: «Вы знаете, чем карается распространение паники? Читали об этом приказ барона Врангеля?» …я полковнику отвечаю, что знаю, и добавляю, что никакой паники я не разводил. «Как, - говорит, - это вы не разводили, а вот прапорщик пришёл и пожаловался на вас, что вы панику разводите». Я рассказал полковнику, как это было. Тогда полковник обращается к прапорщику-солдату: «Что Вы на это скажете». Тот в ответ: «Этот казачий офицер врёт: он наводил панику».
Тогда полковник говорит мне: «Кто может подтвердить ваши показания?» Я не успел собраться с мыслями, как сзади меня кто-то сказал: «Я». Полковник ему: «С кем имею честь говорить?»… «Сенатор такой-то»... Полковник проверил его бумаги, выслушал в его точной передачей наш с прапорщиком разговор и, не пожимая сенатору руки при прощании, повернулся к солдатам, стоящим сзади нас, и сказал: «Взять».
Вмиг солдаты окружили прапорщика, и все пошли обратно к ещё дымящейся сгоревшей станции. Я как был у двери вагона, так и остался, с утихающим беспокойством. Но ещё не полностью удостоверился, что всё это благополучно прошло, как по вагону пошёл слух, что кого-то повесили на станции. …подойдя на расстояние двух вагонов, убедился: повешенный был прапорщик-доносчик, ему даже и погон не сняли. А когда поезд медленно проходил мимо ещё дымившейся станции, он висел на крючке фонаря, привязанный бечёвкой. Да! Есть же такие люди, которые наживают себе блестящие погоны, чины, полоски, звёздочки… и чем? - смертью невинных людей...
Он, видимо, не одну невинную жертву свёл к праотцам. И от всего этого на душе и на сердце остался тяжёлый и горький осадок.
И зачем эта война, и к чему все эти войны, кому они нужны? Вот я, хотя и донской казак и за это время много видов видывал, но я люблю человечество, уничтожение себе подобных себе подобными нахожу недопустимым, бесчеловечным. Вот и тебе, мой сын Святослав, завещаю: будь человеком, никакой и нигде тебе войны не нужно. И на земле умные люди должны сделать так, чтобы войн никогда не было - ЭТО ЗЛО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.
/От себя: так зачем же вы, белые рыцари, благородно клеветавшие друг на друга, эту войну развязали?/
…
Часов в пять вечера (мы ещё стояли на улице) приходит ко мне казак, вестовой, которого мне дал есаул, и говорит: «Господин фельдшер, в городе, сказывают, спиртной завод разбили казаки, пьют что есть духу. Разрешите ведёрочко взять, а то они, как оглашенные черти, мою цебарку из парусины раздавят, а спиртику всегда надо». И какой русский человек не пьёт его?
У нас был казанок эмалированный с крышкой, в котором варились и кипятились медицинские принадлежности. «Ну, - говорю ему, - бери». Он и помчался. Но вот откуда ни возьмись есаул: «Где ваш вестовой?» Я ему говорю: «Пошёл спирт искать». - «Как, - говорит, - вы попускаете расхищать государственное добро?! Так за это я вас могу под суд и расстрелять». - Ну, думаю, попал как кур в ощип. Тогда я ему отвечаю, что он прав, но я ничего государственного не расхищаю, а спирт мне крайне нужен для моей медицинской деятельности. Но он ушёл с тем, что обещал отдать меня под суд. Тут прибежала его жена и давай меня успокаивать, что её муж просто погорячился.
Вот явился казак с пустым ведром, о чём я горько пожалел, что «вот и умереть-то придётся не выпивши»... Казак рассказал, что шла чуть ли не битва на заводе за спирт. Напившихся пьяных топчут, есть уже затоптанные мёртвые, а также и те, которые, напившись, утонули...
Слышу шум... Вижу, громят магазины, и через разбитые окна выбрасывается мануфактура и всё такое, а также волнами вваливается и вываливается толпа солдат с охапкой мануфактуры. Тут подбегает шелудивенький какой-то генералишка и с ним один офицер, револьверы в руках, с криком: «Что же вы смотрите, господа офицеры, становитесь рядом, не выпускайте никого, арестовывайте каждого с мануфактурой». Волей-неволей пришлось стать в ряд и задерживать грабящих. Генералишка послал своего офицеришку адъютанта за помощью. Арестованных набралось человек 200, между ними были и офицеры. Один из этих офицеров (не казак) подошёл и смеётся, говорит: «Мне можно в ряд». Я посмотрел, по бокам все улыбаются; он встал в ряд. Потом другой. А он тихонько спиной в гущу обступавшей нас массы военных… Ну, в общем, из 200 только и осталось несчастных пять человек солдат, которых этот шелудивый генералишка с его комендантской частью для примера и расстрелял.
По приходе моём к своей тачанке мой казак вестовой говорит мне, что он спрятал в тачанке под сено большой кусок полотна. И ввиду того, что у меня уже с есаулом была стычка приблизительно на этой почве, я сказал казаку, пусть он спрячет к кому-либо, а по выезде из Мелитополя себе возьмёт это, что он и сделал.
Дали приказ быть готовым к отъезду и чтобы все были на местах. Вдруг появляется этот шелудивенький генералишка, что-то кричит на всю улицу, и вот командиры с 3-4-мя офицерами начинают шарить по всем повозкам. Конечно, почти что всюду находят, но кто виноват? Всех пулемётчиков, а вернее, пулемётную команду, не расстреляешь.