Михаил Виенко о Гражданской войне в Кустанайском округе
Из книги Михаила Аввакумовича Виенко «Кустанайский отряд».
Кустанай…
Подавляющее большинство деревенского населения можно было отнести к среднезажиточному крестьянству; большой процент составляли типичные кулаки, бедняков же в уезде было немного.
Что же касается самого города, то тут преобладала мелкая буржуазия (ремесленники и т. п.). Правда, были здесь и рабочие (на мельнице, на кожевенном заводе), но это не был настоящий индустриальный пролетариат... Кустанайский рабочий был крепко связан с деревней; но своему образу жизни он был типичным «хозяйственным мужичком» и обывателем. Почти каждый имел свою лошадь, корову, домик.
[Читать далее]Разумеется, что идеи пролетарской революции не находили здесь особенно благоприятной почвы. Поэтому-то вскоре после Октября здесь не возникло даже самой маленькой большевистской ячейки; не было профсоюзной рабочей организации, на которую можно было бы опереться. Зато в Кустанае крепко засели соглашательские партии и особенно эсеры, опиравшиеся на большинство местного крестьянства...
Только после Октябрьской революции в Кустанай пришла из Троицка рабочая дружина, которая впервые здесь создала некоторое подобие советской власти. Именно «подобие», потому что во главе местного совета стояли представители всех соглашательских партий, а местные народные комиссары в большинстве были из махровых кулаков...
Во время и особенно после империалистической войны здесь начался быстрый процесс классового расслоения. Мелкое крестьянство, отдавшее своих лучших работников в армию, быстро разорялось, доходя до полного обнищания. С другой стороны, кулаки, пользуясь этим, затягивали петлю на шее бедняков, по дешевке скупая рабочую силу разоренных крестьян...
Сплошь и рядом, возвратись на родину, демобилизованный солдат, заставший хозяйство вконец разоренным, видел перед собой два пути: один - в батраки к богатому «земляку», другой - к нам, в Красную гвардию...
Почему большинство крестьян Кустанайского округа не встало на защиту советов в мае - июне 1918 года во время выступления чехословаков и русских белогвардейцев?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо хотя бы немного коснуться экономики Кустанайского округа к этому времени...
Земледелие велось варварским способом. Распахивались лучшие земли, снимались 2-4 урожая, и кулак переходил на другой участок. Обилие земли, отсутствие помещиков, высокая урожайность… наличие лугов - все это, точно магнит, притягивало в Кустанайский округ тысячи переселенцев.
Но если некоторые переселенцы, прибывшие в округ до войны и ранее, успели разбогатеть и стать кулаками, то прибывшие во время войны не успели даже обзавестись хозяйством и остались бедняками.
К моменту восстания чехословаков положение в округе было таково: основной состав крестьян - середняки, причем большой процент их рос и креп в сторону кулаков. На стороне же Красной гвардии были переселенцы-бедняки, ютившиеся в землянках...
Когда белогвардейцы приблизились к Кустанаю, то оставшиеся хозяйничать эсеры и меньшевики отправили навстречу им делегацию. Делегация прибыла к Колчаку и стала заверять его в своих дружеских чувствах и мирных настроениях, прося «пожаловать и помочь водворению порядка в Кустанае».
Разумеется, просьба была удовлетворена, и в Кустанай было прислано человек 60 чехословаков и 2-3 эскадрона белоказаков. Белые энергично принялись «наводить порядок». Но надо сказать, что господам эсерам и меньшевикам от этого не поздоровилось.
Тотчас же приходе белых в газете появилось обшение новой власти о том, что все бывшие ответственные работники и руководители, которые добровольно явятся с повинной, будут прощены и не подвергнуты никаким наказаниям.
Почти все наркомы и исполкомовцы, сломя голову, бросились «на исповедь». Они униженно являлись в белый штаб, сдавали все документы и из кожи вон лезли, чтобы доказать контрреволюционерам, что они «славные, безобидные ребята», что они ни при чем и ничего общего с большевиками иметь не хотят. Один из первых таких предателей был Перцов, который, желая выхлопотать прощение, сдал им 200 тысяч рублей казенных денег и ряд важных военных документов, за что получил от белых «награду»: по дороге в тюрьму был расстрелян.
…кроме ряда злостных предателей, на эту удочку белогвардейцев поддались многие, наивно верившие, что добровольная явка спасет их жизнь. Однако большинству пришлось горько раскаиваться в своем малодушии и легковерии. Одного только факта «службы у красных» было достаточно, чтобы человека прочно засадить в тюрьму, несмотря на то, что он, поверив обещанию, добровольно явился.
Много было случаев, когда эсеры или меньшевики, переходившие на сторону белых, в конце концов были расстреляны их новыми хозяевами.
Нередки были такие случаи, когда местное кулачье или ренегаты из наших рядов выдавали белым отдельных товарищей. Так был выдан один из наших крупных работников, фамилию которого я забыл (помню, что он был казак). С ним белые не поцеремонились и расстреляли его по дороге в тюрьму. Такая же участь постигла матроса Балтийского флота Панова, старого члена партии, которого выдали кулаки. Помню еще одного офицера Агельвея, который был в наших рядах и настаивал на организованном отступлении от Кустаная. Но его не послушали, и он остался, решив умереть на своем посту. Белые расстреляли его. При отступлении от Троицка целый ряд наших крупных работников… попали в руки к белым. Все они погибли.
…после нашего поражения одна часть крестьянства, то есть кулацко-зажиточные слои, стала помогать белым, вылавливая и выдавая скрывавшихся беглецов-красноармейцев. Зато среди бедноты и части середнячества замечается сочувствие к нам и враждебность к белым.
...я был предан кулаками в руки карательного отряда.
Арестовали меня и сестру. При аресте избили меня зверски, буквально до полусмерти. Всех подробностей ареста сейчас не помню. Я тогда находился почти в бессознательном состоянии. Вспоминаю только пьяного офицера, бешено оравшего: «Р-руби его!» Помню, как хорунжий ударил меня прикладом, и дальше я потерял сознание.
После мне рассказывали, что меня поили водой, затем били, потом снова приводили в чувство и тогда опять начинали избивать.
Эта пытка, кажется, продолжалась довольно долго. Очнувшись, я увидел, что закован в цепи.
После моего ареста крестьяне стали собираться обсуждать, как бы меня выручить...
Начальник карательного отряда хорунжий Попов прямо сказал: «… Если дадите 30 тысяч выкупа - отпущу»...
Меня увезли в Боровое и грозили смертной казнью... Теперь казаки уже не удовлетворялись той цифрой выкупа, которую они сами запросили...
За время моего заключения в Боровом ко мне приходило не менее трехсот человек «на свиданье». Большинство из них были крестьяне, сочувствовавшие нам...
Правда, приходили ко мне и враги: всякие разодетые дамы - жены местных властей, которые хотели полюбоваться пойманным большевиком. Таких посетителей обычно приводил в камеру сам хорунжий. Он демонстрировал меня, как тигра, сидящего в клетке зоопарка.
- Полюбуйтесь, - говорил хорунжий хвастливо, - вот он, крупный зверь, которого я поймал, - и он пинком заставлял меня повернуться к ним лицом...
Наконец, в моем положении наступила перемена. В тюрьму явилась комиссия для осмотра заключенных. В состав этой комиссии входили: представитель от чехословацкого командования, один офицер в пышной польской форме, видимо, из польского легиона, начальник гарнизона… и представитель местной власти. Войдя в мою камеру, даже эти махровые палачи не могли не поразиться: очевидно, картина, которую они здесь застали, произвела на них некоторое впечатление.
Я был зверски избит, кровь сочилась из разбитой головы и из ран на теле; от крови рубашка на мне вся ссохлась и даже кое-где потрескалась. Все тело было в незаживших рубцах и кровоподтеках. Под ногтями всюду была синева. Кроме того, у меня началось сильное кровохарканье. …несмотря на такое тяжелее состояние, за две недели пребывания в тюрьме я ни разу не получил медицинской помощи...
Комиссия, главным образом, обратила внимание на то, что я был закован. Эти господа пытались еще играть в демократизм и делали вид, что их возмущают «грубые приемы» старых царских застенков. Разумеется, это была только внешняя, показная сторона, так сказать, красивый жест. В действительности же каждый из них великолепно знал о тех преследованиях, зверских убийствах, порках, посредством которых белые расправлялись тогда с рабочими и крестьянами, каждый из них не раз сам давал распоряжения о расстрелах и экзекуциях. Но тогда господа белогвардейцы хотели изображать правосудие.
…комиссия отдала распоряжение о том, чтобы меня расковали и перевели в общую камеру. Здесь нужно подчеркнуть, что никто из них, в том числе и сам начальник тюрьмы, не знал о том, что я и есть Виенко, организатор кустанайского партизанского отряда. Все, кто меня раньше знал, считали меня убитым... По счастливой случайности меня за все время моего пребывания в одиночке ни разу не допрашивали. Я был настолько измучен, что наверняка на первом же допросе выдал бы себя.
…когда меня привели в тюрьму, то через канцелярию я не проходил и меня нигде не регистрировали. Таким образом, фамилии моей никто из тюремной администрации не знал... Так сидел я месяц... два... три... И меня ни разу не допрашивали... Меня перевели из одиночки в общую камеру, но расковать так и не расковали, и я продолжал томиться в кандалах...
Вскоре... на допрос был вызван Таран, бывший председатель нашего кустанайского исполкома. Таран выдал меня и Селезнева с головой...
Возможно, разумеется, что допрос производился в такой обстановке, которая могла повлиять на Тарана; возможно, что он был доведен до отчаяния... Едва только он возвратился, как Селезнева вызвали в коридор. Офицер из следственной комиссии со всего размаха ударил его по лицу и затем пинком в грудь швырнул его в одиночную камеру. Затем вызвали меня, и повторилось то же самое...
Отправить на суд нас так и не удалось. Крестьянское восстание… выбило белых из Кустаная...
Как же случилось, что крестьянство, помогавшее белым прийти к власти, потом выступило уже против белых?
В начале ноября 1918 года воцарился верховный правитель Сибири Колчак. Что он мог дать крестьянству?
Единственно, что мог сделать Колчак, это насадить на шею крестьян помещиков, которых много скопилось в Сибири. Ясно, что помещик не прельщал даже кулаков, ибо они сама метили в помещики.
Но если Колчак не мог ничего дать крестьянам, то брать с чих колчаковцы стали весьма ретиво.
На крестьян легла вся тяжесть содержания колчакого воинства, причем страдало, главным образом, среднее крестьянство, ибо кулачество обслуживало одиночек офицеров.
Если мы, большевики, брали у крестьян хлеб, то мы давали взамен мануфактуру и деньги, мы разъясняли, почему берем хлеб. Колчаковцы же поступали просто; реквизировали хлеб и продовольствие, но ни копейки не платили. Если мы, большевики, соблюдая классовый принцип, брали хлеб у богатеев, кулаков, то белые, оставляя в покое кулаков, брали хлеб у середняков и бедняков, разоряя абсолютное большинство крестьянства.
Вслед за реквизицией хлеба для армии колчаковцы начали отбирать у крестьян холст, одежду, брички, седла, военное обмундирование и лошадей. …империалисты Англии, Франции и других стран на короткое время сократили присылку белым снаряжения, и колчаковцы усердно пополняли недостатки в продовольствии и обмундировании за счет крестьян.
Уже в январе сибирское крестьянство были основательно обобрано колчаковцами, но и потом, когда империалисты стали вновь посылать Колчаку все необходимимое, «храброе белое воинство» продолжало грабить крестьян.
Царствование Колчака превратилось для крестьян в кровавый ужас: никто не был уверен в завтрашнем дне. Приезд на село какой-либо белой части вызывал у крестьян страх: предстояли грабеж, порка, расстрел.
Сибирь наводнилась атаманами. Бездарный прапорщик делался полковником. Полковник Сахаров, прозванный «белоголовым», сделался генералом, а затем и министром Колчака. Полковник Дутов, известность которого заключалась в лихой рубке пленных, делается генералом атаманом. Кокаинист Анненков также превратился в генерала и атамана. Вся эта бездарь «работала» в тылу, причем на долю кустанайцев выпал жребий терпеть гнет самых отчаянных головорезов уголовного типа: Дутова, Анненкова, Сахарова.
Если в тылу белые легко расправлялись с беззащитными крестьянами, грабя их имущество, насилуя женщин и устраивая погромы, то на фронте «храброе белое воинство» не проявляло особых доблестей. Красные войска, будучи малочисленнее противника, все же теснили колчаковцев.
Для усиления фронта Колчак в феврале решил произвести мобилизацию нескольких возрастов. Мобилизация была объявлена, но на призывные пункты пошли только кулаки, да и то не все. Середняки, беднота и особенно бывшие фронтовики остались дома. Войны они не хотели. Перед большинством крестьянства стал вопрос: за что и против кого воевать?
За родину, за Россию, которая защищается империалистами - чехами, англичанами и французами, «патриотизм» которых сказывается лишь в отправке на родину награбленного русского добра?
За Колчака, который вводит старые порядки, войска которого грабят крестьян?
Воевать, но против кого? Против рабочих и таких жe крестьян, как и они?
Воевать против рабочих потому, что они прогнали генералов, помещиков и фабрикантов? Но ведь крестьяне Кустаная теперь страдали именно от генералов и капиталистов.
И большинства кустанайскнх крестьян решило, что они не пойдут на войну против рабочих и крестьян, и они стали дезертирами.
Дальнейшее не требует объяснений: белые стали посылать в деревни карательные отряды для ареста дезертиров и доставки их на призывные пункты. Зверства этих отрядов общеизвестны, они переполнили чашу терпения крестьян, и тогда началось знаменитое кустанайское антиколчаковское восстание...
Восстание разрослось очень быстро, и положение в тылу белых стало настолько серьезным, что адмирал Колчак лично распорядился снять с фронта лучшие белые части и под командой генерала Сахарова… направить их под Кустанай на усмирение восстания...
Два восстания были подавлены карательными экспедициями, причем «каратели» не забыли пополнить свой обоз как лошадьми, так и повозками и иным имуществом, взятым из домов «караемых». Рассказывали, что даже сжигались такие деревни, из которых добровольцы ушли в Красную армию...
Снятие с фронта белых частей и оттяжка посылки на фронт подкреплений помешали Колчаку развернуть боевые операции, а следовательно, усилили фронт красных. …кустанайское восстание было первым массовым восстанием в Сибири, открывшим эпоху непрерывной борьбы красных партизан с колчаковщиной.
… в этом восстании принимали участие даже женщины.
Привожу приказ по Кустанайскому округу, который был объявлен после «усмирения» восстания.
«…предупреждаю, что виновные в распространении заведомо ложных и панических слухов, как отступники и сторонники большевистских банд, без суда и следствия будут расстреливаться и публично повешены...
…в восстании большевистских банд в городе Кустанае и поселках его уезда принимали фактическое участие не только мужчины, но и женщины…
Считаю совершенно неприменимым и слишком почетным расстрел и повешение такого рода преступниц, а посему предупреждаю, что в отношении означенных лиц будут применяться мною исключительно розги, вплоть до засечения виновных. Более чем уверен, что это домашнее средство произведет надлежащее воздействие на эту слабоумную среду, которая по праву назначения исключительно займется горшками, кухней и воспитанием детей будущего, более лучшего поколения, а не политикой, абсолютно чуждой ее пониманию...»
…мы заняли одну маленькую железнодорожную станцию... как раз в этот момент передавалась телеграмма… адресованная белому штабу на фронт... Привожу по памяти ее содержание:
«…Красная банда… разоружена. Бандиты арестованы... Главари банды: Таран, Иноземцев - расстреляны»...
В километрах 8 или 10 от города наша разведка наткнулась на два трупа Трупы, по-видимому, были брошены в небольшое озеро, но так как с наступлением жары озеро пересохло, они оказались лежащими прямо на песке. Лица их были обезображены; только благодаря известной нам примете (отсутствие пальца на левой руке) мы смогли опознать в одном из мертвецов т. Тарана. Другой, следовательно, был т. Иноземцев.
Кустанай…
Подавляющее большинство деревенского населения можно было отнести к среднезажиточному крестьянству; большой процент составляли типичные кулаки, бедняков же в уезде было немного.
Что же касается самого города, то тут преобладала мелкая буржуазия (ремесленники и т. п.). Правда, были здесь и рабочие (на мельнице, на кожевенном заводе), но это не был настоящий индустриальный пролетариат... Кустанайский рабочий был крепко связан с деревней; но своему образу жизни он был типичным «хозяйственным мужичком» и обывателем. Почти каждый имел свою лошадь, корову, домик.
[Читать далее]Разумеется, что идеи пролетарской революции не находили здесь особенно благоприятной почвы. Поэтому-то вскоре после Октября здесь не возникло даже самой маленькой большевистской ячейки; не было профсоюзной рабочей организации, на которую можно было бы опереться. Зато в Кустанае крепко засели соглашательские партии и особенно эсеры, опиравшиеся на большинство местного крестьянства...
Только после Октябрьской революции в Кустанай пришла из Троицка рабочая дружина, которая впервые здесь создала некоторое подобие советской власти. Именно «подобие», потому что во главе местного совета стояли представители всех соглашательских партий, а местные народные комиссары в большинстве были из махровых кулаков...
Во время и особенно после империалистической войны здесь начался быстрый процесс классового расслоения. Мелкое крестьянство, отдавшее своих лучших работников в армию, быстро разорялось, доходя до полного обнищания. С другой стороны, кулаки, пользуясь этим, затягивали петлю на шее бедняков, по дешевке скупая рабочую силу разоренных крестьян...
Сплошь и рядом, возвратись на родину, демобилизованный солдат, заставший хозяйство вконец разоренным, видел перед собой два пути: один - в батраки к богатому «земляку», другой - к нам, в Красную гвардию...
Почему большинство крестьян Кустанайского округа не встало на защиту советов в мае - июне 1918 года во время выступления чехословаков и русских белогвардейцев?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо хотя бы немного коснуться экономики Кустанайского округа к этому времени...
Земледелие велось варварским способом. Распахивались лучшие земли, снимались 2-4 урожая, и кулак переходил на другой участок. Обилие земли, отсутствие помещиков, высокая урожайность… наличие лугов - все это, точно магнит, притягивало в Кустанайский округ тысячи переселенцев.
Но если некоторые переселенцы, прибывшие в округ до войны и ранее, успели разбогатеть и стать кулаками, то прибывшие во время войны не успели даже обзавестись хозяйством и остались бедняками.
К моменту восстания чехословаков положение в округе было таково: основной состав крестьян - середняки, причем большой процент их рос и креп в сторону кулаков. На стороне же Красной гвардии были переселенцы-бедняки, ютившиеся в землянках...
Когда белогвардейцы приблизились к Кустанаю, то оставшиеся хозяйничать эсеры и меньшевики отправили навстречу им делегацию. Делегация прибыла к Колчаку и стала заверять его в своих дружеских чувствах и мирных настроениях, прося «пожаловать и помочь водворению порядка в Кустанае».
Разумеется, просьба была удовлетворена, и в Кустанай было прислано человек 60 чехословаков и 2-3 эскадрона белоказаков. Белые энергично принялись «наводить порядок». Но надо сказать, что господам эсерам и меньшевикам от этого не поздоровилось.
Тотчас же приходе белых в газете появилось обшение новой власти о том, что все бывшие ответственные работники и руководители, которые добровольно явятся с повинной, будут прощены и не подвергнуты никаким наказаниям.
Почти все наркомы и исполкомовцы, сломя голову, бросились «на исповедь». Они униженно являлись в белый штаб, сдавали все документы и из кожи вон лезли, чтобы доказать контрреволюционерам, что они «славные, безобидные ребята», что они ни при чем и ничего общего с большевиками иметь не хотят. Один из первых таких предателей был Перцов, который, желая выхлопотать прощение, сдал им 200 тысяч рублей казенных денег и ряд важных военных документов, за что получил от белых «награду»: по дороге в тюрьму был расстрелян.
…кроме ряда злостных предателей, на эту удочку белогвардейцев поддались многие, наивно верившие, что добровольная явка спасет их жизнь. Однако большинству пришлось горько раскаиваться в своем малодушии и легковерии. Одного только факта «службы у красных» было достаточно, чтобы человека прочно засадить в тюрьму, несмотря на то, что он, поверив обещанию, добровольно явился.
Много было случаев, когда эсеры или меньшевики, переходившие на сторону белых, в конце концов были расстреляны их новыми хозяевами.
Нередки были такие случаи, когда местное кулачье или ренегаты из наших рядов выдавали белым отдельных товарищей. Так был выдан один из наших крупных работников, фамилию которого я забыл (помню, что он был казак). С ним белые не поцеремонились и расстреляли его по дороге в тюрьму. Такая же участь постигла матроса Балтийского флота Панова, старого члена партии, которого выдали кулаки. Помню еще одного офицера Агельвея, который был в наших рядах и настаивал на организованном отступлении от Кустаная. Но его не послушали, и он остался, решив умереть на своем посту. Белые расстреляли его. При отступлении от Троицка целый ряд наших крупных работников… попали в руки к белым. Все они погибли.
…после нашего поражения одна часть крестьянства, то есть кулацко-зажиточные слои, стала помогать белым, вылавливая и выдавая скрывавшихся беглецов-красноармейцев. Зато среди бедноты и части середнячества замечается сочувствие к нам и враждебность к белым.
...я был предан кулаками в руки карательного отряда.
Арестовали меня и сестру. При аресте избили меня зверски, буквально до полусмерти. Всех подробностей ареста сейчас не помню. Я тогда находился почти в бессознательном состоянии. Вспоминаю только пьяного офицера, бешено оравшего: «Р-руби его!» Помню, как хорунжий ударил меня прикладом, и дальше я потерял сознание.
После мне рассказывали, что меня поили водой, затем били, потом снова приводили в чувство и тогда опять начинали избивать.
Эта пытка, кажется, продолжалась довольно долго. Очнувшись, я увидел, что закован в цепи.
После моего ареста крестьяне стали собираться обсуждать, как бы меня выручить...
Начальник карательного отряда хорунжий Попов прямо сказал: «… Если дадите 30 тысяч выкупа - отпущу»...
Меня увезли в Боровое и грозили смертной казнью... Теперь казаки уже не удовлетворялись той цифрой выкупа, которую они сами запросили...
За время моего заключения в Боровом ко мне приходило не менее трехсот человек «на свиданье». Большинство из них были крестьяне, сочувствовавшие нам...
Правда, приходили ко мне и враги: всякие разодетые дамы - жены местных властей, которые хотели полюбоваться пойманным большевиком. Таких посетителей обычно приводил в камеру сам хорунжий. Он демонстрировал меня, как тигра, сидящего в клетке зоопарка.
- Полюбуйтесь, - говорил хорунжий хвастливо, - вот он, крупный зверь, которого я поймал, - и он пинком заставлял меня повернуться к ним лицом...
Наконец, в моем положении наступила перемена. В тюрьму явилась комиссия для осмотра заключенных. В состав этой комиссии входили: представитель от чехословацкого командования, один офицер в пышной польской форме, видимо, из польского легиона, начальник гарнизона… и представитель местной власти. Войдя в мою камеру, даже эти махровые палачи не могли не поразиться: очевидно, картина, которую они здесь застали, произвела на них некоторое впечатление.
Я был зверски избит, кровь сочилась из разбитой головы и из ран на теле; от крови рубашка на мне вся ссохлась и даже кое-где потрескалась. Все тело было в незаживших рубцах и кровоподтеках. Под ногтями всюду была синева. Кроме того, у меня началось сильное кровохарканье. …несмотря на такое тяжелее состояние, за две недели пребывания в тюрьме я ни разу не получил медицинской помощи...
Комиссия, главным образом, обратила внимание на то, что я был закован. Эти господа пытались еще играть в демократизм и делали вид, что их возмущают «грубые приемы» старых царских застенков. Разумеется, это была только внешняя, показная сторона, так сказать, красивый жест. В действительности же каждый из них великолепно знал о тех преследованиях, зверских убийствах, порках, посредством которых белые расправлялись тогда с рабочими и крестьянами, каждый из них не раз сам давал распоряжения о расстрелах и экзекуциях. Но тогда господа белогвардейцы хотели изображать правосудие.
…комиссия отдала распоряжение о том, чтобы меня расковали и перевели в общую камеру. Здесь нужно подчеркнуть, что никто из них, в том числе и сам начальник тюрьмы, не знал о том, что я и есть Виенко, организатор кустанайского партизанского отряда. Все, кто меня раньше знал, считали меня убитым... По счастливой случайности меня за все время моего пребывания в одиночке ни разу не допрашивали. Я был настолько измучен, что наверняка на первом же допросе выдал бы себя.
…когда меня привели в тюрьму, то через канцелярию я не проходил и меня нигде не регистрировали. Таким образом, фамилии моей никто из тюремной администрации не знал... Так сидел я месяц... два... три... И меня ни разу не допрашивали... Меня перевели из одиночки в общую камеру, но расковать так и не расковали, и я продолжал томиться в кандалах...
Вскоре... на допрос был вызван Таран, бывший председатель нашего кустанайского исполкома. Таран выдал меня и Селезнева с головой...
Возможно, разумеется, что допрос производился в такой обстановке, которая могла повлиять на Тарана; возможно, что он был доведен до отчаяния... Едва только он возвратился, как Селезнева вызвали в коридор. Офицер из следственной комиссии со всего размаха ударил его по лицу и затем пинком в грудь швырнул его в одиночную камеру. Затем вызвали меня, и повторилось то же самое...
Отправить на суд нас так и не удалось. Крестьянское восстание… выбило белых из Кустаная...
Как же случилось, что крестьянство, помогавшее белым прийти к власти, потом выступило уже против белых?
В начале ноября 1918 года воцарился верховный правитель Сибири Колчак. Что он мог дать крестьянству?
Единственно, что мог сделать Колчак, это насадить на шею крестьян помещиков, которых много скопилось в Сибири. Ясно, что помещик не прельщал даже кулаков, ибо они сама метили в помещики.
Но если Колчак не мог ничего дать крестьянам, то брать с чих колчаковцы стали весьма ретиво.
На крестьян легла вся тяжесть содержания колчакого воинства, причем страдало, главным образом, среднее крестьянство, ибо кулачество обслуживало одиночек офицеров.
Если мы, большевики, брали у крестьян хлеб, то мы давали взамен мануфактуру и деньги, мы разъясняли, почему берем хлеб. Колчаковцы же поступали просто; реквизировали хлеб и продовольствие, но ни копейки не платили. Если мы, большевики, соблюдая классовый принцип, брали хлеб у богатеев, кулаков, то белые, оставляя в покое кулаков, брали хлеб у середняков и бедняков, разоряя абсолютное большинство крестьянства.
Вслед за реквизицией хлеба для армии колчаковцы начали отбирать у крестьян холст, одежду, брички, седла, военное обмундирование и лошадей. …империалисты Англии, Франции и других стран на короткое время сократили присылку белым снаряжения, и колчаковцы усердно пополняли недостатки в продовольствии и обмундировании за счет крестьян.
Уже в январе сибирское крестьянство были основательно обобрано колчаковцами, но и потом, когда империалисты стали вновь посылать Колчаку все необходимимое, «храброе белое воинство» продолжало грабить крестьян.
Царствование Колчака превратилось для крестьян в кровавый ужас: никто не был уверен в завтрашнем дне. Приезд на село какой-либо белой части вызывал у крестьян страх: предстояли грабеж, порка, расстрел.
Сибирь наводнилась атаманами. Бездарный прапорщик делался полковником. Полковник Сахаров, прозванный «белоголовым», сделался генералом, а затем и министром Колчака. Полковник Дутов, известность которого заключалась в лихой рубке пленных, делается генералом атаманом. Кокаинист Анненков также превратился в генерала и атамана. Вся эта бездарь «работала» в тылу, причем на долю кустанайцев выпал жребий терпеть гнет самых отчаянных головорезов уголовного типа: Дутова, Анненкова, Сахарова.
Если в тылу белые легко расправлялись с беззащитными крестьянами, грабя их имущество, насилуя женщин и устраивая погромы, то на фронте «храброе белое воинство» не проявляло особых доблестей. Красные войска, будучи малочисленнее противника, все же теснили колчаковцев.
Для усиления фронта Колчак в феврале решил произвести мобилизацию нескольких возрастов. Мобилизация была объявлена, но на призывные пункты пошли только кулаки, да и то не все. Середняки, беднота и особенно бывшие фронтовики остались дома. Войны они не хотели. Перед большинством крестьянства стал вопрос: за что и против кого воевать?
За родину, за Россию, которая защищается империалистами - чехами, англичанами и французами, «патриотизм» которых сказывается лишь в отправке на родину награбленного русского добра?
За Колчака, который вводит старые порядки, войска которого грабят крестьян?
Воевать, но против кого? Против рабочих и таких жe крестьян, как и они?
Воевать против рабочих потому, что они прогнали генералов, помещиков и фабрикантов? Но ведь крестьяне Кустаная теперь страдали именно от генералов и капиталистов.
И большинства кустанайскнх крестьян решило, что они не пойдут на войну против рабочих и крестьян, и они стали дезертирами.
Дальнейшее не требует объяснений: белые стали посылать в деревни карательные отряды для ареста дезертиров и доставки их на призывные пункты. Зверства этих отрядов общеизвестны, они переполнили чашу терпения крестьян, и тогда началось знаменитое кустанайское антиколчаковское восстание...
Восстание разрослось очень быстро, и положение в тылу белых стало настолько серьезным, что адмирал Колчак лично распорядился снять с фронта лучшие белые части и под командой генерала Сахарова… направить их под Кустанай на усмирение восстания...
Два восстания были подавлены карательными экспедициями, причем «каратели» не забыли пополнить свой обоз как лошадьми, так и повозками и иным имуществом, взятым из домов «караемых». Рассказывали, что даже сжигались такие деревни, из которых добровольцы ушли в Красную армию...
Снятие с фронта белых частей и оттяжка посылки на фронт подкреплений помешали Колчаку развернуть боевые операции, а следовательно, усилили фронт красных. …кустанайское восстание было первым массовым восстанием в Сибири, открывшим эпоху непрерывной борьбы красных партизан с колчаковщиной.
… в этом восстании принимали участие даже женщины.
Привожу приказ по Кустанайскому округу, который был объявлен после «усмирения» восстания.
«…предупреждаю, что виновные в распространении заведомо ложных и панических слухов, как отступники и сторонники большевистских банд, без суда и следствия будут расстреливаться и публично повешены...
…в восстании большевистских банд в городе Кустанае и поселках его уезда принимали фактическое участие не только мужчины, но и женщины…
Считаю совершенно неприменимым и слишком почетным расстрел и повешение такого рода преступниц, а посему предупреждаю, что в отношении означенных лиц будут применяться мною исключительно розги, вплоть до засечения виновных. Более чем уверен, что это домашнее средство произведет надлежащее воздействие на эту слабоумную среду, которая по праву назначения исключительно займется горшками, кухней и воспитанием детей будущего, более лучшего поколения, а не политикой, абсолютно чуждой ее пониманию...»
…мы заняли одну маленькую железнодорожную станцию... как раз в этот момент передавалась телеграмма… адресованная белому штабу на фронт... Привожу по памяти ее содержание:
«…Красная банда… разоружена. Бандиты арестованы... Главари банды: Таран, Иноземцев - расстреляны»...
В километрах 8 или 10 от города наша разведка наткнулась на два трупа Трупы, по-видимому, были брошены в небольшое озеро, но так как с наступлением жары озеро пересохло, они оказались лежащими прямо на песке. Лица их были обезображены; только благодаря известной нам примете (отсутствие пальца на левой руке) мы смогли опознать в одном из мертвецов т. Тарана. Другой, следовательно, был т. Иноземцев.