Евгений Якушкин об интервенции и Гражданской войне в Сибири. Часть III
Из книги Евгения Евгениевича Якушкина «Колчаковщина и интервенция в Сибири».
…летом 1919 года белая Сибирь была уже наполовину трупом. Поражения на фронте только усиливали внутреннее разложение сибирской белогвардейщины. Генералы, офицерство, чиновники различных «министерств», представители буржуазии стремились в тыловой свистопляске урвать себе кусочки пожирнее, чуя близкое крушение власти верховного правителя. Летом 1919 г. в Сибири велась крикливая агитация с призывом ко всем «честным гражданам» записываться в добровольцы. Но агитация эта почти никаких результатов не дала.
Вот описание колчаковских железнодорожных порядков, данное в 1919 году сибирскими подпольщиками-большевиками.
[Читать далее]«Провозоспособность на Сибирской магистрали сильно пала и продолжает падать, но нужные для сельского хозяйства орудия производства лежат неподвижно не по этой причине, а потому что спекулянты и спекулятивные фирмы, находясь под покровительством сибирского правительства и подкупая в каждом отдельном случае начальников дороги (железнодорожные комитеты разогнаны), не оставляют свободного места для провоза необходимых населению продуктов производства. Об ужасных размерах взяточничества на Сибирской магистрали заговорила здесь вся пресса, разумеется, сваливая всю вину на низших служащих».
Несмотря на это, «на всех видах народного хозяйства замечается отпечаток упорной настойчивости сибирского правительства, не считаясь с результатами, вернуть бесконтрольную власть частного капитала».
Даже белая сибирская печать вынуждена была писать (без всякого результата, конечно) о полном упадке нравов сибирской буржуазии. Приведем обзор печати по этому вопросу, помещенный в сибирской газете «Заря» 1919 года:
«Почти вся печать отмечает бездеятельность тех кругов, которые, казалось бы, наиболее заинтересованы в скорейшем оздоровлении и восстановлении торгово-промышленного аппарата и экономической устойчивости страны».
А вот что сообщила газета «Голос Сибири»:
«Со времени освобождения от большевистского господства ничего, решительно ничего не сделано для возрождения и восстановления нашей фабрично-заводской промышленности, для творческого использования наших величайших экономических возможностей».
Газета «Новая Сибирь»:
«Часть наших торгово-промышленных кругов занялась неприкрытой спекуляцией, использованием всякой возможности легкой наживы, не требующей производительного труда. Вместо разрешения экономических проблем наши биржевые комитеты и иные ассоциации капитала занимаются деланием политики, созданием различных политических комбинаций, могущих направить государственную жизнь по старым путям».
«Творческие задачи торгово-промышленного класса, выраженные девизом: «государственность» и «независимость», далеко не осуществляются. Девизы «начинают пороться по всем швам». Доказательство этому то, что наши предприниматели торопятся сбыть свои предприятия иностранцам»...
В армии… в низах, в солдатской массе, шло глухое брожение, сопровождавшееся солдатскими бунтами в тылу и переходами целых частей на сторону Красной армии на фронте. Верхи армии - контрреволюционное офицерство всех степеней, а также «добровольцы» и «ударники» - распоясывались все больше и больше, переходя от кутежей к расстрелам и поркам, от расстрелов к пьяным дебошам.
Даже в официальных белогвардейских документах того времени постоянно попадаются факты, по которым можно судить о распущенности, царившей в войсках «спасителей России». Приведем несколько таких документов:
«В селе Светлолобовке Новоселовской волости (Минусинского уезда) три офицера, проехавшие перед Рождеством, с которыми был чех, украли на земской квартире одеяло и шарф».
«Фельдфебелем учебной команды был арестован казак 1-й сотни, который с обнаженной шашкой гонялся за прохожими по улицам».
«Подпоручик Томского гусарского полка Пестиков, придя в общественное собрание в Канске пьяным с револьвером в руке, угрожал членам собрания и выругал офицера. Будучи удален из собрания, вновь вернулся с винтовкой и вооруженными солдатами, грозя разнести собрание, но был силой разоружен, связан и отправлен на гауптвахту».
Вот любопытный приказ одного из колчаковских сподвижников - оренбургского атамана Дутова, относящийся еще к концу 1918 года:
«Рассмотрев дознание, представленное мне комендантом гор. Оренбурга по делу о сотнике 1-го линейного полка Оренбургского казачьего войска Самоцвет, усматриваю, что названный офицер 17 сего ноября позволил себе, будучи в нетрезвом виде, зайти вечером в кофейную и ввести туда же за собой свою верховую лошадь. …такой недостойный офицерского звания поступок сотника Самоцвет является уже не первым…»
Это все деяния мелкой сошки, которая за свои безобразия несла кое-какие кары от начальства. А само начальство - различные атаманы, командующие, начальники отрядов - делали то же самое в широком масштабе, грабили помногу, убивали и насиловали пачками и, конечно, оставались безнаказанными. Атаман Семенов, например, занимался реквизициями в свою пользу железнодорожных грузов целыми вагонами, тут же перепродавая их спекулянтам. Чешский генерал Гайда, командовавший в 1919 году одной из армий Колчака, увез с собой целый поезд добра, наворованного на Урале.
Вообще атамановщина в 1919 году расцвела махровым цветом в колчаковской Сибири. Атаманы Семенов, Дутов, Иванов-Ринов, Анненков, Калмыков властвовали безраздельно и творили суд и расправу над населением «вверенных им» районов. С атаманами соперничали в «искоренении крамолы» специальные карательные отряды, рассылавшиеся Колчаком по Сибири для усмирения рабочих и крестьянских восстаний. Поистине жуткие картины «усмирительской» работы колчаковских подручных рисуют нам воспоминания очевидцев.
По словам уральских железнодорожников, «мастеровые и рабочие во время царствования Колчака испытали белогвардейскую нагайку; порка плетьми происходила непосредственно в мастерских и на глазах у всех рабочих».
«Наших пленных товарищей и партизан, - рассказывает один из подпольных большевистских работников Сибири, - белые вешали на телеграфных столбах, и когда, бывало, едешь по железной дороге, то попадались такие места, где на каждом столбе висел человек».
Для борьбы с «крамолой» колчаковцами были созданы контрразведки, которые со зверской жестокостью расправлялись со всеми революционерами, попадавшими в их лапы. Один из деятелей сибирской белогвардейщины - барон Будберг, которого никак нельзя заподозрить в революционности, так описывает в своих воспоминаниях омскую контрразведку:
«Здесь контрразведка - это огромнейшее учреждение, пригревающее целые толпы шкурников, авантюристов и отбросов покойной охранки... Все это прикрывается самыми высокими лозунгами борьбы за спасение родины, и под этим покровом царят разврат, насилие, растраты казенных сумм и самый дикий произвол»...
Самые жестокие пытки применялись при допросах арестованных большевиков. Сотни самоотверженных товарищей погибли лютой смертью в застенках колчаковщины.
Приведем только одно описание расправы колчаковцев с политическими арестантами в Иркутске.
«Наверху, на корме (дело было на пароходе), у выхода из третьего класса, стояли с револьверами двое офицеров, около них двое штатских - наблюдатели из контрразведки - Бабосов и Молчанов и у самого борта казак Лукин, в руках которого была деревянная колотушка для сколки льда.
Арестованных по одному выводили из маленькой каюты в большую. Здесь они давали подписку о выезде в течение трех суток из пределов Сибири, затем их раздевали, оставляя только в нижнем белье, выводили наверх, на корму, говоря, что ведут одевать их в арестантские халаты.
Наверху, на корме, каждый из выводимых встречался с вышеуказанными офицерами, направлявшими на арестованных револьверы.
Арестованного подводили к краю кормы, и в этот момент казак Лукин ударял колотушкой арестованного по голове, после чего последнего, уже убитого или потерявшего сознание, сбрасывали за борт.
Убив таким образом всех арестованных, принимавшие в этом участие палачи сошли вниз и здесь часть вещей, принадлежавших убитым, поделили между собой, причем в дележе принимали участие и офицеры»...
Что же происходило в это время на фронте? В чем заключалась причина панического отступления колчаковских армий, прекрасно снабженных, превосходивших вначале своей численностью силы Красной армии Восточного фронта?
Колчака постигла участь всех русских контрреволюционеров, боровшихся против советской власти. У контрреволюции не было самого главного - массы, солдат, которые добровольно пошли бы на защиту интересов буржуазии, помещиков и генералов. Поэтому белогвардейские армии составлялись в большинстве из мобилизованных крестьян, скованных палочной дисциплиной, отданием чести и прочими средствами подчинения, применявшимися в старой, царской армии. На некоторое время эта палочная дисциплина зажимала в тиски темные, неорганизованные массы белогвардейских солдат. Но стоило белым армиям потерпеть серьезные поражения, начать отступать под ударами красных войск, как исчезал страх перед офицерской нагайкой, и белые солдаты начинали переходить в Красную армию. Они чувствовали в ней братскую трудовую силу, вставшую на защиту трудящегося люда от его вековых угнетателей. Поражения белых армий почти всегда вели за собой их все ускоряющийся развал.
Так случилось и с Колчаком. При первых поражениях его войск в апреле-мае 1919 года начались перебежки колчаковских солдат в Красную армию. По мере дальнейших успехов Красной армии отступающие войска Колчака таяли с каждым днем. Белогвардейцы производили спешные мобилизации, бросали на фронт новые тысячи «крестьянских парней, одетых в ноксовское обмундирование», и эти новые войска через некоторое время втыкали штыки в землю и переходили на сторону красных. Были, конечно, и у Колчака отборные вышколенные части, состоявшие из казаков, из добровольцев-офицеров, буржуазии и кулачества. Были даже специальные «полки Иисуса», в которых принимало участие духовенство... Но главная масса колчаковских войск все-таки состояла из мобилизованных трудящихся, симпатии которых были на стороне Советской России...
Одновременно с наступлением Красной армии и развалом колчаковского фронта росло повстанческое, партизанское движение против Колчака...
Прежде всего - почему возникло партизанское движение в Сибири? Потому, что сибирское крестьянство на своей спине испытало всю тяжесть владычества белогвардейцев. Налоги, мобилизации, виселицы, порки шомполами сделали то, что искры революционных восстаний, загоревшиеся в белой Сибири еще с осени 1918 года, превратились в 1919 году в море огня, охватившего большую часть территорий, подвластных «верховному правителю...
Партизанское движение в Енисейске губернии началось еще до колчаковского переворота... В октябре-ноябре 1918 года правительство эсеровской Директории уже посылало карательные отряды в волости Минусинского уезда Енисейской губернии для борьбы с недовольством и вооруженными выступлениями крестьян. Незадолго до падения Директории ее енисейский губернский комиссар доносил о том, что силы минусинских повстанцев определяются в 6000 человек. (Цифра эта для того времени, конечно, преувеличена - у страха глаза велики.)…
Начало 1919 года прошло во все обострявшейся борьбе партизан с карательными отрядами... Одновременно с ростом партизанских сил росло и ожесточение усмирителей. А жестокие расправы, расстрелы, виселицы, порки вызывали все новые и новые вспышки крестьянских восстаний... Вот телеграмма командующего войсками Иркутского военного округа на имя генерала Розанова, усмирявшего енисейских партизан;
«Верховный правитель повелел возможно скорее и решительнее покончить с енисейским восстанием, не останавливаясь перед самыми строгими, даже жестокими мерами в отношении не только восставших, но и населения, поддерживающего их. В этом отношении пример японцев в Амурской области, объявивших уничтожение селений, скрывающих большевиков, вызван, по-видимому, необходимостью добиться успехов в трудной партизанской борьбе в лесистой местности Во всяком случае, в отношении селений Кияйское и Койское должна быть применена строгая кара. Приказываю: 1) в населенных пунктах организовать самоохрану из надежных жителей, 2) требовать, чтобы в населенных пунктах местные власти сами арестовывали или уничтожали всех агитаторов и смутьянов, 3) за укрывательство большевиков, пропагандистов, шаек должна быть беспощадная расправа, которой не производить только в тех случаях, если о появлении этих лиц в населенных пунктах было своевременно сообщено ближайшей воинской части...»
Далее в приказе рекомендуется:
«Для разведки и связи пользоваться местными жителями, беря заложников. В случае неверных и несвоевременных сведений или измены заложников казнить, а дома, принадлежащие им, сжигать... Всех способных к бою мужчин собирать в какое-нибудь большое здание и содержать под надежной охраной, в случае измен и предательства - беспощадно расстреливать».
Вот еще телеграмма начальника штаба Колчака…
«При восстаниях местного населения прошв существующей власти или оказания им активного содействия большевистским бандам благоволите давать войскам, подавляющим восстание, категорические указания, чтобы помимо поголовного уничтожения восставших, действующих с оружием в руках против правительственных войск, подвергалось также уничтожению или конфискации в пользу армии все имущество лиц, указанных выше».
Несмотря на подобные меры, а пожалуй, что и благодаря им, движение енисейских партизан разрасталось. …командир одного из карательных отрядов… доносил…
«Окопы у них до 4 линий, перед окопами вкопаны в снег бороны, так что подступ к ним невозможен. Полк просил связаться г высшими начальствующими лицами и получить химические снаряды, зажигательные гранаты и шрапнели…»
Партизанское движение развертывалось по обеим сторонам Сибирской железной дороги и угрожало ее перерывом, несмотря на то, что охрану ее несли чехословацкие войска... Сибирская железная дорога была главной жизненной артерией колчаковщины и единственным путем, связывавшим белую Сибирь со странами Антанты. По Сибирской дороге из Владивостока двигались эшелоны с иностранным военным снаряжением. Поэтому вопрос о безопасности железной дороги был для Колчака вопросом жизни и смерти...
К подавлению крестьянских восстаний были привлечены «доблестные союзники». В конце мая к оперировавшим против партизан колчаковским войскам присоединились сильные отряды чехословаков, итальянцев, а затем румын и поляков. Началось жестокое и планомерное наступление на партизан. «Союзники» дошли до применения против восставших крестьян снарядов с удушливыми газами (это засвидетельствовано документально в делах колчаковских штабов). От «кустарных» способов борьбы с партизанами перешли к массовым казням и выжиганию целых селений. В одном Канском уезде усмирители сожгли несколько десятков деревень. «Верховный правитель» специальным приказом (в июне 1919 года) «повелел в донесениях о вытеснении большевистских банд из какого-либо района или при ликвидации беспорядков в них обязательно доносить, сколько большевиков уничтожено».
Белогвардейские оперативные сводки и донесения о борьбе с партизанами летом 1919 года пестрят сообщениями вроде следующих:
«В отношении ликвидации восстания и районе Тайшет проводятся самые жестокие меры до расстрелов и повешения без суда включительно».
«Красные были разбиты, оставив на месте сражения более 100 убитых и 25 пленных, которые после допроса повешены».
«Ночью на 7 сего июня ротой 1-го румынского батальона с двумя пулеметами сделана атака на д. Укар... Из около 200 вооруженных большевиков, находившихся в деревне, потоплено в реке Уда около 150, остальные убиты, только 7 человек спаслось бегством в лесу».
В результате совместного напора крупных сил белогвардейцев и интервентов партизанские отряды Енисейской губернии были один за другим разбиты в неравном бою. Часть их была уничтожена, часть ушла в глухие места сибирской тайги.
Победители свирепствовали в оставленных партизанами деревнях. Один из руководителей енисейских партизан (т. Яковенко) так описывал расправу колчаковцев в с. Тасеево.
«По занятии Танеева противник собрал все окружающее население… и над собранными учинил самую жестокую расправу. Некоторые были в буквальном смысле слова истерзаны, другие живыми закапывались в могилу, многих расстреливали по порядку: сначала каждого десятого, а потом каждого пятого. Так, в первое же утро после занятия Тасеево было убито, изрублено и расстреляно 106 человек мужчин и почти такое же количество женщин и детей. После такой расправы оставшееся в живых население естественно было всецело на нашей стороне»...
В заключение расправ последовал «указ верховного правителя»…
«Государственные земли, входящие в состав наделов селений Тасеевка Канского уезда и Степно-Баджейское Красноярского уезда Енисейской губернии, изъять из пользования крестьян названных селений и обратить и земельный фонд, назначенный для устройства воинов».
Таким образом первая волна партизанскою движения вокруг Сибирской железной дороги была подавлена силой белогвардейских иностранных штыков. Но это вызвало только усиление ненависти к усмирителям. К загнанным в леса партизанским отрядам стекались все новые приверженцы. Села, до сих пор не принимавшие участия в движении, готовились примкнуть к партизанам. И через небольшой срок заглушенное пламя снова выбилось наружу. Подъем второй волны партизанского движения осенью 1919 года совпал с окончательным разгромом и бегством колчаковских армий с фронта. Колчаковскому правительству было уже не под силу заниматься крупными карательными экспедициями. Все усилия белогвардейцев и интервентов осенью 1919 года сводились к охране Сибирской железной дороги, по которой катились к востоку расстроенные войска русской и иностранной контрреволюции вместе со всевозможными «командующими», представителями, миссиями, а затем… и «министерствами»...
Один из активных участников революционной борьбы в Сибири (т. Ширямов) так описывает положение колчаковщины после падения Омска:
«Фронта уже не существовало. Окончательно разгромленные белые бесформенной массой откатывались к Красноярску, тысячами сдаваясь в плен и поднимая восстания... Железная дорога была захвачена чехами, уходившими на восток с награбленным имуществом; они везли с собою все, что могло уместиться в вагонах: мебель, экипажи, станки, зеркала, моторные лодки, пианино, огромные запасы провианта, обмундирования, мануфактуру, военное снаряжение и пр., и пр. В ленте их бесконечных эшелонов где-то двигался Колчак со своим поездом и двумя эшелонами золотого запаса России. Платя целые состояния за места в поездах, бежала на восток буржуазия».
Первое время после падения Омска Колчак из своего поезда поддерживал некоторую видимость власти верховного правителя. Он рассылал приказы генералам, сносился по телеграфу со своими министрами, уже находившимися в Иркутске, и с «высокими комиссарами» интервентов, также заблаговременно улепетнувшими в Иркутск. Но песенка верховного правителя была спета. Утерявший всякую реальную силу, бегущий от Красной армии вместе с остатками развалившихся войск, Колчак был не нужен своим иностранным хозяевам. Они стремились отделаться от него возможно проще и скорее. Чтобы Колчак своими распоряжениями не мешал «эвакуации», было решено взять его под «охрану» иностранных войск. Когда поезд адмирала дополз до Нижнеудинска, к нему по поручению представителей Антанты явились чехословаки и предложили Колчаку распустить свой конвой и довериться «покровительству союзников». Под охраной, вернее - под конвоем чехословацких войск Колчак путешествовал дальше до Иркутска.
А в Иркутске - этом новом центре белогвардейской Сибири - назревали важные события. Находившиеся там остатки колчаковского правительства не имели почти никакого влияния и существовали только соизволением представителей Антанты во главе с генералом Жанненом. Видя полное крушение колчаковщины, интервенты снова обратили свои взоры на эсеров и начали покровительствовать их планам захвата власти. Иностранные империалисты надеялись с помощью эсеров если не возобновить борьбу против Советской России, то, по крайней мере, спокойно вывести свои войска из Сибири.
Эсеры и меньшевики, объединившись с буржуазными «общественными деятелями» Сибири, образовали в Иркутске так называемый Политический центр, который стал подготовлять вооруженное выступление против Колчака. Политическому центру сочувствовала масса мелкого белого офицерства, стремившаяся как-нибудь спасти свои жизни и освободиться от командования обанкротившихся генералов.
Большевистские организации Иркутска и работавший там подпольный Сибирский комитет коммунистической партии также подготовляли выступление против остатков колчаковской власти. Большевиков поддерживали крестьянские партизанские отряды, в руках которых находилась почти вся Иркутская губерния. В конце декабря состоялось выступление Политического центра, на стороне которого была интеллигенция и большинство младшего офицерства находившихся в Иркутске воинских частей. Начались бои с белогвардейскими отрядами, оставшимися в руках иркутских генералов.
Чехословацкие войска и представители интервентов сначала «держали нейтралитет», затем в начавшихся переговорах стали на сторону Политического центра и обеспечили переход власти в руки своих «старых друзей» - эсеров. Большевики поддерживали Политический центр во время его вооруженной борьбы с колчаковщиной, а затем спокойно стали заниматься организацией своих сил, ожидая неизбежного прихода в Иркутск Красной армии, которая постепенно двигалась вперед по огромным пространствам Сибири.
Эсеры, конечно, с удовольствием разогнали бы организации большевиков, как они делали это в 1918 году в Поволжьи и Сибири, но в распоряжении большевиков в Иркутске находились значительные силы, состоявшие из вооруженных рабочих и революционных партизанских отрядов, окружавших город. Поэтому в январе 1920 года в Иркутске существовало нечто вроде двоевластия: Политический центр и Сибирский комитет коммунистической партии проводили свою работу бок-о-бок, находясь в состояния «вооруженного нейтралитета».
Тем временем чехословаки привезли в Иркутск Колчака и поезд, заключавший в себе свыше 10 тысяч пудов русского золотого запаса. Единственным желанием «доблестных» чехословацких и иных иностранных войск было теперь уйти из-под ударов наступающей Красной армии и вообще возможно скорее выбраться из «неблагодарной» Сибири. Поэтому чехословаки, с одобрения представителей Антанты, решили выдать Политическому центру Колчака и золотой запас в обмен на беспрепятственный пропуск через туннели Байкальской железной дороги в Восточную Сибирь для дальнейшего следования за границу…
Между фронтом и Иркутском находились остатки колчаковских армий, под командой генерала Каппеля пробивавшиеся на восток.
«Каппель вел за собой наиболее стойкие и упорные в борьбе с советской властью части... Они знали… что их ожидает в случае встречи с красными, и их путь, этот «ледяной поход», сопровождался неописуемыми жестокостями, расстрелами, грабежами и издевательством над мирным населением. Занимая деревни, они забирали все, что можно было забрать: одежду, лошадей, провиант, деньги, вещи, за малейший протест зверски расправлялись с крестьянами.
Они заразили тифом поголовно все население местностей, через которые проходили. Сотни трупов замученных ими людей оставались после их прохода…» (Из воспоминаний т. Ширямова.)…
Политический центр надеялся «сговориться» с каппелевцами и мирно пропустить их через Иркутск, что значило выдать в руки белогвардейщины и Колчака, и золотой запас, и самый город на поток и разграбление. Сибирский комитет партии большевиков решил, что пора действовать для спасения города. Политическому центру было предъявлено требование о сдаче власти. После торжественных словесных протестов эсеры подчинились.
21 января 1920 года власть в Иркутске перешла к выделенному комитетом партии военно-революционному комитету. «Переворот» был совершен с пролитием... лишь небольшого количества чернил...
Первое столкновение красных отрядов с каппелевцами произошли на станции Зима, недалеко от Иркутска. При помощи чехословаков, совершивших очередное предательство, каппелевцы нанесли поражение красным войскам. Положение Иркутска сделалось угрожающим. Белогвардейцы прислали требование немедленно очистить город, выдав Колчака и золото. Тогда военно-революционный комитет Иркутска, опасаясь возможной победы белогвардейцев, принял решение о необходимости расстрелять Колчака.
…летом 1919 года белая Сибирь была уже наполовину трупом. Поражения на фронте только усиливали внутреннее разложение сибирской белогвардейщины. Генералы, офицерство, чиновники различных «министерств», представители буржуазии стремились в тыловой свистопляске урвать себе кусочки пожирнее, чуя близкое крушение власти верховного правителя. Летом 1919 г. в Сибири велась крикливая агитация с призывом ко всем «честным гражданам» записываться в добровольцы. Но агитация эта почти никаких результатов не дала.
Вот описание колчаковских железнодорожных порядков, данное в 1919 году сибирскими подпольщиками-большевиками.
[Читать далее]«Провозоспособность на Сибирской магистрали сильно пала и продолжает падать, но нужные для сельского хозяйства орудия производства лежат неподвижно не по этой причине, а потому что спекулянты и спекулятивные фирмы, находясь под покровительством сибирского правительства и подкупая в каждом отдельном случае начальников дороги (железнодорожные комитеты разогнаны), не оставляют свободного места для провоза необходимых населению продуктов производства. Об ужасных размерах взяточничества на Сибирской магистрали заговорила здесь вся пресса, разумеется, сваливая всю вину на низших служащих».
Несмотря на это, «на всех видах народного хозяйства замечается отпечаток упорной настойчивости сибирского правительства, не считаясь с результатами, вернуть бесконтрольную власть частного капитала».
Даже белая сибирская печать вынуждена была писать (без всякого результата, конечно) о полном упадке нравов сибирской буржуазии. Приведем обзор печати по этому вопросу, помещенный в сибирской газете «Заря» 1919 года:
«Почти вся печать отмечает бездеятельность тех кругов, которые, казалось бы, наиболее заинтересованы в скорейшем оздоровлении и восстановлении торгово-промышленного аппарата и экономической устойчивости страны».
А вот что сообщила газета «Голос Сибири»:
«Со времени освобождения от большевистского господства ничего, решительно ничего не сделано для возрождения и восстановления нашей фабрично-заводской промышленности, для творческого использования наших величайших экономических возможностей».
Газета «Новая Сибирь»:
«Часть наших торгово-промышленных кругов занялась неприкрытой спекуляцией, использованием всякой возможности легкой наживы, не требующей производительного труда. Вместо разрешения экономических проблем наши биржевые комитеты и иные ассоциации капитала занимаются деланием политики, созданием различных политических комбинаций, могущих направить государственную жизнь по старым путям».
«Творческие задачи торгово-промышленного класса, выраженные девизом: «государственность» и «независимость», далеко не осуществляются. Девизы «начинают пороться по всем швам». Доказательство этому то, что наши предприниматели торопятся сбыть свои предприятия иностранцам»...
В армии… в низах, в солдатской массе, шло глухое брожение, сопровождавшееся солдатскими бунтами в тылу и переходами целых частей на сторону Красной армии на фронте. Верхи армии - контрреволюционное офицерство всех степеней, а также «добровольцы» и «ударники» - распоясывались все больше и больше, переходя от кутежей к расстрелам и поркам, от расстрелов к пьяным дебошам.
Даже в официальных белогвардейских документах того времени постоянно попадаются факты, по которым можно судить о распущенности, царившей в войсках «спасителей России». Приведем несколько таких документов:
«В селе Светлолобовке Новоселовской волости (Минусинского уезда) три офицера, проехавшие перед Рождеством, с которыми был чех, украли на земской квартире одеяло и шарф».
«Фельдфебелем учебной команды был арестован казак 1-й сотни, который с обнаженной шашкой гонялся за прохожими по улицам».
«Подпоручик Томского гусарского полка Пестиков, придя в общественное собрание в Канске пьяным с револьвером в руке, угрожал членам собрания и выругал офицера. Будучи удален из собрания, вновь вернулся с винтовкой и вооруженными солдатами, грозя разнести собрание, но был силой разоружен, связан и отправлен на гауптвахту».
Вот любопытный приказ одного из колчаковских сподвижников - оренбургского атамана Дутова, относящийся еще к концу 1918 года:
«Рассмотрев дознание, представленное мне комендантом гор. Оренбурга по делу о сотнике 1-го линейного полка Оренбургского казачьего войска Самоцвет, усматриваю, что названный офицер 17 сего ноября позволил себе, будучи в нетрезвом виде, зайти вечером в кофейную и ввести туда же за собой свою верховую лошадь. …такой недостойный офицерского звания поступок сотника Самоцвет является уже не первым…»
Это все деяния мелкой сошки, которая за свои безобразия несла кое-какие кары от начальства. А само начальство - различные атаманы, командующие, начальники отрядов - делали то же самое в широком масштабе, грабили помногу, убивали и насиловали пачками и, конечно, оставались безнаказанными. Атаман Семенов, например, занимался реквизициями в свою пользу железнодорожных грузов целыми вагонами, тут же перепродавая их спекулянтам. Чешский генерал Гайда, командовавший в 1919 году одной из армий Колчака, увез с собой целый поезд добра, наворованного на Урале.
Вообще атамановщина в 1919 году расцвела махровым цветом в колчаковской Сибири. Атаманы Семенов, Дутов, Иванов-Ринов, Анненков, Калмыков властвовали безраздельно и творили суд и расправу над населением «вверенных им» районов. С атаманами соперничали в «искоренении крамолы» специальные карательные отряды, рассылавшиеся Колчаком по Сибири для усмирения рабочих и крестьянских восстаний. Поистине жуткие картины «усмирительской» работы колчаковских подручных рисуют нам воспоминания очевидцев.
По словам уральских железнодорожников, «мастеровые и рабочие во время царствования Колчака испытали белогвардейскую нагайку; порка плетьми происходила непосредственно в мастерских и на глазах у всех рабочих».
«Наших пленных товарищей и партизан, - рассказывает один из подпольных большевистских работников Сибири, - белые вешали на телеграфных столбах, и когда, бывало, едешь по железной дороге, то попадались такие места, где на каждом столбе висел человек».
Для борьбы с «крамолой» колчаковцами были созданы контрразведки, которые со зверской жестокостью расправлялись со всеми революционерами, попадавшими в их лапы. Один из деятелей сибирской белогвардейщины - барон Будберг, которого никак нельзя заподозрить в революционности, так описывает в своих воспоминаниях омскую контрразведку:
«Здесь контрразведка - это огромнейшее учреждение, пригревающее целые толпы шкурников, авантюристов и отбросов покойной охранки... Все это прикрывается самыми высокими лозунгами борьбы за спасение родины, и под этим покровом царят разврат, насилие, растраты казенных сумм и самый дикий произвол»...
Самые жестокие пытки применялись при допросах арестованных большевиков. Сотни самоотверженных товарищей погибли лютой смертью в застенках колчаковщины.
Приведем только одно описание расправы колчаковцев с политическими арестантами в Иркутске.
«Наверху, на корме (дело было на пароходе), у выхода из третьего класса, стояли с револьверами двое офицеров, около них двое штатских - наблюдатели из контрразведки - Бабосов и Молчанов и у самого борта казак Лукин, в руках которого была деревянная колотушка для сколки льда.
Арестованных по одному выводили из маленькой каюты в большую. Здесь они давали подписку о выезде в течение трех суток из пределов Сибири, затем их раздевали, оставляя только в нижнем белье, выводили наверх, на корму, говоря, что ведут одевать их в арестантские халаты.
Наверху, на корме, каждый из выводимых встречался с вышеуказанными офицерами, направлявшими на арестованных револьверы.
Арестованного подводили к краю кормы, и в этот момент казак Лукин ударял колотушкой арестованного по голове, после чего последнего, уже убитого или потерявшего сознание, сбрасывали за борт.
Убив таким образом всех арестованных, принимавшие в этом участие палачи сошли вниз и здесь часть вещей, принадлежавших убитым, поделили между собой, причем в дележе принимали участие и офицеры»...
Что же происходило в это время на фронте? В чем заключалась причина панического отступления колчаковских армий, прекрасно снабженных, превосходивших вначале своей численностью силы Красной армии Восточного фронта?
Колчака постигла участь всех русских контрреволюционеров, боровшихся против советской власти. У контрреволюции не было самого главного - массы, солдат, которые добровольно пошли бы на защиту интересов буржуазии, помещиков и генералов. Поэтому белогвардейские армии составлялись в большинстве из мобилизованных крестьян, скованных палочной дисциплиной, отданием чести и прочими средствами подчинения, применявшимися в старой, царской армии. На некоторое время эта палочная дисциплина зажимала в тиски темные, неорганизованные массы белогвардейских солдат. Но стоило белым армиям потерпеть серьезные поражения, начать отступать под ударами красных войск, как исчезал страх перед офицерской нагайкой, и белые солдаты начинали переходить в Красную армию. Они чувствовали в ней братскую трудовую силу, вставшую на защиту трудящегося люда от его вековых угнетателей. Поражения белых армий почти всегда вели за собой их все ускоряющийся развал.
Так случилось и с Колчаком. При первых поражениях его войск в апреле-мае 1919 года начались перебежки колчаковских солдат в Красную армию. По мере дальнейших успехов Красной армии отступающие войска Колчака таяли с каждым днем. Белогвардейцы производили спешные мобилизации, бросали на фронт новые тысячи «крестьянских парней, одетых в ноксовское обмундирование», и эти новые войска через некоторое время втыкали штыки в землю и переходили на сторону красных. Были, конечно, и у Колчака отборные вышколенные части, состоявшие из казаков, из добровольцев-офицеров, буржуазии и кулачества. Были даже специальные «полки Иисуса», в которых принимало участие духовенство... Но главная масса колчаковских войск все-таки состояла из мобилизованных трудящихся, симпатии которых были на стороне Советской России...
Одновременно с наступлением Красной армии и развалом колчаковского фронта росло повстанческое, партизанское движение против Колчака...
Прежде всего - почему возникло партизанское движение в Сибири? Потому, что сибирское крестьянство на своей спине испытало всю тяжесть владычества белогвардейцев. Налоги, мобилизации, виселицы, порки шомполами сделали то, что искры революционных восстаний, загоревшиеся в белой Сибири еще с осени 1918 года, превратились в 1919 году в море огня, охватившего большую часть территорий, подвластных «верховному правителю...
Партизанское движение в Енисейске губернии началось еще до колчаковского переворота... В октябре-ноябре 1918 года правительство эсеровской Директории уже посылало карательные отряды в волости Минусинского уезда Енисейской губернии для борьбы с недовольством и вооруженными выступлениями крестьян. Незадолго до падения Директории ее енисейский губернский комиссар доносил о том, что силы минусинских повстанцев определяются в 6000 человек. (Цифра эта для того времени, конечно, преувеличена - у страха глаза велики.)…
Начало 1919 года прошло во все обострявшейся борьбе партизан с карательными отрядами... Одновременно с ростом партизанских сил росло и ожесточение усмирителей. А жестокие расправы, расстрелы, виселицы, порки вызывали все новые и новые вспышки крестьянских восстаний... Вот телеграмма командующего войсками Иркутского военного округа на имя генерала Розанова, усмирявшего енисейских партизан;
«Верховный правитель повелел возможно скорее и решительнее покончить с енисейским восстанием, не останавливаясь перед самыми строгими, даже жестокими мерами в отношении не только восставших, но и населения, поддерживающего их. В этом отношении пример японцев в Амурской области, объявивших уничтожение селений, скрывающих большевиков, вызван, по-видимому, необходимостью добиться успехов в трудной партизанской борьбе в лесистой местности Во всяком случае, в отношении селений Кияйское и Койское должна быть применена строгая кара. Приказываю: 1) в населенных пунктах организовать самоохрану из надежных жителей, 2) требовать, чтобы в населенных пунктах местные власти сами арестовывали или уничтожали всех агитаторов и смутьянов, 3) за укрывательство большевиков, пропагандистов, шаек должна быть беспощадная расправа, которой не производить только в тех случаях, если о появлении этих лиц в населенных пунктах было своевременно сообщено ближайшей воинской части...»
Далее в приказе рекомендуется:
«Для разведки и связи пользоваться местными жителями, беря заложников. В случае неверных и несвоевременных сведений или измены заложников казнить, а дома, принадлежащие им, сжигать... Всех способных к бою мужчин собирать в какое-нибудь большое здание и содержать под надежной охраной, в случае измен и предательства - беспощадно расстреливать».
Вот еще телеграмма начальника штаба Колчака…
«При восстаниях местного населения прошв существующей власти или оказания им активного содействия большевистским бандам благоволите давать войскам, подавляющим восстание, категорические указания, чтобы помимо поголовного уничтожения восставших, действующих с оружием в руках против правительственных войск, подвергалось также уничтожению или конфискации в пользу армии все имущество лиц, указанных выше».
Несмотря на подобные меры, а пожалуй, что и благодаря им, движение енисейских партизан разрасталось. …командир одного из карательных отрядов… доносил…
«Окопы у них до 4 линий, перед окопами вкопаны в снег бороны, так что подступ к ним невозможен. Полк просил связаться г высшими начальствующими лицами и получить химические снаряды, зажигательные гранаты и шрапнели…»
Партизанское движение развертывалось по обеим сторонам Сибирской железной дороги и угрожало ее перерывом, несмотря на то, что охрану ее несли чехословацкие войска... Сибирская железная дорога была главной жизненной артерией колчаковщины и единственным путем, связывавшим белую Сибирь со странами Антанты. По Сибирской дороге из Владивостока двигались эшелоны с иностранным военным снаряжением. Поэтому вопрос о безопасности железной дороги был для Колчака вопросом жизни и смерти...
К подавлению крестьянских восстаний были привлечены «доблестные союзники». В конце мая к оперировавшим против партизан колчаковским войскам присоединились сильные отряды чехословаков, итальянцев, а затем румын и поляков. Началось жестокое и планомерное наступление на партизан. «Союзники» дошли до применения против восставших крестьян снарядов с удушливыми газами (это засвидетельствовано документально в делах колчаковских штабов). От «кустарных» способов борьбы с партизанами перешли к массовым казням и выжиганию целых селений. В одном Канском уезде усмирители сожгли несколько десятков деревень. «Верховный правитель» специальным приказом (в июне 1919 года) «повелел в донесениях о вытеснении большевистских банд из какого-либо района или при ликвидации беспорядков в них обязательно доносить, сколько большевиков уничтожено».
Белогвардейские оперативные сводки и донесения о борьбе с партизанами летом 1919 года пестрят сообщениями вроде следующих:
«В отношении ликвидации восстания и районе Тайшет проводятся самые жестокие меры до расстрелов и повешения без суда включительно».
«Красные были разбиты, оставив на месте сражения более 100 убитых и 25 пленных, которые после допроса повешены».
«Ночью на 7 сего июня ротой 1-го румынского батальона с двумя пулеметами сделана атака на д. Укар... Из около 200 вооруженных большевиков, находившихся в деревне, потоплено в реке Уда около 150, остальные убиты, только 7 человек спаслось бегством в лесу».
В результате совместного напора крупных сил белогвардейцев и интервентов партизанские отряды Енисейской губернии были один за другим разбиты в неравном бою. Часть их была уничтожена, часть ушла в глухие места сибирской тайги.
Победители свирепствовали в оставленных партизанами деревнях. Один из руководителей енисейских партизан (т. Яковенко) так описывал расправу колчаковцев в с. Тасеево.
«По занятии Танеева противник собрал все окружающее население… и над собранными учинил самую жестокую расправу. Некоторые были в буквальном смысле слова истерзаны, другие живыми закапывались в могилу, многих расстреливали по порядку: сначала каждого десятого, а потом каждого пятого. Так, в первое же утро после занятия Тасеево было убито, изрублено и расстреляно 106 человек мужчин и почти такое же количество женщин и детей. После такой расправы оставшееся в живых население естественно было всецело на нашей стороне»...
В заключение расправ последовал «указ верховного правителя»…
«Государственные земли, входящие в состав наделов селений Тасеевка Канского уезда и Степно-Баджейское Красноярского уезда Енисейской губернии, изъять из пользования крестьян названных селений и обратить и земельный фонд, назначенный для устройства воинов».
Таким образом первая волна партизанскою движения вокруг Сибирской железной дороги была подавлена силой белогвардейских иностранных штыков. Но это вызвало только усиление ненависти к усмирителям. К загнанным в леса партизанским отрядам стекались все новые приверженцы. Села, до сих пор не принимавшие участия в движении, готовились примкнуть к партизанам. И через небольшой срок заглушенное пламя снова выбилось наружу. Подъем второй волны партизанского движения осенью 1919 года совпал с окончательным разгромом и бегством колчаковских армий с фронта. Колчаковскому правительству было уже не под силу заниматься крупными карательными экспедициями. Все усилия белогвардейцев и интервентов осенью 1919 года сводились к охране Сибирской железной дороги, по которой катились к востоку расстроенные войска русской и иностранной контрреволюции вместе со всевозможными «командующими», представителями, миссиями, а затем… и «министерствами»...
Один из активных участников революционной борьбы в Сибири (т. Ширямов) так описывает положение колчаковщины после падения Омска:
«Фронта уже не существовало. Окончательно разгромленные белые бесформенной массой откатывались к Красноярску, тысячами сдаваясь в плен и поднимая восстания... Железная дорога была захвачена чехами, уходившими на восток с награбленным имуществом; они везли с собою все, что могло уместиться в вагонах: мебель, экипажи, станки, зеркала, моторные лодки, пианино, огромные запасы провианта, обмундирования, мануфактуру, военное снаряжение и пр., и пр. В ленте их бесконечных эшелонов где-то двигался Колчак со своим поездом и двумя эшелонами золотого запаса России. Платя целые состояния за места в поездах, бежала на восток буржуазия».
Первое время после падения Омска Колчак из своего поезда поддерживал некоторую видимость власти верховного правителя. Он рассылал приказы генералам, сносился по телеграфу со своими министрами, уже находившимися в Иркутске, и с «высокими комиссарами» интервентов, также заблаговременно улепетнувшими в Иркутск. Но песенка верховного правителя была спета. Утерявший всякую реальную силу, бегущий от Красной армии вместе с остатками развалившихся войск, Колчак был не нужен своим иностранным хозяевам. Они стремились отделаться от него возможно проще и скорее. Чтобы Колчак своими распоряжениями не мешал «эвакуации», было решено взять его под «охрану» иностранных войск. Когда поезд адмирала дополз до Нижнеудинска, к нему по поручению представителей Антанты явились чехословаки и предложили Колчаку распустить свой конвой и довериться «покровительству союзников». Под охраной, вернее - под конвоем чехословацких войск Колчак путешествовал дальше до Иркутска.
А в Иркутске - этом новом центре белогвардейской Сибири - назревали важные события. Находившиеся там остатки колчаковского правительства не имели почти никакого влияния и существовали только соизволением представителей Антанты во главе с генералом Жанненом. Видя полное крушение колчаковщины, интервенты снова обратили свои взоры на эсеров и начали покровительствовать их планам захвата власти. Иностранные империалисты надеялись с помощью эсеров если не возобновить борьбу против Советской России, то, по крайней мере, спокойно вывести свои войска из Сибири.
Эсеры и меньшевики, объединившись с буржуазными «общественными деятелями» Сибири, образовали в Иркутске так называемый Политический центр, который стал подготовлять вооруженное выступление против Колчака. Политическому центру сочувствовала масса мелкого белого офицерства, стремившаяся как-нибудь спасти свои жизни и освободиться от командования обанкротившихся генералов.
Большевистские организации Иркутска и работавший там подпольный Сибирский комитет коммунистической партии также подготовляли выступление против остатков колчаковской власти. Большевиков поддерживали крестьянские партизанские отряды, в руках которых находилась почти вся Иркутская губерния. В конце декабря состоялось выступление Политического центра, на стороне которого была интеллигенция и большинство младшего офицерства находившихся в Иркутске воинских частей. Начались бои с белогвардейскими отрядами, оставшимися в руках иркутских генералов.
Чехословацкие войска и представители интервентов сначала «держали нейтралитет», затем в начавшихся переговорах стали на сторону Политического центра и обеспечили переход власти в руки своих «старых друзей» - эсеров. Большевики поддерживали Политический центр во время его вооруженной борьбы с колчаковщиной, а затем спокойно стали заниматься организацией своих сил, ожидая неизбежного прихода в Иркутск Красной армии, которая постепенно двигалась вперед по огромным пространствам Сибири.
Эсеры, конечно, с удовольствием разогнали бы организации большевиков, как они делали это в 1918 году в Поволжьи и Сибири, но в распоряжении большевиков в Иркутске находились значительные силы, состоявшие из вооруженных рабочих и революционных партизанских отрядов, окружавших город. Поэтому в январе 1920 года в Иркутске существовало нечто вроде двоевластия: Политический центр и Сибирский комитет коммунистической партии проводили свою работу бок-о-бок, находясь в состояния «вооруженного нейтралитета».
Тем временем чехословаки привезли в Иркутск Колчака и поезд, заключавший в себе свыше 10 тысяч пудов русского золотого запаса. Единственным желанием «доблестных» чехословацких и иных иностранных войск было теперь уйти из-под ударов наступающей Красной армии и вообще возможно скорее выбраться из «неблагодарной» Сибири. Поэтому чехословаки, с одобрения представителей Антанты, решили выдать Политическому центру Колчака и золотой запас в обмен на беспрепятственный пропуск через туннели Байкальской железной дороги в Восточную Сибирь для дальнейшего следования за границу…
Между фронтом и Иркутском находились остатки колчаковских армий, под командой генерала Каппеля пробивавшиеся на восток.
«Каппель вел за собой наиболее стойкие и упорные в борьбе с советской властью части... Они знали… что их ожидает в случае встречи с красными, и их путь, этот «ледяной поход», сопровождался неописуемыми жестокостями, расстрелами, грабежами и издевательством над мирным населением. Занимая деревни, они забирали все, что можно было забрать: одежду, лошадей, провиант, деньги, вещи, за малейший протест зверски расправлялись с крестьянами.
Они заразили тифом поголовно все население местностей, через которые проходили. Сотни трупов замученных ими людей оставались после их прохода…» (Из воспоминаний т. Ширямова.)…
Политический центр надеялся «сговориться» с каппелевцами и мирно пропустить их через Иркутск, что значило выдать в руки белогвардейщины и Колчака, и золотой запас, и самый город на поток и разграбление. Сибирский комитет партии большевиков решил, что пора действовать для спасения города. Политическому центру было предъявлено требование о сдаче власти. После торжественных словесных протестов эсеры подчинились.
21 января 1920 года власть в Иркутске перешла к выделенному комитетом партии военно-революционному комитету. «Переворот» был совершен с пролитием... лишь небольшого количества чернил...
Первое столкновение красных отрядов с каппелевцами произошли на станции Зима, недалеко от Иркутска. При помощи чехословаков, совершивших очередное предательство, каппелевцы нанесли поражение красным войскам. Положение Иркутска сделалось угрожающим. Белогвардейцы прислали требование немедленно очистить город, выдав Колчака и золото. Тогда военно-революционный комитет Иркутска, опасаясь возможной победы белогвардейцев, принял решение о необходимости расстрелять Колчака.