Михаил Стишов о колчаковщине. Часть VII
Из книги Михаила Ивановича Стишова «Большевистское подполье и партизанское движение в Сибири в годы Гражданской войны».
«Политический центр», потерпев поражение в Красноярске, решил попытать счастья в Иркутске. Это была последняя попытка эсеров и меньшевиков пробраться к власти и осуществить, наконец, свою программу образования антисоветского буферного государства, прикрытого «демократическом» оболочкой.
В Иркутске «Политический центр» действовал с большей уверенностью, рассчитывая на поддержку «высоких комиссаров» союзных держав, которые имели в Иркутске значительные силы, состоявшие главным образом из чеховойск, бывших фактическими хозяевами положения...
[Читать далее]С каждым днем обстановка в Иркутске накалялась. Не последнюю роль в этом играли и «высокие комиссары» союзников. Главнокомандующий войсками Антанты в Сибири генерал Жанен прекрасно знал о той подготовке, которую вел «Политический центр», чтобы захватить власть. Ему даже была известна точная дата выступления. 24 декабря Жанен записал в своем дневнике: «Сегодня ночью ожидают восстание здесь». И в самом деле, этой ночью восстал 53-й полк, расположенный в предместье Иркутска - Глазково... Начальник иркутского гарнизона генерал Сычев пытался было обстрелять артиллерийским огнем казармы восставшего полка, но генерал Жанен не допустил это...
Приведенная запись из дневника Жанена и тот факт, что события в Глазково начались в точном соответствии с этой записью, со всей очевидностью показывают, что генерал был отнюдь не простым летописцем уже совершившихся событий, а скорее «предсказателем» того, что должно было произойти. Такое «предвидение» Жанена можно объяснить только тем, что «Политический центр» готовил переворот под непосредственным руководством иностранных интервентов, которые контролировали каждый его шаг. Предотвращение Жаненом расправы над повстанцами 53-ю полка, которую пытался учинить Сычев, служит только лишним подтверждением сказанного...
В период этих военных столкновений колчаковский гарнизон все время таял. Его солдаты и офицеры, видя полную обреченность колчаковского «правительства», непрерывно и бесплодно заседавшего в гостинице «Модерн», целыми подразделениями, одно за другим, переходили на сторону восставших.
Ко 2 января 1920 г. стало очевидно, что перевес сил явно склоняется на сторону «Политического центра». Однако борьба продолжалась, и конца ее, казалось, не было видно. Конфликт затягивался в связи с тем, что в него активно вмешался атаман Семенов, подстрекаемый японцами.
«Высокие комиссары» и высшее командование союзных войск нервничали. Они хорошо знали об успешном продвижении партизанской армии к Иркутску, угрожавшем отрезать им путь на восток. С запада наседали части Красной Армии, теснившие чехословацкие арьергарды. Все это побудило интервентов открыто вмешаться в события и как можно скорее решить дело в пользу «Политического центра».
Утром 2 января представители «Союзных миссий» демонстративно посетили Главный штаб повстанцев и выразили свою готовность передать ему предметы продовольствия и снабжения, предназначенные для мирного населения. В полдень «высокие комиссары» и командование союзных войск попросили представителей «правительства» Колчака явиться в поезд генерала Жанена для переговоров. Колчаковские «министры» немедленно прибыли. Открывая заседание, генерал Жанен заявил: «Единственный факт, который можно констатировать, это тот, что с тех пор, как войска Семенова здесь, ничего больше не ладится», поэтому «необходимо немедля предложить самым ультимативным образом Семенову отступить на известное расстояние... Путь будет тогда исправлен немедленно, и мы уедем». Присутствовавший на заседании японский представитель Като, скрепя сердце, вынужден был согласиться с этим ультиматумом и отдать распоряжение об отходе семеновских войск.
Колчаковский «министр» Червен-Водали в многократных выступлениях умолял господ «высоких комиссаров» оказать «правительству» поддержку в подавлении восстания. Он пытался запугать союзников заявлениями, что «настоящее движение - только переход к большевизму», а вся политика эсеров и меньшевиков якобы направлена всецело на «соглашение с большевиками» и т. д. Однако генерал Жанен, отвечая Червен-Водали, возразил: «Необходимо иметь точное представление... о той идее, во имя которой они (эсеры и меньшевики. - М. С.) взялись за оружие. …они взяли не красный флаг за свою эмблему». Так устами Жанена союзники еще раз, теперь уже официально, сказали колчаковским «министрам», что они не хотят и слышать о какой-то «пробольшевистской политике» эсеров и меньшевиков и хорошо знают их как ярых врагов большевизма и Советской власти, умеющих к тому же искусно маскироваться под «друзей народа», чего, кстати сказать, никогда не умели делать ни сам Колчак, ни его клика. После такого афронта колчаковским «министрам» стало окончательно ясно, на чьей стороне теперь симпатии союзников. Им оставался только один выход: добиться хотя бы кратковременного перемирия с повстанцами и постараться улизнуть в Забайкалье, под крылышко атамана Семенова. Но достигнуть перемирия можно было только при помощи «высоких комиссаров», поэтому Червен-Водали униженно обратился к ним с просьбой о посредничестве. «Высокий комиссар» Франции Могра спросил Червен-Водали: «Перемирие, которое вы предлагаете, заключает в себе эвакуацию правительства на Восток? Так ли я вас понял?». Червен-Водали ответил: «Совершенно так» - и тут же попросил хранить его слова в «строжайшем секрете», чтобы противная сторона не помешала осуществить это намерение.
Сначала союзные представители отказались от посредничества под предлогом, что они «считают для себя невозможным распространять свое вмешательство так далеко» и что условия перемирия «должны обсуждаться непосредственно между делегатами обеих сторон». В действительности своим «отказом» они стремились принудить «законных» представителей власти вступить в прямые переговоры с повстанцами как с равноправной стороной, которую интервенты хотели сделать «законной» преемницей власти.
Колчаковские «министры» сразу поняли, чего от них хотят, и без возражений согласились с этим. Тогда «высокие комиссары» милостиво заявили им, «что они готовы выведать у... политического центра их истинные намерения» и «если им это удастся, они готовы сделать все возможное, чтобы привести обе враждующие партии к приемлемому соглашению».
Дальше все пошло как по писаному. В ночь на 3 января в поезде генерала Жанена встретились представители «правительства» и «Политического центра», было подписано соглашение о перемирии... В середине дня того же 3 января в присутствии «высоких комиссаров» делегаты «Политического центра»… и уполномоченные «правительства»… приступили к переговорам относительно дальнейшего соглашения. Начался настоящий торг об условиях передачи власти «Политическому центру». Он так и не закончился формальным соглашением.
В городе, находившемся во власти колчаковского гарнизона, начались беспорядки и грабежи. Сычевцы и семеновцы пытались вывезти золото и другие ценности из Государственного банка. В связи с этим Жанен вечером 4 января отдал приказ чехам занять город и взять его под свою охрану. Вслед за чехами в город вступили войска «Политического центра» - повстанцы, на сторону которых перешли остатки колчаковских частей. Делегат «Политического центра» на переговорах с «правительством» Ходукин торжественно заявил: «Город фактически занят... Порядок установлен... Я объявляю заседание закрытым. Власть старая пала по воле народа. Политический центр вступает в исполнение своих обязанностей и передаст власть Национальному собранию, которое будет созвано в самом непродолжительном времени». На этом все разошлись, так и не подписав акт о сдаче и приеме власти. Колчаковские экс-министры, генералы, видные чиновники трусливо разбежались по иностранным эшелонам или попрятались в заранее подготовленных частных квартирах.
Итак, эсеры и меньшевики при самой активной помощи интервентов пробрались к власти. Но никто, в том числе и сами они, не верили в прочность своего положения. «Население, - писал впоследствии кадет Кроль, - встретило переворот радостно. Но далеко нерадостно были настроены члены Политического центра. …уже на третий - четвертый день после переворота они при малознакомых людях... не скрывали, что их положение крайне тяжелое. Они уже чувствовали, что произвели переворот чужими силами, большевистскими, и эти силы теперь наседали, становились требовательнее, толкали к непосредственному большевизму»...
«Политический центр» завязал переговоры с Сибревкомом и Реввоенсоветом 5-й армий, намереваясь получить признание провозглашенного им государства-буфера... Выдвигая идею буфера, эсеры и меньшевики хорошо учитывали внешнеполитические и внутренние трудности Советской России, вызванные интервенцией и разрухой. Они понимали, что продвижение Красной Армии в Забайкалье и дальше на восток, где находились крупные силы японских интервентов, означало бы неминуемую войну с Японией. А эта война была непосильна в то время для Советской республики. Всячески спекулируя на этом, эсеры и меньшевики доказывали, что только при посредстве буферного государства под их руководством можно будет мирным путем изжить интервенцию в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке и таким образом воссоединить эти области с Советской Россией. Председатель делегации «Политического центра» - меньшевик Ахматов, убеждая Сибревком и Реввоенсовет 5-й армии в необходимости образования суверенного буферного государства, заявил: «Основной задачей Политического центра является обеспечение все Восточной Сибири за революционной Россией, воссоединение восточной окраины, на которую покушаются союзные хищники, с Россией». Ахматов подчеркнул затем, что «Политическому центру» удалось обеспечить вынужденный нейтралитет Японии и дружественный нейтралитет чехословаков. Однако, указал он, эти нейтралитеты будут нарушены в случае «открытого продвижения Красной Армии для восстановления строя, подобного строю в Советской республике». Резюмируя все сказанное, Ахматов еще раз призвал представителей Советской власти пойти на «создание временного буферного государства», основная задача которого, по его словам, состояла в том, чтобы предотвратить вероятное военное столкновение с Японией и обеспечить «возможность воссоединения Восточной Сибири с Россией» мирным путем. Так говорил не только Ахматов, но и другие члены делегации «Политического центра» - Колосов и Коногов, стремясь создать впечатление искренности и добрых намерений. Но это была ложь, рассчитанная на обман советских представителей.
Всего за несколько дней до этого тот же Ахматов, будучи главой делегации «Политического центра» на переговорах о сдаче власти колчаковским «правительством» в Иркутске, заявил: «Мы предполагаем здесь образовать буферное государство и демократическое правительство не покидает мысль о борьбе с большевизмом». Достаточно сопоставить эти два диаметрально противоположных заявления одного и того же лица, действовавшего от имени и по поручению «Политического центра», и сразу становится ясной отвратительная неприглядность двурушничества и вероломства эсеров и меньшевиков... Они добивались от Советской власти признания буферного государства вовсе не для того, чтобы помочь ей «избежать военного столкновения с Японией и воссоединить мирным путем Восточную Сибирь и Дальний Восток с Россией. На самом деле такое признание им было нужно только для обеспечения передышки и собирания сил, чтобы в удобный момент снова открыть вооруженную «борьбу с большевизмом», т. е. с рабочими и крестьянами Советской республики. Эту борьбу они готовили при поддержке иностранных империалистов, американских в первую очередь.
Советская делегация, не подозревая об этих коварных замыслах «Политического центра», дала, с целым рядом оговорок, согласие на образование буферного государства в Восточной Сибири...
Чтобы нейтрализовать белочехов, еще находившихся в Иркутске, Совещание гарантировало им «беспрепятственный проезд на Восток с оружием при условии передачи Военно-Революционному комитету золота и безусловно полного невмешательства их в русские дела». Оно также гарантировало неприкосновенность личного состава «Политического центра» и «той демократии, которая с оружием в руках боролась против колчаковской власти».
Белочехи, получив такую гарантию от большевиков, отказались от дальнейшей поддержки «Политического центра», вследствие чего он, потеряв последнюю опору, совсем повис в воздухе. Маневр чехов объясняется тем, что у них по существу не оставалось другого выхода. Продолжая оказывать поддержку «Политическому центру», они рисковали бы вызвать против себя всеобщее возмущение масс, и прежде всего партизан. Последние могли взорвать туннели на кругобайкальском участке железной дороги и создать «пробку» на пути эвакуации чешских эшелонов на восток. Вот почему реакционное руководство белочехов бросило на произвол судьбы эсеров и меньшевиков.
Крах «Политического центра» был очевиден. Ему теперь не оставалось ничего другого, как принять требование большевиков и «добровольно» отказаться от власти в пользу Иркутского военно-революционного комитета...
Так была ликвидирована последняя попытка эсеров и меньшевиков образовать в Сибири антисоветское буферное государство. Массы трудящихся шли в своем подавляющем большинстве за коммунистами. Это со всей очевидностью было еще раз продемонстрировано на выборах в Совет, состоявшихся 25 января. К участию в выборах были допущены все политические партии, имевшие тогда свои организации в Иркутске. Итог был таков: из 524 депутатов, избранных в Совет, 346 были коммунистами, 79 - «левыми» эсерами, 25 - меньшевиками, 16 - правыми эсерами, 5 - анархистами, 1 - максималист, 2 - ППС (партия польских социалистов), 4 - еврейскими социалистами, 46 - «дикими»...
29 января каппелевцы под командованием генерала Войцеховского… достигли станции Куйтун... Утром 30 января противник перешел в наступление против западной группы войск Восточно-Сибирской армии. Бой длился 5 часов. Белые начали отступать, но в это время чешская конница и пехота неожиданно ударили во фланг советской группы. В результате последняя была смята, а затем разгромлена. Командующий группой вместе со штабом попали в плен.
Иркутский ревком предъявил чешскому командованию ультиматум об освобождении пленных и возвращении оружия. Это требование было исполнено. Одновременно дипломатический представитель чехословаков Благож явился в ревком и объяснил этот инцидент самовольными действиями местного чешского командования, части которого незадолго до этого были основательно потрепаны авангардом 5-й армии под Нижнеудинском. Трудно поверить в правдоподобность объяснений Благожа. Скорее всего этот удар из-за угла планировался главным командованием чеховойск в Иркутске и имел, по нашему мнению, двоякую цель: с одной стороны, отомстить за понесенные жертвы под Нижнеудинском, с другой - оказать воздействие на 5-ю армию в том смысле, чтобы она впредь не наседала на хвостовые эшелоны чеховойск, не громила бы их, а дала бы им спокойно продолжать эвакуацию на восток. Это предположение косвенно подтверждается соглашением, заключенным 7 февраля 192 0 г. в Куйтуне между командованием 5-й армии и командованием чеховойск. Наряду с другими вопросами соглашение предусматривало образование «нейтральной полосы» вдоль линии железной дороги, начиная от станции Зима и кончая Иркутском, невмешательство чехов в русские дела, смешанный русско-чешский караул, охраняющий золотой запас России, передача чехами в полной исправности железнодорожных сооружений советской стороне по мере их эвакуации на восток. Это соглашение объясняется отнюдь не слабостью советской стороны: ее войска имели все возможности опрокинуть арьергардные части чеховойск и на их плечах ворваться в Иркутск. Но это неизбежно вызвало бы новое вмешательство со стороны США, Англии, Франции, Японии в то время, когда правительства этих стран (кроме Японии) уже приступили к выводу своих войск из пределов Советской России. Кроме того, 16 января 1920 г. Верховный Совет Антанты разрешил обмен товарами на основе взаимности между Россией и союзными и нейтральными странами. А это означало прорыв блокады, что особенно было важно для страны. Не следует также забывать, что золотой запас России фактически находился в руках чехов, которые в случае конфликта могли вывезти его из Иркутска и этим нанести большой ущерб советскому народу. Все это вместе взятое заставляло вести гибкую и сдержанную политику по отношению к чехам, способствующую их безболезненной эвакуации.
Предательские действия белочешского командования в районе Куйтун - Зима обеспечили каппелевцам путь на Иркутск...
6 февраля каппелевцы подошли к последнему рубежу внешней обороны города... В результате боя… каппелевцы потерпели поражение…
Однако опасность прорыва противника в пределы Иркутска по-прежнему оставалась реальной. Считая, что одной из целей этого прорыва является освобождение Колчака, а также имея данные, что существующая в городе тайная контрреволюционная организация ставит перед собой такую же задачу, Иркутский военно-революционный комитет на своем заседании 6 февраля 1920 г. постановил: «1) бывшего верховного правителя - адмирала Колчака и 2) бывшего председателя Совета Министров - Пепеляева расстрелять. Лучше казнь двух преступников, давно достойных смерти, чем сотни невинных жертв»...
От окончательного разгрома каппелевцев уберегли те же белочехи. Они предоставили им возможность обойти Иркутск стороной по контролируемой ими «нейтральной полосе».
…
Общая международная обстановка, а также недостаток сил и средств не позволяли Советскому правительству продолжать вооруженную борьбу на востоке страны, ибо это неизбежно привело бы к войне с Японией. Учитывалась при этом также угроза нападения со стороны буржуазно-помещичьей Польши, требовавшая мобилизации всех сил страны на случай отражения этой агрессии. В связи с этим проблема образования буферного государства встала в порядок дня, но с той принципиальной разницей, что инициатива постановки и разрешения этого вопроса целиком находились теперь в руках ЦК РКП (б) и Советского правительства. Местным дальневосточным партийным организациям были даны директивы не создавать советов (во избежание невыгодных для Советской республики столкновений с японскими интервентами) и приступить на освобожденной от колчаковщины территории к образованию и строительству временной народно-революционной власти. Так возникла идея образования Дальне-Восточной республики (ДВР).
Это был крутой поворот в политике нашей партии по отношению к Дальнему Востоку, означавший временный отказ от советизации края.
Между прочим, эсеры и меньшевики, еще так недавно ратовавшие за создание буферного государства, теперь вдруг, с образованием ДВР, стали непримиримыми ее врагами. Эта их враждебность к ДВР объяснялась тем, что такой буфер создавался коммунистами с целью, как это подчеркивалось в резолюции ЦК партии эсеров, принятой в апреле 1920 г., «прикрытия советской политики» на Дальнем Востоке. Поскольку просоветская политика буфера не отвечала их антисоветским замыслам, то они сделались ярыми противниками ДВР, противопоставляя ей свой прожект образования так называемого «независимого государства-буфера» с антисоветской направленностью. Большевикам Дальнего Востока, руководимым ЦК РКП (б), пришлось строить ДВР в ожесточенной борьбе не только с японскими оккупантами и офицерской белогвардейщиной, но с эсеро-меньшевистской контрреволюцией.
«Политический центр», потерпев поражение в Красноярске, решил попытать счастья в Иркутске. Это была последняя попытка эсеров и меньшевиков пробраться к власти и осуществить, наконец, свою программу образования антисоветского буферного государства, прикрытого «демократическом» оболочкой.
В Иркутске «Политический центр» действовал с большей уверенностью, рассчитывая на поддержку «высоких комиссаров» союзных держав, которые имели в Иркутске значительные силы, состоявшие главным образом из чеховойск, бывших фактическими хозяевами положения...
[Читать далее]С каждым днем обстановка в Иркутске накалялась. Не последнюю роль в этом играли и «высокие комиссары» союзников. Главнокомандующий войсками Антанты в Сибири генерал Жанен прекрасно знал о той подготовке, которую вел «Политический центр», чтобы захватить власть. Ему даже была известна точная дата выступления. 24 декабря Жанен записал в своем дневнике: «Сегодня ночью ожидают восстание здесь». И в самом деле, этой ночью восстал 53-й полк, расположенный в предместье Иркутска - Глазково... Начальник иркутского гарнизона генерал Сычев пытался было обстрелять артиллерийским огнем казармы восставшего полка, но генерал Жанен не допустил это...
Приведенная запись из дневника Жанена и тот факт, что события в Глазково начались в точном соответствии с этой записью, со всей очевидностью показывают, что генерал был отнюдь не простым летописцем уже совершившихся событий, а скорее «предсказателем» того, что должно было произойти. Такое «предвидение» Жанена можно объяснить только тем, что «Политический центр» готовил переворот под непосредственным руководством иностранных интервентов, которые контролировали каждый его шаг. Предотвращение Жаненом расправы над повстанцами 53-ю полка, которую пытался учинить Сычев, служит только лишним подтверждением сказанного...
В период этих военных столкновений колчаковский гарнизон все время таял. Его солдаты и офицеры, видя полную обреченность колчаковского «правительства», непрерывно и бесплодно заседавшего в гостинице «Модерн», целыми подразделениями, одно за другим, переходили на сторону восставших.
Ко 2 января 1920 г. стало очевидно, что перевес сил явно склоняется на сторону «Политического центра». Однако борьба продолжалась, и конца ее, казалось, не было видно. Конфликт затягивался в связи с тем, что в него активно вмешался атаман Семенов, подстрекаемый японцами.
«Высокие комиссары» и высшее командование союзных войск нервничали. Они хорошо знали об успешном продвижении партизанской армии к Иркутску, угрожавшем отрезать им путь на восток. С запада наседали части Красной Армии, теснившие чехословацкие арьергарды. Все это побудило интервентов открыто вмешаться в события и как можно скорее решить дело в пользу «Политического центра».
Утром 2 января представители «Союзных миссий» демонстративно посетили Главный штаб повстанцев и выразили свою готовность передать ему предметы продовольствия и снабжения, предназначенные для мирного населения. В полдень «высокие комиссары» и командование союзных войск попросили представителей «правительства» Колчака явиться в поезд генерала Жанена для переговоров. Колчаковские «министры» немедленно прибыли. Открывая заседание, генерал Жанен заявил: «Единственный факт, который можно констатировать, это тот, что с тех пор, как войска Семенова здесь, ничего больше не ладится», поэтому «необходимо немедля предложить самым ультимативным образом Семенову отступить на известное расстояние... Путь будет тогда исправлен немедленно, и мы уедем». Присутствовавший на заседании японский представитель Като, скрепя сердце, вынужден был согласиться с этим ультиматумом и отдать распоряжение об отходе семеновских войск.
Колчаковский «министр» Червен-Водали в многократных выступлениях умолял господ «высоких комиссаров» оказать «правительству» поддержку в подавлении восстания. Он пытался запугать союзников заявлениями, что «настоящее движение - только переход к большевизму», а вся политика эсеров и меньшевиков якобы направлена всецело на «соглашение с большевиками» и т. д. Однако генерал Жанен, отвечая Червен-Водали, возразил: «Необходимо иметь точное представление... о той идее, во имя которой они (эсеры и меньшевики. - М. С.) взялись за оружие. …они взяли не красный флаг за свою эмблему». Так устами Жанена союзники еще раз, теперь уже официально, сказали колчаковским «министрам», что они не хотят и слышать о какой-то «пробольшевистской политике» эсеров и меньшевиков и хорошо знают их как ярых врагов большевизма и Советской власти, умеющих к тому же искусно маскироваться под «друзей народа», чего, кстати сказать, никогда не умели делать ни сам Колчак, ни его клика. После такого афронта колчаковским «министрам» стало окончательно ясно, на чьей стороне теперь симпатии союзников. Им оставался только один выход: добиться хотя бы кратковременного перемирия с повстанцами и постараться улизнуть в Забайкалье, под крылышко атамана Семенова. Но достигнуть перемирия можно было только при помощи «высоких комиссаров», поэтому Червен-Водали униженно обратился к ним с просьбой о посредничестве. «Высокий комиссар» Франции Могра спросил Червен-Водали: «Перемирие, которое вы предлагаете, заключает в себе эвакуацию правительства на Восток? Так ли я вас понял?». Червен-Водали ответил: «Совершенно так» - и тут же попросил хранить его слова в «строжайшем секрете», чтобы противная сторона не помешала осуществить это намерение.
Сначала союзные представители отказались от посредничества под предлогом, что они «считают для себя невозможным распространять свое вмешательство так далеко» и что условия перемирия «должны обсуждаться непосредственно между делегатами обеих сторон». В действительности своим «отказом» они стремились принудить «законных» представителей власти вступить в прямые переговоры с повстанцами как с равноправной стороной, которую интервенты хотели сделать «законной» преемницей власти.
Колчаковские «министры» сразу поняли, чего от них хотят, и без возражений согласились с этим. Тогда «высокие комиссары» милостиво заявили им, «что они готовы выведать у... политического центра их истинные намерения» и «если им это удастся, они готовы сделать все возможное, чтобы привести обе враждующие партии к приемлемому соглашению».
Дальше все пошло как по писаному. В ночь на 3 января в поезде генерала Жанена встретились представители «правительства» и «Политического центра», было подписано соглашение о перемирии... В середине дня того же 3 января в присутствии «высоких комиссаров» делегаты «Политического центра»… и уполномоченные «правительства»… приступили к переговорам относительно дальнейшего соглашения. Начался настоящий торг об условиях передачи власти «Политическому центру». Он так и не закончился формальным соглашением.
В городе, находившемся во власти колчаковского гарнизона, начались беспорядки и грабежи. Сычевцы и семеновцы пытались вывезти золото и другие ценности из Государственного банка. В связи с этим Жанен вечером 4 января отдал приказ чехам занять город и взять его под свою охрану. Вслед за чехами в город вступили войска «Политического центра» - повстанцы, на сторону которых перешли остатки колчаковских частей. Делегат «Политического центра» на переговорах с «правительством» Ходукин торжественно заявил: «Город фактически занят... Порядок установлен... Я объявляю заседание закрытым. Власть старая пала по воле народа. Политический центр вступает в исполнение своих обязанностей и передаст власть Национальному собранию, которое будет созвано в самом непродолжительном времени». На этом все разошлись, так и не подписав акт о сдаче и приеме власти. Колчаковские экс-министры, генералы, видные чиновники трусливо разбежались по иностранным эшелонам или попрятались в заранее подготовленных частных квартирах.
Итак, эсеры и меньшевики при самой активной помощи интервентов пробрались к власти. Но никто, в том числе и сами они, не верили в прочность своего положения. «Население, - писал впоследствии кадет Кроль, - встретило переворот радостно. Но далеко нерадостно были настроены члены Политического центра. …уже на третий - четвертый день после переворота они при малознакомых людях... не скрывали, что их положение крайне тяжелое. Они уже чувствовали, что произвели переворот чужими силами, большевистскими, и эти силы теперь наседали, становились требовательнее, толкали к непосредственному большевизму»...
«Политический центр» завязал переговоры с Сибревкомом и Реввоенсоветом 5-й армий, намереваясь получить признание провозглашенного им государства-буфера... Выдвигая идею буфера, эсеры и меньшевики хорошо учитывали внешнеполитические и внутренние трудности Советской России, вызванные интервенцией и разрухой. Они понимали, что продвижение Красной Армии в Забайкалье и дальше на восток, где находились крупные силы японских интервентов, означало бы неминуемую войну с Японией. А эта война была непосильна в то время для Советской республики. Всячески спекулируя на этом, эсеры и меньшевики доказывали, что только при посредстве буферного государства под их руководством можно будет мирным путем изжить интервенцию в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке и таким образом воссоединить эти области с Советской Россией. Председатель делегации «Политического центра» - меньшевик Ахматов, убеждая Сибревком и Реввоенсовет 5-й армии в необходимости образования суверенного буферного государства, заявил: «Основной задачей Политического центра является обеспечение все Восточной Сибири за революционной Россией, воссоединение восточной окраины, на которую покушаются союзные хищники, с Россией». Ахматов подчеркнул затем, что «Политическому центру» удалось обеспечить вынужденный нейтралитет Японии и дружественный нейтралитет чехословаков. Однако, указал он, эти нейтралитеты будут нарушены в случае «открытого продвижения Красной Армии для восстановления строя, подобного строю в Советской республике». Резюмируя все сказанное, Ахматов еще раз призвал представителей Советской власти пойти на «создание временного буферного государства», основная задача которого, по его словам, состояла в том, чтобы предотвратить вероятное военное столкновение с Японией и обеспечить «возможность воссоединения Восточной Сибири с Россией» мирным путем. Так говорил не только Ахматов, но и другие члены делегации «Политического центра» - Колосов и Коногов, стремясь создать впечатление искренности и добрых намерений. Но это была ложь, рассчитанная на обман советских представителей.
Всего за несколько дней до этого тот же Ахматов, будучи главой делегации «Политического центра» на переговорах о сдаче власти колчаковским «правительством» в Иркутске, заявил: «Мы предполагаем здесь образовать буферное государство и демократическое правительство не покидает мысль о борьбе с большевизмом». Достаточно сопоставить эти два диаметрально противоположных заявления одного и того же лица, действовавшего от имени и по поручению «Политического центра», и сразу становится ясной отвратительная неприглядность двурушничества и вероломства эсеров и меньшевиков... Они добивались от Советской власти признания буферного государства вовсе не для того, чтобы помочь ей «избежать военного столкновения с Японией и воссоединить мирным путем Восточную Сибирь и Дальний Восток с Россией. На самом деле такое признание им было нужно только для обеспечения передышки и собирания сил, чтобы в удобный момент снова открыть вооруженную «борьбу с большевизмом», т. е. с рабочими и крестьянами Советской республики. Эту борьбу они готовили при поддержке иностранных империалистов, американских в первую очередь.
Советская делегация, не подозревая об этих коварных замыслах «Политического центра», дала, с целым рядом оговорок, согласие на образование буферного государства в Восточной Сибири...
Чтобы нейтрализовать белочехов, еще находившихся в Иркутске, Совещание гарантировало им «беспрепятственный проезд на Восток с оружием при условии передачи Военно-Революционному комитету золота и безусловно полного невмешательства их в русские дела». Оно также гарантировало неприкосновенность личного состава «Политического центра» и «той демократии, которая с оружием в руках боролась против колчаковской власти».
Белочехи, получив такую гарантию от большевиков, отказались от дальнейшей поддержки «Политического центра», вследствие чего он, потеряв последнюю опору, совсем повис в воздухе. Маневр чехов объясняется тем, что у них по существу не оставалось другого выхода. Продолжая оказывать поддержку «Политическому центру», они рисковали бы вызвать против себя всеобщее возмущение масс, и прежде всего партизан. Последние могли взорвать туннели на кругобайкальском участке железной дороги и создать «пробку» на пути эвакуации чешских эшелонов на восток. Вот почему реакционное руководство белочехов бросило на произвол судьбы эсеров и меньшевиков.
Крах «Политического центра» был очевиден. Ему теперь не оставалось ничего другого, как принять требование большевиков и «добровольно» отказаться от власти в пользу Иркутского военно-революционного комитета...
Так была ликвидирована последняя попытка эсеров и меньшевиков образовать в Сибири антисоветское буферное государство. Массы трудящихся шли в своем подавляющем большинстве за коммунистами. Это со всей очевидностью было еще раз продемонстрировано на выборах в Совет, состоявшихся 25 января. К участию в выборах были допущены все политические партии, имевшие тогда свои организации в Иркутске. Итог был таков: из 524 депутатов, избранных в Совет, 346 были коммунистами, 79 - «левыми» эсерами, 25 - меньшевиками, 16 - правыми эсерами, 5 - анархистами, 1 - максималист, 2 - ППС (партия польских социалистов), 4 - еврейскими социалистами, 46 - «дикими»...
29 января каппелевцы под командованием генерала Войцеховского… достигли станции Куйтун... Утром 30 января противник перешел в наступление против западной группы войск Восточно-Сибирской армии. Бой длился 5 часов. Белые начали отступать, но в это время чешская конница и пехота неожиданно ударили во фланг советской группы. В результате последняя была смята, а затем разгромлена. Командующий группой вместе со штабом попали в плен.
Иркутский ревком предъявил чешскому командованию ультиматум об освобождении пленных и возвращении оружия. Это требование было исполнено. Одновременно дипломатический представитель чехословаков Благож явился в ревком и объяснил этот инцидент самовольными действиями местного чешского командования, части которого незадолго до этого были основательно потрепаны авангардом 5-й армии под Нижнеудинском. Трудно поверить в правдоподобность объяснений Благожа. Скорее всего этот удар из-за угла планировался главным командованием чеховойск в Иркутске и имел, по нашему мнению, двоякую цель: с одной стороны, отомстить за понесенные жертвы под Нижнеудинском, с другой - оказать воздействие на 5-ю армию в том смысле, чтобы она впредь не наседала на хвостовые эшелоны чеховойск, не громила бы их, а дала бы им спокойно продолжать эвакуацию на восток. Это предположение косвенно подтверждается соглашением, заключенным 7 февраля 192 0 г. в Куйтуне между командованием 5-й армии и командованием чеховойск. Наряду с другими вопросами соглашение предусматривало образование «нейтральной полосы» вдоль линии железной дороги, начиная от станции Зима и кончая Иркутском, невмешательство чехов в русские дела, смешанный русско-чешский караул, охраняющий золотой запас России, передача чехами в полной исправности железнодорожных сооружений советской стороне по мере их эвакуации на восток. Это соглашение объясняется отнюдь не слабостью советской стороны: ее войска имели все возможности опрокинуть арьергардные части чеховойск и на их плечах ворваться в Иркутск. Но это неизбежно вызвало бы новое вмешательство со стороны США, Англии, Франции, Японии в то время, когда правительства этих стран (кроме Японии) уже приступили к выводу своих войск из пределов Советской России. Кроме того, 16 января 1920 г. Верховный Совет Антанты разрешил обмен товарами на основе взаимности между Россией и союзными и нейтральными странами. А это означало прорыв блокады, что особенно было важно для страны. Не следует также забывать, что золотой запас России фактически находился в руках чехов, которые в случае конфликта могли вывезти его из Иркутска и этим нанести большой ущерб советскому народу. Все это вместе взятое заставляло вести гибкую и сдержанную политику по отношению к чехам, способствующую их безболезненной эвакуации.
Предательские действия белочешского командования в районе Куйтун - Зима обеспечили каппелевцам путь на Иркутск...
6 февраля каппелевцы подошли к последнему рубежу внешней обороны города... В результате боя… каппелевцы потерпели поражение…
Однако опасность прорыва противника в пределы Иркутска по-прежнему оставалась реальной. Считая, что одной из целей этого прорыва является освобождение Колчака, а также имея данные, что существующая в городе тайная контрреволюционная организация ставит перед собой такую же задачу, Иркутский военно-революционный комитет на своем заседании 6 февраля 1920 г. постановил: «1) бывшего верховного правителя - адмирала Колчака и 2) бывшего председателя Совета Министров - Пепеляева расстрелять. Лучше казнь двух преступников, давно достойных смерти, чем сотни невинных жертв»...
От окончательного разгрома каппелевцев уберегли те же белочехи. Они предоставили им возможность обойти Иркутск стороной по контролируемой ими «нейтральной полосе».
…
Общая международная обстановка, а также недостаток сил и средств не позволяли Советскому правительству продолжать вооруженную борьбу на востоке страны, ибо это неизбежно привело бы к войне с Японией. Учитывалась при этом также угроза нападения со стороны буржуазно-помещичьей Польши, требовавшая мобилизации всех сил страны на случай отражения этой агрессии. В связи с этим проблема образования буферного государства встала в порядок дня, но с той принципиальной разницей, что инициатива постановки и разрешения этого вопроса целиком находились теперь в руках ЦК РКП (б) и Советского правительства. Местным дальневосточным партийным организациям были даны директивы не создавать советов (во избежание невыгодных для Советской республики столкновений с японскими интервентами) и приступить на освобожденной от колчаковщины территории к образованию и строительству временной народно-революционной власти. Так возникла идея образования Дальне-Восточной республики (ДВР).
Это был крутой поворот в политике нашей партии по отношению к Дальнему Востоку, означавший временный отказ от советизации края.
Между прочим, эсеры и меньшевики, еще так недавно ратовавшие за создание буферного государства, теперь вдруг, с образованием ДВР, стали непримиримыми ее врагами. Эта их враждебность к ДВР объяснялась тем, что такой буфер создавался коммунистами с целью, как это подчеркивалось в резолюции ЦК партии эсеров, принятой в апреле 1920 г., «прикрытия советской политики» на Дальнем Востоке. Поскольку просоветская политика буфера не отвечала их антисоветским замыслам, то они сделались ярыми противниками ДВР, противопоставляя ей свой прожект образования так называемого «независимого государства-буфера» с антисоветской направленностью. Большевикам Дальнего Востока, руководимым ЦК РКП (б), пришлось строить ДВР в ожесточенной борьбе не только с японскими оккупантами и офицерской белогвардейщиной, но с эсеро-меньшевистской контрреволюцией.