Генерал Головин о белых
Из книги Николая Николаевича Головина «Российская контрреволюция в 1917-1918 гг.».
…Ленинское правительство было отрезано от источников сырья и руды. Но… в руки большевиков попали и все запасы военного снабжения демобилизованной старой Русской Армии, оказавшиеся на территории Великороссии.
…техническое снабжение Белых армий должно было базироваться на заграничной помощи. Это ставило их в тесную зависимость от Антанты...
Эта помощь была чрезвычайно существенной, ибо без нее Белые армии, несмотря на весь их героизм, стояли бы перед неминуемой гибелью...
[Читать далее]Моральный авторитет «Белых правительств», создавшихся к концу 1918 года на различных контрреволюционных фронтах, мог быть только еще меньше, чем моральный авторитет первого Временного правительства. …на стороне первого Временного правительства была некоторая легальная преемственность Верховной Власти. К концу же 1918 года всякая возникавшая власть, будь то революционная или контрреволюционная, могла базироваться только на личном авторитете ее главного руководителя. Личного же авторитета в среде русского крестьянства никто из вождей Белого Движения не имел. Более того, как раз главный вождь этого движения генерал А. И. Деникин не мог быть даже популярен среди крестьян. В глазах народа он, вместе с генералом Корниловым, являлся одним из главных инициаторов июльского наступления 1917 года, приведшим к катастрофическому поражению.
В таких условиях патриотизм русских крестьян не мог быть использован. Его пассивность требовала властного вождя; властность же этого вождя могла базироваться лишь на доверии; но это доверие вожди Белого Движения должны были заслужить...
Всякая малокультурная масса в тех случаях, когда разрушено ее традиционное представление о государственности, впадает в узкий классовый эгоизм. Такой же процесс происходил в недрах русского крестьянства к концу 1918 года. Поэтому вожди Белого Движения, пожелавшие привлечь в свои ряды русское крестьянство, могли достигнуть этого не иначе, как сразу же и резко решив вопрос о владении землей в пользу крестьянства... Если такого решения не было, то Белое Движение было осуждено уподобиться двигателю без приводных ремней, то есть работающему вхолостую.
Настроение казачьих народных масс к осени 1918 года было несравненно более благоприятным для сцепления с ними Белого Движения. …к этому времени все казачества уже переболели «нейтралитетом» и стали ярыми и действенными врагами большевиков...
Мы могли убедиться также, с каким доверием Казачество шло под начало военных вождей... Многовековая вооруженная и во многих отношениях самостоятельная борьба казаков с внешним врагом на пограничных пространствах воспитала в них врожденный военный дух, что предрасполагало симпатии Казачества к офицерству Русской Армии. Это был ценный залог для тесной духовной спайки с Белым Движением. И… все казачества к концу 1918 года подчинялись или были накануне подчинения вождям Белого Движения.
Однако, несмотря на возможность тесной духовной спайки между казачеством и Белым Движением, существовало одно «но», которое хотя и не могло помешать такой спайке, однако могло уменьшить полезную отдачу этого союза. Это «но» было следствием пробудившегося в казаках с началом революции стремления к некоторой автономии...
Но психология Белого Движения была болезненно заострена «Всероссийской ориентацией». Мы видели те трения, которые на первых же порах создания Добровольческой Армии возникли между вождями Белого Движения и Донским Атаманом Калединым. Мы видели также серьезные разногласия между заместителем генерала Каледина на Атаманском посту - генералом Красновым и заместителем генерала Корнилова в главнокомандовании Добровольческой Армией - генералом Деникиным. Эти разногласия печально отразились на стратегическом ходе противобольшевицкой борьбы: Царицын остался во власти большевиков, соединение двух частей главного контрреволюционного фронта не состоялось, и большевикам была крайне облегчена возможность нанести отдельное поражение Восточному противобольшевицкому фронту на Волге. Наконец, борьба генерала Деникина и его правительства с избранной казачьей Кубанской властью может служить яркой иллюстрацией того взаимного непонимания, которое образовалось между возглавителями Белого Движения, с одной стороны, и руководителями казачества - с другой.
Если даже среди такого коренного русского населения, как казачества, революция вызывала усиление местного патриотизма, то в еще большей мере подобное ее действие проявилось на окраинах России с инородным населением. Здесь центробежные устремления достигли своей крайней формы, а именно сепаратизма. Но так же как и в казачьих областях, эти вспышки местного патриотизма сопровождались сильным понижением большевицких настроений в народных массах. К концу 1918 года совершенно отчетливо вырисовывалась на окраинах России эта борьба между различными национализмами окраинных народов и интернационалистическим империализмом московских большевиков. Польша, Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Закавказские республики стали ареной этой борьбы, в которой победа склонялась в сторону националистических лагерей. Перед вождями Белых армий во весь свой рост вырастала дилемма: пойти по пути признания этих государственных новообразований с целью использовать создавшиеся на окраинах России противобольшевицкие силы для создания противобольшевицкой конфедерации, или же отказаться от подобного признания, дабы сохранить незапятнанным никакими компромиссами белый цвет риз, не считаясь с тем, что в этом случае все, хотя и противобольшевицки настроенные государственные новообразования, отталкиваются в лагерь врагов русского Белого Движения.
…в недрах Белого Движения не создалось нужного для этого здорового социального подбора. Те из вождей, которые оказывались много выше своей среды, или погибали (Каледин, Духонин), или фактически устранялись (Алексеев, Краснов), или, наконец, не достигали верхов (Каппель)...
Обратимся теперь к рассмотрению того, как отразился в недрах… интеллигенции приход к власти в контрреволюционном лагере вождей Белого Движения.
Мы видели, как несправедливо относились летом 1917 года представители так называемой революционной демократии к русскому офицерству. «Нечего и говорить, - свидетельствует П. Н. Милюков, - что такое отношение было далеко не всегда заслужено и накопляло в душе офицерства естественную горечь обиды и озлобления». В этот период и было посеяно зерно враждебного недоверия и даже ненависти к социалистам, ставшее присущим затем каждому рядовому члену Белого Движения. Поведение Самарского Комуча показывает, что, в свою очередь, враждебное отношение к русскому офицерству главной массы социалистов в 1918 году также возросло.
Результатом подобных взаимоотношений и явилось то, что к концу 1918 года в среде противобольшевицки настроенной интеллигенции произошел окончательный раскол. По мере того как элементы Белого Движения приобретают в русской контрреволюции господствующее положение, элементы революционной демократии или сами уходят из противобольшевицкого лагеря, или оттесняются из него новыми контрреволюционными вождями. Но в то время как часть этих элементов просто отходит от борьбы, другая часть их, хотя и не переходя к большевикам, предпринимает подрывную работу в тылах Белых фронтов (например, социалисты-революционеры в Сибири).
…многоликость и взаимное недоверие… затрудняли осуществление создания профессионально прочной военной силы и наиболее продуктивного в стратегическом и тактическом отношениях ее применения.
Несомненно, что если бы рознь между различными группировками русской интеллигенции не доходила бы до крайней степени взаимной нетерпимости и несправедливости, то какое-то гармоничное сочетание между интересами политическими и военными было бы найдено...
Представлявшая собою тепличный цветок, наша интеллигенция оторвалась от понимания условий реальной русской жизни. Это предрасполагало ее к «максимализму» в суждениях и убеждениях. При таких условиях нетерпимость к чужим мыслям и непримиримость к чужому решению являются лишь совершенно естественными ее свойствами.
…идеология «Союза возрождения» наиболее отвечала пониманию и стремлениям здоровой части деятелей земств и кооперативов.
Отказываясь от содействия этой группы русской интеллигенции, Белое Движение завершало процесс своего окончательного отрыва от русских народных масс...
Согласно свидетельству такого видного кадета, как Н. И. Астров, партия, к которой он принадлежал, действовала совершенно различно в Киеве, в Одессе, в Екатеринодаре, в Омске, Париже, Лондоне. В Киеве кадеты организовали правых: «и со всей силой таланта доказывали, что носителями идеи государственности, которую нужно спасти во что бы то ни стало, хотя бы с помощью немцев, являются только правые».
Разногласие царило и в отдельных кругах, на которые разбилась партия. Так, например, екатеринодарская группа членов ЦК имела не менее трех течений. Та же группа оказалась в полном конфликте с ростовским местным комитетом. Под влиянием общих условий усиливается крен на правую сторону. Еще более резко ставил вопрос В. А. Оболенский: «В Добровольческий период борьбы партия не считалась с психологией народа, и сам П. Н. (Милюков) думал тогда, что можно создать власть при помощи германских штыков... В то время воспевалась военная диктатура, ее накликали и относились к ней, как к какой-то самодовлеющей форме».
…конституционно-демократическая партия, как политическое целое, к концу 1918 года уже не существовала. Поэтому, когда П. Н. Милюков говорит о ней, он говорит только о той группе, которая осталась верной ему. Генерал же А. И. Деникин говорит про ту часть кадетов, в которой тяготение к военной диктатуре являлось не только следствием сознания необходимости сильной власти для успешности ведения военной борьбы с большевиками, но также и признания своей собственной политической несостоятельности в условиях, созданных русской революцией. Поэтому генерал А. И. Деникин прав, говоря о «кризисе русского либерализма». Но он не прав, когда он стремится этим кризисом объяснить свою собственную неудачу. Указываемый им кризис либерализма к концу 1918 года уже завершился. В руках вождя Белого Движения, в обстановке готовности представителей русского либерализма идти всюду, куда поведет их столь желанный для них военный диктатор, были громадные возможности. Вся дальнейшая политика этого военного диктатора всецело зависела от его собственных идей и его государственных способностей.
Поэтому, если П. Н. Милюков неправ, утверждая, что в Деникинском правительстве «кадеты» служили только «либеральной ширмой», то его утверждение становится правильным в ином толковании, а именно в том, что «историк» А. И. Деникин пользуется кризисом русского либерализма как ширмой для прикрытия своей собственной политической несостоятельности.
Вышеуказанное неуяснение лидерами Белого Движения реальной политической обстановки, создавшейся к концу 1918 года, было чревато грозными последствиями.
С началом революции, точно «по мановению какого-то волшебного жезла, исчезло с лица земли Русской всё, что только было правее ка-де». Но по мере «правения» правого крыла конституционно-демо-кратической партии к нему стали тянуться сочувствующие из исчезнувших в начале революции старых правых партий... Ошибочность суждений главного вождя Белого Движения - генерала А. И Деникина заключается в том, что он продолжал применять в суждении о различных русских политических партиях свое прежнее о них представление. Этим и объясняется то, что он, создавая вокруг себя по существу «правое» окружение, сам пребывал в уверенности, что «общее течение политической жизни Особого Совещания (то есть ближайшего политического советника генерала Деникина) вылилось ярко в два русла - правое и либеральное». Правда, сейчас же вслед за этими словами генерал Деникин добавляет: «Если первое (“большинство”) представляло из себя довольно однородное целое, связанное общностью мировоззрения и психологии, то во втором (меньшинство) наоборот - даже небольшая кадетская группа не отличалась обычным до того времени единством».
Генерал А. И. Деникин таким образом не осознал главного - русский либерализм уже оказался несостоятельным перед лицом русской революции. В первые же месяцы революции он потерпел поражение в лице Комитета Государственной Думы, затем в лице Первого Временного правительства кн. Львова и окончательно в лице министров- кадетов во Временном правительстве Керенского. Таким образом, уже в течение лета 1917 года русский либерализм был разбит революцией.
К концу же 1918 года он окончательно потерял свое лицо и перестал существовать как действующая политическая сила.
Сам того не сознавая, генерал А. И. Деникин создавал условия для «правения» Белого Движения. Насколько это делалось бессознательно, ярко иллюстрируется тем «страхом», который, по свидетельству В. И. Гурко, испытывали перед прибытием старых государственных деятелей даже такие правые по своим убеждениям лица из окружения генерала А. И. Деникина, как председатель Особого Совещания - генерал А. М. Драгомиров.
В результате на верхах Белого Движения создавалось положение как раз обратное тому, к которому стремился его полновластный вождь: оставаясь идеологически «вне» и «над» - партийным, Белое Движение в повседневной практике принимало правый уклон.
…к концу 1918 года на руководящих Белым Движением верхах создались условия, при которых оно могло уклониться на путь реставрационно-классовой политики.
…с разрушением прежней традиционной Царской власти и после годового морального разрушения, внесенного революцией, в конце 1918 года не было ни того лица, ни даже той группы лиц, обещаниям или программе которых поверили бы массы русского крестьянства. Поэтому привлечение крестьянства в Белое Движение не могло быть достигнуто одним только изданием соответствующих чаяниям этих масс законов. Несравненно большее значение приобретала та практическая политика, которая проводилась фактически на местах. Оставление земли в руках сельских советов или комитетов, составленных из местных крестьян, с предоставлением им самим решения вопроса о ближайшем распределении и использовании земли, должно было явиться главным из таких мероприятий...
Какова же могла быть та земельная политика, которую Белое главнокомандование готовилось проводить на практике?
«От первых шагов наших в освобожденном крае, - пишет генерал А. И. Деникин, - …зависело много. И первые шаги оказались неудачными».
В области аграрной политики это был, по свидетельству самого же генерала Деникина, «злополучный “третий сноп”, введенный (еще) в период нашего походного законодательства на клочке Ставропольской губернии для урожая 1918 года».
Идеологическое «непредрешенство» Белого Движения в аграрном вопросе привело на практике к реставрационно-классовой политике. Вот какими мрачными красками рисует П. Н. Милюков, во что вылилась эта практика в течение последовавшего 1919 года: «...везде, где она (Добровольческая Армия) вводила свое управление, вслед за военными победами шли экзекуции крестьян. Часто в этом принимали участие сами пострадавшие от крестьян помещики, которые приводили в свои села военные карательные отряды, пороли крестьян и заставляли их платить за все причиненные помещику убытки, за сожженные строения, имущество, скот и т. д. Естественно, что повсюду результат получался один и тот же. Население, вначале дружественное к освободителям, быстро становилось враждебным и скоро начинало выделять из своей среды наиболее активные элементы, которые организовывали вооруженное сопротивление “зеленых” банд».
…Деникин… так подводит итоги своего годового Верховного управления Югом России.
«На высших ступенях гражданской иерархии в должности главноначальствующих находились генералы, командовавшие армиями в данных районах... Имея функции только высшего надзора, деятельность главноначальствующего проходила на виду и была доступна в известной мере прямому воздействию центра. Но дальше, в области практического управления дело обстояло хуже, нося внешние признаки реставрации. Управляющий внутренними делами Чебышев ставил губернаторов почти исключительно из числа лиц, занимавших эти должности до революции, желая “использовать их административный опыт”. Это были люди… по психологии и мировоззрению, навыкам, привычкам столь далекие, столь чуждые свершившемуся перевороту, что ни понять, ни подойти к нему они не могли. Для них всё было в прошлом, и это прошлое они старались возродить и в формах, и в духе. За ними следом потянулись низшие агенты прежней власти - одни испуганные революцией, другие озлобленные и мстящие. Проходили они в районы, для них незнакомые, пережившие уже не один режим, с населением, потерявшим уважение к закону и власти и недоверчивым, с жизнью, выбитой из колеи, насыщенной взаимными обидами и классовой враждой... Катившиеся по краю-театру войны или ближайшему ее тылу войсковые части и своевольные начальники нарушали распоряжения гражданских властей. Жизнь гражданской администрации, как и всего служилого элемента Юга, была неприглядной, благодаря нищенскому содержанию, и толкала на искушения. Наконец, изменчивость боевого счастья бросала целые территории из рук в руки, и многим администраторам не было зачастую времени устроить свой район. Только Ставропольская и Черноморская губернии были в наших руках более года; в них правили часто сменявшиеся военные губернаторы, в назначении которых управление вн. дел не было повинно; но и там дело обстояло так же плохо, если еще не хуже.
- Нет людей...»
Действительно, генерал Деникин не мог найти нужных ему людей; но происходило это не потому, что людей не было, а потому, что Белое Движение оказалось оторванным от народных масс и изолированным в недрах самой интеллигенции.
…Белое Движение не смогло объединить для вооруженной борьбы с большевиками все противобольшевицки настроенные элементы русской интеллигенции.
…Ленинское правительство было отрезано от источников сырья и руды. Но… в руки большевиков попали и все запасы военного снабжения демобилизованной старой Русской Армии, оказавшиеся на территории Великороссии.
…техническое снабжение Белых армий должно было базироваться на заграничной помощи. Это ставило их в тесную зависимость от Антанты...
Эта помощь была чрезвычайно существенной, ибо без нее Белые армии, несмотря на весь их героизм, стояли бы перед неминуемой гибелью...
[Читать далее]Моральный авторитет «Белых правительств», создавшихся к концу 1918 года на различных контрреволюционных фронтах, мог быть только еще меньше, чем моральный авторитет первого Временного правительства. …на стороне первого Временного правительства была некоторая легальная преемственность Верховной Власти. К концу же 1918 года всякая возникавшая власть, будь то революционная или контрреволюционная, могла базироваться только на личном авторитете ее главного руководителя. Личного же авторитета в среде русского крестьянства никто из вождей Белого Движения не имел. Более того, как раз главный вождь этого движения генерал А. И. Деникин не мог быть даже популярен среди крестьян. В глазах народа он, вместе с генералом Корниловым, являлся одним из главных инициаторов июльского наступления 1917 года, приведшим к катастрофическому поражению.
В таких условиях патриотизм русских крестьян не мог быть использован. Его пассивность требовала властного вождя; властность же этого вождя могла базироваться лишь на доверии; но это доверие вожди Белого Движения должны были заслужить...
Всякая малокультурная масса в тех случаях, когда разрушено ее традиционное представление о государственности, впадает в узкий классовый эгоизм. Такой же процесс происходил в недрах русского крестьянства к концу 1918 года. Поэтому вожди Белого Движения, пожелавшие привлечь в свои ряды русское крестьянство, могли достигнуть этого не иначе, как сразу же и резко решив вопрос о владении землей в пользу крестьянства... Если такого решения не было, то Белое Движение было осуждено уподобиться двигателю без приводных ремней, то есть работающему вхолостую.
Настроение казачьих народных масс к осени 1918 года было несравненно более благоприятным для сцепления с ними Белого Движения. …к этому времени все казачества уже переболели «нейтралитетом» и стали ярыми и действенными врагами большевиков...
Мы могли убедиться также, с каким доверием Казачество шло под начало военных вождей... Многовековая вооруженная и во многих отношениях самостоятельная борьба казаков с внешним врагом на пограничных пространствах воспитала в них врожденный военный дух, что предрасполагало симпатии Казачества к офицерству Русской Армии. Это был ценный залог для тесной духовной спайки с Белым Движением. И… все казачества к концу 1918 года подчинялись или были накануне подчинения вождям Белого Движения.
Однако, несмотря на возможность тесной духовной спайки между казачеством и Белым Движением, существовало одно «но», которое хотя и не могло помешать такой спайке, однако могло уменьшить полезную отдачу этого союза. Это «но» было следствием пробудившегося в казаках с началом революции стремления к некоторой автономии...
Но психология Белого Движения была болезненно заострена «Всероссийской ориентацией». Мы видели те трения, которые на первых же порах создания Добровольческой Армии возникли между вождями Белого Движения и Донским Атаманом Калединым. Мы видели также серьезные разногласия между заместителем генерала Каледина на Атаманском посту - генералом Красновым и заместителем генерала Корнилова в главнокомандовании Добровольческой Армией - генералом Деникиным. Эти разногласия печально отразились на стратегическом ходе противобольшевицкой борьбы: Царицын остался во власти большевиков, соединение двух частей главного контрреволюционного фронта не состоялось, и большевикам была крайне облегчена возможность нанести отдельное поражение Восточному противобольшевицкому фронту на Волге. Наконец, борьба генерала Деникина и его правительства с избранной казачьей Кубанской властью может служить яркой иллюстрацией того взаимного непонимания, которое образовалось между возглавителями Белого Движения, с одной стороны, и руководителями казачества - с другой.
Если даже среди такого коренного русского населения, как казачества, революция вызывала усиление местного патриотизма, то в еще большей мере подобное ее действие проявилось на окраинах России с инородным населением. Здесь центробежные устремления достигли своей крайней формы, а именно сепаратизма. Но так же как и в казачьих областях, эти вспышки местного патриотизма сопровождались сильным понижением большевицких настроений в народных массах. К концу 1918 года совершенно отчетливо вырисовывалась на окраинах России эта борьба между различными национализмами окраинных народов и интернационалистическим империализмом московских большевиков. Польша, Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Закавказские республики стали ареной этой борьбы, в которой победа склонялась в сторону националистических лагерей. Перед вождями Белых армий во весь свой рост вырастала дилемма: пойти по пути признания этих государственных новообразований с целью использовать создавшиеся на окраинах России противобольшевицкие силы для создания противобольшевицкой конфедерации, или же отказаться от подобного признания, дабы сохранить незапятнанным никакими компромиссами белый цвет риз, не считаясь с тем, что в этом случае все, хотя и противобольшевицки настроенные государственные новообразования, отталкиваются в лагерь врагов русского Белого Движения.
…в недрах Белого Движения не создалось нужного для этого здорового социального подбора. Те из вождей, которые оказывались много выше своей среды, или погибали (Каледин, Духонин), или фактически устранялись (Алексеев, Краснов), или, наконец, не достигали верхов (Каппель)...
Обратимся теперь к рассмотрению того, как отразился в недрах… интеллигенции приход к власти в контрреволюционном лагере вождей Белого Движения.
Мы видели, как несправедливо относились летом 1917 года представители так называемой революционной демократии к русскому офицерству. «Нечего и говорить, - свидетельствует П. Н. Милюков, - что такое отношение было далеко не всегда заслужено и накопляло в душе офицерства естественную горечь обиды и озлобления». В этот период и было посеяно зерно враждебного недоверия и даже ненависти к социалистам, ставшее присущим затем каждому рядовому члену Белого Движения. Поведение Самарского Комуча показывает, что, в свою очередь, враждебное отношение к русскому офицерству главной массы социалистов в 1918 году также возросло.
Результатом подобных взаимоотношений и явилось то, что к концу 1918 года в среде противобольшевицки настроенной интеллигенции произошел окончательный раскол. По мере того как элементы Белого Движения приобретают в русской контрреволюции господствующее положение, элементы революционной демократии или сами уходят из противобольшевицкого лагеря, или оттесняются из него новыми контрреволюционными вождями. Но в то время как часть этих элементов просто отходит от борьбы, другая часть их, хотя и не переходя к большевикам, предпринимает подрывную работу в тылах Белых фронтов (например, социалисты-революционеры в Сибири).
…многоликость и взаимное недоверие… затрудняли осуществление создания профессионально прочной военной силы и наиболее продуктивного в стратегическом и тактическом отношениях ее применения.
Несомненно, что если бы рознь между различными группировками русской интеллигенции не доходила бы до крайней степени взаимной нетерпимости и несправедливости, то какое-то гармоничное сочетание между интересами политическими и военными было бы найдено...
Представлявшая собою тепличный цветок, наша интеллигенция оторвалась от понимания условий реальной русской жизни. Это предрасполагало ее к «максимализму» в суждениях и убеждениях. При таких условиях нетерпимость к чужим мыслям и непримиримость к чужому решению являются лишь совершенно естественными ее свойствами.
…идеология «Союза возрождения» наиболее отвечала пониманию и стремлениям здоровой части деятелей земств и кооперативов.
Отказываясь от содействия этой группы русской интеллигенции, Белое Движение завершало процесс своего окончательного отрыва от русских народных масс...
Согласно свидетельству такого видного кадета, как Н. И. Астров, партия, к которой он принадлежал, действовала совершенно различно в Киеве, в Одессе, в Екатеринодаре, в Омске, Париже, Лондоне. В Киеве кадеты организовали правых: «и со всей силой таланта доказывали, что носителями идеи государственности, которую нужно спасти во что бы то ни стало, хотя бы с помощью немцев, являются только правые».
Разногласие царило и в отдельных кругах, на которые разбилась партия. Так, например, екатеринодарская группа членов ЦК имела не менее трех течений. Та же группа оказалась в полном конфликте с ростовским местным комитетом. Под влиянием общих условий усиливается крен на правую сторону. Еще более резко ставил вопрос В. А. Оболенский: «В Добровольческий период борьбы партия не считалась с психологией народа, и сам П. Н. (Милюков) думал тогда, что можно создать власть при помощи германских штыков... В то время воспевалась военная диктатура, ее накликали и относились к ней, как к какой-то самодовлеющей форме».
…конституционно-демократическая партия, как политическое целое, к концу 1918 года уже не существовала. Поэтому, когда П. Н. Милюков говорит о ней, он говорит только о той группе, которая осталась верной ему. Генерал же А. И. Деникин говорит про ту часть кадетов, в которой тяготение к военной диктатуре являлось не только следствием сознания необходимости сильной власти для успешности ведения военной борьбы с большевиками, но также и признания своей собственной политической несостоятельности в условиях, созданных русской революцией. Поэтому генерал А. И. Деникин прав, говоря о «кризисе русского либерализма». Но он не прав, когда он стремится этим кризисом объяснить свою собственную неудачу. Указываемый им кризис либерализма к концу 1918 года уже завершился. В руках вождя Белого Движения, в обстановке готовности представителей русского либерализма идти всюду, куда поведет их столь желанный для них военный диктатор, были громадные возможности. Вся дальнейшая политика этого военного диктатора всецело зависела от его собственных идей и его государственных способностей.
Поэтому, если П. Н. Милюков неправ, утверждая, что в Деникинском правительстве «кадеты» служили только «либеральной ширмой», то его утверждение становится правильным в ином толковании, а именно в том, что «историк» А. И. Деникин пользуется кризисом русского либерализма как ширмой для прикрытия своей собственной политической несостоятельности.
Вышеуказанное неуяснение лидерами Белого Движения реальной политической обстановки, создавшейся к концу 1918 года, было чревато грозными последствиями.
С началом революции, точно «по мановению какого-то волшебного жезла, исчезло с лица земли Русской всё, что только было правее ка-де». Но по мере «правения» правого крыла конституционно-демо-кратической партии к нему стали тянуться сочувствующие из исчезнувших в начале революции старых правых партий... Ошибочность суждений главного вождя Белого Движения - генерала А. И Деникина заключается в том, что он продолжал применять в суждении о различных русских политических партиях свое прежнее о них представление. Этим и объясняется то, что он, создавая вокруг себя по существу «правое» окружение, сам пребывал в уверенности, что «общее течение политической жизни Особого Совещания (то есть ближайшего политического советника генерала Деникина) вылилось ярко в два русла - правое и либеральное». Правда, сейчас же вслед за этими словами генерал Деникин добавляет: «Если первое (“большинство”) представляло из себя довольно однородное целое, связанное общностью мировоззрения и психологии, то во втором (меньшинство) наоборот - даже небольшая кадетская группа не отличалась обычным до того времени единством».
Генерал А. И. Деникин таким образом не осознал главного - русский либерализм уже оказался несостоятельным перед лицом русской революции. В первые же месяцы революции он потерпел поражение в лице Комитета Государственной Думы, затем в лице Первого Временного правительства кн. Львова и окончательно в лице министров- кадетов во Временном правительстве Керенского. Таким образом, уже в течение лета 1917 года русский либерализм был разбит революцией.
К концу же 1918 года он окончательно потерял свое лицо и перестал существовать как действующая политическая сила.
Сам того не сознавая, генерал А. И. Деникин создавал условия для «правения» Белого Движения. Насколько это делалось бессознательно, ярко иллюстрируется тем «страхом», который, по свидетельству В. И. Гурко, испытывали перед прибытием старых государственных деятелей даже такие правые по своим убеждениям лица из окружения генерала А. И. Деникина, как председатель Особого Совещания - генерал А. М. Драгомиров.
В результате на верхах Белого Движения создавалось положение как раз обратное тому, к которому стремился его полновластный вождь: оставаясь идеологически «вне» и «над» - партийным, Белое Движение в повседневной практике принимало правый уклон.
…к концу 1918 года на руководящих Белым Движением верхах создались условия, при которых оно могло уклониться на путь реставрационно-классовой политики.
…с разрушением прежней традиционной Царской власти и после годового морального разрушения, внесенного революцией, в конце 1918 года не было ни того лица, ни даже той группы лиц, обещаниям или программе которых поверили бы массы русского крестьянства. Поэтому привлечение крестьянства в Белое Движение не могло быть достигнуто одним только изданием соответствующих чаяниям этих масс законов. Несравненно большее значение приобретала та практическая политика, которая проводилась фактически на местах. Оставление земли в руках сельских советов или комитетов, составленных из местных крестьян, с предоставлением им самим решения вопроса о ближайшем распределении и использовании земли, должно было явиться главным из таких мероприятий...
Какова же могла быть та земельная политика, которую Белое главнокомандование готовилось проводить на практике?
«От первых шагов наших в освобожденном крае, - пишет генерал А. И. Деникин, - …зависело много. И первые шаги оказались неудачными».
В области аграрной политики это был, по свидетельству самого же генерала Деникина, «злополучный “третий сноп”, введенный (еще) в период нашего походного законодательства на клочке Ставропольской губернии для урожая 1918 года».
Идеологическое «непредрешенство» Белого Движения в аграрном вопросе привело на практике к реставрационно-классовой политике. Вот какими мрачными красками рисует П. Н. Милюков, во что вылилась эта практика в течение последовавшего 1919 года: «...везде, где она (Добровольческая Армия) вводила свое управление, вслед за военными победами шли экзекуции крестьян. Часто в этом принимали участие сами пострадавшие от крестьян помещики, которые приводили в свои села военные карательные отряды, пороли крестьян и заставляли их платить за все причиненные помещику убытки, за сожженные строения, имущество, скот и т. д. Естественно, что повсюду результат получался один и тот же. Население, вначале дружественное к освободителям, быстро становилось враждебным и скоро начинало выделять из своей среды наиболее активные элементы, которые организовывали вооруженное сопротивление “зеленых” банд».
…Деникин… так подводит итоги своего годового Верховного управления Югом России.
«На высших ступенях гражданской иерархии в должности главноначальствующих находились генералы, командовавшие армиями в данных районах... Имея функции только высшего надзора, деятельность главноначальствующего проходила на виду и была доступна в известной мере прямому воздействию центра. Но дальше, в области практического управления дело обстояло хуже, нося внешние признаки реставрации. Управляющий внутренними делами Чебышев ставил губернаторов почти исключительно из числа лиц, занимавших эти должности до революции, желая “использовать их административный опыт”. Это были люди… по психологии и мировоззрению, навыкам, привычкам столь далекие, столь чуждые свершившемуся перевороту, что ни понять, ни подойти к нему они не могли. Для них всё было в прошлом, и это прошлое они старались возродить и в формах, и в духе. За ними следом потянулись низшие агенты прежней власти - одни испуганные революцией, другие озлобленные и мстящие. Проходили они в районы, для них незнакомые, пережившие уже не один режим, с населением, потерявшим уважение к закону и власти и недоверчивым, с жизнью, выбитой из колеи, насыщенной взаимными обидами и классовой враждой... Катившиеся по краю-театру войны или ближайшему ее тылу войсковые части и своевольные начальники нарушали распоряжения гражданских властей. Жизнь гражданской администрации, как и всего служилого элемента Юга, была неприглядной, благодаря нищенскому содержанию, и толкала на искушения. Наконец, изменчивость боевого счастья бросала целые территории из рук в руки, и многим администраторам не было зачастую времени устроить свой район. Только Ставропольская и Черноморская губернии были в наших руках более года; в них правили часто сменявшиеся военные губернаторы, в назначении которых управление вн. дел не было повинно; но и там дело обстояло так же плохо, если еще не хуже.
- Нет людей...»
Действительно, генерал Деникин не мог найти нужных ему людей; но происходило это не потому, что людей не было, а потому, что Белое Движение оказалось оторванным от народных масс и изолированным в недрах самой интеллигенции.
…Белое Движение не смогло объединить для вооруженной борьбы с большевиками все противобольшевицки настроенные элементы русской интеллигенции.