Белый генерал Головин о Ледяном походе
Из книги Николая Николаевича Головина «Российская контрреволюция в 1917-1918 гг.».
В последних числах февраля Добровольческая Армия двинулась в так называемый Первый Кубанский поход...
Генерал Деникин являлся типичным представителем русского либерального интеллигента, действовавшего всегда в воображаемой им обстановке и считавшего, что учет реальностей жизни является изменой своим идеалам...
Член Ростовской управы, с.-д.-меньшевик Попов, странствовавший как раз в эти дни по Владикавказской железной дороге параллельно движению армии, такими словами рисовал настроение населения: «...Чтобы не содействовать так или иначе войскам Корнилова в борьбе с революционными армиями, всё взрослое мужское население уходило из своих деревень в более отдаленные села и к станциям железных дорог... - Дайте нам оружие, дабы мы могли защищаться от кадет, - таков был общий крик всех приехавших сюда крестьян... Толпа с жадностью ловила известия с «фронта», комментировала их на тысячу ладов, слово «кадет» переходило из уст в уста. Всё, что не носило серой шинели, казалось не своим; кто был одет «чисто», кто говорил «по-образованному», подпадал под подозрение толпы. «Кадет» - это воплощение всего злого, что может разрушить надежды масс на лучшую жизнь; «кадет» может помешать взять в крестьянские руки землю и разделить ее; «кадет» это злой дух, стоящий на пути всех чаяний и упований народа, а потому с ним нужно бороться, его нужно уничтожить».
[Читать далее]«Это, несомненно, преувеличенное определение враждебного отношения к «кадетам», - продолжает генерал Деникин, - в особенности в смысле «всеобщности» и активности его проявления, подчеркивает, однако, основную черту настроения крестьянства - его беспочвенность и сумбурность. В нем не было ни «политики», ни «Учредительного Собрания», ни «республики», ни «Царя»; даже земельный вопрос сам по себе здесь, в Задонье, и в особенности в привольных Ставропольских степях, не имел особенной остроты. Мы, помимо своей воли, попали просто в заколдованный круг социальной борьбы; здесь, и потом всюду, где ни проходила Добровольческая Армия, часть населения более обеспеченная, зажиточная, заинтересованная в восстановлении порядка и нормальных условий жизни, тайно или явно сочувствовала ей; другая, строившая свое благополучие - заслуженное или незаслуженное - на безвременье и безвластье, была ей враждебна. И не было возможности вырваться из этого круга, внушить им истинные цели армии. Делом? Но что может дать краю проходящая армия, вынужденная вести кровавые бои даже за право своего существования. Словом? Когда слово упирается в непроницаемую стену недоверия, страха или раболепства»...
Последний абзац выдержки из труда генерала Деникина чрезвычайно показателен. В нем вскрывается вся стратегическая несостоятельность предпринятого наступления на Екатеринодар.
Генерал Деникин правильно утверждает, что наблюдения соц.-дем. Попова односторонни. Несмотря на это, он сам констатирует факт, что Добровольческая Армия натыкалась на «непроницаемую стену» недоверия и страха. Общая ссылка на «сумбурность» настроений крестьянства всего не объясняет. Другим это настроение в данный момент и не могло быть; ведь это был как раз кульминационный пункт аграрной революции.
Как тоже правильно утверждает дальше генерал Деникин, земельный вопрос в Задонье и в Ставропольской губернии не мог так остро давать себя чувствовать, как в центральных Российских губерниях. Зато здесь была налицо другая существенная данная, влиявшая на настроение крестьянства. Этой данной была солдатчина, возвращавшаяся с Кавказского фронта. Сродство солдатской массы с крестьянством обуславливало их влияние друг на друга. Солдатские же массы в этот период были настроены большевицки или, по крайней мере, сочувствовали большевицкой власти. Эта власть только что осуществила свое обещание и окончила войну «по телеграфу». Имя же Корнилова, воодушевлявшее офицерство и патриотически настроенную интеллигентную молодежь, для солдатской массы было одиозным. Для нее, как совершенно правильно отмечает в своих воспоминаниях генерал Краснов, Корнилов являлся тем генералом, который хотел во чтобы то ни стало продолжать войну и который ввел для них смертную казнь...
Появление Добровольческой Армии, предводимой Корниловым, в гуще солдат, возвращавшихся с Кавказского фронта, затягивало изживание местным населением Кубани первоначального большевизма. С другой стороны, оно содействовало формированию из оседавшей на Кубани солдатской массы большевицкой вооруженной силы. Страхом перед Корниловым солдаты как бы «загонялись» в руки местных лидеров большевиков.
Здесь мы встречаемся с одним из проявлений диалектического развития революционных процессов: усиление воздействия в одном направлении неминуемо вызывает формирование противодействия. Несомненно, если бы у Добровольческой Армии были шансы подчинить себе эти солдатские массы силой с тем, чтобы дальнейшими мерами показать им на примере, что Корнилов и его «кадеты» не являются «врагами народа», избранный путь на Кубань явился кратчайшим стратегическим путем к победе. Но количественное соотношение сил было таково, что тактические победы, одерживаемые добровольцами, не могли превратиться в стратегические: горсть героев-добровольцев могла победоносно пробиваться в любом направлении через окружающую ее массу, но как только она проходила, путь ее опять заливался большевиствующими толпами.
…ряды Добровольческой Армии укомплектовывались молодежью, наиболее патриотично настроенной частью интеллигенции. Последняя же, сама по себе, представляла лишь очень тонкую пленку на толще темного и малокультурного русского народа.
Вот причина тех колебаний, которые испытывал… Каледин, прежде чем разрешить призыв в Донские партизаны учащейся молодежи...
Малочисленность русской интеллигентной молодежи, делавшей ее особенно ценной для русского народа, требовала бережливого ее расходования. Уменьшить кровавое напряжение боев было не во власти высшего командования. Поэтому эта бережливость должна была отразиться на глубоко продуманной стратегии. Та ошибка, которая была уже сделана в июле 1917 года, когда сформированные «отборные» части были принесены в жертву непродуманной стратегии, не должна была быть повторена.
Уход Добровольческой Армии в степи, куда звал походный атаман Попов и куда склонялся идти генерал Корнилов, сберегал бы силы этой армии для действий в более благоприятной для нее политической и психической обстановке. Генерал Лукомский был совершенно прав, когда утверждал, что вдали от железных дорог Добровольческая Армия была для большевиков трудно достижима...
Порочность стратегической идеи, легшей в основу первого Кубанского похода, сказалась особенно ярко, когда Добровольческая Армия приблизилась к цели этого похода, к Екатеринодару...
24 марта Кубанская Армия нанесла поражение большевикам... Несмотря на победу, ее положение было трудным, но Добровольческая Армия Корнилова уже подходила.
Общая радость по поводу соединения, царившая в обеих армиях, не помешала возникновению трений на верхах. Первое свидание генерала Корнилова с командующим Кубанскими войсками молодым генералом Покровским чрезвычайно в этом отношении характерно.
Корнилов потребовал не только полного подчинения ему Кубанской Армии, но и влития Кубанских войск в состав Добровольческой Армии. Говоря другими словами, Корнилов потребовал уничтожения «Кубанской Армии».
«Покровский, - пишет Деникин, - скромно, но настойчиво оппонировал: Кубанские власти желают иметь свою собственную армию, что соответствует «конституции края»... Он предлагал сохранение самостоятельного «Кубанского отряда» и оперативное подчинение его генералу Корнилову».
На это Корнилов сказал внушительно и резко: «Одна армия и один командующий. Иного положения я не допускаю. Так и передайте своему Правительству»...
«Начались томительно долгие, нудные разговоры, - записывает дальше генерал Деникин, - в которых одна сторона вынуждена была доказывать элементарные основы военной организации, другая в противовес выдвигала такие аргументы, как «Конституция суверенной Кубани», необходимость «автономной армии», как опоры правительства и т. д.»...
«Кубанское правительство согласилось, наконец, на соединение армий, но устами Быча заявило, что оно устраняется от дальнейшего участия в работе и снимает с себя всякую ответственность за последствия.
Корнилов вспылил и, ударяя по столу пальцем с надетым на нем перстнем - [его] характерный жест - сказал:
- Ну нет. Вы не смеете уклоняться. Вы обязаны работать и помогать всеми средствами командующему армией...»
В ближайшие же дни... «Кубанская армия» была расформирована и ее части были включены вперемешку с частями Добровольческой Армии в состав трех смешанных бригад… под командой генералов Корниловской армии.
Происшедшее расформирование Кубанской армии является актом, имеющим не только военное значение. В гораздо большей мере оно было актом политическим. С этой более широкой точки зрения оно являлось следствием стремления Белого Движения сразу же поглотить областные противобольшевицкие движения. Несомненно, что оно этим «обезличивало» эти последние, что должно было усилить в среде наиболее энергичных «местных патриотов» отталкивание от Белого Движения. Само Белое Движение политически также проигрывало от немедленного поглощения Кубанского противосоветского движения. Если можно так выразиться: общерусское контрреволюционное движение «провинциализировалось»; оно вынуждалось расходовать свои силы для достижения «местных» кубанских целей, которые могли быть достигнуты «местными» же кубанскими силами.
…указанное отрицательное последствие временного поглощения Белым Движением Кубанского Краевого движения не замедлило сказаться. Генерал Корнилов был вынужден немедленно же приступить к штурму Екатеринодара - предприятию, характеризуемому самим же генералом Деникиным как среднее между «рискованным» и «безрассудным». В гражданской войне ошибки политические ведут к стратегическим ошибкам...
В последовавшем трехдневном бою войска генерала Корнилова понесли тяжелые потери, в особенности в командном составе; части перемешались и были до крайности утомлены физически и морально. Хотя добровольцам и удавалось во время некоторых атак врываться в окраины Екатеринодара, но противник все-таки продолжал держаться…
13 апреля утром генерал Корнилов был убит большевицкой гранатой, попавшей случайно в его комнату. Эта потеря произвела на Добровольческую Армию потрясающее впечатление.
«Вначале смерть главнокомандующего хотели скрыть от армии до вечера. Напрасные старания: весть разнеслась, словно по внушению. Казалось, что самый воздух напоен чем-то жутким и тревожным и что там в окопах еще не знают, но уже чувствуют, что свершилось роковое.
Скоро узнали все. Впечатление потрясающее. Люди плакали навзрыд, говорили между собою шепотом... Ползли слухи, один другого тревожнее, о новых большевицких силах, окружающих армию со всех сторон, о неизбежности плена и гибели.
- Конец всему!
В этой фразе, которая срывалась с уст не только малодушных, но и многих твердых людей, соединились все разнородные чувства и побуждения их: беспредельная горечь потери, сожаление о погибшем, казалось, деле и у иных - животный страх за свою собственную жизнь»...
Принявший командование Добровольческой Армией генерал Деникин отменил назначенный генералом Корниловым штурм и решает ночью же отступить из-под Екатеринодара. По его собственным словам, вопрос шел «о спасении Армии». Для этого нужно было возможно скорее вывести ее из-под ударов большевиков...
Операция отступления из-под Екатеринодара была сопряжена с величайшими трудностями. Приходилось пробиваться через район, перерезанный железными дорогами, по которым большевицкие блиндированные поезда и «красные эшелоны» легко могли перехватывать путь походного движения Добровольческой Армии. Вследствие этого пришлось прибегнуть к крайней форсировке движения, а это в свою очередь привело к необходимости оставить на попечении местных жителей около 200 тяжелораненых, несмотря на грозящую им гибель; пришлось также бросить часть и без того малочисленной артиллерии...
Генерал Деникин решает использовать свое нахождение в тылу большевицких войск, дравшихся против немцев, не для того, чтобы окончательно сокрушить эти кадры Красной армии, а только для набега на ближайшие ж.-дор. станции с целью пополнить истощенные боевые запасы. /От себя: настоящий патриот! Пока красные защищают Отчизну, он грабит их тылы/. Этот набег вполне удался ген. Деникину. «Должен сказать откровенно, - поясняет эту операцию генерал Деникин, - что нанесение более серьезного удара в тыл тем большевицким войскам, которые преграждали путь нашествию немцев на Кавказ, не входило тогда в мои намерения: извращенная донельзя русская действительность рядила иной раз разбойников и предателей в покровы русской национальной идеи...»
Указанный только что факт и в еще большей степени объяснения генерала Деникина чрезвычайно важны для уяснения психологии Добровольческой Армии.
Великая война 1914-1918 гг., являясь сама по себе продуктом осо-бой массовой психологии, вызвала в воюющих народах чрезвычайно сложные внутренние процессы. Как я уже неоднократно указывал, культурный уровень различных слоев населения России был очень различен, а внутреннее сцепление ее социальных элементов - слабо. Тяжелая война потребовала непосильного напряжения от всех. Но в то время, как более сознательные элементы русского народа готовы были ее еще продолжать, менее сознательные его элементы от продолжения войны уже отказываются.
Составленная из духовно самой крепкой и сознательно героической части Русской Армии, Добровольческая Армия продолжала войну с Центральными державами. Офицерство, впитав в себя наиболее патриотически настроенную и действенную часть русской интеллигенции, не могло помириться с поражением, ведущим к потере Россией Великодержавия.
Поэтому утверждение представителей Белого Движения, что Добровольческая Армия продолжала, после Брестского мира, великую войну, не является только метафорой, а выражает реальное положение вещей.
В рассматриваемом здесь случае генерал Деникин, во имя продолжения войны с немцами, не воспользовался возможностью полного уничтожения одного из ядер, вокруг которых создавалась Красная армия.
/От себя: так вот оно что! Оказывается, белые, не ударив в тыл Красной Армии (от которой они, как только что описывалось, бегали, боясь вступить с ней в столкновение), продолжали таким образом войну с Центральными державами. Интересно было бы узнать о дальнейших операциях белых против немцев и австрийцев/.
13 мая считается в летописях Добровольческой Армии окончанием ее первого Кубанского похода. Описав длинную петлю общим протяжением около 1200 километров, Добровольческая Армия вернулась к своему исходному положению...
Вступив на территорию Дона, генерал Деникин поручил своему представителю спросить Временное Донское правительство: 1) об отношении Донского Казачества к Добровольческой Армии и об осуществлении единства командования всеми военными силами, оперирующими на территории Дона; 2) об отношении Донского Казачества к немцам.
Ответ Временного Донского правительства… гласил: «Верховное командование всеми без исключения военными силами, оперирующими на территории Донского Войска, должно принадлежать Войсковому Атаману или, как в данном случае, Походному Атаману». Для выяснения же отношений к Украине и Германии, «Войсковой Круг командирует в г. Киев посольство от Войска Донского».
«Ответ этот не удовлетворил генерала Деникина, - записывает избранный Кругом Спасения Дона Войсковой Атаман Краснов. - Планы генерала Деникина были иные. Он думал в лице Донских казаков получить большие пополнения людьми и материальной частью, усилить Добровольческую Армию, а не иметь рядом «союзную» армию.
В последних числах февраля Добровольческая Армия двинулась в так называемый Первый Кубанский поход...
Генерал Деникин являлся типичным представителем русского либерального интеллигента, действовавшего всегда в воображаемой им обстановке и считавшего, что учет реальностей жизни является изменой своим идеалам...
Член Ростовской управы, с.-д.-меньшевик Попов, странствовавший как раз в эти дни по Владикавказской железной дороге параллельно движению армии, такими словами рисовал настроение населения: «...Чтобы не содействовать так или иначе войскам Корнилова в борьбе с революционными армиями, всё взрослое мужское население уходило из своих деревень в более отдаленные села и к станциям железных дорог... - Дайте нам оружие, дабы мы могли защищаться от кадет, - таков был общий крик всех приехавших сюда крестьян... Толпа с жадностью ловила известия с «фронта», комментировала их на тысячу ладов, слово «кадет» переходило из уст в уста. Всё, что не носило серой шинели, казалось не своим; кто был одет «чисто», кто говорил «по-образованному», подпадал под подозрение толпы. «Кадет» - это воплощение всего злого, что может разрушить надежды масс на лучшую жизнь; «кадет» может помешать взять в крестьянские руки землю и разделить ее; «кадет» это злой дух, стоящий на пути всех чаяний и упований народа, а потому с ним нужно бороться, его нужно уничтожить».
[Читать далее]«Это, несомненно, преувеличенное определение враждебного отношения к «кадетам», - продолжает генерал Деникин, - в особенности в смысле «всеобщности» и активности его проявления, подчеркивает, однако, основную черту настроения крестьянства - его беспочвенность и сумбурность. В нем не было ни «политики», ни «Учредительного Собрания», ни «республики», ни «Царя»; даже земельный вопрос сам по себе здесь, в Задонье, и в особенности в привольных Ставропольских степях, не имел особенной остроты. Мы, помимо своей воли, попали просто в заколдованный круг социальной борьбы; здесь, и потом всюду, где ни проходила Добровольческая Армия, часть населения более обеспеченная, зажиточная, заинтересованная в восстановлении порядка и нормальных условий жизни, тайно или явно сочувствовала ей; другая, строившая свое благополучие - заслуженное или незаслуженное - на безвременье и безвластье, была ей враждебна. И не было возможности вырваться из этого круга, внушить им истинные цели армии. Делом? Но что может дать краю проходящая армия, вынужденная вести кровавые бои даже за право своего существования. Словом? Когда слово упирается в непроницаемую стену недоверия, страха или раболепства»...
Последний абзац выдержки из труда генерала Деникина чрезвычайно показателен. В нем вскрывается вся стратегическая несостоятельность предпринятого наступления на Екатеринодар.
Генерал Деникин правильно утверждает, что наблюдения соц.-дем. Попова односторонни. Несмотря на это, он сам констатирует факт, что Добровольческая Армия натыкалась на «непроницаемую стену» недоверия и страха. Общая ссылка на «сумбурность» настроений крестьянства всего не объясняет. Другим это настроение в данный момент и не могло быть; ведь это был как раз кульминационный пункт аграрной революции.
Как тоже правильно утверждает дальше генерал Деникин, земельный вопрос в Задонье и в Ставропольской губернии не мог так остро давать себя чувствовать, как в центральных Российских губерниях. Зато здесь была налицо другая существенная данная, влиявшая на настроение крестьянства. Этой данной была солдатчина, возвращавшаяся с Кавказского фронта. Сродство солдатской массы с крестьянством обуславливало их влияние друг на друга. Солдатские же массы в этот период были настроены большевицки или, по крайней мере, сочувствовали большевицкой власти. Эта власть только что осуществила свое обещание и окончила войну «по телеграфу». Имя же Корнилова, воодушевлявшее офицерство и патриотически настроенную интеллигентную молодежь, для солдатской массы было одиозным. Для нее, как совершенно правильно отмечает в своих воспоминаниях генерал Краснов, Корнилов являлся тем генералом, который хотел во чтобы то ни стало продолжать войну и который ввел для них смертную казнь...
Появление Добровольческой Армии, предводимой Корниловым, в гуще солдат, возвращавшихся с Кавказского фронта, затягивало изживание местным населением Кубани первоначального большевизма. С другой стороны, оно содействовало формированию из оседавшей на Кубани солдатской массы большевицкой вооруженной силы. Страхом перед Корниловым солдаты как бы «загонялись» в руки местных лидеров большевиков.
Здесь мы встречаемся с одним из проявлений диалектического развития революционных процессов: усиление воздействия в одном направлении неминуемо вызывает формирование противодействия. Несомненно, если бы у Добровольческой Армии были шансы подчинить себе эти солдатские массы силой с тем, чтобы дальнейшими мерами показать им на примере, что Корнилов и его «кадеты» не являются «врагами народа», избранный путь на Кубань явился кратчайшим стратегическим путем к победе. Но количественное соотношение сил было таково, что тактические победы, одерживаемые добровольцами, не могли превратиться в стратегические: горсть героев-добровольцев могла победоносно пробиваться в любом направлении через окружающую ее массу, но как только она проходила, путь ее опять заливался большевиствующими толпами.
…ряды Добровольческой Армии укомплектовывались молодежью, наиболее патриотично настроенной частью интеллигенции. Последняя же, сама по себе, представляла лишь очень тонкую пленку на толще темного и малокультурного русского народа.
Вот причина тех колебаний, которые испытывал… Каледин, прежде чем разрешить призыв в Донские партизаны учащейся молодежи...
Малочисленность русской интеллигентной молодежи, делавшей ее особенно ценной для русского народа, требовала бережливого ее расходования. Уменьшить кровавое напряжение боев было не во власти высшего командования. Поэтому эта бережливость должна была отразиться на глубоко продуманной стратегии. Та ошибка, которая была уже сделана в июле 1917 года, когда сформированные «отборные» части были принесены в жертву непродуманной стратегии, не должна была быть повторена.
Уход Добровольческой Армии в степи, куда звал походный атаман Попов и куда склонялся идти генерал Корнилов, сберегал бы силы этой армии для действий в более благоприятной для нее политической и психической обстановке. Генерал Лукомский был совершенно прав, когда утверждал, что вдали от железных дорог Добровольческая Армия была для большевиков трудно достижима...
Порочность стратегической идеи, легшей в основу первого Кубанского похода, сказалась особенно ярко, когда Добровольческая Армия приблизилась к цели этого похода, к Екатеринодару...
24 марта Кубанская Армия нанесла поражение большевикам... Несмотря на победу, ее положение было трудным, но Добровольческая Армия Корнилова уже подходила.
Общая радость по поводу соединения, царившая в обеих армиях, не помешала возникновению трений на верхах. Первое свидание генерала Корнилова с командующим Кубанскими войсками молодым генералом Покровским чрезвычайно в этом отношении характерно.
Корнилов потребовал не только полного подчинения ему Кубанской Армии, но и влития Кубанских войск в состав Добровольческой Армии. Говоря другими словами, Корнилов потребовал уничтожения «Кубанской Армии».
«Покровский, - пишет Деникин, - скромно, но настойчиво оппонировал: Кубанские власти желают иметь свою собственную армию, что соответствует «конституции края»... Он предлагал сохранение самостоятельного «Кубанского отряда» и оперативное подчинение его генералу Корнилову».
На это Корнилов сказал внушительно и резко: «Одна армия и один командующий. Иного положения я не допускаю. Так и передайте своему Правительству»...
«Начались томительно долгие, нудные разговоры, - записывает дальше генерал Деникин, - в которых одна сторона вынуждена была доказывать элементарные основы военной организации, другая в противовес выдвигала такие аргументы, как «Конституция суверенной Кубани», необходимость «автономной армии», как опоры правительства и т. д.»...
«Кубанское правительство согласилось, наконец, на соединение армий, но устами Быча заявило, что оно устраняется от дальнейшего участия в работе и снимает с себя всякую ответственность за последствия.
Корнилов вспылил и, ударяя по столу пальцем с надетым на нем перстнем - [его] характерный жест - сказал:
- Ну нет. Вы не смеете уклоняться. Вы обязаны работать и помогать всеми средствами командующему армией...»
В ближайшие же дни... «Кубанская армия» была расформирована и ее части были включены вперемешку с частями Добровольческой Армии в состав трех смешанных бригад… под командой генералов Корниловской армии.
Происшедшее расформирование Кубанской армии является актом, имеющим не только военное значение. В гораздо большей мере оно было актом политическим. С этой более широкой точки зрения оно являлось следствием стремления Белого Движения сразу же поглотить областные противобольшевицкие движения. Несомненно, что оно этим «обезличивало» эти последние, что должно было усилить в среде наиболее энергичных «местных патриотов» отталкивание от Белого Движения. Само Белое Движение политически также проигрывало от немедленного поглощения Кубанского противосоветского движения. Если можно так выразиться: общерусское контрреволюционное движение «провинциализировалось»; оно вынуждалось расходовать свои силы для достижения «местных» кубанских целей, которые могли быть достигнуты «местными» же кубанскими силами.
…указанное отрицательное последствие временного поглощения Белым Движением Кубанского Краевого движения не замедлило сказаться. Генерал Корнилов был вынужден немедленно же приступить к штурму Екатеринодара - предприятию, характеризуемому самим же генералом Деникиным как среднее между «рискованным» и «безрассудным». В гражданской войне ошибки политические ведут к стратегическим ошибкам...
В последовавшем трехдневном бою войска генерала Корнилова понесли тяжелые потери, в особенности в командном составе; части перемешались и были до крайности утомлены физически и морально. Хотя добровольцам и удавалось во время некоторых атак врываться в окраины Екатеринодара, но противник все-таки продолжал держаться…
13 апреля утром генерал Корнилов был убит большевицкой гранатой, попавшей случайно в его комнату. Эта потеря произвела на Добровольческую Армию потрясающее впечатление.
«Вначале смерть главнокомандующего хотели скрыть от армии до вечера. Напрасные старания: весть разнеслась, словно по внушению. Казалось, что самый воздух напоен чем-то жутким и тревожным и что там в окопах еще не знают, но уже чувствуют, что свершилось роковое.
Скоро узнали все. Впечатление потрясающее. Люди плакали навзрыд, говорили между собою шепотом... Ползли слухи, один другого тревожнее, о новых большевицких силах, окружающих армию со всех сторон, о неизбежности плена и гибели.
- Конец всему!
В этой фразе, которая срывалась с уст не только малодушных, но и многих твердых людей, соединились все разнородные чувства и побуждения их: беспредельная горечь потери, сожаление о погибшем, казалось, деле и у иных - животный страх за свою собственную жизнь»...
Принявший командование Добровольческой Армией генерал Деникин отменил назначенный генералом Корниловым штурм и решает ночью же отступить из-под Екатеринодара. По его собственным словам, вопрос шел «о спасении Армии». Для этого нужно было возможно скорее вывести ее из-под ударов большевиков...
Операция отступления из-под Екатеринодара была сопряжена с величайшими трудностями. Приходилось пробиваться через район, перерезанный железными дорогами, по которым большевицкие блиндированные поезда и «красные эшелоны» легко могли перехватывать путь походного движения Добровольческой Армии. Вследствие этого пришлось прибегнуть к крайней форсировке движения, а это в свою очередь привело к необходимости оставить на попечении местных жителей около 200 тяжелораненых, несмотря на грозящую им гибель; пришлось также бросить часть и без того малочисленной артиллерии...
Генерал Деникин решает использовать свое нахождение в тылу большевицких войск, дравшихся против немцев, не для того, чтобы окончательно сокрушить эти кадры Красной армии, а только для набега на ближайшие ж.-дор. станции с целью пополнить истощенные боевые запасы. /От себя: настоящий патриот! Пока красные защищают Отчизну, он грабит их тылы/. Этот набег вполне удался ген. Деникину. «Должен сказать откровенно, - поясняет эту операцию генерал Деникин, - что нанесение более серьезного удара в тыл тем большевицким войскам, которые преграждали путь нашествию немцев на Кавказ, не входило тогда в мои намерения: извращенная донельзя русская действительность рядила иной раз разбойников и предателей в покровы русской национальной идеи...»
Указанный только что факт и в еще большей степени объяснения генерала Деникина чрезвычайно важны для уяснения психологии Добровольческой Армии.
Великая война 1914-1918 гг., являясь сама по себе продуктом осо-бой массовой психологии, вызвала в воюющих народах чрезвычайно сложные внутренние процессы. Как я уже неоднократно указывал, культурный уровень различных слоев населения России был очень различен, а внутреннее сцепление ее социальных элементов - слабо. Тяжелая война потребовала непосильного напряжения от всех. Но в то время, как более сознательные элементы русского народа готовы были ее еще продолжать, менее сознательные его элементы от продолжения войны уже отказываются.
Составленная из духовно самой крепкой и сознательно героической части Русской Армии, Добровольческая Армия продолжала войну с Центральными державами. Офицерство, впитав в себя наиболее патриотически настроенную и действенную часть русской интеллигенции, не могло помириться с поражением, ведущим к потере Россией Великодержавия.
Поэтому утверждение представителей Белого Движения, что Добровольческая Армия продолжала, после Брестского мира, великую войну, не является только метафорой, а выражает реальное положение вещей.
В рассматриваемом здесь случае генерал Деникин, во имя продолжения войны с немцами, не воспользовался возможностью полного уничтожения одного из ядер, вокруг которых создавалась Красная армия.
/От себя: так вот оно что! Оказывается, белые, не ударив в тыл Красной Армии (от которой они, как только что описывалось, бегали, боясь вступить с ней в столкновение), продолжали таким образом войну с Центральными державами. Интересно было бы узнать о дальнейших операциях белых против немцев и австрийцев/.
13 мая считается в летописях Добровольческой Армии окончанием ее первого Кубанского похода. Описав длинную петлю общим протяжением около 1200 километров, Добровольческая Армия вернулась к своему исходному положению...
Вступив на территорию Дона, генерал Деникин поручил своему представителю спросить Временное Донское правительство: 1) об отношении Донского Казачества к Добровольческой Армии и об осуществлении единства командования всеми военными силами, оперирующими на территории Дона; 2) об отношении Донского Казачества к немцам.
Ответ Временного Донского правительства… гласил: «Верховное командование всеми без исключения военными силами, оперирующими на территории Донского Войска, должно принадлежать Войсковому Атаману или, как в данном случае, Походному Атаману». Для выяснения же отношений к Украине и Германии, «Войсковой Круг командирует в г. Киев посольство от Войска Донского».
«Ответ этот не удовлетворил генерала Деникина, - записывает избранный Кругом Спасения Дона Войсковой Атаман Краснов. - Планы генерала Деникина были иные. Он думал в лице Донских казаков получить большие пополнения людьми и материальной частью, усилить Добровольческую Армию, а не иметь рядом «союзную» армию.