В. Н. Барышников: Советско-финляндская война и «русское народное правительство»
Из книги Владимира Николаевича Барышникова «Маннергейм и Советский Союз».
30 ноября в 8 часов утра по всей линии государственной границы с Финляндией началась мощная артиллерийская подготовка. Так на смену дипломатии пришла сила оружия...
[Читать далее]Один из биографов Маннергейма исследователь В. Мери заметил, что у маршала в первый день войны наблюдалось «приподнятое настроение»... Причем, как заметил историк, данные эмоции «полностью шли вразрез с тем состоянием, в каком он пребывал... накануне того рокового утра». Из воспоминаний маршала тоже становится понятно, что для него «день 30 ноября был ясным и солнечным». Несомненно, данное отношение Маннергейма к начавшейся для Финляндии трагедии можно было объяснить только одним. Произошедшие тогда «события доказали правоту Маннергейма», а «его пророчества сбылись». Это, вероятно, тешило его самолюбие...
Но произошел такой казус: официальное заявление президента о введении военного положения было истолковано в ряде зарубежных стран как объявление Финляндией войны СССР. То есть допускалось, что она сама начала войну против Советского Союза. …никто за рубежом не стремился оказать Финляндии реальное военное содействие. В результате в первый день войны в правительственных кругах Финляндии наблюдалась очевидная растерянность. Многие из тех, кто считал, что Советский Союз «блефует», увидели сразу, чего стоило их заблуждение. Стало очевидно, что правительство в дальнейшем не может эффективно выполнять свои функции.
Причем именно Маннергейм сразу же начал добиваться смены кабинета. …он вообще заметил, что «если бы Эркко был мужчиной, то он удалился бы в лес и застрелился». В этой ситуации Эркко «просто-напросто оставил свое рабочее место и сбежал из страны». Он переехал в Стокгольм. В такой ситуации правительство действительно не могло функционировать, и оно было распущено... Правительство возглавил директор Финляндского банка Р. Рюти...
Основная задача Маннергейма заключалась тогда в том, чтобы принять срочные меры и приостановить наступление советских войск. …он в целом быстро разобрался в стратегических задачах наступающих войск. И здесь дело заключалось не в его «гениальности». Как сам он указывает в воспоминаниях, «в наши руки в первый день войны попал приказ русских, раскрывший замысел наступления». В результате, по мнению финских исследователей, довольно быстро «для ставки и штаба армии Перешейка стала совершенно ясной картина действий противника и направления его основных ударов».
Действительно, Красная армия вела боевые действия по достаточно понятным схемам и вообще явно была не готова преподнести какие-либо сюрпризы противнику. К тому же она наступала крайне неуверенно.
…учитывая и малоэффективные действия Красной армии, на Западе достаточно быстро начали менять отношение к этой войне. Громче зазвучали голоса, требующие эффективной помощи Финляндии. Это вселяло в финское руководство надежду на то, что Финляндия не останется один на один в войне против Советского Союза. …из ряда стран Европы в Хельсинки стали поступать сообщения о готовности оказания прямой помощи. Это касалось не только соседней с Финляндией Швеции. Начали выражать готовность поддержать финнов ведущие страны Европы - Великобритания и Франция.
В целом провал советского плана нанесения молниеносного поражения Финляндии стал на Западе основанием для переоценки сил Советского Союза и его военных возможностей. К оказанию помощи Финляндии непосредственно подключилось и руководство Лиги Наций. В середине декабря СССР был исключен из этой международной организации, а далее в течение декабря 1939 - января 1940 г. в Лиге Наций было получено 25 положительных ответов относительно готовности принять максимально возможные меры материальной и моральной поддержки Финляндии. В ряде стран к тому же стали создаваться комитеты по оказанию помощи Финляндии, началась вербовка добровольцев для отправки на финский фронт.
В итоге к концу декабря для Советского Союза вырисовывалась явно неблагоприятная ситуация. К советскому руководству стали поступать сведения об обсуждении англо-французскими союзниками возможности отправки своих войск на север Европы.
…неудачи Красной армии и растущая заинтересованность стран Запада в оказании поддержки Финляндии открыли для финского руководства совершенно новые перспективы. Маннергейм увидел еще одну необычную сторону возможной международной поддержки. У него возникла очень «смелая» идея - использовать для борьбы против Советского Союза возможности русской эмиграции. Вплоть до того, что «предложить для размышления идею образовать где-то вблизи восточной границы “русское правительство”».
…у Маннергейма тогда появилась надежда на какие-либо социальные потрясения в СССР. В этом он основывался на информации, поступающей из-за рубежа, о возможности серьезных антиправительственных выступлений. Как докладывали, например, в 1939 г. в ставку Маннергейма из Парижа, «во Франции признается сложившаяся у некоторых уверенность, что действия Сталина, вызвали такое огромное недовольство, что принимается во внимание возможность революции». Далее в развитие этой мысли отмечалось, что «в эмигрантских кругах из России существует мнение, что Россия в недалеком будущем окажется во власти полной анархии». О том, что подобные взгляды имели устойчивое распространение на Западе, свидетельствует также факт перехвата финской разведкой телефонного разговора по германскому дипломатическому каналу, в котором уточнялось, насколько реально «финны ожидают революции в России».
Несомненно, идея создания марионеточного «русского правительства» являлась прямым подражанием советской инициативе образования во главе с О. В. Куусиненом «народного правительства» Финляндии.
…маршал, очевидно, рассчитывал на наличие «враждебных советской власти эмигрантов». Неслучайно несколько позже, в период Великой Отечественной войны, он прямо написал одному из представителей Белого движения, что «свержение большевистского ига также является, как я надеюсь, целью русских эмигрантов» и его «очень радует то, что, эмиграция восстает против тех кровопийц, которые в течение четверти века угнетали русский народ».
Однако говорить о том, что Маннергейма в 1939 г. одолевали «белые идеи» двадцатилетней давности, все же неверно. Как показали дальнейшие события, он уже отнюдь не стремился к восстановлению прежней России, хотя, очевидно, мечтал о продолжении борьбы с большевиками. В этот период уже никоим образом не существовал некий образ Маннергейма как бывшего царского генерала-романтика. На самом деле для маршала сильная Россия на границах Финляндии была абсолютно не нужна. И даже если он продолжал ненавидеть большевиков и хотел ликвидировать в соседнем государстве советскую власть, то это не означало, что он выступал за будущее мощное российское государство. Его интересовала, прежде всего, судьба Финляндии, и именно с этой целью он пытался разыграть «русскую карту». Причем, несомненно, это делалось для ослабления или даже развала соседней страны...
Маннергейм, несмотря на крайнюю загруженность военными вопросами, все же активно включился в работу по заблаговременной подготовке состава марионеточного правительства...
…в это время возникло несколько, как считалось, наиболее подходящих кандидатов на пост «премьера». Одним из них стал бывший глава Временного правительства России А. Ф. Керенский. Он тогда очень горячо поддерживал борьбу Финляндии против СССР. Его публичные выступления были настолько яркими, что в финском руководстве выразили надежду, что через него затем удастся «авансом поторговаться относительно Карелии». Таким образом, в столь сложный для Финляндии период в правительстве сохранялись надежды на создание «великой Финляндии», присоединив к финской территории Советскую Карелию.
Тем не менее в Финляндии не могли не замечать, что Керенский был своего рода «русским патриотом». Это настораживало. К тому же те преобразования, которые он планировал провести в России и о которых уже начал говорить с финскими дипломатами, особых восторгов у них не вызывали.
Поэтому в Финляндии пытались рассматривать и другие варианты. В частности, тогда весьма энергично предлагал свои услуги тоже бывший член Временного правительства России эсер В. М. Чернов. Он лично написал В. Таннеру, что готов активно помогать Финляндии. Конкретно в послании указывалось: «Если только мои силы, мой голос, мое слово, мои руки могут вам сейчас на что-либо пригодиться, - я в полном вашем распоряжении». Но он не привлек особого внимания в Хельсинки. Наибольший интерес вызывал бывший большевик Л. Д. Троцкий. Он тоже в начале войны решительно осудил советское руководство. В Финляндии, естественно, такая позиция Троцкого сразу же привлекла внимание...
В. Таннер… отметил в своих мемуарах, что, действительно, тогда «существовало предложение пригласить Троцкого в Финляндию и предоставить ему небольшую территорию, например, в районе Реболы, которую передали бы ему для постоянного места нахождения временного правительства России». Естественно, Л. Д. Троцкий был весьма далек по своим взглядам от позиции, отражающей взгляды Маннергейма, и эта кандидатура в силу этого не могла полностью устроить маршала. Но, как заметил по данному поводу известный политический и государственный деятель Финляндии Ю. К. Паасикиви, в безнадежном положении «мы приняли бы помощь хоть от черта».
Именно такое мнение, очевидно, разделял тогда и Маннергейм. Это было понятно, если обратиться к его непосредственной деятельности, связанной с попытками создания «русской народной армии». Эта идея появилась в декабре 1939 г. параллельно с мыслью о необходимости образования марионеточного «русского правительства». Инициативу в данном случае проявили представители русской белой эмиграции, выразив мнение, что всем лицам, ранее бежавшим из России, нужно участвовать в войне на стороне Финляндии против Советского Союза, поскольку эта «зимняя война» является хорошим поводом для возобновления «нашей борьбы», являясь «одним из наиболее благоприятных для нас случаев и притом в наиболее выгодных для нас условиях».
Первые предложения об этом Маннергейм получил еще накануне войны. В момент резкого обострения советско-финляндских отношений «известные русские офицеры-эмигранты, - как считает исследователь К.-Ф. Геуст, - обратились к маршалу Маннергейму и выразили желание перейти на добровольную службу в Финляндию». Далее по этому вопросу Маннергейм имел соответствующую переписку с возглавлявшим Русский общевоинский союз А. П. Архангельским.
Однако финский маршал тогда отказался от его услуг... Этот ответ был вызван, скорее всего, тем, что идеи русского Белого движения уже не соответствовали взглядам финского маршала. Как «белую», так и большевистскую Россию он теперь воспринимал с большой степенью подозрительности, очень хорошо представляя, что в любом виде возрождение сильной России никоим образом не устраивает Финляндию.
Да и Белое эмигрантское движение тоже не во всем разделяло взгляды финского руководства. Действительно, в условиях, когда бывшие русские генералы и старшие офицеры превращались в этой стране в ночных сторожей, кучеров или рабочих на лесопилках, от них трудно было ожидать благосклонности. Неслучайно с начала войны, опасаясь русских, проживавших тогда в Финляндии, к ним стали применять репрессии и подвергать арестам. В результате к началу марта 1940 г. до 40% заключенных, содержащихся в финских тюрьмах, были русскими. Более того, еще перед войной был запрещен ряд русских объединений и обществ.
…отсутствие четкого представления, кто должен был возглавить «русское правительство» и с кем нужно установить связи для использования потенциала русской эмиграции в войне против СССР, привело к тому, что в Финляндии так толком и не определились с кандидатурой главы этого «правительства».
Парадоксальной, если вспомнить службу Маннергейма в императорской армии, была его склонность использовать в борьбе против СССР не своих прежних коллег по военной службе, а новых советских диссидентов. Это подтверждает и тот факт, что в январе 1940 г. маршал все-таки пошел на то, чтобы развернуть деятельность по формированию «русской армии». Но ее организацию поручили не бывшему царскому генералу, а советскому эмигранту, бывшему техническому секретарю Сталина Б. Г. Бажанову, который никогда ранее не занимался «военными делами» и в армии, естественно, не служил.
Этот человек родился на Украине, в Подольской губернии. В годы Гражданской войны, как он сам утверждал, сделал «между украинским национализмом и коммунизмом» свой выбор в пользу советской власти. Но служить стал не в рядах Красной армии, а на государственно-партийной работе в техническом аппарате ЦК большевистской партии. В конечном итоге, разочаровавшись в своих идеалах, он в 1928 г. покинул СССР...
Деятельность Бажанова продолжалась около двух с половиной месяцев и привела к тому, что в рядах «русской народной армии» оказалось лишь несколько сот человек, которых сумели завербовать из свыше пяти тысяч советских военнопленных.
Таким образом, для Маннергейма эта инициатива оказалась недостаточно эффективной. Обращение к русским коллаборантам имело, очевидно, задачу, заключавшуюся не в «идее белой эмиграции» о воссоздании прежней России, а лишь в развале как программе максимум существующего на границах Финляндии советского государства. Это наиболее ярко можно наблюдать в отношении Маннергейма к украинским националистам, с которыми в период «зимней войны» тоже начали разворачивать соответствующую работу.
Позиция Маннергейма по отношению к украинским националистам совершенно ясно раскрывала его взгляды на будущее соседнего государства или, точнее, истинные цели «программы максимум» маршала. Здесь расчет делался исключительно на антирусские настроения, которые, как он полагал, имели место на Украине. Конкретно в Хельсинки выражали надежду, что с помощью украинских националистов можно будет наладить диверсионную деятельность в тылу Советского Союза, а также организовать «саботаж на военно-промышленных предприятиях юга России». Сторонником этого плана был известный финский политик, бывший посланник в Москве, а затем министр иностранных дел Финляндии в 1930-х гг. А. Хакцель.
…в финских лагерях для советских военнопленных… организовали фильтрацию содержащихся там людей по национальному признаку: из русской этнической среды выделили военнопленных украинцев. Более того, именно представители ставки Маннергейма, которые находились за рубежом, начали проводить личные встречи с «дружественными украинцами» из эмигрантских кругов и даже поднимать вопрос об использовании украинских добровольцев для активной борьбы против СССР в Финляндии.
Во взаимодействии с военными подобные действия предпринимали и финские дипломаты. Так, в частности, после того как 7 декабря 1939 г. так называемый Украинский комитет в Париже принял решение вооружить своих членов с целью «использовать их в Финляндии», состоялись переговоры президента этого комитета А. Я. Шульгина с финляндскими дипломатическими представителями. Более того, несколько позже, 31 декабря член комитета «генерал Украинской народной республики» А. И. Удовиченко предложил финляндскому посланнику в Париже «направить в Финляндию офицера для того, чтобы выбрать из числа российских военнопленных надежных украинских солдат для формирования из них воинской части национальной украинской армии».
…попытки найти опору среди представителей украинского националистического движения явно демонстрировали то, что Маннергейм не имел ясных представлений о положении в СССР и о реальных возможностях для организации там националистических выступлений. В любом случае его мысли по данному вопросу четко указывают, что он окончательно простился со своим дореволюционным прошлым генерала русской армии. Его деятельность, направленная на создание военизированных формирований из коллаборантов, указывала на то, что Маннергейм выступал не как противник большевиков, а как сторонник развала соседнего государства, используя «русский», а также «украинский» факторы.
Однако в любом случае эти замыслы могли быть осуществлены только после успешной массированной поддержки финских вооруженных сил со стороны держав Запада. Хельсинки оставалось лишь надеяться на решительные действия со стороны Лондона и Парижа.
Эти надежды активно подогревались тем, что Великобритания и Франция действительно направили в Финляндию своих военных экспертов, которые должны были определить перспективы высадки союзных войск на севере Европы...
Показательным в этом отношении стало заседание Государственного совета 2 января 1940 г., где вполне определенно говорилось о целесообразности «высадки англичан в Мурманске»...
Естественно, начавшаяся фаза энергичных переговоров и планирования странами Запада военной операции на территории СССР не могла остаться без внимания в Москве. В начале января Сталин, Молотов и Ворошилов уже получили сообщение о начавшемся планировании боевых действий против СССР, где «объединенные силы Англии, Франции и Финляндии от порта Петсамо поведут наступление на Мурманск». Подобные сведения и в дальнейшем предоставлялись советскому руководству, что говорило о необходимости для Москвы решать возникшую проблему уже в новой плоскости, учитывая угрозу возможного разрастания и втягивания СССР в масштабный мировой конфликт.
В результате в этот период главной целью советского руководства оставалась задача победоносного и скорейшего завершения войны...
В. М. Молотов 27 января сделал четкое заявление, что советская сторона «в принципе не против соглашения с правительством Рюти-Таннера». Таким образом, у Хельсинки возникла определенная перспектива мирного урегулирования. Но… Маннергейм, в частности, в беседе с Рюти отметил, что пока неизвестно, как закончится война, «но положение в настоящий момент хорошее и не следует поддаваться паническому настроению». Он также подчеркнул, как отметил Рюти, что «с миром спешить не надо».
Действительно, переговоры с Великобританией и Францией о прямой военной поддержке шли полным ходом. На данном этапе всерьез началась реализация идеи проведения экспедиционной операции... Представитель Маннергейма во Франции полковник А. Паасонен даже представил командующему французским флотом адмиралу Ф. Дарлану подготовленные финской ставкой соображения о плане проведения операции на севере Финляндии в Петсамо. В нем к тому же излагались цели Финляндии, выходившие далеко за пределы чисто военных вопросов. Предусматривалось, что совместное наступление экспедиционных сил и финских войск на восток будет осуществляться на Кольском полуострове и в Советской Карелии. Успешный исход данной операции должен был привести к «постепенному объединению» Финляндии и Карелии...
В целом ситуация для финского руководства становилась все более конкретной. Единственное, что, очевидно, несколько смущало Маннергейма, было то, что от идеи масштабного наступления экспедиционных сил на советском Севере начали постепенно отходить. Этот факт нашел подтверждение на переговорах с генералом Лингом. Он тогда сообщил Маннергейму, что «английская операция против Мурманска будет, вероятно, невозможна». Все доводы финского маршала о том, что «операция была бы крупной, может быть даже, с решающим значением, если ее планировать ближе к Архангельску», не возымели никакого эффекта. В Лондоне, очевидно, не забывали об объективной реальности. Рядом находился главный противник - Германия, а увлечение «фантастическими планами» вело к распылению сил. Этим объяснялась определенная сдержанность англичан, которые понимали, что мировая «война будет заканчиваться, очевидно, не в Финляндии».
Окончательно проблему высадки союзников обсуждали 5 февраля 1940 г. на заседании Высшего военного совета в Париже. Позиция Великобритании была выражена довольно определенно. Премьер- министр Н. Чемберлен заявил, что главной целью союзников является не масштабная помощь Финляндии, а вовлечение скандинавских стран в войну против Германии. Что же касалось Финляндии, то, как он заметил, требуется лишь не допустить ее разгрома. В конечном счете французское руководство согласилось с доводами Чемберлена...
Тем временем 9 февраля Маннергейм, не зная о принятых в Париже решениях, направил в Лондон телеграмму, в которой пытался разъяснить серьезность положения Финляндии. Однако ответ оказался не таким, на который маршал рассчитывал. Ему сообщили, что помощь будет оказана, только когда положение Финляндии «действительно будет критическим» и высадка союзных войск «станет необходимой». Таким образом, оказание прямой военной помощи Финляндии в ближайший период стало проблематичным.
В целом вторая неделя февраля 1940 г. для Маннергейма была временем, когда начался процесс пересмотра перспектив и представлений, связанных с продолжением войны. Стало понятно, что перспектива получения конкретной военной помощи оказалась неопределенной.
Тем не менее союзники Финляндии продолжали оказывать очевидную моральную поддержку. Также Финляндия получила отряды добровольцев и достаточно широкую финансово-экономическую помощь. Но эти формы поддержки были уже явно недостаточными...
Таким образом, ситуация в политическом плане для Финляндии стремительно усложнялась. Ухудшалась она и в военном отношении. После тщательной подготовки 11 февраля 1940 г. на Карельском перешейке началось решающее наступление советских войск. Причем «теперь, - как отметил Маннергейм, - русские уже научились играть “в оркестре”». В результате для финнов на фронте «положение стало критическим». Оборонявшиеся войска несли огромные потери. Несмотря на введенные в бой резервы, положение стабилизировать никак не удавалось. Советские части вклинились в финскую оборону и достаточно быстро начали расширять свой прорыв. В сложившейся ситуации финское командование начало отвод войск на второй оборонительный рубеж. В итоге недельных кровопролитных боев 18 февраля первая полоса финской обороны оказалась полностью прорванной.
…нарастающая активность на фронте сочеталась с развитием советской инициативы подписания мирного договора, а также усилившимся дипломатическим давлением со стороны стран Запада. В Париже и Лондоне опять стали демонстрировать желание оказать действенную военную помощь. 15 февраля был составлен план «операции помощи Финляндии путем высадки десанта в районе Петсамо весной 1940 г.». В этом плане, однако, не предполагалось использование большого количества войск. Реально на север Финляндии намечалось направить только одну дивизию. Но при этом предполагались масштабные боевые действия, в результате которых войска союзников в ходе наступления должны соединиться с финскими частями, быстро двинуться на территорию СССР вплоть до блокады и дальнейшего захвата Мурманска...
Но для финского руководства оставались пока не до конца понятными в целом планы союзников. Не внес окончательной ясности и очередной визит к Маннергейму 22 февраля английского генерала Линга. Тогда он «объяснил маршалу, что англичане не хотят продвигаться дальше Северной Финляндии». Это создавало у Маннергейма «впечатление, что эти планы весьма неопределенные». К тому же было понятно, что сама высадка войск являлась достаточно проблематичной, поскольку «петсамский рейд представляется совершенно неприспособленным» для такой операции. Да и помощь выглядела «не очень большой». Поэтому в Финляндии явно стали утверждаться представления, что «мы получим некоторые отдельные дивизии, но при их поддержке мы еще не сможем достигнуть победы».
Тем временем, пока Великобритания и Франция стремились только обсуждать с финским руководством планы расширения боевых операций, советское правительство уведомило финских лидеров о своем желании продолжить мирные переговоры. Условия, переданные из Москвы, были весьма жесткими. Прежде всего предусматривалась передача СССР всего Карельского перешейка, а также создание военно-морской базы на полуострове Ханко. В этой ситуации стало ясно, что Финляндия находится перед выбором: либо ждать помощи от стран Запада и продолжать войну, либо быстро, не дожидаясь возможного разгрома, заключить с СССР весьма жесткий мирный договор.
Однако в эту непростую ситуацию неожиданно вмешалась еще одна сторона. В это время в отношении Финляндии стала наращивать дипломатическую активность Германия. Третий рейх долгое время занимал выжидательную позицию, только теперь перешел к скрытным, неофициальным действиям. Немецкая сторона подчеркнула, что с СССР «договоренность возможна, если Финляндия готова на уступки». Даже А. Гитлер позволил себе тогда сделать заявление, что советские требования в отношении Финляндии «являются естественными и умеренными». Он прямо отметил: «Вопрос стоит о территории, которая прежде принадлежала русским». Таким образом рейх начал отчетливо демонстрировать финскому руководству, что самое время прекратить войну. Более того, в Берлине начали торопить с этим Финляндию.
Очень важным в данном случае стало неофициальное заявление, сделанное 22 февраля 1940 г. «большим другом» Маннергейма Г. Герингом. Он четко заявил находившемуся тогда в столице рейха высокопоставленному финскому представителю Т. Кивимяки, что «мир надо заключить даже на тяжелых условиях, потери можно будет возвратить в будущем». Эта мысль затем станет одной из определяющих в дальнейшей политике Финляндии.
В этой обстановке, когда Красная армия уже прорвала вторую полосу «линии Маннергейма» и приступила к штурму Выборга, в Хельсинки решили согласиться на советские условия мира. Но одновременно у финского руководства сохранялась надежда получить помощь от западных союзников. Таннер прямо заметил, что «нужно приложить нож к горлу западных держав» и просить «официально подтвердить, что сюда в марте прибудет 50 000 войск, а после этого еще больше». 2 марта из Парижа пришел ответ. В нем сообщалось, что «запрашиваемые войска прибудут» и они будут подчинены Маннергейму. Таким образом, Финляндия вновь оказалась перед выбором, притом информация от союзников стала ободряющей. Маннергейм опять начал настаивать на необходимости получения западной помощи. В правительственных кругах принялись даже рассуждать о том, что теперь «мы можем продолжать ведение войны, “бомбить Петербург”».
Тем не менее бросалась в глаза откровенная неконкретность сведений союзников об «относительно крупной помощи войсками». Довольно быстро стало понятно: есть вероятность, что «помощь западных держав является блефом». Все это происходило тогда, когда на Карельском перешейке бои уже приобрели для финских войск драматический характер. У Маннергейма в это время уже не было времени выслушивать «жесткие фразы» западных союзников в отношении СССР и ждать выполнения их обещаний. В ночь на 3 марта советские войска сумели форсировать Выборгский залив и оказались в тылу всего укрепленного района. Внутреннего потенциала у финского командования для того, чтобы стабилизировать положение, уже не оставалось. В докладе К. Г. Маннергейму, который был сделан командующим войсками на Карельском перешейке генералом А. Хейнриксом, был сделан вывод о невозможности продолжать войну.
В такой обстановке в финском руководстве было принято окончательное решение направить делегацию в Москву. 7 марта мирные переговоры начались. Но финская делегация всячески стремилась их затянуть с тем, чтобы дождаться более точных сведений о возможной помощи союзников. Но события на фронте продолжали стремительно развиваться. Положение у Выборга становилось для финских войск критическим, началось общее советское наступление.
…подписание мира с СССР стало единственным, что Финляндии оставалось. Перед Западом Хельсинки предстояло лишь раскланяться и «поблагодарить за хорошее расположение»...
Что же касается подписанного мира, то, согласно ему, СССР смог достаточно хорошо обеспечить военную безопасность Ленинграда. Новая граница на Карельском перешейке была установлена по линии севернее Выборга и Сортавала - там, где когда-то ее провел Петр I по итогам Северной войны, добиваясь безопасности Санкт-Петербурга. Кроме того, Советский Союз получил право на создание на полуострове Ханко своей военно-морской базы. Он также брал под свой контроль стратегически важные острова в Финском заливе. Среди других положений договора содержалось важное требование: «не заключать каких-либо союзов или участвовать в коалициях, направленных против одной из Договаривающихся Сторон».
30 ноября в 8 часов утра по всей линии государственной границы с Финляндией началась мощная артиллерийская подготовка. Так на смену дипломатии пришла сила оружия...
[Читать далее]Один из биографов Маннергейма исследователь В. Мери заметил, что у маршала в первый день войны наблюдалось «приподнятое настроение»... Причем, как заметил историк, данные эмоции «полностью шли вразрез с тем состоянием, в каком он пребывал... накануне того рокового утра». Из воспоминаний маршала тоже становится понятно, что для него «день 30 ноября был ясным и солнечным». Несомненно, данное отношение Маннергейма к начавшейся для Финляндии трагедии можно было объяснить только одним. Произошедшие тогда «события доказали правоту Маннергейма», а «его пророчества сбылись». Это, вероятно, тешило его самолюбие...
Но произошел такой казус: официальное заявление президента о введении военного положения было истолковано в ряде зарубежных стран как объявление Финляндией войны СССР. То есть допускалось, что она сама начала войну против Советского Союза. …никто за рубежом не стремился оказать Финляндии реальное военное содействие. В результате в первый день войны в правительственных кругах Финляндии наблюдалась очевидная растерянность. Многие из тех, кто считал, что Советский Союз «блефует», увидели сразу, чего стоило их заблуждение. Стало очевидно, что правительство в дальнейшем не может эффективно выполнять свои функции.
Причем именно Маннергейм сразу же начал добиваться смены кабинета. …он вообще заметил, что «если бы Эркко был мужчиной, то он удалился бы в лес и застрелился». В этой ситуации Эркко «просто-напросто оставил свое рабочее место и сбежал из страны». Он переехал в Стокгольм. В такой ситуации правительство действительно не могло функционировать, и оно было распущено... Правительство возглавил директор Финляндского банка Р. Рюти...
Основная задача Маннергейма заключалась тогда в том, чтобы принять срочные меры и приостановить наступление советских войск. …он в целом быстро разобрался в стратегических задачах наступающих войск. И здесь дело заключалось не в его «гениальности». Как сам он указывает в воспоминаниях, «в наши руки в первый день войны попал приказ русских, раскрывший замысел наступления». В результате, по мнению финских исследователей, довольно быстро «для ставки и штаба армии Перешейка стала совершенно ясной картина действий противника и направления его основных ударов».
Действительно, Красная армия вела боевые действия по достаточно понятным схемам и вообще явно была не готова преподнести какие-либо сюрпризы противнику. К тому же она наступала крайне неуверенно.
…учитывая и малоэффективные действия Красной армии, на Западе достаточно быстро начали менять отношение к этой войне. Громче зазвучали голоса, требующие эффективной помощи Финляндии. Это вселяло в финское руководство надежду на то, что Финляндия не останется один на один в войне против Советского Союза. …из ряда стран Европы в Хельсинки стали поступать сообщения о готовности оказания прямой помощи. Это касалось не только соседней с Финляндией Швеции. Начали выражать готовность поддержать финнов ведущие страны Европы - Великобритания и Франция.
В целом провал советского плана нанесения молниеносного поражения Финляндии стал на Западе основанием для переоценки сил Советского Союза и его военных возможностей. К оказанию помощи Финляндии непосредственно подключилось и руководство Лиги Наций. В середине декабря СССР был исключен из этой международной организации, а далее в течение декабря 1939 - января 1940 г. в Лиге Наций было получено 25 положительных ответов относительно готовности принять максимально возможные меры материальной и моральной поддержки Финляндии. В ряде стран к тому же стали создаваться комитеты по оказанию помощи Финляндии, началась вербовка добровольцев для отправки на финский фронт.
В итоге к концу декабря для Советского Союза вырисовывалась явно неблагоприятная ситуация. К советскому руководству стали поступать сведения об обсуждении англо-французскими союзниками возможности отправки своих войск на север Европы.
…неудачи Красной армии и растущая заинтересованность стран Запада в оказании поддержки Финляндии открыли для финского руководства совершенно новые перспективы. Маннергейм увидел еще одну необычную сторону возможной международной поддержки. У него возникла очень «смелая» идея - использовать для борьбы против Советского Союза возможности русской эмиграции. Вплоть до того, что «предложить для размышления идею образовать где-то вблизи восточной границы “русское правительство”».
…у Маннергейма тогда появилась надежда на какие-либо социальные потрясения в СССР. В этом он основывался на информации, поступающей из-за рубежа, о возможности серьезных антиправительственных выступлений. Как докладывали, например, в 1939 г. в ставку Маннергейма из Парижа, «во Франции признается сложившаяся у некоторых уверенность, что действия Сталина, вызвали такое огромное недовольство, что принимается во внимание возможность революции». Далее в развитие этой мысли отмечалось, что «в эмигрантских кругах из России существует мнение, что Россия в недалеком будущем окажется во власти полной анархии». О том, что подобные взгляды имели устойчивое распространение на Западе, свидетельствует также факт перехвата финской разведкой телефонного разговора по германскому дипломатическому каналу, в котором уточнялось, насколько реально «финны ожидают революции в России».
Несомненно, идея создания марионеточного «русского правительства» являлась прямым подражанием советской инициативе образования во главе с О. В. Куусиненом «народного правительства» Финляндии.
…маршал, очевидно, рассчитывал на наличие «враждебных советской власти эмигрантов». Неслучайно несколько позже, в период Великой Отечественной войны, он прямо написал одному из представителей Белого движения, что «свержение большевистского ига также является, как я надеюсь, целью русских эмигрантов» и его «очень радует то, что, эмиграция восстает против тех кровопийц, которые в течение четверти века угнетали русский народ».
Однако говорить о том, что Маннергейма в 1939 г. одолевали «белые идеи» двадцатилетней давности, все же неверно. Как показали дальнейшие события, он уже отнюдь не стремился к восстановлению прежней России, хотя, очевидно, мечтал о продолжении борьбы с большевиками. В этот период уже никоим образом не существовал некий образ Маннергейма как бывшего царского генерала-романтика. На самом деле для маршала сильная Россия на границах Финляндии была абсолютно не нужна. И даже если он продолжал ненавидеть большевиков и хотел ликвидировать в соседнем государстве советскую власть, то это не означало, что он выступал за будущее мощное российское государство. Его интересовала, прежде всего, судьба Финляндии, и именно с этой целью он пытался разыграть «русскую карту». Причем, несомненно, это делалось для ослабления или даже развала соседней страны...
Маннергейм, несмотря на крайнюю загруженность военными вопросами, все же активно включился в работу по заблаговременной подготовке состава марионеточного правительства...
…в это время возникло несколько, как считалось, наиболее подходящих кандидатов на пост «премьера». Одним из них стал бывший глава Временного правительства России А. Ф. Керенский. Он тогда очень горячо поддерживал борьбу Финляндии против СССР. Его публичные выступления были настолько яркими, что в финском руководстве выразили надежду, что через него затем удастся «авансом поторговаться относительно Карелии». Таким образом, в столь сложный для Финляндии период в правительстве сохранялись надежды на создание «великой Финляндии», присоединив к финской территории Советскую Карелию.
Тем не менее в Финляндии не могли не замечать, что Керенский был своего рода «русским патриотом». Это настораживало. К тому же те преобразования, которые он планировал провести в России и о которых уже начал говорить с финскими дипломатами, особых восторгов у них не вызывали.
Поэтому в Финляндии пытались рассматривать и другие варианты. В частности, тогда весьма энергично предлагал свои услуги тоже бывший член Временного правительства России эсер В. М. Чернов. Он лично написал В. Таннеру, что готов активно помогать Финляндии. Конкретно в послании указывалось: «Если только мои силы, мой голос, мое слово, мои руки могут вам сейчас на что-либо пригодиться, - я в полном вашем распоряжении». Но он не привлек особого внимания в Хельсинки. Наибольший интерес вызывал бывший большевик Л. Д. Троцкий. Он тоже в начале войны решительно осудил советское руководство. В Финляндии, естественно, такая позиция Троцкого сразу же привлекла внимание...
В. Таннер… отметил в своих мемуарах, что, действительно, тогда «существовало предложение пригласить Троцкого в Финляндию и предоставить ему небольшую территорию, например, в районе Реболы, которую передали бы ему для постоянного места нахождения временного правительства России». Естественно, Л. Д. Троцкий был весьма далек по своим взглядам от позиции, отражающей взгляды Маннергейма, и эта кандидатура в силу этого не могла полностью устроить маршала. Но, как заметил по данному поводу известный политический и государственный деятель Финляндии Ю. К. Паасикиви, в безнадежном положении «мы приняли бы помощь хоть от черта».
Именно такое мнение, очевидно, разделял тогда и Маннергейм. Это было понятно, если обратиться к его непосредственной деятельности, связанной с попытками создания «русской народной армии». Эта идея появилась в декабре 1939 г. параллельно с мыслью о необходимости образования марионеточного «русского правительства». Инициативу в данном случае проявили представители русской белой эмиграции, выразив мнение, что всем лицам, ранее бежавшим из России, нужно участвовать в войне на стороне Финляндии против Советского Союза, поскольку эта «зимняя война» является хорошим поводом для возобновления «нашей борьбы», являясь «одним из наиболее благоприятных для нас случаев и притом в наиболее выгодных для нас условиях».
Первые предложения об этом Маннергейм получил еще накануне войны. В момент резкого обострения советско-финляндских отношений «известные русские офицеры-эмигранты, - как считает исследователь К.-Ф. Геуст, - обратились к маршалу Маннергейму и выразили желание перейти на добровольную службу в Финляндию». Далее по этому вопросу Маннергейм имел соответствующую переписку с возглавлявшим Русский общевоинский союз А. П. Архангельским.
Однако финский маршал тогда отказался от его услуг... Этот ответ был вызван, скорее всего, тем, что идеи русского Белого движения уже не соответствовали взглядам финского маршала. Как «белую», так и большевистскую Россию он теперь воспринимал с большой степенью подозрительности, очень хорошо представляя, что в любом виде возрождение сильной России никоим образом не устраивает Финляндию.
Да и Белое эмигрантское движение тоже не во всем разделяло взгляды финского руководства. Действительно, в условиях, когда бывшие русские генералы и старшие офицеры превращались в этой стране в ночных сторожей, кучеров или рабочих на лесопилках, от них трудно было ожидать благосклонности. Неслучайно с начала войны, опасаясь русских, проживавших тогда в Финляндии, к ним стали применять репрессии и подвергать арестам. В результате к началу марта 1940 г. до 40% заключенных, содержащихся в финских тюрьмах, были русскими. Более того, еще перед войной был запрещен ряд русских объединений и обществ.
…отсутствие четкого представления, кто должен был возглавить «русское правительство» и с кем нужно установить связи для использования потенциала русской эмиграции в войне против СССР, привело к тому, что в Финляндии так толком и не определились с кандидатурой главы этого «правительства».
Парадоксальной, если вспомнить службу Маннергейма в императорской армии, была его склонность использовать в борьбе против СССР не своих прежних коллег по военной службе, а новых советских диссидентов. Это подтверждает и тот факт, что в январе 1940 г. маршал все-таки пошел на то, чтобы развернуть деятельность по формированию «русской армии». Но ее организацию поручили не бывшему царскому генералу, а советскому эмигранту, бывшему техническому секретарю Сталина Б. Г. Бажанову, который никогда ранее не занимался «военными делами» и в армии, естественно, не служил.
Этот человек родился на Украине, в Подольской губернии. В годы Гражданской войны, как он сам утверждал, сделал «между украинским национализмом и коммунизмом» свой выбор в пользу советской власти. Но служить стал не в рядах Красной армии, а на государственно-партийной работе в техническом аппарате ЦК большевистской партии. В конечном итоге, разочаровавшись в своих идеалах, он в 1928 г. покинул СССР...
Деятельность Бажанова продолжалась около двух с половиной месяцев и привела к тому, что в рядах «русской народной армии» оказалось лишь несколько сот человек, которых сумели завербовать из свыше пяти тысяч советских военнопленных.
Таким образом, для Маннергейма эта инициатива оказалась недостаточно эффективной. Обращение к русским коллаборантам имело, очевидно, задачу, заключавшуюся не в «идее белой эмиграции» о воссоздании прежней России, а лишь в развале как программе максимум существующего на границах Финляндии советского государства. Это наиболее ярко можно наблюдать в отношении Маннергейма к украинским националистам, с которыми в период «зимней войны» тоже начали разворачивать соответствующую работу.
Позиция Маннергейма по отношению к украинским националистам совершенно ясно раскрывала его взгляды на будущее соседнего государства или, точнее, истинные цели «программы максимум» маршала. Здесь расчет делался исключительно на антирусские настроения, которые, как он полагал, имели место на Украине. Конкретно в Хельсинки выражали надежду, что с помощью украинских националистов можно будет наладить диверсионную деятельность в тылу Советского Союза, а также организовать «саботаж на военно-промышленных предприятиях юга России». Сторонником этого плана был известный финский политик, бывший посланник в Москве, а затем министр иностранных дел Финляндии в 1930-х гг. А. Хакцель.
…в финских лагерях для советских военнопленных… организовали фильтрацию содержащихся там людей по национальному признаку: из русской этнической среды выделили военнопленных украинцев. Более того, именно представители ставки Маннергейма, которые находились за рубежом, начали проводить личные встречи с «дружественными украинцами» из эмигрантских кругов и даже поднимать вопрос об использовании украинских добровольцев для активной борьбы против СССР в Финляндии.
Во взаимодействии с военными подобные действия предпринимали и финские дипломаты. Так, в частности, после того как 7 декабря 1939 г. так называемый Украинский комитет в Париже принял решение вооружить своих членов с целью «использовать их в Финляндии», состоялись переговоры президента этого комитета А. Я. Шульгина с финляндскими дипломатическими представителями. Более того, несколько позже, 31 декабря член комитета «генерал Украинской народной республики» А. И. Удовиченко предложил финляндскому посланнику в Париже «направить в Финляндию офицера для того, чтобы выбрать из числа российских военнопленных надежных украинских солдат для формирования из них воинской части национальной украинской армии».
…попытки найти опору среди представителей украинского националистического движения явно демонстрировали то, что Маннергейм не имел ясных представлений о положении в СССР и о реальных возможностях для организации там националистических выступлений. В любом случае его мысли по данному вопросу четко указывают, что он окончательно простился со своим дореволюционным прошлым генерала русской армии. Его деятельность, направленная на создание военизированных формирований из коллаборантов, указывала на то, что Маннергейм выступал не как противник большевиков, а как сторонник развала соседнего государства, используя «русский», а также «украинский» факторы.
Однако в любом случае эти замыслы могли быть осуществлены только после успешной массированной поддержки финских вооруженных сил со стороны держав Запада. Хельсинки оставалось лишь надеяться на решительные действия со стороны Лондона и Парижа.
Эти надежды активно подогревались тем, что Великобритания и Франция действительно направили в Финляндию своих военных экспертов, которые должны были определить перспективы высадки союзных войск на севере Европы...
Показательным в этом отношении стало заседание Государственного совета 2 января 1940 г., где вполне определенно говорилось о целесообразности «высадки англичан в Мурманске»...
Естественно, начавшаяся фаза энергичных переговоров и планирования странами Запада военной операции на территории СССР не могла остаться без внимания в Москве. В начале января Сталин, Молотов и Ворошилов уже получили сообщение о начавшемся планировании боевых действий против СССР, где «объединенные силы Англии, Франции и Финляндии от порта Петсамо поведут наступление на Мурманск». Подобные сведения и в дальнейшем предоставлялись советскому руководству, что говорило о необходимости для Москвы решать возникшую проблему уже в новой плоскости, учитывая угрозу возможного разрастания и втягивания СССР в масштабный мировой конфликт.
В результате в этот период главной целью советского руководства оставалась задача победоносного и скорейшего завершения войны...
В. М. Молотов 27 января сделал четкое заявление, что советская сторона «в принципе не против соглашения с правительством Рюти-Таннера». Таким образом, у Хельсинки возникла определенная перспектива мирного урегулирования. Но… Маннергейм, в частности, в беседе с Рюти отметил, что пока неизвестно, как закончится война, «но положение в настоящий момент хорошее и не следует поддаваться паническому настроению». Он также подчеркнул, как отметил Рюти, что «с миром спешить не надо».
Действительно, переговоры с Великобританией и Францией о прямой военной поддержке шли полным ходом. На данном этапе всерьез началась реализация идеи проведения экспедиционной операции... Представитель Маннергейма во Франции полковник А. Паасонен даже представил командующему французским флотом адмиралу Ф. Дарлану подготовленные финской ставкой соображения о плане проведения операции на севере Финляндии в Петсамо. В нем к тому же излагались цели Финляндии, выходившие далеко за пределы чисто военных вопросов. Предусматривалось, что совместное наступление экспедиционных сил и финских войск на восток будет осуществляться на Кольском полуострове и в Советской Карелии. Успешный исход данной операции должен был привести к «постепенному объединению» Финляндии и Карелии...
В целом ситуация для финского руководства становилась все более конкретной. Единственное, что, очевидно, несколько смущало Маннергейма, было то, что от идеи масштабного наступления экспедиционных сил на советском Севере начали постепенно отходить. Этот факт нашел подтверждение на переговорах с генералом Лингом. Он тогда сообщил Маннергейму, что «английская операция против Мурманска будет, вероятно, невозможна». Все доводы финского маршала о том, что «операция была бы крупной, может быть даже, с решающим значением, если ее планировать ближе к Архангельску», не возымели никакого эффекта. В Лондоне, очевидно, не забывали об объективной реальности. Рядом находился главный противник - Германия, а увлечение «фантастическими планами» вело к распылению сил. Этим объяснялась определенная сдержанность англичан, которые понимали, что мировая «война будет заканчиваться, очевидно, не в Финляндии».
Окончательно проблему высадки союзников обсуждали 5 февраля 1940 г. на заседании Высшего военного совета в Париже. Позиция Великобритании была выражена довольно определенно. Премьер- министр Н. Чемберлен заявил, что главной целью союзников является не масштабная помощь Финляндии, а вовлечение скандинавских стран в войну против Германии. Что же касалось Финляндии, то, как он заметил, требуется лишь не допустить ее разгрома. В конечном счете французское руководство согласилось с доводами Чемберлена...
Тем временем 9 февраля Маннергейм, не зная о принятых в Париже решениях, направил в Лондон телеграмму, в которой пытался разъяснить серьезность положения Финляндии. Однако ответ оказался не таким, на который маршал рассчитывал. Ему сообщили, что помощь будет оказана, только когда положение Финляндии «действительно будет критическим» и высадка союзных войск «станет необходимой». Таким образом, оказание прямой военной помощи Финляндии в ближайший период стало проблематичным.
В целом вторая неделя февраля 1940 г. для Маннергейма была временем, когда начался процесс пересмотра перспектив и представлений, связанных с продолжением войны. Стало понятно, что перспектива получения конкретной военной помощи оказалась неопределенной.
Тем не менее союзники Финляндии продолжали оказывать очевидную моральную поддержку. Также Финляндия получила отряды добровольцев и достаточно широкую финансово-экономическую помощь. Но эти формы поддержки были уже явно недостаточными...
Таким образом, ситуация в политическом плане для Финляндии стремительно усложнялась. Ухудшалась она и в военном отношении. После тщательной подготовки 11 февраля 1940 г. на Карельском перешейке началось решающее наступление советских войск. Причем «теперь, - как отметил Маннергейм, - русские уже научились играть “в оркестре”». В результате для финнов на фронте «положение стало критическим». Оборонявшиеся войска несли огромные потери. Несмотря на введенные в бой резервы, положение стабилизировать никак не удавалось. Советские части вклинились в финскую оборону и достаточно быстро начали расширять свой прорыв. В сложившейся ситуации финское командование начало отвод войск на второй оборонительный рубеж. В итоге недельных кровопролитных боев 18 февраля первая полоса финской обороны оказалась полностью прорванной.
…нарастающая активность на фронте сочеталась с развитием советской инициативы подписания мирного договора, а также усилившимся дипломатическим давлением со стороны стран Запада. В Париже и Лондоне опять стали демонстрировать желание оказать действенную военную помощь. 15 февраля был составлен план «операции помощи Финляндии путем высадки десанта в районе Петсамо весной 1940 г.». В этом плане, однако, не предполагалось использование большого количества войск. Реально на север Финляндии намечалось направить только одну дивизию. Но при этом предполагались масштабные боевые действия, в результате которых войска союзников в ходе наступления должны соединиться с финскими частями, быстро двинуться на территорию СССР вплоть до блокады и дальнейшего захвата Мурманска...
Но для финского руководства оставались пока не до конца понятными в целом планы союзников. Не внес окончательной ясности и очередной визит к Маннергейму 22 февраля английского генерала Линга. Тогда он «объяснил маршалу, что англичане не хотят продвигаться дальше Северной Финляндии». Это создавало у Маннергейма «впечатление, что эти планы весьма неопределенные». К тому же было понятно, что сама высадка войск являлась достаточно проблематичной, поскольку «петсамский рейд представляется совершенно неприспособленным» для такой операции. Да и помощь выглядела «не очень большой». Поэтому в Финляндии явно стали утверждаться представления, что «мы получим некоторые отдельные дивизии, но при их поддержке мы еще не сможем достигнуть победы».
Тем временем, пока Великобритания и Франция стремились только обсуждать с финским руководством планы расширения боевых операций, советское правительство уведомило финских лидеров о своем желании продолжить мирные переговоры. Условия, переданные из Москвы, были весьма жесткими. Прежде всего предусматривалась передача СССР всего Карельского перешейка, а также создание военно-морской базы на полуострове Ханко. В этой ситуации стало ясно, что Финляндия находится перед выбором: либо ждать помощи от стран Запада и продолжать войну, либо быстро, не дожидаясь возможного разгрома, заключить с СССР весьма жесткий мирный договор.
Однако в эту непростую ситуацию неожиданно вмешалась еще одна сторона. В это время в отношении Финляндии стала наращивать дипломатическую активность Германия. Третий рейх долгое время занимал выжидательную позицию, только теперь перешел к скрытным, неофициальным действиям. Немецкая сторона подчеркнула, что с СССР «договоренность возможна, если Финляндия готова на уступки». Даже А. Гитлер позволил себе тогда сделать заявление, что советские требования в отношении Финляндии «являются естественными и умеренными». Он прямо отметил: «Вопрос стоит о территории, которая прежде принадлежала русским». Таким образом рейх начал отчетливо демонстрировать финскому руководству, что самое время прекратить войну. Более того, в Берлине начали торопить с этим Финляндию.
Очень важным в данном случае стало неофициальное заявление, сделанное 22 февраля 1940 г. «большим другом» Маннергейма Г. Герингом. Он четко заявил находившемуся тогда в столице рейха высокопоставленному финскому представителю Т. Кивимяки, что «мир надо заключить даже на тяжелых условиях, потери можно будет возвратить в будущем». Эта мысль затем станет одной из определяющих в дальнейшей политике Финляндии.
В этой обстановке, когда Красная армия уже прорвала вторую полосу «линии Маннергейма» и приступила к штурму Выборга, в Хельсинки решили согласиться на советские условия мира. Но одновременно у финского руководства сохранялась надежда получить помощь от западных союзников. Таннер прямо заметил, что «нужно приложить нож к горлу западных держав» и просить «официально подтвердить, что сюда в марте прибудет 50 000 войск, а после этого еще больше». 2 марта из Парижа пришел ответ. В нем сообщалось, что «запрашиваемые войска прибудут» и они будут подчинены Маннергейму. Таким образом, Финляндия вновь оказалась перед выбором, притом информация от союзников стала ободряющей. Маннергейм опять начал настаивать на необходимости получения западной помощи. В правительственных кругах принялись даже рассуждать о том, что теперь «мы можем продолжать ведение войны, “бомбить Петербург”».
Тем не менее бросалась в глаза откровенная неконкретность сведений союзников об «относительно крупной помощи войсками». Довольно быстро стало понятно: есть вероятность, что «помощь западных держав является блефом». Все это происходило тогда, когда на Карельском перешейке бои уже приобрели для финских войск драматический характер. У Маннергейма в это время уже не было времени выслушивать «жесткие фразы» западных союзников в отношении СССР и ждать выполнения их обещаний. В ночь на 3 марта советские войска сумели форсировать Выборгский залив и оказались в тылу всего укрепленного района. Внутреннего потенциала у финского командования для того, чтобы стабилизировать положение, уже не оставалось. В докладе К. Г. Маннергейму, который был сделан командующим войсками на Карельском перешейке генералом А. Хейнриксом, был сделан вывод о невозможности продолжать войну.
В такой обстановке в финском руководстве было принято окончательное решение направить делегацию в Москву. 7 марта мирные переговоры начались. Но финская делегация всячески стремилась их затянуть с тем, чтобы дождаться более точных сведений о возможной помощи союзников. Но события на фронте продолжали стремительно развиваться. Положение у Выборга становилось для финских войск критическим, началось общее советское наступление.
…подписание мира с СССР стало единственным, что Финляндии оставалось. Перед Западом Хельсинки предстояло лишь раскланяться и «поблагодарить за хорошее расположение»...
Что же касается подписанного мира, то, согласно ему, СССР смог достаточно хорошо обеспечить военную безопасность Ленинграда. Новая граница на Карельском перешейке была установлена по линии севернее Выборга и Сортавала - там, где когда-то ее провел Петр I по итогам Северной войны, добиваясь безопасности Санкт-Петербурга. Кроме того, Советский Союз получил право на создание на полуострове Ханко своей военно-морской базы. Он также брал под свой контроль стратегически важные острова в Финском заливе. Среди других положений договора содержалось важное требование: «не заключать каких-либо союзов или участвовать в коалициях, направленных против одной из Договаривающихся Сторон».