В. М. Молчанов о Гражданской войне. Часть I
Из напечатанного в книге «Последний белый генерал» интервью белогвардейца В. М. Молчанова Б. Рэймонду. М - Молчанов, Р - Рэймонд.
М.: [Вернувшись из германского плена - Kibalchish75] я прибыл на русскую заставу и пошел в один из полков, находившихся на передовой. Командир полка - молодой подпоручик, бывший кадровый офицер, у него в штабе было много девиц, и он весело проводил время. Он дал мне пропуск до Ярославля...
Р.: Как вели себя по отношению к Вам красные солдаты, когда Вы пересекали линию фронта?
М.: Они потребовали, чтобы я предъявил им документы. Я сказал:
- А что у меня есть? Я только что бежал из немецкого лагеря для военнопленных.
И они сказали:
- Ладно, проходи и иди к нашему командиру.
Р.: Они Вас как-нибудь оскорбляли из-за того, что Вы были бывшим офицером?
М.: Нет, совершенно. Из-за того, что я бежал от немцев, они даже хорошо ко мне относились. И командир полка дал мне не только пропуск, но и немного денег, чтобы добраться до Ярославля, и сказал, что там, в Ярославле, мне заплатят за то время, что я провел в лагере для военнопленных.
Когда я прибыл в Ярославль, мною никто не интересовался. Солдаты иногда устраивали волнения в городе, но никто не обращал на меня внимания...
[Читать далее]Р.: Вы в то время не собирались бежать на юг?
М.: Нет, я не собирался бежать на юг. Я сразу хотел ехать в Сибирь.
Р.: Что Вы думали о начавшейся революции и о будущем в период после прихода большевиков к власти и до Вашего плена?..
М.: У меня было мало времени на размышления. …в то время на фронте не было офицерских организаций, и, я бы сказал, около 50 процентов новоиспеченных прапорщиков, которых присылали на передовую в конце войны, были очень революционно настроены, так что большинство молодых офицеров не собирались организовывать какие-либо антибольшевистские организации...
Р.: Поскольку Вы были открытым монархистом, не пытались ли солдаты-большевики убить Вас?
М.: Нет. Вы знаете, некоторые офицеры сами поступали жестоко, возможно в некоторой степени они сами были в чем-то виноваты. Я знаю такие случаи, когда командир роты брал из солдатской кухни всё, что хотел, брал самые лучшие куски мяса и никогда не платил за это, и солдаты молчали. И потом, хотя это было в инженерном батальоне, они сказали командиру: «Мы тебя за это убьем»...
Я никогда не крал у своей роты и не пользовался никакими привилегиями, из-за чего, я думаю, некоторые офицеры и пострадали...
Р.: Если я правильно Вас понял, отношение солдат к офицерам после революции во многом определялось тем, что некоторые офицеры до революции плохо обращались с солдатами?
М.: Да. Это было потому, что некоторые офицеры плохо обращались со своими солдатами. Но тех офицеров, кто хорошо себя проявил, часто вообще не трогали. Меня, например, не трогали. У нас никогда не бывало случаев, чтобы срезали шашкой погоны или чего-либо подобного. Но я всегда был с ними откровенен. Я всегда им говорил, что я не революционер и не смогу им стать и что я уйду из их армии, что Красная армия была не для меня. Моя военная карьера была кончена.
Р.: Многим офицерам Троцкий приказал присоединиться к Красной армии. Происходило такое во время Вашей службы?
М.: О да. Это было еще до того, как немцы взяли меня в плен. Я знаю, что многие офицеры пошли к Троцкому добровольно. Например, был такой полковник Шапошников, который потом стал знаменитым советским командиром. Они сами выбрали свою карьеру.
Р.: Вы собирались это делать?
М.: Может быть, я во многом неправ, но я считал генерала Корнилова предателем, несмотря на то что до войны я провел с ним вместе много времени на маневрах в Сибири. Я считаю, что он был предателем, потому что он стоял в Петрограде под красным знаменем и говорил зажигательные речи. И еще того хуже: он пришел к Государю Императору после отречения и сказал: «Полковник Романов, считайте себя арестованным». Не могли они найти какого-нибудь другого прохвоста, чтобы он сказал это Государю Императору?..
Когда я вернулся из немецкого плена, командир того полка, в который меня отправили, пытался уговорить меня пойти в Красную армию. Но я сказал, что не смогу.
Р.: Почему Вы не хотели идти в Красную армию?
М.: Потому что я ко всему этому относился с презрением. Как я мог не презирать армию, в которой командиры участвовали во всяких политических делах? А я совершенно не интересовался политикой...
Р.: Итак, Вы оказались в Ярославле?
М.: Да, я добрался туда и затем был совершенно свободен. Я получил свое выходное пособие, несколько сотен керенками, и решил ехать в Камышлов... Я еще не был уволен со службы, но учитывая, что я бежал от немцев, они отправили меня туда и платили мне до тех пор, пока я не уехал. В штабе этой армии мне выдали документы, чтобы я мог вернуться домой в Елабугу. Выдал мне их очень дружелюбный латыш, коммунист, который заведовал увольнением офицеров. Он даже дал мне две бутылки водки.
Р.: Почему Вы поехали в Елабугу?
М.: Только потому, что там жила моя мать... Я приехал туда и явился в революционный военный комитет. В этом комитете все были бывшие офицеры, и они советовали мне скрыться, потому как «они возьмут Вас военным инженером на правый фланг 5-й красной армии». Так я стал скрываться по разным окрестным деревням... Всё это было в апреле 1918 года, до начала Гражданской войны.
Из Камышлова я плыл пароходом по реке Каме сразу после ледохода. Я был в одной из кают первого класса. Во втором классе были крестьяне, в третьем - солдаты Красной армии, которых перебрасывали на новое место. Среди пассажиров был анархист с черной бородой и черными глазами, который агитировал людей не слушать большевиков и не подчиняться им.
Но когда красноармейцы поднялись из третьего класса в первый, этот анархист закричал на капитана, чтобы тот отправил их обратно в их каюты, потому что он заплатил деньги, а они - нет. Мне этот анархист говорил, что Россия может быть спасена, только если свергнут большевиков и что всё, что существовало в России, теперь должно быть уничтожено и всё построено от основания заново.
Р.: В каком это было месяце и почему Вы плыли на этом пароходе?
М.: Это было в апреле 1918 года... Кругом повсюду были беспорядки, и ехать на лошади мне не советовали. Банды, которые бродили по окрестностям, были не красные, а просто бандиты. Среди них были и крестьяне, и уволенные со службы солдаты. Даже красные командиры не имели над ними власти... Эти банды убивали всех интеллигентов и офицеров, которых только могли поймать...
В мае или июне 1918 года в Самаре произошло антибольшевистское восстание, и Казань была занята белыми при содействии чешских войск. В то время я скрывался - жил у своего брата... Красные знали об этом. Но они не могли меня найти, потому что когда они отправляли очередной продовольственный отряд, чтобы реквизировать в тех краях урожай, а заодно найти и меня, я всегда уходил и прятался у каких-нибудь знакомых моего брата...
Наконец, когда Белое движение начало распространяться из Казани и достигло Елабуги, местная красная власть была сброшена. Но те, кто пришли к власти, не освободили арестованных офицеров (в городской тюрьме их сидело около 260 человек). Глава новой власти боялся их освобождать - он считал, что среди арестованных прапорщиков, которые не были кадровыми офицерами, могли быть красные...
Для меня было очевидным, что всё крестьянство было против красных. /От себя: всё крестьянство, Карл!/ И даже солдаты, которые раньше склонялись к красным и дезертировали из армии <во время революции>, были полностью против большевиков. Они сбежали из армии, потому что устали воевать, но они не хотели поддерживать красных. Это было мне вполне понятно, поскольку я хорошо знал, что солдаты ничего не понимали в политике. И это был один из недостатков офицерского корпуса Императорской армии, что мы совершенно не разбирались в политике и не знали, что происходит в Божием мире...
Я должен был встретиться с некоторыми из… социалистов-революционеров. Мой брат просил меня познакомиться с одним из них. <Его фамилия была Сапожников.> Мы с ним встретились и приятно поговорили. Я понял, что это был русский человек, который любил свое Отечество... Он не был социалистом. /От себя: социалист, который не был социалистом. Отличная характеристика эсеров/...
Что касается чехов, то от них не было никакой помощи. Как-то раз они пришли, притесняли жителей, крали, потом реквизировали транспорт, чтобы вывезти добычу...
Р.: В этот период почти не было людей?
М.: Не было людей, и если они были, они не хотели воевать. И это продолжалось, Вы имейте в виду, до самого конца, что были люди, которые не верили с самого начала в эту, скажем прямо, контрреволюцию. Не было, до самого конца. /От себя: как интересно - все поголовно были против большевиков, а воевать не хотели/.
…капитан Феодосьев проехал и не пожелал со мной познакомиться. Оставил [приказ], что я подчиняюсь ему, получил я такой пакет. Но тут же мне моряк, который был при нем и еще задержался в Елабуге, говорит: «Вы сейчас же можете отправиться к нему на пароходе…»
Я ищу этот штаб его, а он на пароходе своем… Начальник штаба… мне говорит:
- У Вас есть время подождать, может быть, день, может быть, два, когда он проспится?
Я говорю:
- Нет, у меня этого времени нет.
Он говорит:
- Он в таком состоянии, что не может Вас принять, потому что он пьяный...
Я еще немного задержался в Елабуге, направил пароходы. Между прочим, пароходы ходили так. Большой пассажирский пароход занимается чехами - офицерами и несколько человек солдат. Когда я требую, чтобы он передал это, он говорит:
- Нет, этот пароход находится в чешском командовании.
А я говорю:
- Вы сейчас находитесь в моем командовании...
Они не хотели отдать корабль - я их расстрелял, чехов. Они думали, что могут что угодно делать. У меня стояли пулеметы на пристани, целый отряд отчаянных голов. Отчаянные головы сейчас заняли и прикончили [их]. Я видите, [как] с ними обращался. Эти чехи уже кончили воевать там, на Уфимо-Самарском фронте, часть разбежалась. Если они представляли из себя: «Я - поручик такой-то», обвешан весь и грабит население, у меня разговор был короткий: расстрелять этих союзников, и никаких разговоров. Потом чехи требовали меня в Уфу для суда, а я ответил, когда я уже был начальником отряда: «Пусть они ко мне приедут, а я их буду тут судить». Так и кончилось это дело. Многие господа говорят: «Чехи, чехи, чехи...» Как можно думать, что чехи завоевали Россию и увозили в Чехию швейные машины, автомобили? Они тут только немного повоевали, что они нас - завоевали?
Р.: Этот эпизод Гражданской войны я никогда не мог понять. Как так случилось, что вдруг чехи забрали все железные дороги, все поезда, все станции?..
М.: Относительно чехов мы с Вами потом поговорим, отдельно. Это безобразное явление было...
Вдруг приходит большой пароход, и мне доносят, что пароход занят русскими офицерами. «Вас, - говорят, - требует на пароход подполковник Лукашевич»...
Я приезжаю к нему: масса офицеров, генералов. Он мне говорит:
- Вы знаете, кто я? Я был командиром полка.
Я говорю:
-Да, я слышал. Вы мне приказываете. На каком основании Вы мне приказы даете, чтоб явиться к Вам?
Он говорит:
- Я Вам хотел дать указание по обороне Елабуги.
Я говорю:
- Вы здесь остаетесь? Очень приятно, я Вам подчиняюсь.
- Нет, я уезжаю. Я со своими офицерами, которые у меня здесь, уезжаю в Сибирь. Я не хочу воевать за Комуч.
Я говорю:
- Мы здесь воюем не за какое-нибудь правительство, а воюем за Россию, господин полковник.
Он говорит:
- Это Вам так кажется, а нам - совершенно другое.
Я говорю:
- Теперь Ваше начальствование кончилось. Теперь я Вам приказываю: выстроить всех Ваших офицеров на палубе, я с ними буду говорить.
Р.: А у Вас какая форма была?
М.: У меня никакой формы нет: штаны, сапоги, рубаха. Ни погон, ничего у нас не было, потом уже появились чешские «нашлёпки»...
Он выстроил офицеров. Я говорю:
- Приказ мой поддерживаю, что ваш пароход находится под обстрелом, под двумя пулеметами, и сейчас же бросятся в атаку мои молодцы (он у пристани стоит).
Ни один офицер не пошел, все отказались, говорят:
- Поехали.
Я говорю:
- Хорошо. Теперь вы, все генералы и офицеры штаба - в первый класс, обер-офицеры - во второй класс, а остальное я вам всё набью. Пароход будет набит - все трюмы, затем сюда будет [помещено] гражданское население...
И вот таким образом все эти пароходы, которые уходили пустыми или полупустыми, - я их наполнил и эвакуировал массу мануфактуры, которая для населения нужна была. Мы уходили оттуда, нечего было оставлять тем, кто оставался там. Я говорил: «Им помогут большевики». Всё эвакуировал. Взял много хлеба - ржи и пшеницы, абсолютно все пароходы нагружал. Отправил всё.
Там ходят банды чехов, там банды каких-то большевиков... Я население не обвиняю в том, что они помогали красным... /От себя: после того, как ты у людей всё отобрал, сказав «Им помогут большевики», странно было бы обвинять население в том, что оно в ответ помогало большевикам/.
…поехал к Феодосьеву. Феодосьев пьяный, но все-таки я с ним кое-как сговорился...
Не дал перевозочных средств, ничего не дал такого. Потом говорит: нет у него. Почему же не подготовился? Конечно, были у него, но он просто торопился уходить...
В тылу ходят какие-то шайки, постреливают. Из деревень получаю каждый день донесения, что пришли какие-то, старика убили и сказали, что всех убьют, если не отдадут деньги столько-то. А оказывается, это не Красная армия, а какие-то красные банды и одиночные чехи. Разбойников набирали, и они грабили народ...
Набрали мы докторов, до того дошло, что были у нас евреи... Затем был молодой доктор... В Алнашах он был доктором… оттуда я его вытащил, я говорю: «Забирайте, Коля, все медикаменты, что нужно, пусть красные дают тем».
В это время солдаты прекрасно дрались.
Р.: Почему же вы тогда отступали?
М.: Потому что обстановка была такая...
Когда я требовал себе какое-либо обмундирование, 14-я дивизия отвечала: «Вы не состоите у нас в дивизии». Командир корпуса говорит, что мы не знаем, к какой Вы дивизии принадлежите. И я не знаю. Мне говорят: «Вы должны получить от своей дивизии». А от какой дивизии - я не знаю, что за дивизия, где она?
…боевые качества Белых армий были не на высоте. Например, некоторые соединения, которыми командовал генерал Каппель, не были сильными боевыми соединениями, потому что значительное количество солдат в них было мобилизовано белыми властями, но они не хотели воевать и быстро перешли к красным...
В… Уральской дивизии 25-й полк назывался полком Адмирала Колчака. Это меня поразило, потому что я считал, что полки не должны носить имена тех людей, которые еще живы.
…генерал Ханжин совершил глупейшую ошибку. Он выпустил приказ по армии, обращенный к Ижевцам и Воткинцам, о том, что, когда мы дойдем до их родных городов, солдаты могут расходиться по домам. …все мои солдаты просто разошлись по домам...
Что касается генерала Каппеля, я был против того, чтобы он командовал корпусом. Он был хорошим полевым командиром, но у него не было времени (и он не хотел тратить время) на другие вещи. Но на такой высокой должности, как командир корпуса, нужно уделять много внимания и таким вопросам, как снабжение, транспорт и так далее, чего Каппель не любил делать... Я понял также, что Каппель не любил держать около себя очень деятельных людей. Мне кажется, что он всё время хотел быть в гуще событий и всё хотел делать сам. Я думаю, что он в некоторой степени способствовал тому, чтобы в его ближайшем окружении были никчемные люди. Например, на совещании генералов, которое он устроил в своем штабе, он сказал своему начальнику штаба не беспокоиться насчет совещания, а лучше пойти позаботиться насчет какой-нибудь еды для нас. Это меня просто изумило, потому что, в конце концов, начальник штаба - это человек, который должен знать всё, что у его командира на уме, и должен быть полностью информирован обо всех принимаемых решениях, а не использоваться в качестве ординарца.
М.: [Вернувшись из германского плена - Kibalchish75] я прибыл на русскую заставу и пошел в один из полков, находившихся на передовой. Командир полка - молодой подпоручик, бывший кадровый офицер, у него в штабе было много девиц, и он весело проводил время. Он дал мне пропуск до Ярославля...
Р.: Как вели себя по отношению к Вам красные солдаты, когда Вы пересекали линию фронта?
М.: Они потребовали, чтобы я предъявил им документы. Я сказал:
- А что у меня есть? Я только что бежал из немецкого лагеря для военнопленных.
И они сказали:
- Ладно, проходи и иди к нашему командиру.
Р.: Они Вас как-нибудь оскорбляли из-за того, что Вы были бывшим офицером?
М.: Нет, совершенно. Из-за того, что я бежал от немцев, они даже хорошо ко мне относились. И командир полка дал мне не только пропуск, но и немного денег, чтобы добраться до Ярославля, и сказал, что там, в Ярославле, мне заплатят за то время, что я провел в лагере для военнопленных.
Когда я прибыл в Ярославль, мною никто не интересовался. Солдаты иногда устраивали волнения в городе, но никто не обращал на меня внимания...
[Читать далее]Р.: Вы в то время не собирались бежать на юг?
М.: Нет, я не собирался бежать на юг. Я сразу хотел ехать в Сибирь.
Р.: Что Вы думали о начавшейся революции и о будущем в период после прихода большевиков к власти и до Вашего плена?..
М.: У меня было мало времени на размышления. …в то время на фронте не было офицерских организаций, и, я бы сказал, около 50 процентов новоиспеченных прапорщиков, которых присылали на передовую в конце войны, были очень революционно настроены, так что большинство молодых офицеров не собирались организовывать какие-либо антибольшевистские организации...
Р.: Поскольку Вы были открытым монархистом, не пытались ли солдаты-большевики убить Вас?
М.: Нет. Вы знаете, некоторые офицеры сами поступали жестоко, возможно в некоторой степени они сами были в чем-то виноваты. Я знаю такие случаи, когда командир роты брал из солдатской кухни всё, что хотел, брал самые лучшие куски мяса и никогда не платил за это, и солдаты молчали. И потом, хотя это было в инженерном батальоне, они сказали командиру: «Мы тебя за это убьем»...
Я никогда не крал у своей роты и не пользовался никакими привилегиями, из-за чего, я думаю, некоторые офицеры и пострадали...
Р.: Если я правильно Вас понял, отношение солдат к офицерам после революции во многом определялось тем, что некоторые офицеры до революции плохо обращались с солдатами?
М.: Да. Это было потому, что некоторые офицеры плохо обращались со своими солдатами. Но тех офицеров, кто хорошо себя проявил, часто вообще не трогали. Меня, например, не трогали. У нас никогда не бывало случаев, чтобы срезали шашкой погоны или чего-либо подобного. Но я всегда был с ними откровенен. Я всегда им говорил, что я не революционер и не смогу им стать и что я уйду из их армии, что Красная армия была не для меня. Моя военная карьера была кончена.
Р.: Многим офицерам Троцкий приказал присоединиться к Красной армии. Происходило такое во время Вашей службы?
М.: О да. Это было еще до того, как немцы взяли меня в плен. Я знаю, что многие офицеры пошли к Троцкому добровольно. Например, был такой полковник Шапошников, который потом стал знаменитым советским командиром. Они сами выбрали свою карьеру.
Р.: Вы собирались это делать?
М.: Может быть, я во многом неправ, но я считал генерала Корнилова предателем, несмотря на то что до войны я провел с ним вместе много времени на маневрах в Сибири. Я считаю, что он был предателем, потому что он стоял в Петрограде под красным знаменем и говорил зажигательные речи. И еще того хуже: он пришел к Государю Императору после отречения и сказал: «Полковник Романов, считайте себя арестованным». Не могли они найти какого-нибудь другого прохвоста, чтобы он сказал это Государю Императору?..
Когда я вернулся из немецкого плена, командир того полка, в который меня отправили, пытался уговорить меня пойти в Красную армию. Но я сказал, что не смогу.
Р.: Почему Вы не хотели идти в Красную армию?
М.: Потому что я ко всему этому относился с презрением. Как я мог не презирать армию, в которой командиры участвовали во всяких политических делах? А я совершенно не интересовался политикой...
Р.: Итак, Вы оказались в Ярославле?
М.: Да, я добрался туда и затем был совершенно свободен. Я получил свое выходное пособие, несколько сотен керенками, и решил ехать в Камышлов... Я еще не был уволен со службы, но учитывая, что я бежал от немцев, они отправили меня туда и платили мне до тех пор, пока я не уехал. В штабе этой армии мне выдали документы, чтобы я мог вернуться домой в Елабугу. Выдал мне их очень дружелюбный латыш, коммунист, который заведовал увольнением офицеров. Он даже дал мне две бутылки водки.
Р.: Почему Вы поехали в Елабугу?
М.: Только потому, что там жила моя мать... Я приехал туда и явился в революционный военный комитет. В этом комитете все были бывшие офицеры, и они советовали мне скрыться, потому как «они возьмут Вас военным инженером на правый фланг 5-й красной армии». Так я стал скрываться по разным окрестным деревням... Всё это было в апреле 1918 года, до начала Гражданской войны.
Из Камышлова я плыл пароходом по реке Каме сразу после ледохода. Я был в одной из кают первого класса. Во втором классе были крестьяне, в третьем - солдаты Красной армии, которых перебрасывали на новое место. Среди пассажиров был анархист с черной бородой и черными глазами, который агитировал людей не слушать большевиков и не подчиняться им.
Но когда красноармейцы поднялись из третьего класса в первый, этот анархист закричал на капитана, чтобы тот отправил их обратно в их каюты, потому что он заплатил деньги, а они - нет. Мне этот анархист говорил, что Россия может быть спасена, только если свергнут большевиков и что всё, что существовало в России, теперь должно быть уничтожено и всё построено от основания заново.
Р.: В каком это было месяце и почему Вы плыли на этом пароходе?
М.: Это было в апреле 1918 года... Кругом повсюду были беспорядки, и ехать на лошади мне не советовали. Банды, которые бродили по окрестностям, были не красные, а просто бандиты. Среди них были и крестьяне, и уволенные со службы солдаты. Даже красные командиры не имели над ними власти... Эти банды убивали всех интеллигентов и офицеров, которых только могли поймать...
В мае или июне 1918 года в Самаре произошло антибольшевистское восстание, и Казань была занята белыми при содействии чешских войск. В то время я скрывался - жил у своего брата... Красные знали об этом. Но они не могли меня найти, потому что когда они отправляли очередной продовольственный отряд, чтобы реквизировать в тех краях урожай, а заодно найти и меня, я всегда уходил и прятался у каких-нибудь знакомых моего брата...
Наконец, когда Белое движение начало распространяться из Казани и достигло Елабуги, местная красная власть была сброшена. Но те, кто пришли к власти, не освободили арестованных офицеров (в городской тюрьме их сидело около 260 человек). Глава новой власти боялся их освобождать - он считал, что среди арестованных прапорщиков, которые не были кадровыми офицерами, могли быть красные...
Для меня было очевидным, что всё крестьянство было против красных. /От себя: всё крестьянство, Карл!/ И даже солдаты, которые раньше склонялись к красным и дезертировали из армии <во время революции>, были полностью против большевиков. Они сбежали из армии, потому что устали воевать, но они не хотели поддерживать красных. Это было мне вполне понятно, поскольку я хорошо знал, что солдаты ничего не понимали в политике. И это был один из недостатков офицерского корпуса Императорской армии, что мы совершенно не разбирались в политике и не знали, что происходит в Божием мире...
Я должен был встретиться с некоторыми из… социалистов-революционеров. Мой брат просил меня познакомиться с одним из них. <Его фамилия была Сапожников.> Мы с ним встретились и приятно поговорили. Я понял, что это был русский человек, который любил свое Отечество... Он не был социалистом. /От себя: социалист, который не был социалистом. Отличная характеристика эсеров/...
Что касается чехов, то от них не было никакой помощи. Как-то раз они пришли, притесняли жителей, крали, потом реквизировали транспорт, чтобы вывезти добычу...
Р.: В этот период почти не было людей?
М.: Не было людей, и если они были, они не хотели воевать. И это продолжалось, Вы имейте в виду, до самого конца, что были люди, которые не верили с самого начала в эту, скажем прямо, контрреволюцию. Не было, до самого конца. /От себя: как интересно - все поголовно были против большевиков, а воевать не хотели/.
…капитан Феодосьев проехал и не пожелал со мной познакомиться. Оставил [приказ], что я подчиняюсь ему, получил я такой пакет. Но тут же мне моряк, который был при нем и еще задержался в Елабуге, говорит: «Вы сейчас же можете отправиться к нему на пароходе…»
Я ищу этот штаб его, а он на пароходе своем… Начальник штаба… мне говорит:
- У Вас есть время подождать, может быть, день, может быть, два, когда он проспится?
Я говорю:
- Нет, у меня этого времени нет.
Он говорит:
- Он в таком состоянии, что не может Вас принять, потому что он пьяный...
Я еще немного задержался в Елабуге, направил пароходы. Между прочим, пароходы ходили так. Большой пассажирский пароход занимается чехами - офицерами и несколько человек солдат. Когда я требую, чтобы он передал это, он говорит:
- Нет, этот пароход находится в чешском командовании.
А я говорю:
- Вы сейчас находитесь в моем командовании...
Они не хотели отдать корабль - я их расстрелял, чехов. Они думали, что могут что угодно делать. У меня стояли пулеметы на пристани, целый отряд отчаянных голов. Отчаянные головы сейчас заняли и прикончили [их]. Я видите, [как] с ними обращался. Эти чехи уже кончили воевать там, на Уфимо-Самарском фронте, часть разбежалась. Если они представляли из себя: «Я - поручик такой-то», обвешан весь и грабит население, у меня разговор был короткий: расстрелять этих союзников, и никаких разговоров. Потом чехи требовали меня в Уфу для суда, а я ответил, когда я уже был начальником отряда: «Пусть они ко мне приедут, а я их буду тут судить». Так и кончилось это дело. Многие господа говорят: «Чехи, чехи, чехи...» Как можно думать, что чехи завоевали Россию и увозили в Чехию швейные машины, автомобили? Они тут только немного повоевали, что они нас - завоевали?
Р.: Этот эпизод Гражданской войны я никогда не мог понять. Как так случилось, что вдруг чехи забрали все железные дороги, все поезда, все станции?..
М.: Относительно чехов мы с Вами потом поговорим, отдельно. Это безобразное явление было...
Вдруг приходит большой пароход, и мне доносят, что пароход занят русскими офицерами. «Вас, - говорят, - требует на пароход подполковник Лукашевич»...
Я приезжаю к нему: масса офицеров, генералов. Он мне говорит:
- Вы знаете, кто я? Я был командиром полка.
Я говорю:
-Да, я слышал. Вы мне приказываете. На каком основании Вы мне приказы даете, чтоб явиться к Вам?
Он говорит:
- Я Вам хотел дать указание по обороне Елабуги.
Я говорю:
- Вы здесь остаетесь? Очень приятно, я Вам подчиняюсь.
- Нет, я уезжаю. Я со своими офицерами, которые у меня здесь, уезжаю в Сибирь. Я не хочу воевать за Комуч.
Я говорю:
- Мы здесь воюем не за какое-нибудь правительство, а воюем за Россию, господин полковник.
Он говорит:
- Это Вам так кажется, а нам - совершенно другое.
Я говорю:
- Теперь Ваше начальствование кончилось. Теперь я Вам приказываю: выстроить всех Ваших офицеров на палубе, я с ними буду говорить.
Р.: А у Вас какая форма была?
М.: У меня никакой формы нет: штаны, сапоги, рубаха. Ни погон, ничего у нас не было, потом уже появились чешские «нашлёпки»...
Он выстроил офицеров. Я говорю:
- Приказ мой поддерживаю, что ваш пароход находится под обстрелом, под двумя пулеметами, и сейчас же бросятся в атаку мои молодцы (он у пристани стоит).
Ни один офицер не пошел, все отказались, говорят:
- Поехали.
Я говорю:
- Хорошо. Теперь вы, все генералы и офицеры штаба - в первый класс, обер-офицеры - во второй класс, а остальное я вам всё набью. Пароход будет набит - все трюмы, затем сюда будет [помещено] гражданское население...
И вот таким образом все эти пароходы, которые уходили пустыми или полупустыми, - я их наполнил и эвакуировал массу мануфактуры, которая для населения нужна была. Мы уходили оттуда, нечего было оставлять тем, кто оставался там. Я говорил: «Им помогут большевики». Всё эвакуировал. Взял много хлеба - ржи и пшеницы, абсолютно все пароходы нагружал. Отправил всё.
Там ходят банды чехов, там банды каких-то большевиков... Я население не обвиняю в том, что они помогали красным... /От себя: после того, как ты у людей всё отобрал, сказав «Им помогут большевики», странно было бы обвинять население в том, что оно в ответ помогало большевикам/.
…поехал к Феодосьеву. Феодосьев пьяный, но все-таки я с ним кое-как сговорился...
Не дал перевозочных средств, ничего не дал такого. Потом говорит: нет у него. Почему же не подготовился? Конечно, были у него, но он просто торопился уходить...
В тылу ходят какие-то шайки, постреливают. Из деревень получаю каждый день донесения, что пришли какие-то, старика убили и сказали, что всех убьют, если не отдадут деньги столько-то. А оказывается, это не Красная армия, а какие-то красные банды и одиночные чехи. Разбойников набирали, и они грабили народ...
Набрали мы докторов, до того дошло, что были у нас евреи... Затем был молодой доктор... В Алнашах он был доктором… оттуда я его вытащил, я говорю: «Забирайте, Коля, все медикаменты, что нужно, пусть красные дают тем».
В это время солдаты прекрасно дрались.
Р.: Почему же вы тогда отступали?
М.: Потому что обстановка была такая...
Когда я требовал себе какое-либо обмундирование, 14-я дивизия отвечала: «Вы не состоите у нас в дивизии». Командир корпуса говорит, что мы не знаем, к какой Вы дивизии принадлежите. И я не знаю. Мне говорят: «Вы должны получить от своей дивизии». А от какой дивизии - я не знаю, что за дивизия, где она?
…боевые качества Белых армий были не на высоте. Например, некоторые соединения, которыми командовал генерал Каппель, не были сильными боевыми соединениями, потому что значительное количество солдат в них было мобилизовано белыми властями, но они не хотели воевать и быстро перешли к красным...
В… Уральской дивизии 25-й полк назывался полком Адмирала Колчака. Это меня поразило, потому что я считал, что полки не должны носить имена тех людей, которые еще живы.
…генерал Ханжин совершил глупейшую ошибку. Он выпустил приказ по армии, обращенный к Ижевцам и Воткинцам, о том, что, когда мы дойдем до их родных городов, солдаты могут расходиться по домам. …все мои солдаты просто разошлись по домам...
Что касается генерала Каппеля, я был против того, чтобы он командовал корпусом. Он был хорошим полевым командиром, но у него не было времени (и он не хотел тратить время) на другие вещи. Но на такой высокой должности, как командир корпуса, нужно уделять много внимания и таким вопросам, как снабжение, транспорт и так далее, чего Каппель не любил делать... Я понял также, что Каппель не любил держать около себя очень деятельных людей. Мне кажется, что он всё время хотел быть в гуще событий и всё хотел делать сам. Я думаю, что он в некоторой степени способствовал тому, чтобы в его ближайшем окружении были никчемные люди. Например, на совещании генералов, которое он устроил в своем штабе, он сказал своему начальнику штаба не беспокоиться насчет совещания, а лучше пойти позаботиться насчет какой-нибудь еды для нас. Это меня просто изумило, потому что, в конце концов, начальник штаба - это человек, который должен знать всё, что у его командира на уме, и должен быть полностью информирован обо всех принимаемых решениях, а не использоваться в качестве ординарца.