Лодевейк Грондейс о Гражданской войне. Часть VII
Из книги голландского военного корреспондента Лодевейка Грондейса «Война в России и Сибири».
Англичане просили у правительства Омска за введение войск на Южном Урале концессию и монополию на использование богатств Туркестана. Понятно, что только автономное русское правительство, обязанное своим существованием англичанам, могло давать подобные концессии...
[Читать далее]У адмирала не было прочного авторитета. Он объявил Семенова «предателем родины», возмущался Анненковым и прочими мелкими командирами, а они потешались над этим от всего сердца. Соперничество между генералами в Омске, столкновения между гражданскими и военными властями становились неизбежными при Колчаке и были бы мгновенно устранены авторитетом главы французской миссии. Но ни один русский не желал признать, что непомерная сложность ситуации и разброд в головах требуют «радикального вмешательства в русскую автономность». Осторожные и разумные усилия графа де Мартеля, назначенного верховным комиссаром Франции при правительстве адмирала, не увенчались успехом.
В начале 1919 г. русская Ставка еще находилась под влиянием генерала Жанена, который в январе занимался перегруппировкой Уральского фронта. После первых побед под Уфой все изменилось. Русские, живущие на европейской части, раздули эти победы, преувеличили, представили как заслугу режима Колчака... Офицеры Омска носили форму царской армии и были полны амбиций и гордости великолепной империи. Они верили в возвращение былого в самое ближайшее время и не сомневались, что через несколько месяцев будут в Москве. Мировая пресса поддерживала их опасную лихорадку... Эти сибирские офицеры, живущие в тревоге и беспокойстве под началом отчаянного рубаки, могли бы победить, но победа ускользнула от них, потому что они в ней не сомневались... Советы постоянно посылали депеши, подтверждающие бюллетени Омска, что само по себе должно было бы заставить задуматься. Они очень ловко с оттенком безнадежности писали о бегстве красных, развале их штабов, жителях, которые бегут из городов при приближении сибирской армии, восстаниях, кризисе снабжения продовольствием, остановке заводов по производству боеприпасов. Эти животрепещущие призывы и прокламации, написанные с подкупающей искренностью, целили - через головы красных - в правительство Омска, которое они сумели деморализовать с помощью несбыточных надежд.
Тем временем Троцкий формировал и группировал ударные отряды (впоследствии именно они выиграют войну), а такие же отряды Колчака (войска Ижевска, дивизия Косьмина) теряли свои боевые качества, новые же формирования (ударные отряды Степанова) были вообще их лишены...
Не могло быть и речи о том, чтобы навязать свою волю правительству Омска, преисполненному гордыни и не обращавшему внимания на советы и предупреждения. Не было и рычага, которым можно было бы воздействовать на адмирала. Веря «в свою национальную армию, которая справится самостоятельно», он попросил сначала отозвать чехословацкие войска, а потом разоружить их...
Начиная с декабря 1918 г. чехословаки просили генерала Жанена, своего главнокомандующего, увести их с фронта. Они жаловались, что сражаются в одиночку, хотя союзники обещали им эффективную поддержку. Русские продолжали готовить свои резервы, и их штабы распределяли винтовки только среди резервных войск. Бездействие русских ставило чехов в трудное положение: боевые действия под Пермью осуществлялись их силами, и при отступлении на южном направлении вели бои тоже чехи. Правительственный переворот, который привел к власти адмирала, подтвердил, что большинство русских офицеров предпочитает политику в городах боям на фронте...
Чехи продолжали обеспечивать спокойствие на Транссибирской железной дороге, защищая таким образом свое собственное существование, и русские уже не были им благодарны за эту своекорыстную службу... Тысячи конфликтов и случаев взаимного недопонимания возникали как среди начальников, так и между простыми солдатами. В момент, когда отступление Омска грозило увлечь за собой и чешские подразделения, распределенные на дистанции в 2000 километров, никакой моральной связи между правительством Омска и чехословацкими войсками уже не существовало. Конфликт с адмиралом, его приказы уничтожать мосты и туннели, мешающие им вернуться в Европу, превратили чехов в его врагов.
...
Генерал Самойлов так охарактеризовал Семенова: «Плохой офицер, плохой товарищ, чуть было не изгнанный из полка!»…
И это были лучшие времена Семенова. Его успехи еще не привлекли к нему интриганов и воров, которые впоследствии составят двор «великого атамана», «второго Наполеона», «одного из величайших людей, каких только знала история». Все это будет позже, когда «семеновцы» почувствуют себя в безопасности за союзническим заслоном (японско-чехословацким) и начнут воевать ради обогащения...
Семенов не требовал от своих офицеров… бескорыстия. Он вообще его не требовал. Во время одной поездки в окрестностях Читы я как-то заговорил с ним о разбойничьих выходках (реквизициях), в которых упрекали его людей. Он дал мне ответ, который меня насторожил: «Моральные установки в истории страны меняются, как времена года»...
В ноябре 1918 г. 655 железнодорожных грузов весом 8000 тонн были присвоены семеновцами и проданы. Продажи осуществлялись с помощью союза коммерсантов Читы и Харбина. Прежнее презрение офицеров к торгашам, к несчастью, исчезло вместе с прежним режимом. Теперь они нашли с ними общий язык... Вагон, который реквизировали в Чите или в Маньчжурии, незамедлительно оплачивался и опустошался торговцами, которые таким образом избавляли офицеров от бесчестного занятия торговлей.
Особенности «лавок Семенова», созданных для помощи беднякам, свидетельствовали о причастности к хитроумному миру финансистов. В них продавали бедному населению предметы первой необходимости. Управляющий атамана продавал их только за добрые царские деньги, которыми располагали одни банкиры и их подопечные. Стало быть, бедняк не имел возможности купить себе муку в дешевой лавке, и эта мука продавалась в лавки по соседству, где на нее сразу повышали цены. Офицеры и коммерсанты делили прибыль, полученную от перепродажи.
В провинции реквизиции составляли неотъемлемую часть системы оккупации. Казаки осуществляли их в собственную пользу, восстанавливая население против правительства...
Устанавливая свою власть среди населения, дорожащего независимостью и возбужденного энергичными агитаторами, Семенов считал своей обязанностью действовать жестко и решительно. …Семенов не был государственным мужем. Он не стремился успокоить население, не стремился к миру. Вокруг Семенова собрались русские офицеры, родившиеся в тысячах верст от Забайкалья, чужие этим краям, их населению, готовые, если дело обернется плохо, отправиться заграницу и проживать там капиталы, накопленные в китайских банках.
Семенов, не вникая в подробности многочисленных возмутительных поступков… пустил все на самотек. В крайних случаях он наказывал нескольких виновных, но подобные запоздалые меры плохо понимались и принимались офицерами, привыкшими к неограниченной свободе, они сразу же угрожающе ощетинивались...
Личные амбиции атамана Семенова не распространялись дальше Забайкальского, Амурского и Уссурийского краев. Он мечтал о господстве в Монголии, и мне кажется, в более спокойное время преуспел бы в этом. Русский рожден для того, чтобы править монголами. /От себя: вот это поворот!/
Когда говорят, что события подтвердили, что не Семенову было управлять Дальним Востоком, то следует уточнить, что дело тут не в Семенове. В этом краю маленьких коммун, одержимых идеей независимости, никакое правительство без надежной и преданной полиции не могло заменить исчезнувшее законное. Каждое новое правительство встречали рукоплесканиями, потому что оно прогоняло старое. Если бы Семенову удалось выбить красных из Читы, он бы вернулся в свою столицу с триумфом. Скажу больше, адмирал Колчак по настоянию представителей союзников давно признал его атаманом, то есть главой региона и командующим армейскими корпусами, иными словами, крупным русским сановником...
В конце января 1918 г. сопротивление русских советскому режиму окончательно угасло. В России армия добровольцев сдала Дон. В Сибири русские офицеры, оглушенные нескончаемой чередой несчастий и неудач, разбрелись, не имея вождя, и старались всеми силами перебраться в Соединенные Штаты или в Европу, куда консулы закрывали им доступ.
И тут из хаоса вынырнула неизвестная фигура, и все консульские канцелярии возложили на нее свои надежды. Офицер Семенов, казак из Забайкалья, приехал в Маньчжурию собирать отряд добровольцев, его отряд стал успешно сражаться с красными.
Генерал Хорват, начальник железной дороги Дальнего Востока, к которому молодой Семенов обратился за помощью, нуждаясь в оружии и боеприпасах, в свою очередь, обратился к правительствам Англии, Франции и США через их представителей в Харбине... Англичане мгновенно выдали сумму в 100 000 рублей, а затем стали выдавать по 300 000 рублей в месяц (10 000 фунтов стерлингов), часть из которых платило французское правительство...
В феврале в военное министерство Англии обратился генерал Танака, военный атташе Японии в Лондоне, с просьбой японского правительства обратить особое внимание на командира Семенова, который заслуживает незамедлительной поддержки. Королевское правительство дало свое согласие. Министр Тэраути послал своего агента Каваками, а затем генерала Накадзима к Хорвату с предложением поставить вооружение. Генерал попросил у них официальных гарантий от правительства, что Япония не претендует на территориальные выгоды. Генерал Накадзима ответил, что Япония надеется только на концессии в области коммерции...
Начиная с апреля 1918 г. англичане живо отговаривают японцев от помощи Семенову. Японцы не соглашаются, и не без оснований: месяц спустя французы и англичане возобновляют ежемесячные субсидии, которые они будут вносить по октябрь месяц того же года.
До июня 1918 г. субсидии французского правительства получает князь Кудашев, министр в Пекине, с тем, чтобы передавать их Хорвату (и Колчаку). Таким образом, Семенов считался подчиненным офицером на службе политического центра в Харбине. Однако скоро было замечено, что субсидии в основном тратятся на создание формирований, которые не проявляют желания сражаться. Французское правительство стало отправлять финансовую помощь непосредственно Семенову, что сделало его практически независимым.
Семенову, патриоту, храброму, но ограниченному офицеру, англичане противопоставили адмирала Колчака, чей достойный, хоть и не без необузданности, характер и деятельность в качестве командующего черноморским флотом снискали всеобщее уважение. Колчак не сумел поладить ни с мелкими командирами, вроде Семенова, Калмыкова, Гамова и др… ни с японцами, которых он шокировал экстремистскими высказываниями и действиями, каких, похоже, генерал Накадзима ему не простил. Когда Колчак все-таки понял, что русским в одиночку не справиться, и обратился в военное министерство в Токио, помощи он не получил.
В мае 1918 г. союзники не могли еще выработать однозначной политики по отношению к России...
Во Владивостоке несколько коммерсантов, связанных с консульствами, помешали Хорвату одержать верх над эсером Дербером, который установил там правительство: русские офицеры были разоружены приказом союзнических консульств и вдобавок лишены знаков различия. По сути, политика невмешательства союзнических властей вынуждала их постоянно вмешиваться...
В районах, прилегающих к Амуру, кишели красные банды...
Японцы были лучше вооружены и несравненно более дисциплинированны, но красные, которых поддерживали еще отряды казаков, недовольных режимом Семенова, воевали особыми, подходящими им методами...
Я не встретил ни одного православного батюшки, который был бы недоволен присутствием японцев...
Газеты Харбина, Владивостока и др. писали о японцах враждебно. Эта пресса, всегда еврейская, защищала интересы коммерсантов, которым угрожала сибирская политика японцев.
Японская политика, проведению которой постоянно препятствовали англичане и американцы, состояла в создании сфер влияния вокруг японских гарнизонов с тем, чтобы понемногу внедрять туда свою индустрию и торговлю.
Японцы таким образом вступали в конфликт с американцами... Все миссии старались привлечь на свою сторону служащих Транссиба. Одним из внушительных captaliones benevolentiae американцев был специальный поезд, увешенный огромными плакатами «Братская помощь служащим железной дороги», который привозил и бесплатно распространял среди работников Транссиба теплую одежду, отличного качества одеяла, которые незамедлительно перекочевывали на городские рынки. Японцы, в свою очередь, организовывали возле станций больницы и т. д.
Англичане метили выше. Они не распространяли среди железнодорожников библий, дешевого сахара и нижнего белья. Не строили больниц. Их интересовал верховный правитель. У них была конкретная цель, и они хотели достигнуть ее, используя свое влияние на Колчака, которого Нокс привез в Омск, не посоветовавшись предварительно с союзниками.
Приход адмирала к власти не уменьшил трудностей. На протяжении нескольких месяцев существовали два правителя, которые не хотели договориться и придерживались диаметрально противоположных позиций. По инициативе генерала Жанена японцы при посредничестве генерала Хорвата попытались примирить противников.
Внешняя политика Омского правительства была враждебна по отношению к японцам и доброжелательна по отношению к Соединенным Штатам, от которых оно до последней минуты ожидало интервенции de facto, каковой не последовало.
Сближение с Японией произошло только в последние месяцы 1919 г... Серьезные шаги к сближению сибирского правительства и правительства Японии были предприняты во время отступления... Господин Третьяков… говорил мне 13 декабря: «Мы… надеемся теперь только на тесное сотрудничество с Японией. Мы попросим у Японии одного: занять фронт, на сто верст западнее Иркутска, проходящий через шахты Черемхово, которые не должны попасть в руки красным...
Японская интервенция, которую представляли как глубоко своекорыстную, не корыстнее всех остальных...
Сибирское правительство было бы радо помощи от Америки, но она пока только выражает нам симпатию...
Правительство полагает, что вмешательство, какого мы просим у Японии, не будет для нее тяжело. Мы ждем только прибытия адмирала и предложим японскому правительству полный план действий».
Англичане просили у правительства Омска за введение войск на Южном Урале концессию и монополию на использование богатств Туркестана. Понятно, что только автономное русское правительство, обязанное своим существованием англичанам, могло давать подобные концессии...
[Читать далее]У адмирала не было прочного авторитета. Он объявил Семенова «предателем родины», возмущался Анненковым и прочими мелкими командирами, а они потешались над этим от всего сердца. Соперничество между генералами в Омске, столкновения между гражданскими и военными властями становились неизбежными при Колчаке и были бы мгновенно устранены авторитетом главы французской миссии. Но ни один русский не желал признать, что непомерная сложность ситуации и разброд в головах требуют «радикального вмешательства в русскую автономность». Осторожные и разумные усилия графа де Мартеля, назначенного верховным комиссаром Франции при правительстве адмирала, не увенчались успехом.
В начале 1919 г. русская Ставка еще находилась под влиянием генерала Жанена, который в январе занимался перегруппировкой Уральского фронта. После первых побед под Уфой все изменилось. Русские, живущие на европейской части, раздули эти победы, преувеличили, представили как заслугу режима Колчака... Офицеры Омска носили форму царской армии и были полны амбиций и гордости великолепной империи. Они верили в возвращение былого в самое ближайшее время и не сомневались, что через несколько месяцев будут в Москве. Мировая пресса поддерживала их опасную лихорадку... Эти сибирские офицеры, живущие в тревоге и беспокойстве под началом отчаянного рубаки, могли бы победить, но победа ускользнула от них, потому что они в ней не сомневались... Советы постоянно посылали депеши, подтверждающие бюллетени Омска, что само по себе должно было бы заставить задуматься. Они очень ловко с оттенком безнадежности писали о бегстве красных, развале их штабов, жителях, которые бегут из городов при приближении сибирской армии, восстаниях, кризисе снабжения продовольствием, остановке заводов по производству боеприпасов. Эти животрепещущие призывы и прокламации, написанные с подкупающей искренностью, целили - через головы красных - в правительство Омска, которое они сумели деморализовать с помощью несбыточных надежд.
Тем временем Троцкий формировал и группировал ударные отряды (впоследствии именно они выиграют войну), а такие же отряды Колчака (войска Ижевска, дивизия Косьмина) теряли свои боевые качества, новые же формирования (ударные отряды Степанова) были вообще их лишены...
Не могло быть и речи о том, чтобы навязать свою волю правительству Омска, преисполненному гордыни и не обращавшему внимания на советы и предупреждения. Не было и рычага, которым можно было бы воздействовать на адмирала. Веря «в свою национальную армию, которая справится самостоятельно», он попросил сначала отозвать чехословацкие войска, а потом разоружить их...
Начиная с декабря 1918 г. чехословаки просили генерала Жанена, своего главнокомандующего, увести их с фронта. Они жаловались, что сражаются в одиночку, хотя союзники обещали им эффективную поддержку. Русские продолжали готовить свои резервы, и их штабы распределяли винтовки только среди резервных войск. Бездействие русских ставило чехов в трудное положение: боевые действия под Пермью осуществлялись их силами, и при отступлении на южном направлении вели бои тоже чехи. Правительственный переворот, который привел к власти адмирала, подтвердил, что большинство русских офицеров предпочитает политику в городах боям на фронте...
Чехи продолжали обеспечивать спокойствие на Транссибирской железной дороге, защищая таким образом свое собственное существование, и русские уже не были им благодарны за эту своекорыстную службу... Тысячи конфликтов и случаев взаимного недопонимания возникали как среди начальников, так и между простыми солдатами. В момент, когда отступление Омска грозило увлечь за собой и чешские подразделения, распределенные на дистанции в 2000 километров, никакой моральной связи между правительством Омска и чехословацкими войсками уже не существовало. Конфликт с адмиралом, его приказы уничтожать мосты и туннели, мешающие им вернуться в Европу, превратили чехов в его врагов.
...
Генерал Самойлов так охарактеризовал Семенова: «Плохой офицер, плохой товарищ, чуть было не изгнанный из полка!»…
И это были лучшие времена Семенова. Его успехи еще не привлекли к нему интриганов и воров, которые впоследствии составят двор «великого атамана», «второго Наполеона», «одного из величайших людей, каких только знала история». Все это будет позже, когда «семеновцы» почувствуют себя в безопасности за союзническим заслоном (японско-чехословацким) и начнут воевать ради обогащения...
Семенов не требовал от своих офицеров… бескорыстия. Он вообще его не требовал. Во время одной поездки в окрестностях Читы я как-то заговорил с ним о разбойничьих выходках (реквизициях), в которых упрекали его людей. Он дал мне ответ, который меня насторожил: «Моральные установки в истории страны меняются, как времена года»...
В ноябре 1918 г. 655 железнодорожных грузов весом 8000 тонн были присвоены семеновцами и проданы. Продажи осуществлялись с помощью союза коммерсантов Читы и Харбина. Прежнее презрение офицеров к торгашам, к несчастью, исчезло вместе с прежним режимом. Теперь они нашли с ними общий язык... Вагон, который реквизировали в Чите или в Маньчжурии, незамедлительно оплачивался и опустошался торговцами, которые таким образом избавляли офицеров от бесчестного занятия торговлей.
Особенности «лавок Семенова», созданных для помощи беднякам, свидетельствовали о причастности к хитроумному миру финансистов. В них продавали бедному населению предметы первой необходимости. Управляющий атамана продавал их только за добрые царские деньги, которыми располагали одни банкиры и их подопечные. Стало быть, бедняк не имел возможности купить себе муку в дешевой лавке, и эта мука продавалась в лавки по соседству, где на нее сразу повышали цены. Офицеры и коммерсанты делили прибыль, полученную от перепродажи.
В провинции реквизиции составляли неотъемлемую часть системы оккупации. Казаки осуществляли их в собственную пользу, восстанавливая население против правительства...
Устанавливая свою власть среди населения, дорожащего независимостью и возбужденного энергичными агитаторами, Семенов считал своей обязанностью действовать жестко и решительно. …Семенов не был государственным мужем. Он не стремился успокоить население, не стремился к миру. Вокруг Семенова собрались русские офицеры, родившиеся в тысячах верст от Забайкалья, чужие этим краям, их населению, готовые, если дело обернется плохо, отправиться заграницу и проживать там капиталы, накопленные в китайских банках.
Семенов, не вникая в подробности многочисленных возмутительных поступков… пустил все на самотек. В крайних случаях он наказывал нескольких виновных, но подобные запоздалые меры плохо понимались и принимались офицерами, привыкшими к неограниченной свободе, они сразу же угрожающе ощетинивались...
Личные амбиции атамана Семенова не распространялись дальше Забайкальского, Амурского и Уссурийского краев. Он мечтал о господстве в Монголии, и мне кажется, в более спокойное время преуспел бы в этом. Русский рожден для того, чтобы править монголами. /От себя: вот это поворот!/
Когда говорят, что события подтвердили, что не Семенову было управлять Дальним Востоком, то следует уточнить, что дело тут не в Семенове. В этом краю маленьких коммун, одержимых идеей независимости, никакое правительство без надежной и преданной полиции не могло заменить исчезнувшее законное. Каждое новое правительство встречали рукоплесканиями, потому что оно прогоняло старое. Если бы Семенову удалось выбить красных из Читы, он бы вернулся в свою столицу с триумфом. Скажу больше, адмирал Колчак по настоянию представителей союзников давно признал его атаманом, то есть главой региона и командующим армейскими корпусами, иными словами, крупным русским сановником...
В конце января 1918 г. сопротивление русских советскому режиму окончательно угасло. В России армия добровольцев сдала Дон. В Сибири русские офицеры, оглушенные нескончаемой чередой несчастий и неудач, разбрелись, не имея вождя, и старались всеми силами перебраться в Соединенные Штаты или в Европу, куда консулы закрывали им доступ.
И тут из хаоса вынырнула неизвестная фигура, и все консульские канцелярии возложили на нее свои надежды. Офицер Семенов, казак из Забайкалья, приехал в Маньчжурию собирать отряд добровольцев, его отряд стал успешно сражаться с красными.
Генерал Хорват, начальник железной дороги Дальнего Востока, к которому молодой Семенов обратился за помощью, нуждаясь в оружии и боеприпасах, в свою очередь, обратился к правительствам Англии, Франции и США через их представителей в Харбине... Англичане мгновенно выдали сумму в 100 000 рублей, а затем стали выдавать по 300 000 рублей в месяц (10 000 фунтов стерлингов), часть из которых платило французское правительство...
В феврале в военное министерство Англии обратился генерал Танака, военный атташе Японии в Лондоне, с просьбой японского правительства обратить особое внимание на командира Семенова, который заслуживает незамедлительной поддержки. Королевское правительство дало свое согласие. Министр Тэраути послал своего агента Каваками, а затем генерала Накадзима к Хорвату с предложением поставить вооружение. Генерал попросил у них официальных гарантий от правительства, что Япония не претендует на территориальные выгоды. Генерал Накадзима ответил, что Япония надеется только на концессии в области коммерции...
Начиная с апреля 1918 г. англичане живо отговаривают японцев от помощи Семенову. Японцы не соглашаются, и не без оснований: месяц спустя французы и англичане возобновляют ежемесячные субсидии, которые они будут вносить по октябрь месяц того же года.
До июня 1918 г. субсидии французского правительства получает князь Кудашев, министр в Пекине, с тем, чтобы передавать их Хорвату (и Колчаку). Таким образом, Семенов считался подчиненным офицером на службе политического центра в Харбине. Однако скоро было замечено, что субсидии в основном тратятся на создание формирований, которые не проявляют желания сражаться. Французское правительство стало отправлять финансовую помощь непосредственно Семенову, что сделало его практически независимым.
Семенову, патриоту, храброму, но ограниченному офицеру, англичане противопоставили адмирала Колчака, чей достойный, хоть и не без необузданности, характер и деятельность в качестве командующего черноморским флотом снискали всеобщее уважение. Колчак не сумел поладить ни с мелкими командирами, вроде Семенова, Калмыкова, Гамова и др… ни с японцами, которых он шокировал экстремистскими высказываниями и действиями, каких, похоже, генерал Накадзима ему не простил. Когда Колчак все-таки понял, что русским в одиночку не справиться, и обратился в военное министерство в Токио, помощи он не получил.
В мае 1918 г. союзники не могли еще выработать однозначной политики по отношению к России...
Во Владивостоке несколько коммерсантов, связанных с консульствами, помешали Хорвату одержать верх над эсером Дербером, который установил там правительство: русские офицеры были разоружены приказом союзнических консульств и вдобавок лишены знаков различия. По сути, политика невмешательства союзнических властей вынуждала их постоянно вмешиваться...
В районах, прилегающих к Амуру, кишели красные банды...
Японцы были лучше вооружены и несравненно более дисциплинированны, но красные, которых поддерживали еще отряды казаков, недовольных режимом Семенова, воевали особыми, подходящими им методами...
Я не встретил ни одного православного батюшки, который был бы недоволен присутствием японцев...
Газеты Харбина, Владивостока и др. писали о японцах враждебно. Эта пресса, всегда еврейская, защищала интересы коммерсантов, которым угрожала сибирская политика японцев.
Японская политика, проведению которой постоянно препятствовали англичане и американцы, состояла в создании сфер влияния вокруг японских гарнизонов с тем, чтобы понемногу внедрять туда свою индустрию и торговлю.
Японцы таким образом вступали в конфликт с американцами... Все миссии старались привлечь на свою сторону служащих Транссиба. Одним из внушительных captaliones benevolentiae американцев был специальный поезд, увешенный огромными плакатами «Братская помощь служащим железной дороги», который привозил и бесплатно распространял среди работников Транссиба теплую одежду, отличного качества одеяла, которые незамедлительно перекочевывали на городские рынки. Японцы, в свою очередь, организовывали возле станций больницы и т. д.
Англичане метили выше. Они не распространяли среди железнодорожников библий, дешевого сахара и нижнего белья. Не строили больниц. Их интересовал верховный правитель. У них была конкретная цель, и они хотели достигнуть ее, используя свое влияние на Колчака, которого Нокс привез в Омск, не посоветовавшись предварительно с союзниками.
Приход адмирала к власти не уменьшил трудностей. На протяжении нескольких месяцев существовали два правителя, которые не хотели договориться и придерживались диаметрально противоположных позиций. По инициативе генерала Жанена японцы при посредничестве генерала Хорвата попытались примирить противников.
Внешняя политика Омского правительства была враждебна по отношению к японцам и доброжелательна по отношению к Соединенным Штатам, от которых оно до последней минуты ожидало интервенции de facto, каковой не последовало.
Сближение с Японией произошло только в последние месяцы 1919 г... Серьезные шаги к сближению сибирского правительства и правительства Японии были предприняты во время отступления... Господин Третьяков… говорил мне 13 декабря: «Мы… надеемся теперь только на тесное сотрудничество с Японией. Мы попросим у Японии одного: занять фронт, на сто верст западнее Иркутска, проходящий через шахты Черемхово, которые не должны попасть в руки красным...
Японская интервенция, которую представляли как глубоко своекорыстную, не корыстнее всех остальных...
Сибирское правительство было бы радо помощи от Америки, но она пока только выражает нам симпатию...
Правительство полагает, что вмешательство, какого мы просим у Японии, не будет для нее тяжело. Мы ждем только прибытия адмирала и предложим японскому правительству полный план действий».