Лодевейк Грондейс о Гражданской войне. Часть IV
Из книги голландского военного корреспондента Лодевейка Грондейса «Война в России и Сибири».
Молодые сибиряки были плохо вооружены против неустанной вербовки красных, которую поддерживали их военные успехи и воодушевление деревень, встречавших их как освободителей...
…
Генерал Гривин… был суров к штатским...
Иностранные офицеры жаловались на его «старорежимные замашки». Например, на глазах у всех он дал пощечину технику-железнодорожнику. Инцидент получил огласку только потому, что отсутствовало единое мнение относительно дисциплины. Пощечину получил «начальник дистанции», техник, ответственный за продвижение определенного состава... Гривин публично ударил техника, предоставил в его распоряжение 3000 пленных и, угрожая расстрелом, потребовал, чтобы работы были сделаны в срок...
В этом характерном случае (подобные случаи бывали гораздо чаще, чем думается иностранцам) генерал Гривин показал себя последователем Гайды... Чехи и русские одинаково любят справедливость, и это чувство помогает им приставлять револьвер ко лбу командира батареи, начальника вокзала, инженера, механика - любого человека, кто, по их мнению, недостаточно рьяно содействует успеху военного предприятия...
Собрат по оружию Гривина - Войцеховский, который был моложе его, но стал его командиром по приказу Колчака, во время отступления в октябре 1919 г. недрогнувшей рукой расстрелял его за неповиновение.
[Читать далее]…
«Проводник», которого я отправил в город за покупками, вернулся с известием, что там серьезные беспорядки. Сразу же после него вернулись человек десять солдат с 50-ведерным баллоном водки, присланным для нашего штаба. Прежде чем загрузить баллон к нам в вагон, солдаты черпали из него полными стаканами и пили под моим окном. Я поспешил предупредить генерала Гривина, что его солдаты напиваются возле его поезда. Он не выказал ни малейшего удивления и сказал, что пошлет «команду» навести в городе порядок...
В Красноуфимске, как в любом сибирском городе, имелся винный склад (магазин спиртного), по приказу адмирала они снова начали работать. После бегства ответственных чиновников ими стали заведовать солдаты под снисходительным и небескорыстным оком воинских начальников. Здесь начало положили казаки, они сняли с дверей печати, затем со всех сторон набежали солдаты, а следом появились крестьяне - на телегах с бутылками, ведрами и бочками. Унтер-офицеры выстроили эту орущую, ругающуюся толпу в длинную очередь.
Пить люди начинали прямо на улице. Вскоре на тротуарах лежали вповалку вусмерть пьяные. Более крепкие и предприимчивые разбивали витрины брошенных магазинчиков и продавали крестьянам все, что под руку попадется.
…перевозка на вокзал бочек и баллонов со спиртным продолжалась. Я видел, как их грузили на автомобили, которые разъезжались в разные стороны: штабы получали подкрепление.
Во второй половине дня генерал Гривин приказал раздать водку машинистам, механикам и солдатам нашего поезда. Группа из 15-16 человек получала - и с сегодняшнего дня ежедневно - «четверть» 96% спирта, что составляет 12 литров 40-градусной водки. Стало быть, начиная с сегодняшнего дня каждый вечер я буду любоваться Пьяными. «Штабная железнодорожная бригада» бродит, спотыкаясь, возле нашего вагона. Солдаты из личной охраны генерала празднуют вместе с крестьянками, набежавшими неведомо откуда. Я вижу, как они в своей драной одежде танцуют, а потом вместе валятся в траву или отправляются с криками и воплями в лесок вместе с подружками. Утром их будут собирать под деревьями и тащить пьяным-пьяных за ноги к поезду.
...
Сибирское правительство под влиянием английской миссии… решило прибегнуть к помощи новых формирований. Предоставленную генералом Ноксом экипировку оно выдало не воюющим в лохмотьях сибирякам, а новобранцам. Тыл, убежденный (такие убеждения могут быть только у интендантов), что хорошо вооруженные и накормленные мобилизованные крестьяне могут быть элитным войском, пришил им всем подряд на левый рукав черно-красные шевроны «ударников», а кое-каким отрядам и череп с костями бывалых вояк 17-го года. Самый обеспеченный полк, который на параде в Екатеринбурге произвел расчудесное впечатление на высшее городское общество, получил, еще даже не понюхав пороха, наименование бессмертного полка генерала Гайды. Восторженные дамы при виде молодых офицеров, которых ввели в этот полк, между прочим, они попали туда, потому что целый год не спешили завербоваться в армию, очень одобрили наименование, какого никогда не имели самые заслуженные русские полки... Серьезным людям, а их было очень мало, показалось, что они смотрят в театре водевиль...
Русскому солдату не нужна красивая форма, для того чтобы хорошо сражаться. Думаю, будет ошибкой лишить его той формы, к какой он привык: длинные брюки, высокие сапоги на тонкой подошве, просторная гимнастерка из грубой прочной ткани, удобная для его грубо скроенного, прочного тела. Английский китель, более изящного покроя, превращает его в участника парада. Парады любят штабисты, избавленные от тягот и лишений фронта и привязанные к жизни гораздо больше, чем это позволено русскому солдату.
И эти штабисты смеют вновь и вновь отправлять в огонь безоружных санкюлотов, которые сражаются вот уже год, которых часто оставляют без хлеба, которые зачастую лишены минимальных жизненных удобств. Дивизия, где я нахожусь, получила 15 мая пополнение в количестве 2100 человек. До этого их использовали на работах при железной дороге Сарапул - Красноуфимск. Они приехали не только без винтовок, но большинство из них вообще никогда не держали винтовки в руках. 1 июля дивизия штабс-капитана Ракитина получила еще 1500 человек, гораздо лучше обученных, но тоже без винтовок. Однако прошли те времена, когда изумительный героический русский солдат отправлялся без оружия под заградительным огнем на первую линию, чтобы забрать у своих мертвых или раненых товарищей винтовки и сражаться за матушку святую Русь.
Постылая нерадивость интендантских служб, а может, что-то еще более худшее становится еще очевиднее, когда узнаешь, что в армии Колчака был избыток винтовок в количестве 80 000.
Но беда не только с винтовками, но и с пулеметами. Штабс-капитан Ракитин сказал мне, что у него в рабочем состоянии в одном полку 6 пулеметов, в другом - 3, в третьем - 4. Вот уже полгода он просит запчасти для замены, но ничего не получил. Солдаты, как и большая часть офицеров, страдают от чесотки, но они ни разу не получили нижнего белья, которое Омск посылает, но не следит за доставкой. За последние полгода армейский корпус получил в качестве одежды для офицеров тысячу пар ремней, все остальное пропало по дороге от Омска к фронту.
Из Омска в один только армейский корпус были отправлены 40 000 комплектов носильного белья и сукна на 30 000 форменных костюмов. Ничего этого не было получено. Интендантская служба Омска отправила в армию 300 000 пар обуви, большую ее часть распродали по дороге.
С тех пор как началось отступление и запасы противника перестали попадать нам в руки, люди не видят ни сахара, ни табака. Несколько офицеров разживаются малым количеством того и другого через родню, которая покупает это у армейских интендантов.
Из огромного количества табака, закупленного в Харбине для фронта, 85% было распродано по дороге офицерами, сопровождавшими транспорт, остаток распределили по главным штабам. И так далее, и тому подобное.
Высокое начальство не повышает в чинах, не награждает за доблесть, оно не поощряет подвиги в подтверждение того, что существует братство между страждущими и жертвующими собой солдатами и властью..вдохновляет.
Штабс-капитан Ракитин, назначенный командиром дивизии за блестящую операцию, вот уже год остается в прежнем чине, безупречно неся тяжелую службу. Шесть или семь представлений на чин подполковника, сделанных генералом Гривиным, остались без ответа. Зато подполковник, командир полка 3-й дивизии, служащий под началом Ракитина, представленный к чину полковника Генеральным штабом, незамедлительно получил повышение. Что же касается прапорщиков, на которых лежат главные тяготы войны, то их и не повышают, и не награждают. Они прекрасно знают, что эти блага оставлены для их товарищей в Омске, Иркутске, Харбине и Владивостоке.
Командир полка, которого я встретил на кунгурской дороге, несет службу на своем посту, окруженный со всех сторон врагами, это еще один из множества пасынков этой армии. В 1914 г. он был солдатом и, совершив несколько подвигов, стал прапорщиком. На мой взгляд, он воплощение целого большого отряда энергичных, крепких целеустремленных военных, которые находятся в тесном контакте с нижними чинами и готовы преданно служить тому режиму, который отменит в армии несправедливые привилегии и внутренние корпораци...
Этот прапорщик и его товарищи, грязные, раздетые, страдающие чесоткой, не имеющие оружия и элементарных удобств, которым в случае ранения вряд ли помогут доктора, не имеющие лекарств и инструментов, были главной опорой сибирского правительства, но в них нерадением и пренебрежением погасили тот священный огонь, который сумели зажечь в них чехи...
...
Из долины доносится веселая музыка: «Стенька Разин», «Алаверды», «На сопках Манчжурии»... /От себя: очень веселая музыка, веселее только «По диким степям Забайкалья» и «По приютам я с детства скитался»./ Приближается 10-й полк...
В этом полку, на 75% состоящем из черемисов, солдаты не понимали офицеров...
В каждой компании наших санкюлотов сидят неведомо откуда взявшиеся молодые и не очень солдатики «бессмертного» полка. Они побросали по дороге прочные, на толстой подошве английские ботинки, слишком для них тяжелые, в которых они стерли ноги, и переобулись, кто в валенки, кто в лапти. Кое-кто из них щеголяет в одном только нижнем белье.
- Вы, что, думаете, нам охота попасть в руки большевиков в заграничной форме, да еще с нашивкой «ударник»?
Вот и ответ на вопрос, какой мне задал сегодня английский майор, храбрый офицер, специально прикомандированный к ударному отряду и не имевший никакого опыта общения с русскими. Он спросил меня:
- Как это может быть, чтобы молодые серьезные люди, отлично экипированные, точь-в-точь как лучшие европейские части, повели себя таким непредсказуемым образом?
Я ему ответил:
- Это бедняги мобилизованные, их тут ничего не греет, и они совсем не расположены к мученичеству. Светское общество и интенданты Перми и Екатеринбурга объявили их героями и хвалили за храбрость, но на фронте они быстро сообразили, услышав пропаганду большевиков, во что им обойдутся английские мундиры и тем более красно-черные шевроны и череп с костями на рукаве, если они попадутся в руки врагу... Вырядив несчастных в театрализованную форму, объявив их готовыми на все жертвы героями, их обрекли не на героизм, а на постыдное бегство.
...
Едва мы успели войти в кабинет начальника штаба, как раздался телефонный звонок. Начальник штаба взял трубку...
Следует оживленный разговор: вопросы о численности нашего состава, о наших намерениях и все более несуразные ответы... Через несколько минут собеседник замечает, что над ним издеваются, и разражается потоком брани, которую полковник слово в слово передает своему начальнику, не упуская возможности ответить соленым словцом. Наконец оба успокаиваются. Собеседник никто иной, как начальник штаба 26-й дивизии советов, без сомнения, офицер с дипломом, который принудительно или добровольно пошел служить красным.
Наш полковник осведомляется:
- Ну и как там у вас?
- Спасибо, мы довольны.
- Раз уж мы так мило беседуем, скажите, как вам наши ударники?
- Чудесное подразделение, нам очень нравится. Одно удовольствие их атаковать - бегут всенепременно. Не забудьте их выставить против нас в самое ближайшее время!
Давясь от смеха, Гривин подхватил:
- Слышите? Не мы одни обожаем наших новоиспеченных ударников. Враги о них такого же мнения!
Возвращаясь к себе в вагон, я обнаруживаю рядом с ним развалившихся на траве солдат - лица красные, храпят вовсю. Другие, пошатываясь, увлекают в лесок крестьяночек, заманивая их выпивкой. Эта пьянь - охрана штаба. Фронтовая перестрелка слышна отчетливо. А у этих всю ночь была пьянка...
Алкоголизм в России - бедствие, несравнимое с тем, что происходит на этой почве в других странах. Здесь пьянство принимает устрашающие, болезненные формы. Тот, кто в годы революции видел, как видел я, безумие и буйство толпы, проникшей в дворцовые подвалы, или безумие и буйство полка, дорвавшегося до бочек с водкой, согласится, что русское пьянство не просто вредная привычка, это чума, заразная и гибельная.
…в июле 1917 г. я увидел в русской армии случаи массового пьянства, такое было еще в австрийских погребах в Галиции. И тогда же русские газеты писали о повальном пьянстве, сопровождаемом резней, во всех русских городах…
Царский декрет против спиртных напитков, поддержанный и ужесточенный правительством большевиков… был отменен правительством Омска. Наличие огромных запасов водки в Сибири подвигло Омское правительство на разрешение ее продажи с установлением норм отпуска в одни руки, месячной нормы и полного запрета на период мобилизации. Однако белое правительство не могло не знать, что проповедуемый большевиками дух вольности настолько вскружил людям головы, что все запреты и ограничения перестали действовать. /От себя: то есть большевики у себя даже ужесточили антиалкогольные законы, но в пьянстве белых виноваты именно они, большевики./ И чиновники, ответственные за продажу, и органы контроля - все поддались непомерной жажде, охватившей страну. Даже во время мобилизации в Омске и Новониколаевске можно было купить в свободной продаже и в правительственных винных магазинах водку.
Сибирские города вновь стали свидетелями сцен, каких не видели с 1914 г. и от которых страну отучили большевики.
Но пагубнее всего алкоголь оказался для фронта. Виновно правительство, а не люди, часто очень слабого характера, изнуренные лагерной жизнью и неудачными боями. Я считаю существенным фактором успехов Сибирской армии в марте и апреле отсутствие спиртных напитков в городах и деревнях, из которых отступили красные и в которых они ранее драконовскими мерами искоренили производство алкоголя. Отступая, армия Колчака находила «у себя» огромные запасы спиртного, его было куда больше, чем нужно, чтобы лишить людей остатков энергии и ускорить крах.
…
Железнодорожники давно уже на стороне красных и теперь при поддержке рабочих нескольких больших заводов, которые целиком на стороне советов и прекрасно организованы, ведут себя тихо не давая никаких поводов для вмешательства казаков, но готовятся присоединиться к большевикам.
Мелкие железнодорожные чиновники ничего не теряют от перемены режима, поскольку большевики умеют выделять среди «буржуазии» тех, кто будет им полезен. Вполне возможно, победная армия уже подкупает их солидными чаевыми, и они замедляют работы и переходят к прямому саботажу.
На каждой станции есть свой начальник, чаще всего молодой офицер, который ничего не смыслит в сложном хозяйстве депо, путей, стрелок и проч.: нет у них и напора Гайды, Семенова, Калмыкова и других известных командиров, которые с револьвером в руках добивались повиновения. Офицер сидит и подписывает приказы на перевозку войск, боеприпасов, раненых, а рядом на той же станции чиновники при любой оказии ставят ему палки в колеса, устраивая сложные маневры на путях, тормозя отбытие и прибытие поездов.
На станции Дружина, где встречаются две ветки, ведущие в Екатеринбург - от Красноуфимска и от Бердьяуша, я прицепил свой вагон к поезду, который, как мне сказали, отъезжает в ближайшее время. Он действительно отъехал от станции, а потом застрял на путях, закрывая проезд поездам армейского корпуса. Прождав четыре часа, я отправился за сведениями к начальству, сначала военному, где мне подписали новый ордер, затем к железнодорожному. Дежурный по станции, бестолково мешая технику с географией, ничего не объяснил. Чиновники второго и третьего уровня разъяснили мне загадку. Из Екатеринбурга ехал поезд, для которого не перевели стрелку, и с разрешения того же начальника вокзала, который отправил наш, этот поезд вот уже четыре часа стоит нос к носу с нашим... Я отправляюсь к начальнику станции и произношу несколько очень разумных и угрожающих фраз. Через четверть часа наш поезд возвращается на вокзал, за ним въезжает тот, что в нас упирался, после чего мы отправляемся в Екатеринбург...
На железной дороге и на других транспортных артериях рабочие бунтуют. Схватка завязалась возле складов с мукой: железнодорожники не позволяют их эвакуировать. …пять человек, среди которых две хорошо одетых женщины, были арестованы, их обвинили в подстрекательстве к саботажу, и их постигла та же участь, какую большевики предназначают для защитников противоположных идей.
В час ночи произошло столкновение поездов: разбито четыре товарных вагона, вышли из строя два железнодорожных пути. К 4 часам новое столкновение в 39 километрах от нас, и единственный путь между Екатеринбургом и Омском на полдня заблокирован. Понятно, что все это не просто случайности.
Саботаж сопровождается еще и шантажом: деньги вымогают со всех сторон. Ставка генерала Дитерихса приготовилась к отъезду, постаравшись скрыть это как от французской миссии, так и от населения, которому генерал лгал относительно положения на фронте и которое теперь, даже не предупредив, оставлял на милость врага. Всю ночь велись переговоры с составителями поездов, их просили прицепить такой-то вагон к такому-то эшелону, о котором стало известно, что он вскоре отправляется. Однако первым уезжает совсем другой поезд, потому что подмаслили чиновника выше рангом.
Я заговорил об этом с генералом Джеком, предложив ввести суровые меры наказания для составителей поездов, стрелочников и механиков, которые вынуждают армию терять столь дорогое для нее время. Он высказал мне свое осуждение. Когда нужно присоединить к поезду штаба армии пять вагонов иностранных миссий, он отдает приказ и не удивляется, что его исполняют. Однако он до сих пор не знает, что подобной исполнительностью обязан русскому фабриканту (директору завода на основе английского капитала, что и обеспечило ему покровительство англичан), чей «служебный вагон» находится среди вагонов офицеров-союзников, и он в своих собственных интересах обеспечивает перемещение всей группы, платя 250 рублей составителям поездов. Фабрикант избавил офицеров от необходимости применять силу или давать взятки служащим. Генерала Джека мое сообщение не порадовало.
Нескончаемая череда поездов с интервалом в 50 метров ползет к Омску. Время года солнечное, и пассажиры большую часть времени гуляют рядом со своим вагоном. Посмотришь - до горизонта поезда. Когда самый первый паровоз трогается и эхо сто раз повторяет шум заработавших локомотивов, пассажиры кидаются к вагонам. Четыре раза по дороге мы видели следы недавних столкновений: паровозы, увязшие в песке, вагоны, разбитые в щепки или сгоревшие...
В городах на рынках, куда я заходил за провизией, население лукаво посмеивается, глядя на лишившихся всего «буржуев», теснящихся в грязных вагонах для скота, убегающих от власти пролетариата. Но почему крестьянки бросают нам на ходу такие злобные презрительные слова именно сейчас, когда они вот-вот окажутся под жестоким режимом, избавление от которого они встречали крестными ходами два месяца тому назад?
- Не дадим вам хлеба, - сказала мне одна крестьянка. - Надо что-то и красным оставить.
- Бегите, бегите, - сказала мне другая, - только до моря не останавливайтесь, а то догонят.
- Не хотим ваших омских денег, - сказал старик крестьянин. - Их и в Омске скоро брать не будут, а в Иркутске и подавно.
Молодые сибиряки были плохо вооружены против неустанной вербовки красных, которую поддерживали их военные успехи и воодушевление деревень, встречавших их как освободителей...
…
Генерал Гривин… был суров к штатским...
Иностранные офицеры жаловались на его «старорежимные замашки». Например, на глазах у всех он дал пощечину технику-железнодорожнику. Инцидент получил огласку только потому, что отсутствовало единое мнение относительно дисциплины. Пощечину получил «начальник дистанции», техник, ответственный за продвижение определенного состава... Гривин публично ударил техника, предоставил в его распоряжение 3000 пленных и, угрожая расстрелом, потребовал, чтобы работы были сделаны в срок...
В этом характерном случае (подобные случаи бывали гораздо чаще, чем думается иностранцам) генерал Гривин показал себя последователем Гайды... Чехи и русские одинаково любят справедливость, и это чувство помогает им приставлять револьвер ко лбу командира батареи, начальника вокзала, инженера, механика - любого человека, кто, по их мнению, недостаточно рьяно содействует успеху военного предприятия...
Собрат по оружию Гривина - Войцеховский, который был моложе его, но стал его командиром по приказу Колчака, во время отступления в октябре 1919 г. недрогнувшей рукой расстрелял его за неповиновение.
[Читать далее]…
«Проводник», которого я отправил в город за покупками, вернулся с известием, что там серьезные беспорядки. Сразу же после него вернулись человек десять солдат с 50-ведерным баллоном водки, присланным для нашего штаба. Прежде чем загрузить баллон к нам в вагон, солдаты черпали из него полными стаканами и пили под моим окном. Я поспешил предупредить генерала Гривина, что его солдаты напиваются возле его поезда. Он не выказал ни малейшего удивления и сказал, что пошлет «команду» навести в городе порядок...
В Красноуфимске, как в любом сибирском городе, имелся винный склад (магазин спиртного), по приказу адмирала они снова начали работать. После бегства ответственных чиновников ими стали заведовать солдаты под снисходительным и небескорыстным оком воинских начальников. Здесь начало положили казаки, они сняли с дверей печати, затем со всех сторон набежали солдаты, а следом появились крестьяне - на телегах с бутылками, ведрами и бочками. Унтер-офицеры выстроили эту орущую, ругающуюся толпу в длинную очередь.
Пить люди начинали прямо на улице. Вскоре на тротуарах лежали вповалку вусмерть пьяные. Более крепкие и предприимчивые разбивали витрины брошенных магазинчиков и продавали крестьянам все, что под руку попадется.
…перевозка на вокзал бочек и баллонов со спиртным продолжалась. Я видел, как их грузили на автомобили, которые разъезжались в разные стороны: штабы получали подкрепление.
Во второй половине дня генерал Гривин приказал раздать водку машинистам, механикам и солдатам нашего поезда. Группа из 15-16 человек получала - и с сегодняшнего дня ежедневно - «четверть» 96% спирта, что составляет 12 литров 40-градусной водки. Стало быть, начиная с сегодняшнего дня каждый вечер я буду любоваться Пьяными. «Штабная железнодорожная бригада» бродит, спотыкаясь, возле нашего вагона. Солдаты из личной охраны генерала празднуют вместе с крестьянками, набежавшими неведомо откуда. Я вижу, как они в своей драной одежде танцуют, а потом вместе валятся в траву или отправляются с криками и воплями в лесок вместе с подружками. Утром их будут собирать под деревьями и тащить пьяным-пьяных за ноги к поезду.
...
Сибирское правительство под влиянием английской миссии… решило прибегнуть к помощи новых формирований. Предоставленную генералом Ноксом экипировку оно выдало не воюющим в лохмотьях сибирякам, а новобранцам. Тыл, убежденный (такие убеждения могут быть только у интендантов), что хорошо вооруженные и накормленные мобилизованные крестьяне могут быть элитным войском, пришил им всем подряд на левый рукав черно-красные шевроны «ударников», а кое-каким отрядам и череп с костями бывалых вояк 17-го года. Самый обеспеченный полк, который на параде в Екатеринбурге произвел расчудесное впечатление на высшее городское общество, получил, еще даже не понюхав пороха, наименование бессмертного полка генерала Гайды. Восторженные дамы при виде молодых офицеров, которых ввели в этот полк, между прочим, они попали туда, потому что целый год не спешили завербоваться в армию, очень одобрили наименование, какого никогда не имели самые заслуженные русские полки... Серьезным людям, а их было очень мало, показалось, что они смотрят в театре водевиль...
Русскому солдату не нужна красивая форма, для того чтобы хорошо сражаться. Думаю, будет ошибкой лишить его той формы, к какой он привык: длинные брюки, высокие сапоги на тонкой подошве, просторная гимнастерка из грубой прочной ткани, удобная для его грубо скроенного, прочного тела. Английский китель, более изящного покроя, превращает его в участника парада. Парады любят штабисты, избавленные от тягот и лишений фронта и привязанные к жизни гораздо больше, чем это позволено русскому солдату.
И эти штабисты смеют вновь и вновь отправлять в огонь безоружных санкюлотов, которые сражаются вот уже год, которых часто оставляют без хлеба, которые зачастую лишены минимальных жизненных удобств. Дивизия, где я нахожусь, получила 15 мая пополнение в количестве 2100 человек. До этого их использовали на работах при железной дороге Сарапул - Красноуфимск. Они приехали не только без винтовок, но большинство из них вообще никогда не держали винтовки в руках. 1 июля дивизия штабс-капитана Ракитина получила еще 1500 человек, гораздо лучше обученных, но тоже без винтовок. Однако прошли те времена, когда изумительный героический русский солдат отправлялся без оружия под заградительным огнем на первую линию, чтобы забрать у своих мертвых или раненых товарищей винтовки и сражаться за матушку святую Русь.
Постылая нерадивость интендантских служб, а может, что-то еще более худшее становится еще очевиднее, когда узнаешь, что в армии Колчака был избыток винтовок в количестве 80 000.
Но беда не только с винтовками, но и с пулеметами. Штабс-капитан Ракитин сказал мне, что у него в рабочем состоянии в одном полку 6 пулеметов, в другом - 3, в третьем - 4. Вот уже полгода он просит запчасти для замены, но ничего не получил. Солдаты, как и большая часть офицеров, страдают от чесотки, но они ни разу не получили нижнего белья, которое Омск посылает, но не следит за доставкой. За последние полгода армейский корпус получил в качестве одежды для офицеров тысячу пар ремней, все остальное пропало по дороге от Омска к фронту.
Из Омска в один только армейский корпус были отправлены 40 000 комплектов носильного белья и сукна на 30 000 форменных костюмов. Ничего этого не было получено. Интендантская служба Омска отправила в армию 300 000 пар обуви, большую ее часть распродали по дороге.
С тех пор как началось отступление и запасы противника перестали попадать нам в руки, люди не видят ни сахара, ни табака. Несколько офицеров разживаются малым количеством того и другого через родню, которая покупает это у армейских интендантов.
Из огромного количества табака, закупленного в Харбине для фронта, 85% было распродано по дороге офицерами, сопровождавшими транспорт, остаток распределили по главным штабам. И так далее, и тому подобное.
Высокое начальство не повышает в чинах, не награждает за доблесть, оно не поощряет подвиги в подтверждение того, что существует братство между страждущими и жертвующими собой солдатами и властью..вдохновляет.
Штабс-капитан Ракитин, назначенный командиром дивизии за блестящую операцию, вот уже год остается в прежнем чине, безупречно неся тяжелую службу. Шесть или семь представлений на чин подполковника, сделанных генералом Гривиным, остались без ответа. Зато подполковник, командир полка 3-й дивизии, служащий под началом Ракитина, представленный к чину полковника Генеральным штабом, незамедлительно получил повышение. Что же касается прапорщиков, на которых лежат главные тяготы войны, то их и не повышают, и не награждают. Они прекрасно знают, что эти блага оставлены для их товарищей в Омске, Иркутске, Харбине и Владивостоке.
Командир полка, которого я встретил на кунгурской дороге, несет службу на своем посту, окруженный со всех сторон врагами, это еще один из множества пасынков этой армии. В 1914 г. он был солдатом и, совершив несколько подвигов, стал прапорщиком. На мой взгляд, он воплощение целого большого отряда энергичных, крепких целеустремленных военных, которые находятся в тесном контакте с нижними чинами и готовы преданно служить тому режиму, который отменит в армии несправедливые привилегии и внутренние корпораци...
Этот прапорщик и его товарищи, грязные, раздетые, страдающие чесоткой, не имеющие оружия и элементарных удобств, которым в случае ранения вряд ли помогут доктора, не имеющие лекарств и инструментов, были главной опорой сибирского правительства, но в них нерадением и пренебрежением погасили тот священный огонь, который сумели зажечь в них чехи...
...
Из долины доносится веселая музыка: «Стенька Разин», «Алаверды», «На сопках Манчжурии»... /От себя: очень веселая музыка, веселее только «По диким степям Забайкалья» и «По приютам я с детства скитался»./ Приближается 10-й полк...
В этом полку, на 75% состоящем из черемисов, солдаты не понимали офицеров...
В каждой компании наших санкюлотов сидят неведомо откуда взявшиеся молодые и не очень солдатики «бессмертного» полка. Они побросали по дороге прочные, на толстой подошве английские ботинки, слишком для них тяжелые, в которых они стерли ноги, и переобулись, кто в валенки, кто в лапти. Кое-кто из них щеголяет в одном только нижнем белье.
- Вы, что, думаете, нам охота попасть в руки большевиков в заграничной форме, да еще с нашивкой «ударник»?
Вот и ответ на вопрос, какой мне задал сегодня английский майор, храбрый офицер, специально прикомандированный к ударному отряду и не имевший никакого опыта общения с русскими. Он спросил меня:
- Как это может быть, чтобы молодые серьезные люди, отлично экипированные, точь-в-точь как лучшие европейские части, повели себя таким непредсказуемым образом?
Я ему ответил:
- Это бедняги мобилизованные, их тут ничего не греет, и они совсем не расположены к мученичеству. Светское общество и интенданты Перми и Екатеринбурга объявили их героями и хвалили за храбрость, но на фронте они быстро сообразили, услышав пропаганду большевиков, во что им обойдутся английские мундиры и тем более красно-черные шевроны и череп с костями на рукаве, если они попадутся в руки врагу... Вырядив несчастных в театрализованную форму, объявив их готовыми на все жертвы героями, их обрекли не на героизм, а на постыдное бегство.
...
Едва мы успели войти в кабинет начальника штаба, как раздался телефонный звонок. Начальник штаба взял трубку...
Следует оживленный разговор: вопросы о численности нашего состава, о наших намерениях и все более несуразные ответы... Через несколько минут собеседник замечает, что над ним издеваются, и разражается потоком брани, которую полковник слово в слово передает своему начальнику, не упуская возможности ответить соленым словцом. Наконец оба успокаиваются. Собеседник никто иной, как начальник штаба 26-й дивизии советов, без сомнения, офицер с дипломом, который принудительно или добровольно пошел служить красным.
Наш полковник осведомляется:
- Ну и как там у вас?
- Спасибо, мы довольны.
- Раз уж мы так мило беседуем, скажите, как вам наши ударники?
- Чудесное подразделение, нам очень нравится. Одно удовольствие их атаковать - бегут всенепременно. Не забудьте их выставить против нас в самое ближайшее время!
Давясь от смеха, Гривин подхватил:
- Слышите? Не мы одни обожаем наших новоиспеченных ударников. Враги о них такого же мнения!
Возвращаясь к себе в вагон, я обнаруживаю рядом с ним развалившихся на траве солдат - лица красные, храпят вовсю. Другие, пошатываясь, увлекают в лесок крестьяночек, заманивая их выпивкой. Эта пьянь - охрана штаба. Фронтовая перестрелка слышна отчетливо. А у этих всю ночь была пьянка...
Алкоголизм в России - бедствие, несравнимое с тем, что происходит на этой почве в других странах. Здесь пьянство принимает устрашающие, болезненные формы. Тот, кто в годы революции видел, как видел я, безумие и буйство толпы, проникшей в дворцовые подвалы, или безумие и буйство полка, дорвавшегося до бочек с водкой, согласится, что русское пьянство не просто вредная привычка, это чума, заразная и гибельная.
…в июле 1917 г. я увидел в русской армии случаи массового пьянства, такое было еще в австрийских погребах в Галиции. И тогда же русские газеты писали о повальном пьянстве, сопровождаемом резней, во всех русских городах…
Царский декрет против спиртных напитков, поддержанный и ужесточенный правительством большевиков… был отменен правительством Омска. Наличие огромных запасов водки в Сибири подвигло Омское правительство на разрешение ее продажи с установлением норм отпуска в одни руки, месячной нормы и полного запрета на период мобилизации. Однако белое правительство не могло не знать, что проповедуемый большевиками дух вольности настолько вскружил людям головы, что все запреты и ограничения перестали действовать. /От себя: то есть большевики у себя даже ужесточили антиалкогольные законы, но в пьянстве белых виноваты именно они, большевики./ И чиновники, ответственные за продажу, и органы контроля - все поддались непомерной жажде, охватившей страну. Даже во время мобилизации в Омске и Новониколаевске можно было купить в свободной продаже и в правительственных винных магазинах водку.
Сибирские города вновь стали свидетелями сцен, каких не видели с 1914 г. и от которых страну отучили большевики.
Но пагубнее всего алкоголь оказался для фронта. Виновно правительство, а не люди, часто очень слабого характера, изнуренные лагерной жизнью и неудачными боями. Я считаю существенным фактором успехов Сибирской армии в марте и апреле отсутствие спиртных напитков в городах и деревнях, из которых отступили красные и в которых они ранее драконовскими мерами искоренили производство алкоголя. Отступая, армия Колчака находила «у себя» огромные запасы спиртного, его было куда больше, чем нужно, чтобы лишить людей остатков энергии и ускорить крах.
…
Железнодорожники давно уже на стороне красных и теперь при поддержке рабочих нескольких больших заводов, которые целиком на стороне советов и прекрасно организованы, ведут себя тихо не давая никаких поводов для вмешательства казаков, но готовятся присоединиться к большевикам.
Мелкие железнодорожные чиновники ничего не теряют от перемены режима, поскольку большевики умеют выделять среди «буржуазии» тех, кто будет им полезен. Вполне возможно, победная армия уже подкупает их солидными чаевыми, и они замедляют работы и переходят к прямому саботажу.
На каждой станции есть свой начальник, чаще всего молодой офицер, который ничего не смыслит в сложном хозяйстве депо, путей, стрелок и проч.: нет у них и напора Гайды, Семенова, Калмыкова и других известных командиров, которые с револьвером в руках добивались повиновения. Офицер сидит и подписывает приказы на перевозку войск, боеприпасов, раненых, а рядом на той же станции чиновники при любой оказии ставят ему палки в колеса, устраивая сложные маневры на путях, тормозя отбытие и прибытие поездов.
На станции Дружина, где встречаются две ветки, ведущие в Екатеринбург - от Красноуфимска и от Бердьяуша, я прицепил свой вагон к поезду, который, как мне сказали, отъезжает в ближайшее время. Он действительно отъехал от станции, а потом застрял на путях, закрывая проезд поездам армейского корпуса. Прождав четыре часа, я отправился за сведениями к начальству, сначала военному, где мне подписали новый ордер, затем к железнодорожному. Дежурный по станции, бестолково мешая технику с географией, ничего не объяснил. Чиновники второго и третьего уровня разъяснили мне загадку. Из Екатеринбурга ехал поезд, для которого не перевели стрелку, и с разрешения того же начальника вокзала, который отправил наш, этот поезд вот уже четыре часа стоит нос к носу с нашим... Я отправляюсь к начальнику станции и произношу несколько очень разумных и угрожающих фраз. Через четверть часа наш поезд возвращается на вокзал, за ним въезжает тот, что в нас упирался, после чего мы отправляемся в Екатеринбург...
На железной дороге и на других транспортных артериях рабочие бунтуют. Схватка завязалась возле складов с мукой: железнодорожники не позволяют их эвакуировать. …пять человек, среди которых две хорошо одетых женщины, были арестованы, их обвинили в подстрекательстве к саботажу, и их постигла та же участь, какую большевики предназначают для защитников противоположных идей.
В час ночи произошло столкновение поездов: разбито четыре товарных вагона, вышли из строя два железнодорожных пути. К 4 часам новое столкновение в 39 километрах от нас, и единственный путь между Екатеринбургом и Омском на полдня заблокирован. Понятно, что все это не просто случайности.
Саботаж сопровождается еще и шантажом: деньги вымогают со всех сторон. Ставка генерала Дитерихса приготовилась к отъезду, постаравшись скрыть это как от французской миссии, так и от населения, которому генерал лгал относительно положения на фронте и которое теперь, даже не предупредив, оставлял на милость врага. Всю ночь велись переговоры с составителями поездов, их просили прицепить такой-то вагон к такому-то эшелону, о котором стало известно, что он вскоре отправляется. Однако первым уезжает совсем другой поезд, потому что подмаслили чиновника выше рангом.
Я заговорил об этом с генералом Джеком, предложив ввести суровые меры наказания для составителей поездов, стрелочников и механиков, которые вынуждают армию терять столь дорогое для нее время. Он высказал мне свое осуждение. Когда нужно присоединить к поезду штаба армии пять вагонов иностранных миссий, он отдает приказ и не удивляется, что его исполняют. Однако он до сих пор не знает, что подобной исполнительностью обязан русскому фабриканту (директору завода на основе английского капитала, что и обеспечило ему покровительство англичан), чей «служебный вагон» находится среди вагонов офицеров-союзников, и он в своих собственных интересах обеспечивает перемещение всей группы, платя 250 рублей составителям поездов. Фабрикант избавил офицеров от необходимости применять силу или давать взятки служащим. Генерала Джека мое сообщение не порадовало.
Нескончаемая череда поездов с интервалом в 50 метров ползет к Омску. Время года солнечное, и пассажиры большую часть времени гуляют рядом со своим вагоном. Посмотришь - до горизонта поезда. Когда самый первый паровоз трогается и эхо сто раз повторяет шум заработавших локомотивов, пассажиры кидаются к вагонам. Четыре раза по дороге мы видели следы недавних столкновений: паровозы, увязшие в песке, вагоны, разбитые в щепки или сгоревшие...
В городах на рынках, куда я заходил за провизией, население лукаво посмеивается, глядя на лишившихся всего «буржуев», теснящихся в грязных вагонах для скота, убегающих от власти пролетариата. Но почему крестьянки бросают нам на ходу такие злобные презрительные слова именно сейчас, когда они вот-вот окажутся под жестоким режимом, избавление от которого они встречали крестными ходами два месяца тому назад?
- Не дадим вам хлеба, - сказала мне одна крестьянка. - Надо что-то и красным оставить.
- Бегите, бегите, - сказала мне другая, - только до моря не останавливайтесь, а то догонят.
- Не хотим ваших омских денег, - сказал старик крестьянин. - Их и в Омске скоро брать не будут, а в Иркутске и подавно.