Комиссар вселенной
III
Вперил в меня директорский взгляд.
- Не хочешь рассказать немного о себе, Геннадий?
- А она обосновала как-то?
- Котятами, сброшенными с пятого этажа...
«Внезапно!»
Никогда бы не подумал докладывать начальнику настолько личную историю.
- Котёнок был один...
Один, изменивший всё. История стряслась в очередной красный день календаря. С застольем - а тогда традиционно кутили многочисленно, всем подъездом. Мы недавно въехали в высотный дом. Года четыре мне исполнилось. Гуляя с соседскими одногодками, нашли на заднем дворе коробку с котовьим приплодом. Кто из моих «друзей» присутствовал, забыл уже. Вовка Свидченко и Наташка Гук сто процентов фигурировали: именно они подговорили на преступление, а потом и растрепали родителям. Типичная ребячья подстава. Выжил ли котик? Звучала версия «Переломал лапки и спасти не удалось». Если честно, не испытывал ни сострадания, ни садистического сладострастия, ни исследовательского интереса. Выполнял просьбу товарищей, не более. Однако фидбеки ощутил огромные. До сих пор аукается.
Мама неистовствовала. Перед соседями разных возрастов выпорола меня и устроила сцену. В ходе позорной экзекуции не осталось сомнений: я - выродок, недостойный существования на Земле, среди людей мне места нет.
«Фашист! Садист! Убийца!»
И я... вычеркнул себя из жизни, поставил за скобки, впредь находя множественные подтверждения своей непригодности, недостойности и фундаментальной испорченности. Своего рода проклятье: «я - отщепенец». И сколь бы я ни старался, ни рядился в одежды высших каст, ни раздувал щёк и ни важничал, оставался в глазах окружающих отверженным, неприкасаемым, чандалой.
- А отец?
- Отсиживался где-то. За столом, видимо. Он в воспитании редко принимал участие.
История удовлетворила Викторыча. А меня расстроила окончательно. Однажды содеянное - пусть и без порочного умысла, в неразумных летах - лупит по темечку с неотвратимостью бумеранга: урод, нелюдь, торчер!
- Покажешь аптеку с «нетленкой»?
- Конечно.
В микстурной работал ненавидимый «сектантами» ТВ-приёмник. Трансляция программ на фоне эпидемии выглядела слегка неуместно. И кто зрители? А вдруг беда локальна? Но увидев сквозь стеллаж с лекарствами экран, понял: надежды напрасны. Известная ведущая в совершенном неглиже беседовала с пожилым профессорообразным бородачом в ношеном костюме-тройке.
- А я, между прочим, жду, когда придёте, - провизор узнала меня и не таращилась изумлённо. - Меня зовут Марина.
- Гена.
- Михаил... А ещё нормальные есть кто?
- Нет, не пробегали. Оно и к лучшему. Дедок, - показала на телек, - утверждает, что никто не будет теперь ни пить, ни наркоманить, начнёт вести ЗОЖ, сидеть на ПП и тому подобное. Тишь, гладь и божья благодать. Их главторчер. Типа патриарха, наверное.
Меня передёрнуло.
- Кто такие торчеры, случаем, не в курсе?
- От английского torcher. Факельщики, освещающие путь. «Торшер» - однокоренное слово... Светильщики.
«Здрасьте!..»
- Факель-щик! Звучит ругательно, - оценил шеф моё «продвижение по карьерной лестнице».
- Я ж ни в зуб ногой - кого я могу просветить?
- Первое толкование про пытку круче. А тут - фекальщик какой-то. С торшером. - Викторыч в своём амплуа. Аптекарша хохотнула, усилив самодовольство шутника.
К ней у меня тоже имелись вопросы:
- Эм... Вы мне продали не лекарство, а витаминки.
- Вообще-то подарила. А собиралась спекульнуть и толкнуть сильнодействующее. Боль запретила, скажите спасибо.
- Какая ещё «боль запретила»?
- У вас не возникало сегодня характерного жжения в брюшине? - Я пожал плечами. - Тогда вы точно торчер.
- Говорят - таки да.
- Или не завтракал, - дополнил начальник. - Косяки-то имеются с утречка! Правда, Геннадий? А не болело же! Живот болит - «это вы съели что-нибудь». - Викторович не верил в мистику. - Кишечное расстройство и «дурдом» - сто процентов совпадение.
- Почём купила, за то и продаю. Претензии - к деду. Муки совести теперь ощущаются физически, в принудительном режиме. Держат, пока не исправишь косяк... За маму не переживайте: бесплатные витамины никому не вредили.
- Простите, Марина. Спасибо! - Причина её поступка разъяснилась и мне стало неловко за «наезд».
- На здоровье.
- Может, нетлеющие - автоматически торчеры? Как я. И вы - тоже?
- Вряд ли, - компетентно заявила Марина и отвернулась к обнажённой девушке, вошедшей в лавку. - Здравствуйте, Еленочка! Вам обычный комплект?
- Нет... - она смутилась, покосилась на нас и зашептала ей на ухо. Скрытность привлекла бы внимание, руководствуйся я исключительно желанием изучать повадки преображённых. Неожиданно тотальный нудизм навёл на мысль о доступности - в интимном смысле. Я разглядывал Еленочку. Волна возбуждения ударила под дых. Викторыча и вовсе согнули висцеральные судороги. Картины, рисовавшиеся его воображению, неведомы, но кишки крутило жутко. Судя по сдавленным стонам и испарине, мыслепреступление тянуло либо на срок, либо на женитьбу.
Посетительница, разумеется, догадалась о сути происходящего. Шлёпая по кафелю босыми ступнями, подошла к терпельцу и поцеловала в губы - сострадательно, нежно и целомудренно. Даже в детском кино не встретишь до такой степени «обезжиренных» поцелуев. Его незамедлительно попустило. Переведя дыхание, тот попробовал прикоснуться к бедру, проверяя границы дозволенного. Елена отрицательно покачала головой. Мимика соблазнителя отразила мучительное разочарование.
Она повернулась ко мне.
- А вы где-то недалеко живёте? Я вас часто вижу. И вы - торчер? Не зайдёте, - она задумалась, - послезавтра в восемь-тридцать вечера?
- М-м-м... Да, подойду.
Она, вероятно, готова была ответить на полагающиеся вопросы. На языке вертелось единственное: «Что с собой иметь?» Не хотелось прослыть некомпетентным торшероносцем, и я уверенно молчал.
- Ну, хорошо. Благопоживать! - И вышла.
(Продолжение следует)
Вперил в меня директорский взгляд.
- Не хочешь рассказать немного о себе, Геннадий?
- А она обосновала как-то?
- Котятами, сброшенными с пятого этажа...
«Внезапно!»
Никогда бы не подумал докладывать начальнику настолько личную историю.
- Котёнок был один...
Один, изменивший всё. История стряслась в очередной красный день календаря. С застольем - а тогда традиционно кутили многочисленно, всем подъездом. Мы недавно въехали в высотный дом. Года четыре мне исполнилось. Гуляя с соседскими одногодками, нашли на заднем дворе коробку с котовьим приплодом. Кто из моих «друзей» присутствовал, забыл уже. Вовка Свидченко и Наташка Гук сто процентов фигурировали: именно они подговорили на преступление, а потом и растрепали родителям. Типичная ребячья подстава. Выжил ли котик? Звучала версия «Переломал лапки и спасти не удалось». Если честно, не испытывал ни сострадания, ни садистического сладострастия, ни исследовательского интереса. Выполнял просьбу товарищей, не более. Однако фидбеки ощутил огромные. До сих пор аукается.
Мама неистовствовала. Перед соседями разных возрастов выпорола меня и устроила сцену. В ходе позорной экзекуции не осталось сомнений: я - выродок, недостойный существования на Земле, среди людей мне места нет.
«Фашист! Садист! Убийца!»
И я... вычеркнул себя из жизни, поставил за скобки, впредь находя множественные подтверждения своей непригодности, недостойности и фундаментальной испорченности. Своего рода проклятье: «я - отщепенец». И сколь бы я ни старался, ни рядился в одежды высших каст, ни раздувал щёк и ни важничал, оставался в глазах окружающих отверженным, неприкасаемым, чандалой.
- А отец?
- Отсиживался где-то. За столом, видимо. Он в воспитании редко принимал участие.
История удовлетворила Викторыча. А меня расстроила окончательно. Однажды содеянное - пусть и без порочного умысла, в неразумных летах - лупит по темечку с неотвратимостью бумеранга: урод, нелюдь, торчер!
- Покажешь аптеку с «нетленкой»?
- Конечно.
В микстурной работал ненавидимый «сектантами» ТВ-приёмник. Трансляция программ на фоне эпидемии выглядела слегка неуместно. И кто зрители? А вдруг беда локальна? Но увидев сквозь стеллаж с лекарствами экран, понял: надежды напрасны. Известная ведущая в совершенном неглиже беседовала с пожилым профессорообразным бородачом в ношеном костюме-тройке.
- А я, между прочим, жду, когда придёте, - провизор узнала меня и не таращилась изумлённо. - Меня зовут Марина.
- Гена.
- Михаил... А ещё нормальные есть кто?
- Нет, не пробегали. Оно и к лучшему. Дедок, - показала на телек, - утверждает, что никто не будет теперь ни пить, ни наркоманить, начнёт вести ЗОЖ, сидеть на ПП и тому подобное. Тишь, гладь и божья благодать. Их главторчер. Типа патриарха, наверное.
Меня передёрнуло.
- Кто такие торчеры, случаем, не в курсе?
- От английского torcher. Факельщики, освещающие путь. «Торшер» - однокоренное слово... Светильщики.
«Здрасьте!..»
- Факель-щик! Звучит ругательно, - оценил шеф моё «продвижение по карьерной лестнице».
- Я ж ни в зуб ногой - кого я могу просветить?
- Первое толкование про пытку круче. А тут - фекальщик какой-то. С торшером. - Викторыч в своём амплуа. Аптекарша хохотнула, усилив самодовольство шутника.
К ней у меня тоже имелись вопросы:
- Эм... Вы мне продали не лекарство, а витаминки.
- Вообще-то подарила. А собиралась спекульнуть и толкнуть сильнодействующее. Боль запретила, скажите спасибо.
- Какая ещё «боль запретила»?
- У вас не возникало сегодня характерного жжения в брюшине? - Я пожал плечами. - Тогда вы точно торчер.
- Говорят - таки да.
- Или не завтракал, - дополнил начальник. - Косяки-то имеются с утречка! Правда, Геннадий? А не болело же! Живот болит - «это вы съели что-нибудь». - Викторович не верил в мистику. - Кишечное расстройство и «дурдом» - сто процентов совпадение.
- Почём купила, за то и продаю. Претензии - к деду. Муки совести теперь ощущаются физически, в принудительном режиме. Держат, пока не исправишь косяк... За маму не переживайте: бесплатные витамины никому не вредили.
- Простите, Марина. Спасибо! - Причина её поступка разъяснилась и мне стало неловко за «наезд».
- На здоровье.
- Может, нетлеющие - автоматически торчеры? Как я. И вы - тоже?
- Вряд ли, - компетентно заявила Марина и отвернулась к обнажённой девушке, вошедшей в лавку. - Здравствуйте, Еленочка! Вам обычный комплект?
- Нет... - она смутилась, покосилась на нас и зашептала ей на ухо. Скрытность привлекла бы внимание, руководствуйся я исключительно желанием изучать повадки преображённых. Неожиданно тотальный нудизм навёл на мысль о доступности - в интимном смысле. Я разглядывал Еленочку. Волна возбуждения ударила под дых. Викторыча и вовсе согнули висцеральные судороги. Картины, рисовавшиеся его воображению, неведомы, но кишки крутило жутко. Судя по сдавленным стонам и испарине, мыслепреступление тянуло либо на срок, либо на женитьбу.
Посетительница, разумеется, догадалась о сути происходящего. Шлёпая по кафелю босыми ступнями, подошла к терпельцу и поцеловала в губы - сострадательно, нежно и целомудренно. Даже в детском кино не встретишь до такой степени «обезжиренных» поцелуев. Его незамедлительно попустило. Переведя дыхание, тот попробовал прикоснуться к бедру, проверяя границы дозволенного. Елена отрицательно покачала головой. Мимика соблазнителя отразила мучительное разочарование.
Она повернулась ко мне.
- А вы где-то недалеко живёте? Я вас часто вижу. И вы - торчер? Не зайдёте, - она задумалась, - послезавтра в восемь-тридцать вечера?
- М-м-м... Да, подойду.
Она, вероятно, готова была ответить на полагающиеся вопросы. На языке вертелось единственное: «Что с собой иметь?» Не хотелось прослыть некомпетентным торшероносцем, и я уверенно молчал.
- Ну, хорошо. Благопоживать! - И вышла.
(Продолжение следует)