Про счастье и несчастье
Лев Толстой вызывает у меня сложные чувства; как компания Ubisoft и феминизм третьей волны. Екатерина Шульман, нежно любимая мною, видит главную полемику русской мысли как спор между Толстым и Достоевским, твёрдо отдавая при этом симпатии первому. На мой вкус, однако, оба небожителя здесь сильно преувеличены: перефразируя Шварца, и Толстой, и Достоевский вовсе не величайшие из королей, а всего лишь выдающиеся да и только; приз моего восхищения, несомненно, достаётся Гоголю и Чехову. И ладно бы, дело было лишь в художественной стилистике, к каковой у Льва Николаевича я имею массу вопросов; но ведь есть проблемы и с «креслом идей»!
.jpg)
Картинка для привлечения внимания: Геррит ван Хонтхорст, «Счастливый скрипач» (холст, масло, ок. 1624 г.).
Ещё во времена хрустально-солнечной юности я чувствовал призрачную фальшь в расхожем каренинском вступлении: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Укрепившись прожитыми годами, чувство неправильности этой формулы сделалось во мне окончательным. В самом деле, симпатичнейшие мои, с чего бы похожи? Всё совсем наоборот! Разные люди и разные семьи обретают счастье в совершенно разных предметах и субстанциях. Кто-то - в пронзительной остроте эмоций, кто-то - наоборот, в «уютном бытовании»; одни любят укорениться, другие - путешествовать; одним сладок ветер свободы, другим любо мемориальное поклонение. В конце концов, кому-то нравится молочный шоколад или ажурное бельё в кружевах, а кому-то - фотографии котиков или корсеты в переливах латекса. Именно счастье - квинтэссенция нашей индивидуальности.
С другой стороны, как раз несчастье приходит ко всем в ограниченном наборе абсолютно симметричных воплощений. Болезнь, старость, смерть, одиночество, боль утраты и сожаление об упущенном - тот самый, вновь по Шварцу, «мешок отвратительных инструментов». Именно он объединяет всех нас.
И как же я был рад увидеть в набоковской «Аде» дословное подтверждение моих чувств! В мире Антитерры антипод-двойник Толстого говорит: «Все счастливые семьи довольно-таки не похожи, все несчастливые довольно-таки одинаковы». Нет, друзья, это не просто иронический каламбур и не насмешливая реминисценция. Набоков has seen some shit и понимал суть вещей, очищенную от вульгарных обобщений. В том числе и поэтому, он, похоже, близок мне невероятно.
Картинка для привлечения внимания: Геррит ван Хонтхорст, «Счастливый скрипач» (холст, масло, ок. 1624 г.).
Ещё во времена хрустально-солнечной юности я чувствовал призрачную фальшь в расхожем каренинском вступлении: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Укрепившись прожитыми годами, чувство неправильности этой формулы сделалось во мне окончательным. В самом деле, симпатичнейшие мои, с чего бы похожи? Всё совсем наоборот! Разные люди и разные семьи обретают счастье в совершенно разных предметах и субстанциях. Кто-то - в пронзительной остроте эмоций, кто-то - наоборот, в «уютном бытовании»; одни любят укорениться, другие - путешествовать; одним сладок ветер свободы, другим любо мемориальное поклонение. В конце концов, кому-то нравится молочный шоколад или ажурное бельё в кружевах, а кому-то - фотографии котиков или корсеты в переливах латекса. Именно счастье - квинтэссенция нашей индивидуальности.
С другой стороны, как раз несчастье приходит ко всем в ограниченном наборе абсолютно симметричных воплощений. Болезнь, старость, смерть, одиночество, боль утраты и сожаление об упущенном - тот самый, вновь по Шварцу, «мешок отвратительных инструментов». Именно он объединяет всех нас.
И как же я был рад увидеть в набоковской «Аде» дословное подтверждение моих чувств! В мире Антитерры антипод-двойник Толстого говорит: «Все счастливые семьи довольно-таки не похожи, все несчастливые довольно-таки одинаковы». Нет, друзья, это не просто иронический каламбур и не насмешливая реминисценция. Набоков has seen some shit и понимал суть вещей, очищенную от вульгарных обобщений. В том числе и поэтому, он, похоже, близок мне невероятно.