Пара соображений вокруг «Хромой судьбы»
Во-первых, я страшно рад, что прочитал Хромую судьбу Стругацких столь непозволительно поздно. Очень стыдно, но очень правильно. Борис Натанович сказал в Комментариях к пройденному: «Мало кто это замечает, а ведь Хромая судьба это - прежде всего - роман о беспощадно надвигающейся старости, от которой нет нам ни радости, ни спасения - «признание в старости», если угодно». Не знаю, почему мало кто замечает; текст романа весь пронизан горечью старости буквально, и не столько страхом перед старостью как таковой, сколько неразрешимостью тех дилемм, которые старость неминуемо приносит. Будущее может представляться отталкивающим и вселяющим лавкрафтианский ужас непонимания и неприятия, но ты видишь, что оно неизбежно. Будущее может представляться прекрасным, но ты понимаешь, что тебе места в нём уже нет, хотя именно ты и создаёшь его. Будущее много лучше настоящего, стремительно перегнивающего в прошлое, но ты не готов расстаться с последним, потому что живёшь им и дышишь, потому что самые сильные порывы души рождены этим умирающим настоящим и корнями вросли в него.
Если задуматься, абсолютно все конфликты: человека и общества, свободы и системы, эгоизма и альтруизма, души и тела, исторические и философские, онтологические и абстрактные, личностные и глобальные - в конечном итоге сводятся к противостоянию старого и нового. Иногда старое выступает условно деструктивным актором, иногда эту роль выполняет новое, а часто и то, и другое. Но так или иначе, это всегда диалектика уходящего и грядущего. И в отличие от любого ситуационного конфликта проблему старости и новизны разрешить невозможно в принципе. Потому старость так и страшна, потому так сложна.
Но братья Стругацкие внезапно дают идеальное решение на все озвученные беды. Да-да, те самые братья Стругацкие, которые обычно избегают прямых ответов в финале своих произведений. В Хромой судьбе, которая, как известно, представляет собой роман в романе (или повесть в повести, как угодно), они дают этот ответ в обеих частях: и во «внешней» линии Феликса Сорокина, и во «внутренней» арке Синей Папки, в Гадких лебедях. Ответ заключается в примирении с собой. Принятие собственной старости при полной открытости новому. И Сорокину, и Баневу удаётся эта гармонизация себя. Оба чувствуют счастье, и солнце поднимается над по-маркесовски истончающимися руинами города.
Мог бы я это всё уместить в себе по молодости ногтей, когда все приличные люди Хромую судьбу уже прочитали? Нет, вряд ли. Сейчас самое время. Ну и конечно же сразу зудит острая необходимость перечитать Мастера и Маргариту, поскольку Булгаков в Хромой судьбе улыбается почти из каждого угла, начиная с языковых приёмов и рекурсивной концепции, заканчивая непосредственным своим, личным присутствием в сюжете.
И второй момент, о котором я не могу не сказать. Как фантастически резонирует роман с особенностями дня сегодняшнего. Чудовищная актуальность Стругацких - штука очевидная и многажды проговариваемая, но почему-то невзрачные детали в медийных сферах во мне отзываются усиленно, когда я читаю Хромую судьбу. Совершенно, казалось бы, не связанные вещи. Например, забавная дружба Глебыча Невзорова и Серёжи Шнура с Фараоном, юным хип-хопером в визуальном образе Емели. Или нежно-хвалебные отзывы Лёни Парфёнова о последнем альбоме иного юного хип-хопера Фейса. Как жадно, как яростно старается человек созревший и мыслящий ухватиться за молодость, понять её, непонятную, припасть к ней, гадкой, алкающим разумом и не отпускать, и не упустить! Молодящиеся старички часто вызывают усмешку сожаления, но нет, в данном случае их мотивация мне понятна и глубоко симпатична. Я такой же.
Ведь существует обратный пример сегодня - тоже, кстати, до безобразия точно резонирующий с химерическими персонажами Хромой судьбы. Это пример небезызвестных публичных ораторов, чьи половые уста физиономии исторгают крикливо ядерный пепел, соловьиный помёт и вторую доку. Их главная беда, как и зеркальных обитателей текста Стругацких - Павора, Квадриги, красноносых, красногубых и вообще румяных сатиров из Союза писателей - отнюдь не в крикливости или омерзительности. Их беда в той чудовищно огромной и уже никогда не устранимой пропасти, что образовалась между ними, румяными сатирами прошлого, и молодостью. Когда публичный человек делает ставку на традицию и скрепу, он прекрасно понимает, что ему придётся порвать с определённым кругом, в который раньше был вхож. Но в данном случае глубина глупости настолько незаурядна, что разрыв происходит не с кругом каких-то людей, а с целым поколением, причём поколением будущего. И ведь господа сатиры сами прекрасно понимают, что ошиблись, что упустили. Оттого так отчаянно они пытаются обратить на себя внимание, потому так неистова их публичная истерика. Им солнца из финала Хромой судьбы не увидеть, да и пусть их.
Солнце увидим мы. Но только вот что - не забыть бы нам вернуться.
_
Ещё о книжках
Почему время читать Стругацких
Про «Маленького, большого...»
О «Белом квадрате» Сорокина и постмодерне в целом
Про «Тайну Эдвина Друда»
Если задуматься, абсолютно все конфликты: человека и общества, свободы и системы, эгоизма и альтруизма, души и тела, исторические и философские, онтологические и абстрактные, личностные и глобальные - в конечном итоге сводятся к противостоянию старого и нового. Иногда старое выступает условно деструктивным актором, иногда эту роль выполняет новое, а часто и то, и другое. Но так или иначе, это всегда диалектика уходящего и грядущего. И в отличие от любого ситуационного конфликта проблему старости и новизны разрешить невозможно в принципе. Потому старость так и страшна, потому так сложна.
Но братья Стругацкие внезапно дают идеальное решение на все озвученные беды. Да-да, те самые братья Стругацкие, которые обычно избегают прямых ответов в финале своих произведений. В Хромой судьбе, которая, как известно, представляет собой роман в романе (или повесть в повести, как угодно), они дают этот ответ в обеих частях: и во «внешней» линии Феликса Сорокина, и во «внутренней» арке Синей Папки, в Гадких лебедях. Ответ заключается в примирении с собой. Принятие собственной старости при полной открытости новому. И Сорокину, и Баневу удаётся эта гармонизация себя. Оба чувствуют счастье, и солнце поднимается над по-маркесовски истончающимися руинами города.
Мог бы я это всё уместить в себе по молодости ногтей, когда все приличные люди Хромую судьбу уже прочитали? Нет, вряд ли. Сейчас самое время. Ну и конечно же сразу зудит острая необходимость перечитать Мастера и Маргариту, поскольку Булгаков в Хромой судьбе улыбается почти из каждого угла, начиная с языковых приёмов и рекурсивной концепции, заканчивая непосредственным своим, личным присутствием в сюжете.
И второй момент, о котором я не могу не сказать. Как фантастически резонирует роман с особенностями дня сегодняшнего. Чудовищная актуальность Стругацких - штука очевидная и многажды проговариваемая, но почему-то невзрачные детали в медийных сферах во мне отзываются усиленно, когда я читаю Хромую судьбу. Совершенно, казалось бы, не связанные вещи. Например, забавная дружба Глебыча Невзорова и Серёжи Шнура с Фараоном, юным хип-хопером в визуальном образе Емели. Или нежно-хвалебные отзывы Лёни Парфёнова о последнем альбоме иного юного хип-хопера Фейса. Как жадно, как яростно старается человек созревший и мыслящий ухватиться за молодость, понять её, непонятную, припасть к ней, гадкой, алкающим разумом и не отпускать, и не упустить! Молодящиеся старички часто вызывают усмешку сожаления, но нет, в данном случае их мотивация мне понятна и глубоко симпатична. Я такой же.
Ведь существует обратный пример сегодня - тоже, кстати, до безобразия точно резонирующий с химерическими персонажами Хромой судьбы. Это пример небезызвестных публичных ораторов, чьи половые уста физиономии исторгают крикливо ядерный пепел, соловьиный помёт и вторую доку. Их главная беда, как и зеркальных обитателей текста Стругацких - Павора, Квадриги, красноносых, красногубых и вообще румяных сатиров из Союза писателей - отнюдь не в крикливости или омерзительности. Их беда в той чудовищно огромной и уже никогда не устранимой пропасти, что образовалась между ними, румяными сатирами прошлого, и молодостью. Когда публичный человек делает ставку на традицию и скрепу, он прекрасно понимает, что ему придётся порвать с определённым кругом, в который раньше был вхож. Но в данном случае глубина глупости настолько незаурядна, что разрыв происходит не с кругом каких-то людей, а с целым поколением, причём поколением будущего. И ведь господа сатиры сами прекрасно понимают, что ошиблись, что упустили. Оттого так отчаянно они пытаются обратить на себя внимание, потому так неистова их публичная истерика. Им солнца из финала Хромой судьбы не увидеть, да и пусть их.
Солнце увидим мы. Но только вот что - не забыть бы нам вернуться.
_
Ещё о книжках
Почему время читать Стругацких
Про «Маленького, большого...»
О «Белом квадрате» Сорокина и постмодерне в целом
Про «Тайну Эдвина Друда»