лето 25-27
"всякое "завтра" - штука ненадёжная, никогда заранее не знаешь, кем проснёшься, и что этому кому-то покажется важным, а что - не очень", читаю я в летнем дневнике м., и понимаю, что ложка не то чтобы дорога к обеду, а после обеда она запросто может оказаться чем-то еще, поэтому попытка задним числом зафиксировать нечто важное заранее обречена.
но мы попробуем, а дальше - так не будем, во всяком случае, постараемся.
лето 25
за время моего отсутствия ева залила напольные весы водой, поэтому теперь я впервые за долгие годы не представляю, сколько вешу, и впервые за эти же годы мне на это абсолютно наплевать. для человечества в моем лице, которое еще сравнительно недавно невротично взвешивало еду на электронном безменчике (знаете, как выглядят сто граммов сыра? вы неприятно удивитесь), это огромный шаг. впервые я подумала об этом утром в понедельник, готовя себе сырники, закатывая их в щедрый слой льяной муки. льняная мука придает тесту странный травяной привкус и неполикторректный темный оттенок, отчего на первых порах впадаешь в замешательство, пытаясь понять, не сгорел ли твой завтрак к чертовой матери. завтрак не сгорел, кофе был отличным, ева была в лагере, я собрала портфель и пошла работать к бабушке. бабушку я нашла в относительно добром здравии, но все же заволновалась, когда она ловко ткнула мне пальцем в руку и металлическим голосом сказала:
- так. а это тут у тебя что. тебе нечего делать?
я послушно закивала головой, мол, да, нечего, если так разобраться.
- показывай, - вдруг с любопытством сказала бабушка.
я засучила рукав, бабушка для вида покивала головой, в целом похвалила, сказав, что "очень непошло" и "тонкая работа", спросила, не было ли больно и не пожалею ли. я подумала, что человек, который всю жизнь прожил в одном квартале, впадает в ужас от одной мысли об эмиграции, годами носит одни и те же часы и кольцо, а перекрасившись в блондинку, вернул прежний цвет волос обратно через месяц, потому что вздрагивал всякий раз, проходя мимо зеркала, вряд ли будет жалеть о еще одной из немногих по-настоящему постоянных вещей в жизни, поэтому сказала - нет, было не больно, не пожалею.
я сделала работу, мы пообедали, а потом много говорили - о войне, о еде, о корнях; я вспомнила, что мама решила сделать карту поляка моему брату ивану, это известие бабушку от души развеселило:
- какие же мы поляки! вот моя бабушка, возможно, была полькой, но они жили в каунасе. она говорила по-литовски, по-польски, была католичкой, но это же ничего не значит! иврит она тоже знала, - озадаченно вспомнила бабушка. - и она часто приносила в дом мацу. черт, может, ване нужна не карта поляка?
мы долго пили чай, я смотрела на бабушку и думала - вот самое постоянное в моей жизни, преходящесть чего я каким-то звериным чутьем ощущала с самого детства, как и близость пустоты, которая однажды накроет меня, сомкнувшись над головой; и оттого буквально зубами впивалась в нее, не просто цепляясь, а мертвой хваткой удерживая ее, как аэрофоб - самолет на лету, чувствуя эту любовь - чистую, густую, пульсирующую, как кровь, зная, что однажды ее все-таки придется отпустить.
замировская однажды прислала статью об одном из видов эмоционального капитала - предвкушении боли в будущем, благодаря которому краткий миг настоящего становится ценнее в свете неизбежной его конечности, тем самым открывая бездны возможностей по его конвертации и монетизации.
мы долго пили чай, я смотрела на бабушку и думала - если это цена эмоционального капитала, в таком случае, тут я бы предпочла оказаться нищей.
потом мы занимались с евой скрипкой - я музыкальная невежда, вся обратная связь, которую могу дать дочери, сводится к "ммммм, мне кажется, во второй части ты ужасно фальшивила", поэтому мы устраиваем сеансы телерепетиторства: записываем игру на видео, которые отсылаем евиной учительнице в вайбер, та шлет пузатые стикеры в ответ, комментарии "забыла придвинуть первый палец ко второй струне, к ноте си" и ставит оценки. в тот вечер ева получила десятку за гамму и восьмерку за этюд, мы принимали ванну, ели мороженое с ягодами, слушали чака берри и читали астрид линдгрен, вскоре с футбола вернулся женя, и мы легли спать;
это был хороший, спокойный, неприметный день, из тех, что тихо тонут в пучине себе подобных, уже этим заслуживающих того, чтобы их записать и возвращаться к ним, нащупывая их в накрывшей однажды пустоте, как ногами - знакомое дно.
лето 26
во вторник с утра я отвела еву в лагерь, вернулась домой и принялась варить овсянку. плеснула не глядя из последней коробки молока в ковш с крупой - на дне осталось ровно на одну чашку латте; я с удовлетворением выкинула пустую коробку в мусорку и подумала: мало что умиротворяет меня так, как ощущение этого пасьянса достаточности, в котором желание точно сходится с реальностью, ни больше, ни меньше.
после работы надела шорты и пошла на тренировку. с удивлением поняла, что самое сложное в тайском боксе - отпустить себя (тут могла быть искрометная шутка о рубле, который получаю, каждый раз, когда слышу от тренера юрия "расслабься", и кабриолете, на котором всех вас покатаю, когда все эти рубли сложу). я физически ощущаю даже не деревянность тела, а отсутствие, невозможность легкости, которую юрий выбивает из меня жесткими синими лапами. никогда бы не подумала, что необходимость наконец расслабиться зажмет меня в душном углу ринга среди потных мужчин со сбитыми голенями. с другой стороны, что я знаю о расслаблении, и правда. я послушно дышу, закрываю глаза, пытаюсь не упасть (у меня вообще много физкультурных фобий - несколько лет назад я на полном серьезе боялась упражнений со снарядом в позиции "лежа на спине", потому что думала, сто гантели упадут и выбьют мне зубы), "не бойся, тело не дурак", говорит мне юрий, добавляет: "расслабься", я мысленно кладу рубль в копилку и послушно продолжаю дышать.
после тренировки пила невкусную воду, стояла в планке и с благодарностью думала о теле - черт, как оно меня выносит.
вечером, кажется, пошел дождь.
лето 27.
с утра суетилась и злилась, воевала с убером, который вступил в морганатический брак с яндекс.такси, отчего приложение сошло с ума и стало выдавать тарифы с какими-то не совместимыми с жизнью коэффициентами. ехала на встречу, поролась в телефоне, злорадно отметила, что совершенно перестала заходить в богопротивную социальную сеть ф-к, и то, что дневников в ближайшем медиа-пространстве стало гораздо больше. снова подумала, что именно этого медитативного бытописания, безыскусного перечисления обыденных действий, рутин, через знакомство с которыми люди становятся по-настоящему близки, очень не хватало на порядком заебавшей смм-вднх.
на улице стало жарко. отменила учебу на выходных в москве (легкость, с которой организаторы согласились вернуть мне деньги, еще раз укрепила в верности решения отказаться от поездки). поужинала в перуанском ресторане с подругой; прочтения локальных кухонь операторами минского общепита неизменно веселят: севиче в черной тарелке на столе с белой скатерью - это как вообще. шла домой, звонила замировской. смотрела на экран приложения, которое предлагало оценить качества звонка - вспомнила, что всегда хочется оценить не качество связи, а самого разговора. думала, что каждому человеку (не каждому, ок, тому, о котором я кое-что начала понимать) отведено определенное количество слов на день, которые наутро вырастают снова; те, что не истратил, бродят или сгорают, а сверх тех, что вышли, не выйдет больше ничего; и чувствовать их расход - отдельное умение, которому нужно учиться наряду с левым боковым ударом.
но мы попробуем. как и внимательней слушать бутылку с молоком - рукой, нутром, чтобы знать, еще не открыв, сколько в ней осталось,
но всегда быть уверенной, что этого достаточно.
но мы попробуем, а дальше - так не будем, во всяком случае, постараемся.
лето 25
за время моего отсутствия ева залила напольные весы водой, поэтому теперь я впервые за долгие годы не представляю, сколько вешу, и впервые за эти же годы мне на это абсолютно наплевать. для человечества в моем лице, которое еще сравнительно недавно невротично взвешивало еду на электронном безменчике (знаете, как выглядят сто граммов сыра? вы неприятно удивитесь), это огромный шаг. впервые я подумала об этом утром в понедельник, готовя себе сырники, закатывая их в щедрый слой льяной муки. льняная мука придает тесту странный травяной привкус и неполикторректный темный оттенок, отчего на первых порах впадаешь в замешательство, пытаясь понять, не сгорел ли твой завтрак к чертовой матери. завтрак не сгорел, кофе был отличным, ева была в лагере, я собрала портфель и пошла работать к бабушке. бабушку я нашла в относительно добром здравии, но все же заволновалась, когда она ловко ткнула мне пальцем в руку и металлическим голосом сказала:
- так. а это тут у тебя что. тебе нечего делать?
я послушно закивала головой, мол, да, нечего, если так разобраться.
- показывай, - вдруг с любопытством сказала бабушка.
я засучила рукав, бабушка для вида покивала головой, в целом похвалила, сказав, что "очень непошло" и "тонкая работа", спросила, не было ли больно и не пожалею ли. я подумала, что человек, который всю жизнь прожил в одном квартале, впадает в ужас от одной мысли об эмиграции, годами носит одни и те же часы и кольцо, а перекрасившись в блондинку, вернул прежний цвет волос обратно через месяц, потому что вздрагивал всякий раз, проходя мимо зеркала, вряд ли будет жалеть о еще одной из немногих по-настоящему постоянных вещей в жизни, поэтому сказала - нет, было не больно, не пожалею.
я сделала работу, мы пообедали, а потом много говорили - о войне, о еде, о корнях; я вспомнила, что мама решила сделать карту поляка моему брату ивану, это известие бабушку от души развеселило:
- какие же мы поляки! вот моя бабушка, возможно, была полькой, но они жили в каунасе. она говорила по-литовски, по-польски, была католичкой, но это же ничего не значит! иврит она тоже знала, - озадаченно вспомнила бабушка. - и она часто приносила в дом мацу. черт, может, ване нужна не карта поляка?
мы долго пили чай, я смотрела на бабушку и думала - вот самое постоянное в моей жизни, преходящесть чего я каким-то звериным чутьем ощущала с самого детства, как и близость пустоты, которая однажды накроет меня, сомкнувшись над головой; и оттого буквально зубами впивалась в нее, не просто цепляясь, а мертвой хваткой удерживая ее, как аэрофоб - самолет на лету, чувствуя эту любовь - чистую, густую, пульсирующую, как кровь, зная, что однажды ее все-таки придется отпустить.
замировская однажды прислала статью об одном из видов эмоционального капитала - предвкушении боли в будущем, благодаря которому краткий миг настоящего становится ценнее в свете неизбежной его конечности, тем самым открывая бездны возможностей по его конвертации и монетизации.
мы долго пили чай, я смотрела на бабушку и думала - если это цена эмоционального капитала, в таком случае, тут я бы предпочла оказаться нищей.
потом мы занимались с евой скрипкой - я музыкальная невежда, вся обратная связь, которую могу дать дочери, сводится к "ммммм, мне кажется, во второй части ты ужасно фальшивила", поэтому мы устраиваем сеансы телерепетиторства: записываем игру на видео, которые отсылаем евиной учительнице в вайбер, та шлет пузатые стикеры в ответ, комментарии "забыла придвинуть первый палец ко второй струне, к ноте си" и ставит оценки. в тот вечер ева получила десятку за гамму и восьмерку за этюд, мы принимали ванну, ели мороженое с ягодами, слушали чака берри и читали астрид линдгрен, вскоре с футбола вернулся женя, и мы легли спать;
это был хороший, спокойный, неприметный день, из тех, что тихо тонут в пучине себе подобных, уже этим заслуживающих того, чтобы их записать и возвращаться к ним, нащупывая их в накрывшей однажды пустоте, как ногами - знакомое дно.
лето 26
во вторник с утра я отвела еву в лагерь, вернулась домой и принялась варить овсянку. плеснула не глядя из последней коробки молока в ковш с крупой - на дне осталось ровно на одну чашку латте; я с удовлетворением выкинула пустую коробку в мусорку и подумала: мало что умиротворяет меня так, как ощущение этого пасьянса достаточности, в котором желание точно сходится с реальностью, ни больше, ни меньше.
после работы надела шорты и пошла на тренировку. с удивлением поняла, что самое сложное в тайском боксе - отпустить себя (тут могла быть искрометная шутка о рубле, который получаю, каждый раз, когда слышу от тренера юрия "расслабься", и кабриолете, на котором всех вас покатаю, когда все эти рубли сложу). я физически ощущаю даже не деревянность тела, а отсутствие, невозможность легкости, которую юрий выбивает из меня жесткими синими лапами. никогда бы не подумала, что необходимость наконец расслабиться зажмет меня в душном углу ринга среди потных мужчин со сбитыми голенями. с другой стороны, что я знаю о расслаблении, и правда. я послушно дышу, закрываю глаза, пытаюсь не упасть (у меня вообще много физкультурных фобий - несколько лет назад я на полном серьезе боялась упражнений со снарядом в позиции "лежа на спине", потому что думала, сто гантели упадут и выбьют мне зубы), "не бойся, тело не дурак", говорит мне юрий, добавляет: "расслабься", я мысленно кладу рубль в копилку и послушно продолжаю дышать.
после тренировки пила невкусную воду, стояла в планке и с благодарностью думала о теле - черт, как оно меня выносит.
вечером, кажется, пошел дождь.
лето 27.
с утра суетилась и злилась, воевала с убером, который вступил в морганатический брак с яндекс.такси, отчего приложение сошло с ума и стало выдавать тарифы с какими-то не совместимыми с жизнью коэффициентами. ехала на встречу, поролась в телефоне, злорадно отметила, что совершенно перестала заходить в богопротивную социальную сеть ф-к, и то, что дневников в ближайшем медиа-пространстве стало гораздо больше. снова подумала, что именно этого медитативного бытописания, безыскусного перечисления обыденных действий, рутин, через знакомство с которыми люди становятся по-настоящему близки, очень не хватало на порядком заебавшей смм-вднх.
на улице стало жарко. отменила учебу на выходных в москве (легкость, с которой организаторы согласились вернуть мне деньги, еще раз укрепила в верности решения отказаться от поездки). поужинала в перуанском ресторане с подругой; прочтения локальных кухонь операторами минского общепита неизменно веселят: севиче в черной тарелке на столе с белой скатерью - это как вообще. шла домой, звонила замировской. смотрела на экран приложения, которое предлагало оценить качества звонка - вспомнила, что всегда хочется оценить не качество связи, а самого разговора. думала, что каждому человеку (не каждому, ок, тому, о котором я кое-что начала понимать) отведено определенное количество слов на день, которые наутро вырастают снова; те, что не истратил, бродят или сгорают, а сверх тех, что вышли, не выйдет больше ничего; и чувствовать их расход - отдельное умение, которому нужно учиться наряду с левым боковым ударом.
но мы попробуем. как и внимательней слушать бутылку с молоком - рукой, нутром, чтобы знать, еще не открыв, сколько в ней осталось,
но всегда быть уверенной, что этого достаточно.