Андрей Сучилин, Лидия Тихонович Арт-терапия как культурный феномен - 1
Уже третий раз выкладываю этот текст - он все время пропадает. Выкладываю как очень грамотный взгляд и правильную рамку рассмотрения арт-терапии. Текст большой, на несколько постов.
Предисловие.
Мы убеждены, что любое гуманитарное знание предполагает осознаваемый корпус ценностей - своего рода “платформу” и “принципы”, без опубликования которых любой рафинированный “теоретический” текст остается не ясным в своих предпосылках и аксиоматике. Потому мы хотели бы предварить эту статью некоторыми важными для нас высказываниями.
В своем выступлении на Красноярском Биеннале в 1991 году О.И.Генисаретский сказал: «Я глубоко уверен, что… именно язык (т.е. концепты и процедуры гуманитарной психотерапии), на сегодня является самым мощным языком для описания всех гуманитарных областей…
Заниматься сегодня чем-то в культуре - это значит заниматься гуманитарным. Заниматься гуманитарным - значит говорить, думать и действовать на продвинутом психотерапевтическом языке. Заниматься, говорить и действовать на психотерапевтическом языке - это значит быть человеком музыкальным» [1].
Не претендуя на всеобъемлющий анализ современной психотерапии, мы хотели бы показать, что арт-терапия не сводима ни к доктринальным, ни к институциональным формам традиционной психотерапии и психиатрии, фактически не принадлежит им и является, напротив, своего рода “зоной развития” не только психотерапии, но и современной культуры в целом. Арт-терапия задает не только ценностный и процедурный слой современного понимания гуманитарного, но, во многом, и сам современный гуманитарный дискурс.
В статье арт-терапия рассматривается в качестве гетерогенного культурного феномена:
- арт-терапия исследуется в контексте “сквозных” тем ХХ века, задающих своего рода “тематический горизонт” современного общественного сознания, без удержания которого работа в различных современных гуманитарных областях становится проблематичной (рассмотрению арт-терапевтических практик в пространстве пересечения этих тем и посвящена данная статья);
- определяется место арт-терапии в современной культурной ситуации, с одной стороны, и в практике психотерапии, с другой;
- утверждается, что арт-терапия есть образ жизни в самом прямом смысле этого слова, причем не только идеальный или желаемый для клиентов, но и образ жизни для арт-терапевтов.
- вводится представление об арт-терапии как об одной из «точек роста» или “зон развития” психотерапии и современной культуры в целом, требующих новых представлений и о психическом, а также о психологии и психотерапии как таковых;
- рассматривается развитие арт-терапии в России в аспекте ее предпосылок, существовавших в начале ХХ века, и в плане попыток ее воссоздания в последние десятилетия;
- анализируется возможность существования арт-терапии в российских условиях, как предпосылки ее возникновения, так и история ее становления рассматриваются в ракурсе общности/различия западного и российского опыта;
- проводится анализ отечественной ситуации с точки зрения поиска органичных источников для “выращивания” арт-терапевтического, и необходимых путей для создания основы методологического концепта практического развития арт-терапии;
- предпринята попытка поставить вопрос об арт-терапии как о социокультурном и психотехническом объект.
Несколько мифов об арт-терапии.
1) Миф первый: арт-терапия есть “метод” (“методика”, “прием” и т.п.) психотерапии
Начиная с 50-х годов ХХ века арт-терапия существует как институализированная профессиональная деятельность, внесенная в этом качестве в официальные регистрационные и лицензионные списки (см. Dally T., 1994, Naumburg M., 1973, Waller D., 1993). Однако до сих пор отсутствует единая квалификация арт-терапии. В самом деле, что это? “Подход”? “Метод”? “Инструмент”? “Совокупность идей и представлений”? Является ли она “частью” “психотерапии” или “терапии вообще”, как и откуда она “возникла”?
В российских источниках наиболее частая трактовка арт-терапии - методическая. Арт терапия квалифицируется как «метод психотерапии, имеющий вспомогательное и самостоятельное значение» (Бурно М.Е., 1999, Хайкин Р.Б., 1977).
Иногда говорят о “подходе”. Так, А.И. Копытин определяет арт-терапию как направление работы»: «лечебно-реабилитационной, педагогической и социальной…» (Практикум, 2001).
Однако первая же сложность, возникающая на пути такого определения, уводит нас в глубочайшие и сложнейшие методологические дебри: понимание и представление о “психотерапии” в России во многом наследует представления советского времени, а эти представления никак не стыкуются и не сообразуются ни в концептуальном, ни в организационном отношении с различными западными представлениями о “психотерапии”. Кроме того, с этой точки зрения почти невозможно внятно квалифицировать, например, “психоанализ”. Как бы к нему ни относиться, но и в доктринальном, и в организационном смысле психоанализ является уже более чем столетней традицией западной психотерапии и всей западной культуры - от художественной до общегуманитарной. Если мы попытаемся квалифицировать его как “метод” или “подход”, мы явно вступим в противоречие с его фактическим социальным и общекультурным статусом и действием его в современном мире.
Разумеется, арт-терапия пока не достигла ни организационного, ни общекультурного статуса и “мощности” психоанализа, степени его проникновения в различные области общественной жизни, однако квалификация ее как некоего специфического “инструмента” “психотерапии” в общекультурном контексте оказывается явно недостаточной и неточной. Предположим, для иллюстрации, - квантовая механика давно не является последним и единственным словом “неклассической физики”, однако и необходимость постоянного употребления кавычек, и использование таких терминов как “парадигма” для ее характеристики, иллюстрирует невозможность использования для ее квалификации таких терминов как “подход” или, тем более, “метод” или “инструмент”.
В рамках настоящей работы у нас нет возможности для проведения сугубо методологического анализа, поэтому многое и существенное нам придется затрагивать скорее иллюстративно, чем по существу, однако мы подчеркиваем,
во-первых, невозможность разместить арт-терапию в прокрустовом ложе “метода” или “инструмента” “психотерапии”,
во-вторых, несводимость арт-терапии к функциональной или любой иной “части” “психотерапии”.
2) Миф второй: Арт-терапия неким образом относится к формату “малой психотерапии (психиатрии)”
На сегодняшний день, арт-терапия - известная и довольно популярная практика [2], признанная во всем мире. Кроме ее использования в стационарах различного типа (Бурно М.Е., 1999, Хайкин Р., 1990, Практикум, 2001, Chace M., 1953, Landgarten H.B., 1981), к ней активно обращаются в рамках социальной работы, например, реабилитационные, адаптационные и просто “заполняющие время” программы работы с 1) иммигрантами, 2) беженцами, 3) бездомными и безработными, 4) заключенными, 5) людьми, испытывающими семейные трудности, 6) пережившими катастрофы, 7) людьми, желающими «художественно развиваться» и т.д. (см. Dally T., 1994, Donnenberg D., 1978, Naumburg M., 1973, Waller D., 1993, Копытин А.И., 2002, Практикум, 2001), и в контексте 8) разнообразных тренингов личностного роста (Голдмен Дж., 2003, Декер-Фойгт Г.-Г., 2003, Никитин В.Н., 2003, Рудестам К., 1993).
Не вдаваясь в глубокие размышления о сущности терапии как таковой и психотерапии, в частности, отметим: ни в прямом, ни в переносном смысле слова говорить о терапии применительно к иммигрантам, заключенным, обычным, в целом, вполне успевающим школьникам, а также гражданам, захотевшим “развиваться” и т.п. - не корректно. Тем более не корректно использовать понятие терапии для т.н. “тренингов личностного роста”. В противном случае любое гуманитарное занятие может быть названо терапией. Кроме того, арт-терапия становится очевидным, фактическим элементом образа жизни некоторых специфических сообществ.
О “большой” и “малой” терапии......
“История безумия”, т.е., история и “феноменологии” психиатрии, и психиатрических идей и представлений, и организационных, в том числе - гражданских и правовых - последствий господствовавших в тот или иной момент психиатрических доктрин рассматривалась подробно такими авторами как Р. Лэйнг (Лэйнг Р., 2002) , М. Фуко (Фуко М., 1997). Для нас в данном случае важно изменение отношения к т.н. “душевнобольным”, произошедшее на рубеже 60-х - 70-х годов ХХ века, совпавшее по времени с т.н. молодежной психоделической революцией. До этого времени они воспринимались обществом преимущественно в качестве неких “полулюдей”, которые в отношениях труда, дружбы, религии, гражданской и правовой “вменяемости” и т.д. могут реализовываться лишь частично [3].
После массовых экспериментов с образом жизни, повального увлечения раскрытием “горизонтов сознания”, поиска нового места человека в мире и “космосе”, наряду со вниманием к иным типам цивилизации, Востоку, а также “примитивным обществам”, изменяется и отношение к так называемой “психической патологии”. Интерес к ДРУГОЙ жизни, непохожей на жизнь стандартного представителя Западной цивилизации, “прагматичной и бездуховной”, приводит к новому взгляду на государство и общество. За человеком отныне утверждается право быть не только массовым существом.
С 60-х годов ХХ века начинают появляться общины, в которых бывшие пациенты психиатрических лечебниц (в первую очередь, дети, например, аутичные, с синдромом Дауна и др.), оказываются в принципиально иной атмосфере. Арт-терапия - неотъемлемая часть жизни в подобных образованиях. Это общины, подобные известным во всем мире “Ковчег” и “Вера и свет”, созданных Жаном Ванье. Первая из них, “Ковчег”, возникла в 1964г., когда он, купив небольшой дом под Парижем, взял из приюта двух безнадежно больных детей - один, перенесший менингит, почти не мог говорить, другой, после энцефалита, был парализован. Со временем она сильно разрослась. Второй тип общин, “Вера и свет”, родился позже, в 1971г. как плацдарм для общения семей со сложными детьми, которые очень часто находятся в ситуации изоляции, оставаясь наедине со своими проблемами. В таких общинах люди не живут постоянно вместе, а постоянно встречаются, периодически организуя лагеря.
Мы хотим подчеркнуть, что все это не социальная и профессиональная помощь, поддерживаемая государственными программами и прочим, а чисто человеческая, то есть самая что ни на есть общественная самодеятельность. Жан Ванье не профессиональный психолог и не врач. В молодости он был морским офицером, потом изучал философию и теологию. В 1950-м году он случайно посетил “приют для умственно отсталых”, и это изменило всю его жизнь. Его инициатива - не следствие профессиональных дискуссий или некой интеллектуальной моды. Она - следствие очень глубоких и затрагивающих массы “обычных людей” изменений, которые состоялись в современном мире как социальный и культурный факт.
Инициатива Ванье очень быстро становится известной. «Узнав о деятельности Жана, к нему начали приезжать люди из других стран. Постепенно они стали создавать у себя новые общины» (Гительзон Р., 1990, с. 110). Сейчас подобных общин по всему миру (в странах Европы, Центральной и Северной Америки, а также в Индии и Африке) существует порядка тысячи. Некоторые из них большие, например, община Трозли под Парижем (в ней четыреста человек, живущих в двадцати домах, разбросанных по нескольким деревням). Некоторые малы, и включают в себя трех-четырех человек. В общинах живут и работают люди различных профессий, разнообразных религиозных убеждений, а также и атеисты. «Всех их объединяет вера в абсолютную ценность каждой человеческой жизни, вера в то, что человек рождается в мир для любви, и красота человеческой души заключена в ее способности любить» (там же, с. 110). В общинах людям возвращается семья, любовь, возвращается сознание их ценности.
Ванье и его последователи наглядно продемонстрировали всему миру изменившееся отношение к человеческой индивидуальности.
Российский опыт в этом отношении гораздо более скуден. Жан Ванье впервые посещает Россию в конце 80-х гг. Лишь в 90-х годах появляются первые группы энтузиастов, реализующих программы социальной адаптации сложных детей, в том числе, сирот. Они пытаются заниматься семейным жизнеустройством детей [4], организовывать замещающие профессиональные семьи; поддерживающие группы для родителей детей-инвалидов; а также бороться со стереотипами, существующими в обществе в отношении подобных детей. Наряду с компьютеризацией, такие программы вводят арт-терапию в их повседневную жизнь [5]. До того, чтобы эти начинаниями стали общественной инициативой, еще очень далеко.
Кроме того, арт-терапия становится элементом образа жизни некоторых специфических сообществ. В качестве примера - наиболее показательный случай: обитатели Христиании в самом центре Копенгагена [6], сохранившие принципы и идеалы “молодежной революции”. Большинство жителей маленькой коммуны занято искусством - от всевозможных рукоделий до совместного музицирования.
Подобными движениями знаменита также и Калифорния - штат США, имеющий репутацию “родины New Age”. Здесь, отчасти в рамках New Age, отчасти рядом с ним, возникло довольно много интересных форм художественной активности, достаточно близких арт-терапии.
В качестве примера приведем историю о Burning Man’е. От 20 до 200 тысяч людей ежегодно, в течение последних 10 лет, участвуют в фестивале, называемом Burning Man. Со всей Калифорнии, из других штатов и стран, собираются люди, причем, даже средства транспорта достаточно необычные - это может быть автомобиль, оформленный как цветочная клумба или “ездящая постель”, кто-то намеренно добирается издалека пешком. Достаточно необычны и экспонаты, устраиваемой в пустыне Невада своеобразной выставки: это может быть “хай-тековая” “акустическая долина”, представляющая собой пространство метров 200 на 200, сплошь уставленная компьютерными звукопроизводящими устройствами, каждое из которых имеет свою собственную аудиопрограмму. Иные из них воспроизводят бытовые шумы, другие - оригинальные мелодии или фрагменты известной музыки, так что человек, путешествуя по “акустической долине”, удаляясь от одних источников и приближаясь к другим как бы сам составляет для себя “концертную программу”. Другие экспонаты могут представлять собой “временные жилища” участников фестиваля, или, например, демонстрацию индейских обрядов.
Кульминацией действа является строительство гигантской стилизованной фигуры человека, начиненной фейерверками и горючими веществами. В ночь закрытия праздника, фигуру, в строительство которой было вложено немало инженерной и художественной выдумки, поджигают, что живо напоминает некоторые языческие обряды, - такие, например, как сжигание соломенного чучела Масленицы.
Подчеркнем несколько моментов. Во-первых, это действие не имеет не только коммерческого, но и административного “устройства”. Хотя инициативная группа фестиваля известна, и адреса этих людей можно получить неформальным образом, никакого административного оформления это огромная массовая акция не имеет. Следующий момент: отнюдь не все участники этого действия (по понятным причинам - участвуют огромное количество людей), являются художниками, артистами, - пусть даже в любительском смысле этого слова. Разумеется, малочисленны в общем составе и люди, считающие себя “настоящими” участниками движения New Age. Некоторые участники этой акции относятся к действию как к своего рода экстремальному туризму или специфическому отдыху и развлечению. Однако для большинства участников фестиваль - осмысленное и важное занятие, не сводящееся ни собственно к любительскому искусству, ни к отдыху, ни к неформальному общению. Массовость этой акции и ее высокая технологичность, конечно, поражает.
В той же Калифорнии (как и вообще в США и, чуть меньше, в западной Европе) очень распространены небольшие художественные кружки, занятия в которых также имеют несколько “неопределенный” смысл. Пример: барабанный кружок для взрослых женщин, испытавших в детстве сексуальное насилие; или - кружок банджо ветеранов Вьетнамской войны; или - кружок этнического взаимодействия студентов-психологов университета Сан-Франциско; или - хай-тековый кружок экспериментаторов, работающих с компьютерным видео в реальном времени, и т.д., и т.п.
И это все - помимо множества традиционных и ремесленных кружков. Следует подчеркнуть, что, не смотря на достаточно прагматический американский дух, большинство этих занятий не имеет ни малейшего коммерческого или практического (например, педагогического) смысла, а во многих случаях люди, занимающиеся в кружках, даже в принципе не собираются публично демонстрировать свои достижения, хотя бы - в жанре “любительского искусства”. Важно отметить, что далеко не все эти люди имеют избыток так называемого “свободного времени”. Иначе говоря, эти занятия не являются формой заполнения “праздности” или капризом “богатых людей”. Это - самый настоящий образ жизни.
Во многом благодаря New Age, но и раньше, и вне зависимости от него, в современном западном мире получили распространение разнообразные экзотические психологические практики: восточная и современная медитация, психотерапия, использующая астрологию как повод для совместных размышлений с клиентом о каких-то его скрытых и глубинных переживаниях, например, совмещение юнгианского психоанализа и астрологии, участие в разнообразных восточных и африканскх ритуалах, массовое участие в программах типа “ребефинга” и “голотропного дыхания” Грофа, и т.п. Ассортимент “психомоделирующих средств” намного обширнее теперь, чем традиционный набор из алкоголя и наркотиков. Здесь и занятия йогой, и разнообразные высокотехнологичные способы работы с восприятием (то же компьютерное видео), разнообразные физические и психические упражнения из всевозможных эзотерических традиций.
Интересно, что в России многие подобные практики встречают резкое неприятие, обосновываемое идеологическими или религиозными причинами, что, по опыту наших встреч с американскими участниками подобных экспериментов, вызывает у них культурный шок [7]. Для многих же россиян эти занятия, если и не кажутся идеологически сомнительными, то представляются бессмысленным времяпрепровождением “богачей”, или странной интеллектуальной модой. С другой стороны, попытки практиковать подобные занятия в России часто приводят либо к появлению кружков, настаивающих на своей интеллектуальной и культурной исключительности, либо превращаются в некий социокультурный ширпотреб типа фитнес-клубов. Иначе говоря, очень редко это становится реальным образом жизни, а скорее обретает характер либо эксцентричного хобби, либо бессодержательного копирования чужих форм.
Выводы:
1. Ни практически, ни концептуально арт-терапия не относится к формату “малой психиатрии (психотерапии)”.
2. Арт-терапия, помимо применения в психотерапевтических программах количественно гораздо больше используется в социально-реабилитационных программах, программах социализации, разного рода тренингах и в рамках других работ с практически и клинически здоровыми людьми.
3. Концепт “терапии” - в смысле медицинского “вмешательства”, “починки сломавшегося устройства” - не является базовым для арт-терапии. Гораздо чаще арт-терапия говорит о “самореализации”, “гармонизации” и “образе жизни”.
3) Миф третий: Арт-терапия есть “избыточный” метод психотерапии, актуальный в том случае, если нейролептиков и койко-мест вполне достаточно.
Во всем мире, а также и в России, в настоящий момент сильна тенденция, в соответствии с которой искусство и культуру вообще рассматривают не как ценность, а как сферу обслуживания. Само по себе это не было бы фатальным, если бы для искусства и культуры находились иные модусы существования.
Именно поэтому, попытки практиковать арт-терапию, какие-либо “эзотерические практики” и другие подобные занятия часто имеют смысл “промоутирования” на рынке услуг некой новой “модной” услуги, фактическое продвижение некоего нового товара. Понятно, что “потребители” воспринимают этот “товар” лишь как некое дополнение, своего рода - “пищевую добавку” к товарам привычным,
Ф. Пьюселик [8], посетивший Россию с семинарами в начале 90-х гг. так охарактеризовал увиденную им ситуацию: «В российской социокультурной матрице отсутствует функция и позиция, называемая “психотерапевт”». Неважно, так это или нет, но подобная “реакция на Россию” характерна для очень многих западных практикующих психотерапевтов, они явственно ощущают отсутствие привычных норм и ориентиров.
На этом тезисе остановимся подробнее. Происходящее в последние годы массовое заимствование методов, подходов и отдельных техник из арсенала западной психотерапии, сталкивается со значительными сложностями их “переноса” на российскую почву. В одной из своих последних публикаций доктор психологических наук и практикующий психотерапевт А.Л. Венгер (Венгер А.Л., 2004) так описывает эту проблему: «Россия - страна с существенно другой историей, другими традициями, другими (в настоящее время довольно неопределенными) представлениями о том, «что такое “хорошо” и что такое “плохо”», отличающаяся господствующей религией и формами массового сознания (например, с почти полным отсутствием правового сознания), находящаяся на другом уровне социально-экономического и политического развития» (с.5). Он отмечает также, что «дело осложняется еще и тем, что психология и психотерапия - это действенные инструменты воздействия на общественное сознание (так, европейские ценности не только повлияли на зарождение психоанализа, но и сами подверглись существенной перестройке под его влиянием)» (там же, с.7). Далее автор утверждает, что психотерапевты не могут ограничиваться «выяснением наличных ценностных ориентаций общества, а должны еще и решать вопрос о том, какие изменения этих ориентаций желательны, а какие - деструктивны» (там же, с.7). Вопрос о том, насколько эти “перестроенные психоанализом” европейские ценности могут быть поняты и приняты сколь-нибудь массовым образом, не обсуждается в принципе. Признается, что они “другие”, нежели российские, и, следующим шагом предлагается определиться, какие из них “нам подходят”, а какие, в буквальном смысле, “опасны” и “вредны”.
На наш взгляд, именно вопрос понимания этих ценностей является ключевым, так как оно представляется достаточно сложным даже для психотерапевтов. Постараемся пояснить. А. Венгер отмечает, что цели психотерапии напрямую связаны с ценностями общества (от себя добавим: или сообщества), в котором они возникли, поэтому «их нельзя вырвать из контекста культуры и механически перенести в другую социальную среду» (там же, с. 6).
Напомним, что не только арт-терапия, но и большинство направлений западной психотерапии, начиная со второй половины ХХ века, отказываются от “медицинской” модели. На ее место приходят такие цели как: “гармонизация”, помощь человеку в “самораскрытии и самореализации”, стимулирование “личностного роста” и пр. Эти цели и представления возникают не на пустом месте и не как результат абстрактно-гуманистических пожеланий, - они есть в прямом смысле слова наследие событий, создавших западную культуру в ее нынешнем варианте. За ними - история поколений, прошедшего через две мировых войны, ожесточенную борьбу консерваторов и либералов, движения “битников”, “хиппи” и многое другое. И пресловутый американский “предельный индивидуализм” во многом есть “результат” этих процессов. Мы говорим о “результате” в том смысле, в котором М.К. Мамардашвили рассуждал о формировании понятий, например, понятия точки: в нем, в свернутом виде, содержится событие, которое и привело, собственно, к его образованию, сделало его возможным. В этом случае, “понять” - значит “раскрыть”, “войти в событие”, его “освоить”.
Естественно, что для большинства российских граждан, включая и психотерапевтов, ценности и цели западных психотерапевтических подходов чужеродны и не ясны. “Умеренный эгоизм”, названный одним из ведущих представителей когнитивного подхода А. Эллисом первым критерием психического здоровья (Эллис А., 2002, с.173), признается А. Венгером неадекватным российской ситуации (Венгер А.Л., 2004, с.6). Призыв основателя гештальттерапии к “саморегуляции” и “опоре на себя”, предполагающий относительную свободу от социальных ограничений (Рудестам К., 1993, с.170), его тезис, что «Я живу в этом мире не для того, чтобы соответствовать твоим ожиданиям» (там же, с.169) и другие подобные этим, позволяют Е.Т. Соколовой сделать вывод, что «...гештальттерапия предлагает модель “идеального человека”, основными чертами которого являются анархизм, эгоцентризм и нарциссизм» (Соколова Е.Т., 2002, с.218). Подобного рода трактовки возможны только “изнутри” той самой “иной” российской культуры, в которой таких событий, как “экзистенциально-гуманистической революция в обществе и в психотерапии”, крушение традиционной “психиатрической модели” и многого другого никогда не было. Отсюда и неясность для российской публики - от “профессионалов” и “аналитиков”, до “клиентов”, - пафоса заявлений идеологов “экзистенциально-гуманистической революции” (к примеру, известный “гештальт-терапевт” Ф. Перлз, определенно, - один из них).
Во многом с этой темой связан и вопрос возникающих трудностей с социальной адаптацией у людей, прошедших разного рода психотерапию (от тренингов “открытости в общении” до “психодинамических” групп - примеры см. Венгер А.Л., 2004, с. 7, 15).
Как оценивать такие результаты: как неудачу терапии или, напротив, как критическую, но продуктивную “точку личностного роста”? Ответ на подобный вопрос зависит, главным образом, от представлений и ценностей самих психотерапевтов, их отношения как к современной культуре, так и от четкости позиции в восприятии нынешней российской ситуации (с определенной точки зрения органичная “социальная адаптация” к любым условиям равносильна “бодрому плаванию в серной кислоте”).
Именно этот момент, как правило, “выносится за скобки”. А. Венгер указывает на важность анализа и осознания ценностей, установок и предрассудков любой психотерапевтической системы, “перенос” которой на российскую почву всегда сопряжен с рядом сложностей и заключает, что «к сожалению, мало кто из наших психологов и психотерапевтов обладает достаточной квалификацией, чтобы провести такой анализ и обеспечить необходимую гибкость в реализации тех или иных техник» (там же, с.12). Упоминается и вопрос о “самоопределении” психотерапевтов, со ссылкой на западных авторов (Richardson & Molinaro, 1996), в том ключе, что «большую роль играет анализ психотерапевтом своих собственных ценностей, установок и предрассудков». При этом то, чем является эта система предпочтений и ценностей психотерапевта: просто фактом его индивидуальной судьбы и характерологии, или, напротив, производной от систем ценностей и способов мышления больших социокультурных сообществ, не обсуждается. Мы полагаем, что именно этот вопрос - вопрос об организации самосознания психотерапевтического сообщества, - требует первостепенного обсуждения. Без ответа на него те или иные “терапевтические занятия” будут оставаться либо своего рода развлечением, заполнением досуга праздной публики, либо выполнением “заказа” каких-либо структур.
Вывод: Затрагиваемая проблема вообще очень серьезна и, к сожалению, не может подробно обсуждаться в рамках настоящей статьи.
Заключается она в следующем: является ли “современность” чем-либо необходимым и существенным, или она - своего рода “добавка” к “классике”, или, как говорили некоторые “материалисты” - “надстройка”, излишество, которое можно себе позволить, а можно - и не позволять. Вопрос, правда, еще и в том, что именно считать “классикой” и как проводить демаркационную линию между ней и “современностью”…
продолжение тут
Предисловие.
Мы убеждены, что любое гуманитарное знание предполагает осознаваемый корпус ценностей - своего рода “платформу” и “принципы”, без опубликования которых любой рафинированный “теоретический” текст остается не ясным в своих предпосылках и аксиоматике. Потому мы хотели бы предварить эту статью некоторыми важными для нас высказываниями.
В своем выступлении на Красноярском Биеннале в 1991 году О.И.Генисаретский сказал: «Я глубоко уверен, что… именно язык (т.е. концепты и процедуры гуманитарной психотерапии), на сегодня является самым мощным языком для описания всех гуманитарных областей…
Заниматься сегодня чем-то в культуре - это значит заниматься гуманитарным. Заниматься гуманитарным - значит говорить, думать и действовать на продвинутом психотерапевтическом языке. Заниматься, говорить и действовать на психотерапевтическом языке - это значит быть человеком музыкальным» [1].
Не претендуя на всеобъемлющий анализ современной психотерапии, мы хотели бы показать, что арт-терапия не сводима ни к доктринальным, ни к институциональным формам традиционной психотерапии и психиатрии, фактически не принадлежит им и является, напротив, своего рода “зоной развития” не только психотерапии, но и современной культуры в целом. Арт-терапия задает не только ценностный и процедурный слой современного понимания гуманитарного, но, во многом, и сам современный гуманитарный дискурс.
В статье арт-терапия рассматривается в качестве гетерогенного культурного феномена:
- арт-терапия исследуется в контексте “сквозных” тем ХХ века, задающих своего рода “тематический горизонт” современного общественного сознания, без удержания которого работа в различных современных гуманитарных областях становится проблематичной (рассмотрению арт-терапевтических практик в пространстве пересечения этих тем и посвящена данная статья);
- определяется место арт-терапии в современной культурной ситуации, с одной стороны, и в практике психотерапии, с другой;
- утверждается, что арт-терапия есть образ жизни в самом прямом смысле этого слова, причем не только идеальный или желаемый для клиентов, но и образ жизни для арт-терапевтов.
- вводится представление об арт-терапии как об одной из «точек роста» или “зон развития” психотерапии и современной культуры в целом, требующих новых представлений и о психическом, а также о психологии и психотерапии как таковых;
- рассматривается развитие арт-терапии в России в аспекте ее предпосылок, существовавших в начале ХХ века, и в плане попыток ее воссоздания в последние десятилетия;
- анализируется возможность существования арт-терапии в российских условиях, как предпосылки ее возникновения, так и история ее становления рассматриваются в ракурсе общности/различия западного и российского опыта;
- проводится анализ отечественной ситуации с точки зрения поиска органичных источников для “выращивания” арт-терапевтического, и необходимых путей для создания основы методологического концепта практического развития арт-терапии;
- предпринята попытка поставить вопрос об арт-терапии как о социокультурном и психотехническом объект.
Несколько мифов об арт-терапии.
1) Миф первый: арт-терапия есть “метод” (“методика”, “прием” и т.п.) психотерапии
Начиная с 50-х годов ХХ века арт-терапия существует как институализированная профессиональная деятельность, внесенная в этом качестве в официальные регистрационные и лицензионные списки (см. Dally T., 1994, Naumburg M., 1973, Waller D., 1993). Однако до сих пор отсутствует единая квалификация арт-терапии. В самом деле, что это? “Подход”? “Метод”? “Инструмент”? “Совокупность идей и представлений”? Является ли она “частью” “психотерапии” или “терапии вообще”, как и откуда она “возникла”?
В российских источниках наиболее частая трактовка арт-терапии - методическая. Арт терапия квалифицируется как «метод психотерапии, имеющий вспомогательное и самостоятельное значение» (Бурно М.Е., 1999, Хайкин Р.Б., 1977).
Иногда говорят о “подходе”. Так, А.И. Копытин определяет арт-терапию как направление работы»: «лечебно-реабилитационной, педагогической и социальной…» (Практикум, 2001).
Однако первая же сложность, возникающая на пути такого определения, уводит нас в глубочайшие и сложнейшие методологические дебри: понимание и представление о “психотерапии” в России во многом наследует представления советского времени, а эти представления никак не стыкуются и не сообразуются ни в концептуальном, ни в организационном отношении с различными западными представлениями о “психотерапии”. Кроме того, с этой точки зрения почти невозможно внятно квалифицировать, например, “психоанализ”. Как бы к нему ни относиться, но и в доктринальном, и в организационном смысле психоанализ является уже более чем столетней традицией западной психотерапии и всей западной культуры - от художественной до общегуманитарной. Если мы попытаемся квалифицировать его как “метод” или “подход”, мы явно вступим в противоречие с его фактическим социальным и общекультурным статусом и действием его в современном мире.
Разумеется, арт-терапия пока не достигла ни организационного, ни общекультурного статуса и “мощности” психоанализа, степени его проникновения в различные области общественной жизни, однако квалификация ее как некоего специфического “инструмента” “психотерапии” в общекультурном контексте оказывается явно недостаточной и неточной. Предположим, для иллюстрации, - квантовая механика давно не является последним и единственным словом “неклассической физики”, однако и необходимость постоянного употребления кавычек, и использование таких терминов как “парадигма” для ее характеристики, иллюстрирует невозможность использования для ее квалификации таких терминов как “подход” или, тем более, “метод” или “инструмент”.
В рамках настоящей работы у нас нет возможности для проведения сугубо методологического анализа, поэтому многое и существенное нам придется затрагивать скорее иллюстративно, чем по существу, однако мы подчеркиваем,
во-первых, невозможность разместить арт-терапию в прокрустовом ложе “метода” или “инструмента” “психотерапии”,
во-вторых, несводимость арт-терапии к функциональной или любой иной “части” “психотерапии”.
2) Миф второй: Арт-терапия неким образом относится к формату “малой психотерапии (психиатрии)”
На сегодняшний день, арт-терапия - известная и довольно популярная практика [2], признанная во всем мире. Кроме ее использования в стационарах различного типа (Бурно М.Е., 1999, Хайкин Р., 1990, Практикум, 2001, Chace M., 1953, Landgarten H.B., 1981), к ней активно обращаются в рамках социальной работы, например, реабилитационные, адаптационные и просто “заполняющие время” программы работы с 1) иммигрантами, 2) беженцами, 3) бездомными и безработными, 4) заключенными, 5) людьми, испытывающими семейные трудности, 6) пережившими катастрофы, 7) людьми, желающими «художественно развиваться» и т.д. (см. Dally T., 1994, Donnenberg D., 1978, Naumburg M., 1973, Waller D., 1993, Копытин А.И., 2002, Практикум, 2001), и в контексте 8) разнообразных тренингов личностного роста (Голдмен Дж., 2003, Декер-Фойгт Г.-Г., 2003, Никитин В.Н., 2003, Рудестам К., 1993).
Не вдаваясь в глубокие размышления о сущности терапии как таковой и психотерапии, в частности, отметим: ни в прямом, ни в переносном смысле слова говорить о терапии применительно к иммигрантам, заключенным, обычным, в целом, вполне успевающим школьникам, а также гражданам, захотевшим “развиваться” и т.п. - не корректно. Тем более не корректно использовать понятие терапии для т.н. “тренингов личностного роста”. В противном случае любое гуманитарное занятие может быть названо терапией. Кроме того, арт-терапия становится очевидным, фактическим элементом образа жизни некоторых специфических сообществ.
О “большой” и “малой” терапии......
“История безумия”, т.е., история и “феноменологии” психиатрии, и психиатрических идей и представлений, и организационных, в том числе - гражданских и правовых - последствий господствовавших в тот или иной момент психиатрических доктрин рассматривалась подробно такими авторами как Р. Лэйнг (Лэйнг Р., 2002) , М. Фуко (Фуко М., 1997). Для нас в данном случае важно изменение отношения к т.н. “душевнобольным”, произошедшее на рубеже 60-х - 70-х годов ХХ века, совпавшее по времени с т.н. молодежной психоделической революцией. До этого времени они воспринимались обществом преимущественно в качестве неких “полулюдей”, которые в отношениях труда, дружбы, религии, гражданской и правовой “вменяемости” и т.д. могут реализовываться лишь частично [3].
После массовых экспериментов с образом жизни, повального увлечения раскрытием “горизонтов сознания”, поиска нового места человека в мире и “космосе”, наряду со вниманием к иным типам цивилизации, Востоку, а также “примитивным обществам”, изменяется и отношение к так называемой “психической патологии”. Интерес к ДРУГОЙ жизни, непохожей на жизнь стандартного представителя Западной цивилизации, “прагматичной и бездуховной”, приводит к новому взгляду на государство и общество. За человеком отныне утверждается право быть не только массовым существом.
С 60-х годов ХХ века начинают появляться общины, в которых бывшие пациенты психиатрических лечебниц (в первую очередь, дети, например, аутичные, с синдромом Дауна и др.), оказываются в принципиально иной атмосфере. Арт-терапия - неотъемлемая часть жизни в подобных образованиях. Это общины, подобные известным во всем мире “Ковчег” и “Вера и свет”, созданных Жаном Ванье. Первая из них, “Ковчег”, возникла в 1964г., когда он, купив небольшой дом под Парижем, взял из приюта двух безнадежно больных детей - один, перенесший менингит, почти не мог говорить, другой, после энцефалита, был парализован. Со временем она сильно разрослась. Второй тип общин, “Вера и свет”, родился позже, в 1971г. как плацдарм для общения семей со сложными детьми, которые очень часто находятся в ситуации изоляции, оставаясь наедине со своими проблемами. В таких общинах люди не живут постоянно вместе, а постоянно встречаются, периодически организуя лагеря.
Мы хотим подчеркнуть, что все это не социальная и профессиональная помощь, поддерживаемая государственными программами и прочим, а чисто человеческая, то есть самая что ни на есть общественная самодеятельность. Жан Ванье не профессиональный психолог и не врач. В молодости он был морским офицером, потом изучал философию и теологию. В 1950-м году он случайно посетил “приют для умственно отсталых”, и это изменило всю его жизнь. Его инициатива - не следствие профессиональных дискуссий или некой интеллектуальной моды. Она - следствие очень глубоких и затрагивающих массы “обычных людей” изменений, которые состоялись в современном мире как социальный и культурный факт.
Инициатива Ванье очень быстро становится известной. «Узнав о деятельности Жана, к нему начали приезжать люди из других стран. Постепенно они стали создавать у себя новые общины» (Гительзон Р., 1990, с. 110). Сейчас подобных общин по всему миру (в странах Европы, Центральной и Северной Америки, а также в Индии и Африке) существует порядка тысячи. Некоторые из них большие, например, община Трозли под Парижем (в ней четыреста человек, живущих в двадцати домах, разбросанных по нескольким деревням). Некоторые малы, и включают в себя трех-четырех человек. В общинах живут и работают люди различных профессий, разнообразных религиозных убеждений, а также и атеисты. «Всех их объединяет вера в абсолютную ценность каждой человеческой жизни, вера в то, что человек рождается в мир для любви, и красота человеческой души заключена в ее способности любить» (там же, с. 110). В общинах людям возвращается семья, любовь, возвращается сознание их ценности.
Ванье и его последователи наглядно продемонстрировали всему миру изменившееся отношение к человеческой индивидуальности.
Российский опыт в этом отношении гораздо более скуден. Жан Ванье впервые посещает Россию в конце 80-х гг. Лишь в 90-х годах появляются первые группы энтузиастов, реализующих программы социальной адаптации сложных детей, в том числе, сирот. Они пытаются заниматься семейным жизнеустройством детей [4], организовывать замещающие профессиональные семьи; поддерживающие группы для родителей детей-инвалидов; а также бороться со стереотипами, существующими в обществе в отношении подобных детей. Наряду с компьютеризацией, такие программы вводят арт-терапию в их повседневную жизнь [5]. До того, чтобы эти начинаниями стали общественной инициативой, еще очень далеко.
Кроме того, арт-терапия становится элементом образа жизни некоторых специфических сообществ. В качестве примера - наиболее показательный случай: обитатели Христиании в самом центре Копенгагена [6], сохранившие принципы и идеалы “молодежной революции”. Большинство жителей маленькой коммуны занято искусством - от всевозможных рукоделий до совместного музицирования.
Подобными движениями знаменита также и Калифорния - штат США, имеющий репутацию “родины New Age”. Здесь, отчасти в рамках New Age, отчасти рядом с ним, возникло довольно много интересных форм художественной активности, достаточно близких арт-терапии.
В качестве примера приведем историю о Burning Man’е. От 20 до 200 тысяч людей ежегодно, в течение последних 10 лет, участвуют в фестивале, называемом Burning Man. Со всей Калифорнии, из других штатов и стран, собираются люди, причем, даже средства транспорта достаточно необычные - это может быть автомобиль, оформленный как цветочная клумба или “ездящая постель”, кто-то намеренно добирается издалека пешком. Достаточно необычны и экспонаты, устраиваемой в пустыне Невада своеобразной выставки: это может быть “хай-тековая” “акустическая долина”, представляющая собой пространство метров 200 на 200, сплошь уставленная компьютерными звукопроизводящими устройствами, каждое из которых имеет свою собственную аудиопрограмму. Иные из них воспроизводят бытовые шумы, другие - оригинальные мелодии или фрагменты известной музыки, так что человек, путешествуя по “акустической долине”, удаляясь от одних источников и приближаясь к другим как бы сам составляет для себя “концертную программу”. Другие экспонаты могут представлять собой “временные жилища” участников фестиваля, или, например, демонстрацию индейских обрядов.
Кульминацией действа является строительство гигантской стилизованной фигуры человека, начиненной фейерверками и горючими веществами. В ночь закрытия праздника, фигуру, в строительство которой было вложено немало инженерной и художественной выдумки, поджигают, что живо напоминает некоторые языческие обряды, - такие, например, как сжигание соломенного чучела Масленицы.
Подчеркнем несколько моментов. Во-первых, это действие не имеет не только коммерческого, но и административного “устройства”. Хотя инициативная группа фестиваля известна, и адреса этих людей можно получить неформальным образом, никакого административного оформления это огромная массовая акция не имеет. Следующий момент: отнюдь не все участники этого действия (по понятным причинам - участвуют огромное количество людей), являются художниками, артистами, - пусть даже в любительском смысле этого слова. Разумеется, малочисленны в общем составе и люди, считающие себя “настоящими” участниками движения New Age. Некоторые участники этой акции относятся к действию как к своего рода экстремальному туризму или специфическому отдыху и развлечению. Однако для большинства участников фестиваль - осмысленное и важное занятие, не сводящееся ни собственно к любительскому искусству, ни к отдыху, ни к неформальному общению. Массовость этой акции и ее высокая технологичность, конечно, поражает.
В той же Калифорнии (как и вообще в США и, чуть меньше, в западной Европе) очень распространены небольшие художественные кружки, занятия в которых также имеют несколько “неопределенный” смысл. Пример: барабанный кружок для взрослых женщин, испытавших в детстве сексуальное насилие; или - кружок банджо ветеранов Вьетнамской войны; или - кружок этнического взаимодействия студентов-психологов университета Сан-Франциско; или - хай-тековый кружок экспериментаторов, работающих с компьютерным видео в реальном времени, и т.д., и т.п.
И это все - помимо множества традиционных и ремесленных кружков. Следует подчеркнуть, что, не смотря на достаточно прагматический американский дух, большинство этих занятий не имеет ни малейшего коммерческого или практического (например, педагогического) смысла, а во многих случаях люди, занимающиеся в кружках, даже в принципе не собираются публично демонстрировать свои достижения, хотя бы - в жанре “любительского искусства”. Важно отметить, что далеко не все эти люди имеют избыток так называемого “свободного времени”. Иначе говоря, эти занятия не являются формой заполнения “праздности” или капризом “богатых людей”. Это - самый настоящий образ жизни.
Во многом благодаря New Age, но и раньше, и вне зависимости от него, в современном западном мире получили распространение разнообразные экзотические психологические практики: восточная и современная медитация, психотерапия, использующая астрологию как повод для совместных размышлений с клиентом о каких-то его скрытых и глубинных переживаниях, например, совмещение юнгианского психоанализа и астрологии, участие в разнообразных восточных и африканскх ритуалах, массовое участие в программах типа “ребефинга” и “голотропного дыхания” Грофа, и т.п. Ассортимент “психомоделирующих средств” намного обширнее теперь, чем традиционный набор из алкоголя и наркотиков. Здесь и занятия йогой, и разнообразные высокотехнологичные способы работы с восприятием (то же компьютерное видео), разнообразные физические и психические упражнения из всевозможных эзотерических традиций.
Интересно, что в России многие подобные практики встречают резкое неприятие, обосновываемое идеологическими или религиозными причинами, что, по опыту наших встреч с американскими участниками подобных экспериментов, вызывает у них культурный шок [7]. Для многих же россиян эти занятия, если и не кажутся идеологически сомнительными, то представляются бессмысленным времяпрепровождением “богачей”, или странной интеллектуальной модой. С другой стороны, попытки практиковать подобные занятия в России часто приводят либо к появлению кружков, настаивающих на своей интеллектуальной и культурной исключительности, либо превращаются в некий социокультурный ширпотреб типа фитнес-клубов. Иначе говоря, очень редко это становится реальным образом жизни, а скорее обретает характер либо эксцентричного хобби, либо бессодержательного копирования чужих форм.
Выводы:
1. Ни практически, ни концептуально арт-терапия не относится к формату “малой психиатрии (психотерапии)”.
2. Арт-терапия, помимо применения в психотерапевтических программах количественно гораздо больше используется в социально-реабилитационных программах, программах социализации, разного рода тренингах и в рамках других работ с практически и клинически здоровыми людьми.
3. Концепт “терапии” - в смысле медицинского “вмешательства”, “починки сломавшегося устройства” - не является базовым для арт-терапии. Гораздо чаще арт-терапия говорит о “самореализации”, “гармонизации” и “образе жизни”.
3) Миф третий: Арт-терапия есть “избыточный” метод психотерапии, актуальный в том случае, если нейролептиков и койко-мест вполне достаточно.
Во всем мире, а также и в России, в настоящий момент сильна тенденция, в соответствии с которой искусство и культуру вообще рассматривают не как ценность, а как сферу обслуживания. Само по себе это не было бы фатальным, если бы для искусства и культуры находились иные модусы существования.
Именно поэтому, попытки практиковать арт-терапию, какие-либо “эзотерические практики” и другие подобные занятия часто имеют смысл “промоутирования” на рынке услуг некой новой “модной” услуги, фактическое продвижение некоего нового товара. Понятно, что “потребители” воспринимают этот “товар” лишь как некое дополнение, своего рода - “пищевую добавку” к товарам привычным,
Ф. Пьюселик [8], посетивший Россию с семинарами в начале 90-х гг. так охарактеризовал увиденную им ситуацию: «В российской социокультурной матрице отсутствует функция и позиция, называемая “психотерапевт”». Неважно, так это или нет, но подобная “реакция на Россию” характерна для очень многих западных практикующих психотерапевтов, они явственно ощущают отсутствие привычных норм и ориентиров.
На этом тезисе остановимся подробнее. Происходящее в последние годы массовое заимствование методов, подходов и отдельных техник из арсенала западной психотерапии, сталкивается со значительными сложностями их “переноса” на российскую почву. В одной из своих последних публикаций доктор психологических наук и практикующий психотерапевт А.Л. Венгер (Венгер А.Л., 2004) так описывает эту проблему: «Россия - страна с существенно другой историей, другими традициями, другими (в настоящее время довольно неопределенными) представлениями о том, «что такое “хорошо” и что такое “плохо”», отличающаяся господствующей религией и формами массового сознания (например, с почти полным отсутствием правового сознания), находящаяся на другом уровне социально-экономического и политического развития» (с.5). Он отмечает также, что «дело осложняется еще и тем, что психология и психотерапия - это действенные инструменты воздействия на общественное сознание (так, европейские ценности не только повлияли на зарождение психоанализа, но и сами подверглись существенной перестройке под его влиянием)» (там же, с.7). Далее автор утверждает, что психотерапевты не могут ограничиваться «выяснением наличных ценностных ориентаций общества, а должны еще и решать вопрос о том, какие изменения этих ориентаций желательны, а какие - деструктивны» (там же, с.7). Вопрос о том, насколько эти “перестроенные психоанализом” европейские ценности могут быть поняты и приняты сколь-нибудь массовым образом, не обсуждается в принципе. Признается, что они “другие”, нежели российские, и, следующим шагом предлагается определиться, какие из них “нам подходят”, а какие, в буквальном смысле, “опасны” и “вредны”.
На наш взгляд, именно вопрос понимания этих ценностей является ключевым, так как оно представляется достаточно сложным даже для психотерапевтов. Постараемся пояснить. А. Венгер отмечает, что цели психотерапии напрямую связаны с ценностями общества (от себя добавим: или сообщества), в котором они возникли, поэтому «их нельзя вырвать из контекста культуры и механически перенести в другую социальную среду» (там же, с. 6).
Напомним, что не только арт-терапия, но и большинство направлений западной психотерапии, начиная со второй половины ХХ века, отказываются от “медицинской” модели. На ее место приходят такие цели как: “гармонизация”, помощь человеку в “самораскрытии и самореализации”, стимулирование “личностного роста” и пр. Эти цели и представления возникают не на пустом месте и не как результат абстрактно-гуманистических пожеланий, - они есть в прямом смысле слова наследие событий, создавших западную культуру в ее нынешнем варианте. За ними - история поколений, прошедшего через две мировых войны, ожесточенную борьбу консерваторов и либералов, движения “битников”, “хиппи” и многое другое. И пресловутый американский “предельный индивидуализм” во многом есть “результат” этих процессов. Мы говорим о “результате” в том смысле, в котором М.К. Мамардашвили рассуждал о формировании понятий, например, понятия точки: в нем, в свернутом виде, содержится событие, которое и привело, собственно, к его образованию, сделало его возможным. В этом случае, “понять” - значит “раскрыть”, “войти в событие”, его “освоить”.
Естественно, что для большинства российских граждан, включая и психотерапевтов, ценности и цели западных психотерапевтических подходов чужеродны и не ясны. “Умеренный эгоизм”, названный одним из ведущих представителей когнитивного подхода А. Эллисом первым критерием психического здоровья (Эллис А., 2002, с.173), признается А. Венгером неадекватным российской ситуации (Венгер А.Л., 2004, с.6). Призыв основателя гештальттерапии к “саморегуляции” и “опоре на себя”, предполагающий относительную свободу от социальных ограничений (Рудестам К., 1993, с.170), его тезис, что «Я живу в этом мире не для того, чтобы соответствовать твоим ожиданиям» (там же, с.169) и другие подобные этим, позволяют Е.Т. Соколовой сделать вывод, что «...гештальттерапия предлагает модель “идеального человека”, основными чертами которого являются анархизм, эгоцентризм и нарциссизм» (Соколова Е.Т., 2002, с.218). Подобного рода трактовки возможны только “изнутри” той самой “иной” российской культуры, в которой таких событий, как “экзистенциально-гуманистической революция в обществе и в психотерапии”, крушение традиционной “психиатрической модели” и многого другого никогда не было. Отсюда и неясность для российской публики - от “профессионалов” и “аналитиков”, до “клиентов”, - пафоса заявлений идеологов “экзистенциально-гуманистической революции” (к примеру, известный “гештальт-терапевт” Ф. Перлз, определенно, - один из них).
Во многом с этой темой связан и вопрос возникающих трудностей с социальной адаптацией у людей, прошедших разного рода психотерапию (от тренингов “открытости в общении” до “психодинамических” групп - примеры см. Венгер А.Л., 2004, с. 7, 15).
Как оценивать такие результаты: как неудачу терапии или, напротив, как критическую, но продуктивную “точку личностного роста”? Ответ на подобный вопрос зависит, главным образом, от представлений и ценностей самих психотерапевтов, их отношения как к современной культуре, так и от четкости позиции в восприятии нынешней российской ситуации (с определенной точки зрения органичная “социальная адаптация” к любым условиям равносильна “бодрому плаванию в серной кислоте”).
Именно этот момент, как правило, “выносится за скобки”. А. Венгер указывает на важность анализа и осознания ценностей, установок и предрассудков любой психотерапевтической системы, “перенос” которой на российскую почву всегда сопряжен с рядом сложностей и заключает, что «к сожалению, мало кто из наших психологов и психотерапевтов обладает достаточной квалификацией, чтобы провести такой анализ и обеспечить необходимую гибкость в реализации тех или иных техник» (там же, с.12). Упоминается и вопрос о “самоопределении” психотерапевтов, со ссылкой на западных авторов (Richardson & Molinaro, 1996), в том ключе, что «большую роль играет анализ психотерапевтом своих собственных ценностей, установок и предрассудков». При этом то, чем является эта система предпочтений и ценностей психотерапевта: просто фактом его индивидуальной судьбы и характерологии, или, напротив, производной от систем ценностей и способов мышления больших социокультурных сообществ, не обсуждается. Мы полагаем, что именно этот вопрос - вопрос об организации самосознания психотерапевтического сообщества, - требует первостепенного обсуждения. Без ответа на него те или иные “терапевтические занятия” будут оставаться либо своего рода развлечением, заполнением досуга праздной публики, либо выполнением “заказа” каких-либо структур.
Вывод: Затрагиваемая проблема вообще очень серьезна и, к сожалению, не может подробно обсуждаться в рамках настоящей статьи.
Заключается она в следующем: является ли “современность” чем-либо необходимым и существенным, или она - своего рода “добавка” к “классике”, или, как говорили некоторые “материалисты” - “надстройка”, излишество, которое можно себе позволить, а можно - и не позволять. Вопрос, правда, еще и в том, что именно считать “классикой” и как проводить демаркационную линию между ней и “современностью”…
продолжение тут