Старый асфальт
Даже выезд в другой район для меня - приключение, отпуск и восторг. А что говорить про посещение другого города, даже если он фактически часть Москвы. Сразу же вихри воспоминаний и впечатлений.
Ступил недавно на вздыбившийся, потрескавшийся асфальт, произошло это в Красногорске, и сразу запах, видения, прошлое настигло, напомнив, что землей советского времени был именно такой вот старый асфальт, а также плиты, меж которыми росла бледно зеленая трава. Так было и в Кемерове и в Тбилиси, к тому же, в детстве мы выбираем тайные тропы, закоулки, куда не ходит менеджер среднего звена, а лишь пьяницы, мальчишки и завхозы. Такой асфальт дышал полной грудью где нибудь за гаражами, в укромных тупиках, в отдаленных углах дворов, порабощенных тополями. Такой асфальт лежал у кладбища, на холме, такие плиты громоздились застывшим микро-океаном перед бассейном, перед домами культуры, на площадях небольших городов, где человек взрослеет сам по себе, потому что так надо, а не потому что встречает учителей или дышит воздухом перемен.
Это была моя земля, которую сейчас редко встретишь в Москве.
Вздыбившийся асфальт вызывает доверие, как вызывает доверие алкоголь из красивого графина. Вы обращали внимание, как это выглядит в старых советских фильмах, когда что-то, похожее на коньяк, разливают из графина - и на губах у тебя вкус дорогого напитка, а ведь это скорее всего пахнущий клопами напиток из некрасивой бутылки, ноунэйм вкуснее, как вода из родника, поломанный асфальт имитирует древнюю землю с узловатыми корнями и вросшими камнями, ты идешь и естественный ландшафт приятно отдается в подошвах.
Итак, выбравшись по делам в Красногорск, в город, вплотную примыкающий к Москве, почувствовал под ногами землю моего детства. Регистрационная палата расположилась в таком вот именно закутке, случайно не набредешь, среди зеленых по самые крыши улиц, носящих названия из прошлого - Школьная, Теплый бетон,улица Счастливая, переулок Чапаева, - в ожидании назначенного времени пошел побродить по округе, к тому же хотелось кофе. Красивые дома, в лучших традициях советской архитектуры, сталинской, конечно, красными и оранжевыми боками росли в обманчивой тишине, показалось, что я опять вернулся в Кемерово, где военнопленные немцы на совесть строили красивые дома, наверное, и в Красногорске трудились они же, немцы из детства моего отца, он играл мальчишкой с ними в футбол, а потом я жил в одном из таких домов, жил ли, жив ли сейчас в стенах этих зданий пресловутый орднунг, влиял ли как-то на обитателей этих жилищ.
В одном из странных, уродливых домов, в которых, как водится, множество различных заведений, увидел кафе, "Монтенегро", заведеньице, на стенах которого фотографии хозяина в национальном черногорском костюме, с усатыми черногорскими поварами, в меню - блюда черногорский кухни, четыре столика, по виду столовка, черногорская столовка в Красногорске. Вкусно поел. Напоследок хозяин, сам обслуживавший посетителей, дал мне визитку в виде магнитика на холодильник, я понимал, что больше там не окажусь, но визитку взял, вспомнив кафе моей молодости, все эти "Татьяны", "Улыбки", "Льдинки", в некоторых из них, в такой вот "Улыбке" поздним вечером легче было погибнуть чем поесть, - на обратном пути прошел мимо кирпичного дома с пожарной лестницей будто в Нью-Йорке, прямо на железных перилах развешано белье, сдал документы и уехал, думая, что даже самые удивительные города порой оставляют равнодушным, в том смысле, что ты сразу понимаешь, здесь я жить не смогу, здесь должен жить не я, здесь я останусь нем, здесь асфальт трескался не для меня.
Мои старые плиты остались перед Кемеровской филармонией, мой асфальт лежит в тбилисских дворах, и надо признаться себе, что сейчас, даже если сожру его, этот асфальт,пытаясь вернуть то время, сожру как пирожное картошку, я всё равно не верну его, я всё равно не смогу пройти по своим следам, это уже чужая тропа, по ней пойдут мои дочери, с удивлением разглядывая застывшие тени, сквозь которые проступает лицо их отца, маленького отца, которого можно взять за руку и увести прочь, на широкий проспект, полный музеев и торговых центров, а на губах у него, еще не умеющего говорить, останутся крошки сладкого асфальта, сквозь который прорастает невидимая трава.
Ступил недавно на вздыбившийся, потрескавшийся асфальт, произошло это в Красногорске, и сразу запах, видения, прошлое настигло, напомнив, что землей советского времени был именно такой вот старый асфальт, а также плиты, меж которыми росла бледно зеленая трава. Так было и в Кемерове и в Тбилиси, к тому же, в детстве мы выбираем тайные тропы, закоулки, куда не ходит менеджер среднего звена, а лишь пьяницы, мальчишки и завхозы. Такой асфальт дышал полной грудью где нибудь за гаражами, в укромных тупиках, в отдаленных углах дворов, порабощенных тополями. Такой асфальт лежал у кладбища, на холме, такие плиты громоздились застывшим микро-океаном перед бассейном, перед домами культуры, на площадях небольших городов, где человек взрослеет сам по себе, потому что так надо, а не потому что встречает учителей или дышит воздухом перемен.
Это была моя земля, которую сейчас редко встретишь в Москве.
Вздыбившийся асфальт вызывает доверие, как вызывает доверие алкоголь из красивого графина. Вы обращали внимание, как это выглядит в старых советских фильмах, когда что-то, похожее на коньяк, разливают из графина - и на губах у тебя вкус дорогого напитка, а ведь это скорее всего пахнущий клопами напиток из некрасивой бутылки, ноунэйм вкуснее, как вода из родника, поломанный асфальт имитирует древнюю землю с узловатыми корнями и вросшими камнями, ты идешь и естественный ландшафт приятно отдается в подошвах.
Итак, выбравшись по делам в Красногорск, в город, вплотную примыкающий к Москве, почувствовал под ногами землю моего детства. Регистрационная палата расположилась в таком вот именно закутке, случайно не набредешь, среди зеленых по самые крыши улиц, носящих названия из прошлого - Школьная, Теплый бетон,улица Счастливая, переулок Чапаева, - в ожидании назначенного времени пошел побродить по округе, к тому же хотелось кофе. Красивые дома, в лучших традициях советской архитектуры, сталинской, конечно, красными и оранжевыми боками росли в обманчивой тишине, показалось, что я опять вернулся в Кемерово, где военнопленные немцы на совесть строили красивые дома, наверное, и в Красногорске трудились они же, немцы из детства моего отца, он играл мальчишкой с ними в футбол, а потом я жил в одном из таких домов, жил ли, жив ли сейчас в стенах этих зданий пресловутый орднунг, влиял ли как-то на обитателей этих жилищ.
В одном из странных, уродливых домов, в которых, как водится, множество различных заведений, увидел кафе, "Монтенегро", заведеньице, на стенах которого фотографии хозяина в национальном черногорском костюме, с усатыми черногорскими поварами, в меню - блюда черногорский кухни, четыре столика, по виду столовка, черногорская столовка в Красногорске. Вкусно поел. Напоследок хозяин, сам обслуживавший посетителей, дал мне визитку в виде магнитика на холодильник, я понимал, что больше там не окажусь, но визитку взял, вспомнив кафе моей молодости, все эти "Татьяны", "Улыбки", "Льдинки", в некоторых из них, в такой вот "Улыбке" поздним вечером легче было погибнуть чем поесть, - на обратном пути прошел мимо кирпичного дома с пожарной лестницей будто в Нью-Йорке, прямо на железных перилах развешано белье, сдал документы и уехал, думая, что даже самые удивительные города порой оставляют равнодушным, в том смысле, что ты сразу понимаешь, здесь я жить не смогу, здесь должен жить не я, здесь я останусь нем, здесь асфальт трескался не для меня.
Мои старые плиты остались перед Кемеровской филармонией, мой асфальт лежит в тбилисских дворах, и надо признаться себе, что сейчас, даже если сожру его, этот асфальт,пытаясь вернуть то время, сожру как пирожное картошку, я всё равно не верну его, я всё равно не смогу пройти по своим следам, это уже чужая тропа, по ней пойдут мои дочери, с удивлением разглядывая застывшие тени, сквозь которые проступает лицо их отца, маленького отца, которого можно взять за руку и увести прочь, на широкий проспект, полный музеев и торговых центров, а на губах у него, еще не умеющего говорить, останутся крошки сладкого асфальта, сквозь который прорастает невидимая трава.