несколько слов о Кориолане
Следуя своему извечному занудству, хотела бы начать с самого начала - как с просмотра «Франкенштейна» тянулась и тянулась ниточка, возвращая меня к театру и открывая оперу. Оказывается, театр, современный театр, он может быть совсем без декораций, актеры играют сразу несколько ролей, окружающий мир создается светом и звуком. И нет ощущения ненастоящего, бутафорского - все взаправду, как в детстве - только включи воображение. Восхищаешься, удивляешься, а потом вдруг идешь в реальный театр, чтобы своими глазами убедиться, что увиденное на экране - не спецэффекты, что действительно цифры парят в воздухе (это я про Загадочное ночное убийство собаки). Спектакль в записи - очевидная возможность увидеть близко-близко глаза и все выражения лиц актеров, что далеко не всегда возможно из зрительного зала. Бинокль страшно сужает пространство сцены, как, собственно, сужает его, фокусируясь на главном, камера. Это, пожалуй, для меня единственный минус, осознанный при сравнении юбилейного спектакля Национального театра, увиденного из зала и в записи. Столько всего интересного происходило на сцене, даже в моменты смены декораций, на чем камера не останавливалась.
Теперь о том, что произвело впечатление если не более сильное, то сравнимое с «Франкенштейном». Я о «Кориолане». Пока еще человек, к сожалению, не научился одним глазом читать субтитры, а другим - смотреть на происходящее на экране. А Шекспир - это сложно, даже если это комедия (проверено на «Укрощении строптивой»). Потому домашнее задание было выполнено - пьеса прочитана. Так случилось, что буквально накануне я закончила перечитывать и пересматривать «Властелина колец», поэтому картины сражений, лязг мечей, доблесть воинов - все сразу обретало четкий образ, настолько реальный, что, перемещаясь, как цирковая лошадь, по маршруту работа-дом-работа, я была не совсем в Москве, а скорее под стенами Кориол или на площадях Рима. Пьеса захватила. Единственное, что вызвало протест - финал. Тупо уставившись на буквы, которые складывались в слова: четверо набрасываются на Кориолана и убивают его, я не могла поверить, что доблестный воин, герой, в одиночку покоривший город, убит вот так запросто. Нет, казалось мне, это неправильно, он должен был погибнуть, сражаясь. И уже с какой-то нервной дрожью я стала ждать спектакля, очень надеясь, что все будет сделано, как надо. Ох, этот финал….
Что я знала о Хиддлстоне до «Кориолана»? Только то, что такой актер в принципе существует, имеет армию фанаток, часть из которых состоит в сообществах имени Бенедикта Камбербэтча. Теперь могу признаться, ничуть не изменяя всему множеству остальных, что Том Хиддлстон - моя новая любовь.
Спектакль выворачивает душу. И еще - он очень, очень современен. Зачем пыжатся и тужатся современные писатели, коверкая язык, используя ненормативную лексику, пытаясь поразить почтеннейшую публику…Вот же, все уже сказано, разложено по полочкам. Узнаете себя, узнаете власть предержащих? Что изменилось? Ничего. Все те же мы, люди. «Давай народ искусно волновать…» Не Шекспиром сказано, другим гением.
«Когда Борис хитрить не перестанет,
Давай народ искусно волновать,
Пускай они оставят Годунова,
Своих князей у них довольно, пусть
Себе в цари любого изберут»
Смута. Хаос.
Кориолан вызывает восхищение, сочувствие и страх. Как бы хотелось удержать его от мести, но за пять столетий до благой вести и учения о любви, кто знал о смирении и прощении? Воспитанный гордой римлянкой, вскормленный «медвежьим мясом» он настоящий воин, в этом его призванье. (Ох, не получается…все настолько очевидно). Кориолан любящий сын. Только матери (ох, уж эта мать!) удается найти слова, которые заставляют его изменить себе и выйти к презираемому плебсу. Только ей удается разжалобить его и спасти Рим. Только вот спасти ли? У Шекспира Кориолан приносит подписанный мирный договор с Римом в Сенат Анциума, там его обвиняют в предательстве и убивают. Но Рим спасен - только воля Кориолана довела вольсков до стен Рима. Что Тулл Авфидий без него? Спектакль же заканчивается жертвоприношением. Как еще это назвать? Кориолан приносит себя в жертву, ясно понимая, что идет на верную гибель, соглашаясь отступить от стен города, который его изгнал. Нет никаких бумаг. Нет Сената. Только Тулл Авфидий, жаждущий крови Кориолана. И он ее получает, и омывает свое лицо в крови жертвы. Невыносимо. Еще более бессмысленно и страшно, чем в пьесе. Рыдания. Боль.