Мысли, рассказанные шёпотом над бездной. Часть вторая.
Важный комментарий №1. В этой части репортажа о 108-м рейсе НИС "Профессор Штокман" все фото сделаны Сергеем Букреевым ©.
Важный комментарий №2. Снимки здесь просто иллюстрируют отдельные рабочие эпизоды рейса. И носят скорее аллегорический характер. Далеко не всё, о чём пишет енот, было заснято в подробностях.
31 марта 2011 г. Борт НИС «Профессор Штокман».
Сегодня, около 17 часов, мы закончили работы по отбору проб в этой экспедиции. В мягком послеполуденном свете, ласкавшем волны успокоившегося с утреннего волнения Моря, горы проступали на недальнем горизонте белёсо-синими. Только шапки снежные наверху светились контрастно, а весь остальной массив перевала - по всей высоте - откровенно таял в дымке. Снизу его подпирали распростёртые облака сгустившегося над Морем тумана. Это довольно-таки феерическая картина: низко над горизонтом висят длинные и густые белёсые облака, над ними - из края в край, исчезая в мареве лучей - поднимается нечто синеватое, но плотнее воздуха, и поверху эту полосу сгустившегося пространства венчают заснеженные пики гор, проступающие на фоне кучевых облаков. Какая там Фудзияма, братцы… Вот оно - истинное светопредставление, кратко повествующее нам о простых оптических свойствах атмосферы над гидросферой.
Программу рейса по сбору научного материала мы завершили менее, чем за четверо суток. Воистину, «пятилетку - в три дня!!!», как звучало в том анекдоте про эксперимент о Конце Света в отдельно взятых странах. В нашем случае начальник экспедиции очень боялся обещанного Гидрометом ухудшения погоды. Сегодня утром Море начало слегка волноваться под плавно усилившимся ветром, сгустились низкие облака и Мир обрёл серо-голубые оттенки: как сверху, так и снизу. Но Солнцу стало угодно пригнать тёплый ветер, разогнавший предвестие бури, и барашки улеглись, разгладившись в обычную полуденную рябь (высотой до полуметра, что нашему кораблю не страшно). Так что последние три станции (и все за 700 м глубиной) мы смогли отмолотить без приключений. За это все-еноты шлют искреннюю хвалу и возблагодарение Всевышнему Господу и радуются Солнечному ветру, явившему нам этот благодатный день.
Успевать «завершить пятилетку» действительно пришлось за прошедшие трое суток в стахановском ритме: шли от станции к станции, нигде не останавливаясь на ночлег, спали урывками на переходах и - наш бенто-планктонный отряд - в ожидании момента, когда закончит отряд «Розетты». Черпаки на последних нескольких станциях достигали дна и возвращались на поверхность крайне долго, и - не всегда с пробой, так что их приходилось переотбирать, подолгу выстаивая на палубе и созерцая движение стрелок счётчиков на лебёдке… И ещё - сокровенно поглядывая на ухающий в экстазе барабан, блок и скользящий в пучину трос. Одним словом, вставали в 6, ложились в 4, и всё по утрам. Но - теперь мы всё закончили сильно раньше отпущенного времени и у нас это самое время высвободилось для поездки в Новый Афон.
Сегодня ночью, ближе к 4-м утра, когда черпак поднимался с глубины в 1700 метров уже во второй раз, на носу корабля снова собралось множество зябликов и жаворонков. Птицы были усталые, но явно возбуждённые. Скорее всего, действительно опустились на свет отдохнуть с пролёта. Сова воспорхнула над ними из мрака и сделала пару хищных кругов, но удача отвернулась от неё в этот раз - птахи оказались бойчее. Пустились в россыпную, с шумом рассекая холодный влажный воздух в разных направлениях, загомонили и заперхали крыльями, уходя на виражах. Сова полетала ещё немного, да так и убралась ни с чем.
Одному настырному зяблику отчего-то было остро необходимо проникнуть в источающий свет иллюминатор носовой лаборатории: он бился в стекло подобно большой бабочке, ни за что не отказываясь от цели. Пришлось его сгрести в охапку прямо на лету и отнести подальше. Только тогда он сдался и резво отлетел, занявшись поиском других важных дел.
Енот решил, что птиц необходимо подкормить - видно же, что устали с дороги: бродят по железной клёпаной палубе, как очумелые, шатаются и норовят подобрать хоть что-то, напоминающее корм: шелуху от семечек, солидольную крошку, жёваный фильтр от бычка… Енот взял несколько кусков хлеба, припасённого на ночные вахты под чай, и покрошил его в нескольких укромных от хождения людей, но уже освоенных птицами местах.
Когда же мы восстали из провально-спящих буквально через три часа, то обнаружили вальяжно оккупировавших носовую надстройку сытых птах: топорщащих перья, клюющих остатки хлеба и легко упархивающих от совы - та как раз предпринимала очередную попытку реванша, описывая круги в просветлевшем голубизною воздухе над волнами. Однако её большие глаза уже плохо видели в таком свете и с наведением на цель ощущались большие проблемы. Покружив ещё, хищница спряталась в своё высоко вознесённое на мачте укрытие. А Енот принёс ещё хлеба, насыпал его довольным птицам и, вооружившись фотоаппаратом, принялся их незаметно снимать из надёжного укрытия.
Зрелище было интересным: птицы примерно сходных размеров - немногим поболее воробья - но двух разных видов копошились на небольшой территории под бортом носовой надстройки, совершенно не мешая друг другу, не проявляя признаков конкуренции за пищу и удобное место. Это были зяблики и жаворонки. Одинокие трясогузки и какие-то рыжегорлые, «дутоголовые» птички старались держаться от них поодаль, но эти гужевались мирной межвидовой группой: кормились бок-о-бок, расхаживали и просто сидели рядышком (при этом пёстрые жаворонки хохлились и распушали перья - видимо, им всё же было прохладно на морском ветерке).
На протяжении ещё нескольких дней маленькая зеленоватая птичка жила в укрытых стальными кожухами коммуникациях возле нашей безумной лебёдки, уже окончательно потерявшей всякий стыд и ухавшей на спуске «черпака», словно паровоз, на всех парах несущийся под гору. Как потом оказалось, сотрудницы камбуза, живущие как раз под лебёдкой в носовом твиндеке, за время наших работ уже успели привыкнуть к уханию и прочим звуком нашего агрегата, и спокойно под него засыпали, словно под стук колёс в купейном вагоне. По крайней мере, так говорили. Не берусь утверждать, было ли так на самом деле.
Стабилизатор барабана - хилый болтик со ступорной гайкой - приходилось поспешно подкручивать на ходу, чтобы приглушить грохот, сотрясавший палубу и вызывавший яростную ругань капитана судна. И чего, спрашивается, было ругаться? Лебёдка-то корабельная, это ж не мы её такую с собою привезли. К слову: этот самый болтик в конечном итоге смог почти усмирить скачущий барабан: видимо, тот начал его бояться за настырность...
Продолжение следует.
Важный комментарий №2. Снимки здесь просто иллюстрируют отдельные рабочие эпизоды рейса. И носят скорее аллегорический характер. Далеко не всё, о чём пишет енот, было заснято в подробностях.
31 марта 2011 г. Борт НИС «Профессор Штокман».
Сегодня, около 17 часов, мы закончили работы по отбору проб в этой экспедиции. В мягком послеполуденном свете, ласкавшем волны успокоившегося с утреннего волнения Моря, горы проступали на недальнем горизонте белёсо-синими. Только шапки снежные наверху светились контрастно, а весь остальной массив перевала - по всей высоте - откровенно таял в дымке. Снизу его подпирали распростёртые облака сгустившегося над Морем тумана. Это довольно-таки феерическая картина: низко над горизонтом висят длинные и густые белёсые облака, над ними - из края в край, исчезая в мареве лучей - поднимается нечто синеватое, но плотнее воздуха, и поверху эту полосу сгустившегося пространства венчают заснеженные пики гор, проступающие на фоне кучевых облаков. Какая там Фудзияма, братцы… Вот оно - истинное светопредставление, кратко повествующее нам о простых оптических свойствах атмосферы над гидросферой.
Программу рейса по сбору научного материала мы завершили менее, чем за четверо суток. Воистину, «пятилетку - в три дня!!!», как звучало в том анекдоте про эксперимент о Конце Света в отдельно взятых странах. В нашем случае начальник экспедиции очень боялся обещанного Гидрометом ухудшения погоды. Сегодня утром Море начало слегка волноваться под плавно усилившимся ветром, сгустились низкие облака и Мир обрёл серо-голубые оттенки: как сверху, так и снизу. Но Солнцу стало угодно пригнать тёплый ветер, разогнавший предвестие бури, и барашки улеглись, разгладившись в обычную полуденную рябь (высотой до полуметра, что нашему кораблю не страшно). Так что последние три станции (и все за 700 м глубиной) мы смогли отмолотить без приключений. За это все-еноты шлют искреннюю хвалу и возблагодарение Всевышнему Господу и радуются Солнечному ветру, явившему нам этот благодатный день.
Успевать «завершить пятилетку» действительно пришлось за прошедшие трое суток в стахановском ритме: шли от станции к станции, нигде не останавливаясь на ночлег, спали урывками на переходах и - наш бенто-планктонный отряд - в ожидании момента, когда закончит отряд «Розетты». Черпаки на последних нескольких станциях достигали дна и возвращались на поверхность крайне долго, и - не всегда с пробой, так что их приходилось переотбирать, подолгу выстаивая на палубе и созерцая движение стрелок счётчиков на лебёдке… И ещё - сокровенно поглядывая на ухающий в экстазе барабан, блок и скользящий в пучину трос. Одним словом, вставали в 6, ложились в 4, и всё по утрам. Но - теперь мы всё закончили сильно раньше отпущенного времени и у нас это самое время высвободилось для поездки в Новый Афон.
Сегодня ночью, ближе к 4-м утра, когда черпак поднимался с глубины в 1700 метров уже во второй раз, на носу корабля снова собралось множество зябликов и жаворонков. Птицы были усталые, но явно возбуждённые. Скорее всего, действительно опустились на свет отдохнуть с пролёта. Сова воспорхнула над ними из мрака и сделала пару хищных кругов, но удача отвернулась от неё в этот раз - птахи оказались бойчее. Пустились в россыпную, с шумом рассекая холодный влажный воздух в разных направлениях, загомонили и заперхали крыльями, уходя на виражах. Сова полетала ещё немного, да так и убралась ни с чем.
Одному настырному зяблику отчего-то было остро необходимо проникнуть в источающий свет иллюминатор носовой лаборатории: он бился в стекло подобно большой бабочке, ни за что не отказываясь от цели. Пришлось его сгрести в охапку прямо на лету и отнести подальше. Только тогда он сдался и резво отлетел, занявшись поиском других важных дел.
Енот решил, что птиц необходимо подкормить - видно же, что устали с дороги: бродят по железной клёпаной палубе, как очумелые, шатаются и норовят подобрать хоть что-то, напоминающее корм: шелуху от семечек, солидольную крошку, жёваный фильтр от бычка… Енот взял несколько кусков хлеба, припасённого на ночные вахты под чай, и покрошил его в нескольких укромных от хождения людей, но уже освоенных птицами местах.
Когда же мы восстали из провально-спящих буквально через три часа, то обнаружили вальяжно оккупировавших носовую надстройку сытых птах: топорщащих перья, клюющих остатки хлеба и легко упархивающих от совы - та как раз предпринимала очередную попытку реванша, описывая круги в просветлевшем голубизною воздухе над волнами. Однако её большие глаза уже плохо видели в таком свете и с наведением на цель ощущались большие проблемы. Покружив ещё, хищница спряталась в своё высоко вознесённое на мачте укрытие. А Енот принёс ещё хлеба, насыпал его довольным птицам и, вооружившись фотоаппаратом, принялся их незаметно снимать из надёжного укрытия.
Зрелище было интересным: птицы примерно сходных размеров - немногим поболее воробья - но двух разных видов копошились на небольшой территории под бортом носовой надстройки, совершенно не мешая друг другу, не проявляя признаков конкуренции за пищу и удобное место. Это были зяблики и жаворонки. Одинокие трясогузки и какие-то рыжегорлые, «дутоголовые» птички старались держаться от них поодаль, но эти гужевались мирной межвидовой группой: кормились бок-о-бок, расхаживали и просто сидели рядышком (при этом пёстрые жаворонки хохлились и распушали перья - видимо, им всё же было прохладно на морском ветерке).
На протяжении ещё нескольких дней маленькая зеленоватая птичка жила в укрытых стальными кожухами коммуникациях возле нашей безумной лебёдки, уже окончательно потерявшей всякий стыд и ухавшей на спуске «черпака», словно паровоз, на всех парах несущийся под гору. Как потом оказалось, сотрудницы камбуза, живущие как раз под лебёдкой в носовом твиндеке, за время наших работ уже успели привыкнуть к уханию и прочим звуком нашего агрегата, и спокойно под него засыпали, словно под стук колёс в купейном вагоне. По крайней мере, так говорили. Не берусь утверждать, было ли так на самом деле.
Стабилизатор барабана - хилый болтик со ступорной гайкой - приходилось поспешно подкручивать на ходу, чтобы приглушить грохот, сотрясавший палубу и вызывавший яростную ругань капитана судна. И чего, спрашивается, было ругаться? Лебёдка-то корабельная, это ж не мы её такую с собою привезли. К слову: этот самый болтик в конечном итоге смог почти усмирить скачущий барабан: видимо, тот начал его бояться за настырность...
Продолжение следует.