м3
Когда-то давно, в незапамятные времена, когда Ашка и В. еще не были женаты, и была медленная беготня по предсвадебным делам, я поехала с В. забирать приглашения. И В. забирал приглашения, а я сидела в машине и ждала, когда уже закончится дождь, потому что кое-где в высоченном небе виднелись просветы. А потом пришел В. и принес мне открытку: зонтик, косой дождь и подпись «добро пожаловать в Бельгию».
Дождь в тот день все-таки закончился, и мы успели посмотреть квартал красных фонарей, человека, изваянного на носу корабля, и темную сторону меня, пока он не хлынул снова, а потом - не в этот ли самый день? - мы с Ашкой гуляли по тому берегу, и там ни ветра, ни дождя не было совсем, а было головокружительно красиво, и мы обе, кажется, были такие трогательно счастливые, совсем как раньше, в докомпьютерную эпоху. Я хочу, чтобы так было всегда, без всякой ностальгии, но люди неудержимо взрослеют, и города вместе с ними.
Но на этот раз все было крэйзи, и ни капли взрослости: мид-саммер концерт от «Ред кейс» специально для нас, потерянных детей, это достойный повод, чтобы дать мэтру Карфу оседлать свою любимую красную лошадку. Когда хозяин перекрестков входит в комнату, все замолкают. Он решает, говоришь ли ты сегодня с другими лоа - он владеет каждым перекрестком на твоем пути, каждым решением. Гнать под ним хорошо, потому что ты не слышишь голосов, кроме его голоса. Песни чар и несудьбы, песни рома и пороха, песни одинокого волка, красный несуществующий занавес через фасад церкви - это все его, потому -то его боятся даже пираты.
Mademoiselle Charlotte, I call for you. I wear pink, it’s my new obsession, I drink sweet and kiss sweet, I behave as a white woman does, come, teach me to speak French without knowing it, teach me to respect, saddle and curb me, make me to dance slow. Она отворачивается, ее дары только для тех, кто ей приглянулся. Вместо нее, завидев мои розовые майки, кеды, ногти, мои черные волосы, приходит Анаиса Пай Данто. Она ревнива к поклонению другим loa, потому что уверена, что может дать человеку все, чего тот ни попросит. La Chiquita щедра и игрива, она флиртует со всеми подряд, всех любит, но ее не стоит злить. Она дает своим кобылицам любовь, деньги и счастье, но забирает ве(ч\р)ность.
И мы останавливаемся в Лилле, смотрим на косые улицы и зажатые между домов соборы, едим кролика в вине, пьем пиво и снова едем. Мой спутник помалкивает, дорога стелется белизной под колеса моей машинки, нам везет - в Лилле бензин дешевле даже французского, не то что бельгийского: 1,509 против 1, 67, а дороги в Бельгии не платные, да еще и широкие, просторные, пять полос - гони, но это они так, с особым цинизмом, шутят. Почему? Да потому, что на въезде в страну стоит знак: максимально разрешенная скорость 120, и потом этот знак нигде не повторяется! Не то, что во Франции - через каждые пятьсот метров rappel, а там, где ничего нет - гони как вздумается. Плюс, ехать тут можно только по крайней правой, а если при свободной правой перестроился левей - ну плати штраф, че уж там. А еще у них, говорят, полицейские пристраиваются сзади на штатской машине, с маа-хоньким радаром, и списывают твою скорость, пока ты пытаешься оторваться от назойливой красной феррари без опознавательных знаков. Умны, а? А еще мобильные радары в кустах. Ну это уж совсем как в Беларуси, какая уж там Европа. Не ходите, дети, в Бельгию гулять! Зато парковки в городах бесплатные - бесплатные парковки, вы такое слышали? В Париже каждый сантиметр пространства стоит денег. И больших, я вам скажу, дешевле штраф за неправильную парковку уплатить. В общем, похоже, держать машину в Бельгии дешевле: превышение скорости - минимум 50 против французских 90, стоянка зачастую бесплатная или как в Генте - пара евро всего, вместо платных дорог (15-20 евро в одну сторону) однажды в год налог на автомобиль (около 400 евро). Итого, он окупается 10 поездками туда-обратно, скажем, из Парижа в Страсбург. Если человек вынужден по работе ездить много, то налог удобней. Если нет - то французская система дешевле выходит, потому что есть деньги - ездишь, нет денег - дома сидишь, и никакой внезапный счет на полстипендии тебя под новый год не подкараулит.
Лоа благосклонны, и с трассы мы прямиком упираемся в Ашкин дом. Дождь начинается только после того, как я вхожу на узкую лестницу со всеми своими сумками - их много, потому что у меня было много времени на сборы, на обратном пути все то же укладывается в две. А там полна горница людей, все сплошь незнакомцы, даже Ашка в ретро-платье неузнаваема. Я не могу налюбоваться, какие все: девочка с непроизносимым именем чирикает его в ответ на поданную мной руку, и я сразу же столбенею, отряхиваюсь, иду знакомиться дальше; long-legged Maman Brigitta- a girl whose name is allegria, Damballa in his wide fancy scarf, Baron Samedi in the most peaceful of his incarnations, with a cigar and a glass, Diejuste with his kind heart which is clearly seen under the jacket in his pale chest, especiallly when he starts thе chords, Erzuli - now calm, smiling, but from time to time the image of Marionette de Bras Cheche, Марионетки с Сухими руками, emerges in her glance - the image of one who is prayed only to point her anger to the other. Только хозяева тут, похоже, свободны от поводьев, всеми остальными завладели проводники дорог. Анаис требует даров, в ней проснулась жажда, я пою ее Ламбруско и флиртом, я не сажусь рядом, не отвожу глаз, я вовсе не устала.
Музыка «Ред Кейс» стекает по стеклу, как бельгийский дождь - упрямый, неукротимый, навеянный близким холодным морем, а то еще легкий, едва ощутимый, висящий в воздухе мелкой моросью, или летний, теплый, стремительный, как в предпоследний день на прогулке в Антверпене, когда я вернулась мокрая до нитки и сэкономившая денег на юбке.) Стилл лайф, которую никто не видит - это все еще жизнь; отражения меня самого, которые меняются в зеркале, как в омытой дождем патине монументального вчера; дорожка через лес, темный-темный лес, через который выводит музыка, порой переплывающая грани гармониипрямиком в агонию душевных струн, и вот слышится стук в дверь, и ее необходимо открыть. Голос предназначения, которое ищет своих детей - вот что мне слышится в этих звуках.
Лоа отступают в сумрак; насытившиеся, пьяные музыкой, они оставляют семерых русских и одну Брунгильду перебирать слова и наслаждаться дарами. Йешу отпускает мои поводья, папа Легба взмахивает рукой, и воцаряется понимание: он говорит на всех языках, смешная задача - свести воедино три.
В Бельгии очень хорошо с музыкой. Это начинает чувствоваться прямо на подъездах к границе. Мы отъезжаем десять км от Лилля, я кручу ручку настройки и попадаю прямиком в объятия «Хуверфоник», это прямо как открываешь окно - и врывается чистый свежий воздух. А потом еще совсем неподалеку в парке играют «Портисхед», и конечно, все идут слушать концерт, но доходят не все - только те, кто не боится темноты. И темноту прорывают фиолетово-лазурные лучи, темнота вспыхивает прозрачной бирюзой, темнота расступается, чтобы дать дорогу звуку, неземному и хриплому голосу надежды, проступающей из горечи поражений. И есть такие песни, когда звук проникает через прутья забора лаской, а есть такие, когда он бросается с обрыва под ноги мощной волной, той, что закручивает, вертит, несет к берегу и бросает на камни, а потом снова тащит за собой в море. И удивление, и просьба, и обида, и мечта - все, что есть в этой нескладной, сексуальной, непонятной женщине - все это впитывается в музыку, как масло впитывается в кожу, чтобы не оставить следов, кроме желания проснуться и вобрать в себя. И мы стоим в темноте, не освещенной ни единым прожектором, и время обступает нас, как темный заколдованный лес, и кажется, я слышу стук в дверь и не могу поделать ничего, кроме как открыть ее…
Машины и музыка; если в Бельгии еще и с мужчинами хорошо, то держаться бы мне от нее подальше, а то мало ли что. Климат-то не мой.