День черной розы
Как всегда, вечером, когда господа отправлялись спать, девочки шли в кухню, запасали дрова и растопку на завтра, а потом поднимались к себе на чердак. Но иногда Джина останавливала их и говорила: ну что, мыши, сегодня повеселимся? Экономка к тому времени уже удалялась, так что Джина могла не особенно смущаться, ставила чайник, доставала из комода сыр, хлеб и что осталось от ужина, себе наливала пива, девочкам - бледненького, спитого чая. Они садились у стола - Абигайль скромно благодарила за угощение, Черити молча улыбалась - и все вкушали вечернюю тайную трапезу. Если миссис Гернатт и подозревала о такого рода пирушках, с девочками она об этом никогда не говорила, а с Джиной и подавно. Абигайль долго боялась, что участвует в чем-то запретном и неправильном. А Черити пожимала плечами: если миссис Джине охота потешить свое доброе сердце, чего ж в том дурного? Она же с нами делится собственным ужином, не чьим-то еще! Так что в конце концов и Абигайль перестала смущаться, протягивая руку за еще одним куском. Есть ей хотелось всегда, что правда, то правда.
После еды Черити протянула Джине сверточек из кармана фартука, Джина, опасливо оглянувшись на дверь - не ровен час появится Гернатт, бережно взяла его и сунула куда-то в укромное местечко на комоде. Потом набила и раскурила крохотную глиняную трубочку и махнула девочкам - мол, что стоите! Убирайте все и - брысь наверх.
Абигайль попала в этот дом почти случайно. Ее заметила Черити, когда Абигайль переминалась с ноги на ногу на пороге кухни, не решаясь спросить у строгой кухарки, не нужны ли в этом доме служанки... на любую работу. Черити, заляпанная жиром и сажей, мигом вскинулась из-за плиты, обтерла руки о замызганную тряпку поверх фартука и заверещала “Нужны служанки! Нужны, миссис Джина! Миссис Гернатт сама говорила!!!” Так Абигайль и оказалась в доме, а всех-то ее пожиток - платье, в котором пришла, вязаная шаль и шкатулка с розанами и певчей птицей. Шкатулка вся поцарапана, лак с нее почти слез. Лежат там нитки, иголка, пара пуговиц и большущая медная булавка - единственное украшение Абигайль, Черити смеется и говорит про шкатулку - фамильная сокровищница герцогини Эб.
Абигайль - тощенькая, бледненькая, с прыщавым личиком и плаксивым голосом. Черити - хохотушка, плотная, на щеках малиновый румянец, в голове только ветер да шалости. Черити любят все, хотя и достается ей тоже порядком, на Абигайль никто не обращает внимания - серая мышка, тихоня с белесыми косичками. Сама она рада-радешенька, что такая незаметная и аккуратная, потому что до смерти боится всякого начальственного взгляда. Миссис Гернатт повысила на нее голос лишь единожды - и после того Абигайль беззвучно рыдала полтора часа, хорошо еще что ей велели отправиться в прачечную и как следует отстирать белье, а если бы пришлось в это время убираться в комнатах! “Горничная Дженни опрятна и скромна. Ныть и огрызаться Дженни не должна”. Там, в этом стишке, было еще сколько угодно таких нравоучений, на все случаи жизни, так что Дженни эта выходила прямым ангелом. А вот попробуй не заплачь, когда тебя честят замарашкой за пятно на фартуке и обещают отправить на помойку, где тебе самое место!
Черити тогда только фыркнула, когда вечером Абигайль пожаловалась ей на угрозы миссис Гернатт. “С ума сошла - реветь? Да куда она тебя выгонит? Тогда ей самой придется пол скрести, а она же его носярой своей острой исцарапает!” Черити ничего не боится, она совсем отчаянная.
А когда они ложатся в постель и накрываются старым одеялом, траченным молью посередине, Абигайль прижимается носом к теплому плечу Черити и говорит: “Расскажи что-нибудь?” Обе сегодня устали, но Абигайль все равно просит - уж очень интересно Черити рассказывает про всякие небылицы. Голос у нее сразу становится загадочный и глубокий, как будто это не Черити, а кто-то совсем незнакомый. Иногда, конечно, бывает страшно, но оно того стоит. “Ну ладно, - говорит Черити, - но только чуток совсем, ага?”
“Ну вот, слушай, - говорит Черити тем самым, глубоким голосом. - Жила-была одна девочка. Она одна жила, без родных, и некому ей было подать добрый совет, научить уму-разуму. Был у нее домик, маленький-маленький, и садик тоже был, только ничего там не росло, окромя петрушки да чеснока. А ей хотелось, чтоб росли там розы. Вот любила она розы. Однажды пошла она... ну куда она пошла... да в соседнюю деревню, позвали ее... а путь шел мимо кладбища. И она смелая была, пошла напрямки. (Абигайль вздрогнула, по спине пробежал холодок.) Смотрит - а на кладбище, на дальней могилке, цветет розовый куст. И такой он кудрявый, пахнет так сладко, пчелы вокруг него так и гудут... Она думает - вот бы мне такой у дома, хорошо бы было! Но очень уж большой, не выкопать его, и нести тяжело будет. Смотрит - а рядом на соседней могилке тоже розовый куст растет, только махонький совсем. Но тех же роз, и пахнут так же. Обрадовалась она, место запомнила, а как обратно пошла, нарочно через кладбище путь держала. И вечер уже настал, нет никого... холодно стало, кустик весь в росе, пчелы унялись, спать ушли. Девочка его из земли вырыла, в платок завернула, чтоб не так кололся, - и домой пошла. Радуется, глупая, что у нее теперь розы будут расти. А сзади... так тихо-тихо... (“Что - тихо?” - еле слышно слышно прошептала Абигайль. “Ничего, - отрезала Черити внезапно злым голосом. - Просто тихо сзади, поняла?”)
И вот пришла она домой, розовый кустик на крылечко положила. Темно уже совсем, поздно, ну, думает, завтра я его утром на рассвете посажу, а пока тряпочкой мокрой прикрою - и хорошо будет. Корни она кустику тряпочкой закутала, а с корней земля упала, она и не приметила. Вот ночью слышит девочка - топ-топ-топ. Ходит кто-то под окном. Испугалась она страсть, неужели, думает, воры? Лежит под одеялом - и пошевелиться боится. Вдруг, думает, возьмут что хотят - а меня не заметят? В дверь кто-то подергал - дверь заперта. И тут голосок раздался: “Кто в дому, кто в дому, отоприте дверь!” Девочка уж и поняла, что это не воры, ох, если бы воры! А голосок снова: “Розы мои, розочки, отоприте дверь!” А в ответ: “Мы не можем, связаны лежим!” Девочка от ужаса ни жива ни мертва. И снова голосок: “Земелька-земелька, отопри мне дверь!..” И тут дверь ме-е-едленно стала отворяться. Топ-топ-топ! Девочка и кричать от страха не может, вся заледенела от ужаса. В дом вошел мертвый ребеночек. Это она с его могилы куст украла. Подходит он к ней, весь белый, холодный, ручку мертвую протягивает и говорит: “Развяжи мои розочки!” Девочка встала, сама не зная как, подошла, сняла с розового куста тряпку, ребеночек улыбнулся и говорит: “В сердце роза расцветет, в сердце роза расцветет!” Сказал - и исчез.
А наутро розовый кустик лежал весь почерневший и завялый, будто его морозом прибило. И на могильной земле отпечатался след маленькой ножки, босенькой... С этого дня девочка уже не вставала, у нее ноги отнялись и волосы стали седые. Ее соседки из жалости кормили, прибирали за ней, а она лежит и слушает что-то, все слушает. А говорить не может, только мычит, язык у ней тоже отнялся. И вот однажды улыбнулась она и молвила: “Роза моя бутоны дала!”, и к вечеру уже преставилась. (Тут Чарити судорожно перекрестила сердце, хотя и вовсе не папистка, и Абигайль тоже последовала ее примеру.) Но когда ее положили в гроб и повезли на кладбище, всем вокруг слышалося, словно бы ребеночек маленький смеется. А когда гроб опустили в могилу, забросали землей и хотели уже уходить, то опять был этот же смех, а потом все услышали ровно как доски гроба под землей ломаются, земля просела, потом вспучилась, вот прямо на холмике могильном, и из земли полез росток, да такой толстый, шипастый, - и из девочкиной могилы выросла роза, только роза эта была странная - пахла она могильной землей!”
================
Абигайль лежала ни жива ни мертва, как та девочка-воровка. Надо было сказать хоть что-нибудь, лишь бы не было так жутко и тихо. И не зазвучал далекий приглушенный смех... “Черити, - пересохшими губами шепнула Абигайль, только бы не молчать. - Черити, а что ты дала миссис Джине сегодня?” - “Ну что ж, - безмятежно улыбнулась Черити. - Ты сама меня спросила. Джине я дала отросточек от розы, что растет у леди в спальне. Я его украла для нее. Это такая роза, она цветет только раз в году... Она черная-черная... А знаешь, чем она пахнет? Аби, да ты что, сдурела? Аби!..” Но Абигайль ее не слышала, она падала в бесконечную темноту, пахнущую могильной землей, а вокруг нее звенел, раскалывался и осыпался страшный нечеловеческий вопль.
На шум прибежала Джина, помогла насмерть перепуганной Чарити удержать бьющуюся и выгибающуюся подружку, у худосочной Абигайль внезапно оказалось столько сил, что вдвоем они еле справились. Потом Абигайль затихла, кровь сочилась из прикушенной губы, по простыне растекалось пятно мочи, девочка лежала спокойная и даже почти красивая, а Джина, вытерев пот со лба, выдохнула и сказала: “Простыню сами стирайте... вот счастье-то в дом привалило!.. уволят теперь, поди... и дорога девке - только в петлю или в работный дом...” Чарити встряхнула головой и храбро сказала: “Так это ж я виновата. Напугала ее до смерти! Кто ж знал, что она такая дура?”
Утром весь дом горячо обсуждал ночное приключение. Хозяйка проснулась от ужасающего вопля - и потом до утра не сомкнула глаз, а если и засыпала, ее мучили кошмары. Абигайль утром встала разбитая, вялая, ничего не помнила, но узнав, что у нее был припадок и она обмочилась, немедля разрыдалась от стыда и ужаса. Миссис Гернатт провела строжайшее расследование, по результатам которого после обеда Черити в сопровождении кухарки была отведена в личную комнату домоправительницы для “серьезного разговора”.
Абигайль отправилась в прачечную, показываться у господ ей ни в коем случае не следовало, а в кухне тоже проку от нее мало - ходит как сонная муха, смотрит на все тупыми глазами и чуть что - ревет. А в прачечном подвале тихо, спокойно, приставать некому, а просто стирай себе белье, и вместе с хозяйским заодно - свою загаженную юбку с исподним и их с Черити простыню.
За ужином, однако, речь опять зашла о злополучном припадке. Но на сей раз хозяин пожелал увидеть лично девиц-возмутительниц спокойствия. Миссис Гернатт незамедлительно доставила обеих в гостиную. Чарити хмурилась и отмалчивалась, Абигайль пылала пунцовым, прятала глаза и даже расплакалась-таки, услышав, что подружку из-за нее выдрали. Но хозяин внезапно не ругался, не распекал, а стал расспрашивать Чарити, откуда она берет все эти сказки и истории, может, их рассказывали там, откуда она родом, и помнит ли она еще что-нибудь. А если помнит, то не согласится ли как-нибудь рассказать их не только милой... эээ... Абигайль, но и ему? Ему и, возможно, некоторым джентльменам и леди, которые весьма интересуются такого рода историями? Абигайль думала, что Чарити немедленно рухнет на колени и попросит прощения, поклянется никогда больше так не делать. Сама бы она, безусловно, так и поступила, ведь ясно, что никакого дела важным господам до деревенских россказней нет и быть не может, значит, хозяин таким образом желает пристыдить глупую служанку. Но Черити пожала плечами и спокойно ответила, что ежели хозяин хочет, она ему расскажет и про розы с детской могилки, и про красный колпак, и про черную корову, ей-то нетрудно. Если вам так хочется, сэр. И присела в красивом полупоклоне. Хозяин засмеялся, дал им обеим по шиллингу и сказал, что ловит Черити на слове! А то уж больно скучно бывает вечерами, и ежели в доме завелся свой собственный Оссиан, грех скрывать его от Фольклорного Общества. После чего пожелал им доброй удачи и спокойных снов, а Абигайль, нежной сердцем, отдельно велел беречь здоровье. Так день, начавшийся кошмаром, неожиданно обернулся редкостной удачей - целый шиллинг, настоящее богатство! И ни слова об увольнении, наоборот! Джина от души веселилась, когда девчонки наперебой пересказывали ей этот разговор за ночным чаем, и Абигайль тоже радовалась, особенно ее радовало, что все закончилось так хорошо и Черити не поссорилась с ней. Черити сказала: "Ну ты же знаешь, это все глупости! Хорошо, что ты не умерла, а я так испугалась!.."
===========================
Жила-была одна девочка. Она была служанкой - и день деньской терла коридоры и лестницы, смахивала пыль перьевым венчиком, чистила кованые подсвечники, ложки, вилки и ножи. И больше всего на свете она боялась двух вещей: что домоправительница скажет ей “собирай-ка, милочка, вещички, ты нам больше не нужна” и заходить в спальню леди. Потому что в спальне леди росла черная роза, черная-черная, в белом как молоко горшке. Раз в год на этой розе появлялись семь бутонов, как будто ветки налились отвратительными карбункулами. Бутоны раздувались, зеленые полоски еле сдерживали их неопрятные скрученные лепестки, и однажды на сухих серо-песочных ветках распускались семь черных-пречерных цветов. И тогда из спальни леди реял страшный дух могильной земли, и весь дом начинал пахнуть могилой. Откуда взялась эта страшная роза и зачем леди поставила ее у себя? Старые слуги говорили, что однажды, лавным-давно, в дом пришел китаец-разносчик - он был весь желтый, с косыми узкими глазами, одет в красный вышитый халат. Он продавал разные редкости, лаковых козочек, скачущих по крутым горам, костяных лягушек, карабкающихся по бамбуку, веера, чтобы вызывать ветер и коротенькие трубки, чтоб курить опиум. Матушке нашей леди очень приглянулась резная шкатулка, в шкатулке было множество отделений, чтобы хранить там всякую всячину. Китаец неохотно продал эту шкатулку, он говорил, что шкатулка не предназначена для продажи, что она принесена из опасных мест... Но матушка нашей леди уж очень пленилась затейливой резьбой на крышке, да и деньги предлагали хорошие, и старик сдался. Но сказал, что если в шкатулке что-нибудь найдется, пусть это будет немедленно брошено в печь. Он сказал так и ушел. А шкатулка, совсем пустая, осталась в доме. Никто и не заметил в ней маленькое семечко, оно завалилось в щелку и затаилось до времени. Никто не знал о нем, до тех пор, пока служанке не велели как следует вымыть и вычистить эту шкатулку, чтобы сложить в нее кольца, ожерелья, броши и браслеты леди. Служанка стала мыть и чистить эту шкатулку, нашла странное семечко и, недолго думая, сунула его в цветочный горшок. Так она решила: это семечко переплыло через море-океан, значит, уж верно, достойно жизни и жаль его выбрасывать. А если не взойдет - ну что ж, такая у него судьба. Семечко принялось и вскоре пустило росток. Росток окреп, задеревенел, стало ясно, что это будущее деревце или кустик. Только матушка нашей леди внезапно занемогла... Росток рос, выпускал новые веточки, покрывался листьями. А старой леди было все хуже и хуже. И вот однажды на ветвях появился бутон, небольшой темный бутон, как бусина китайского лака. С тех пор как он появился, старая леди больше не вставала. А когда раскрылся цветок, ее не стало. Цветок был черный-черный, словно траурный креп, и в доме пахло горем. С тех пор леди хранила этот цветок у себя в спальне, в память о своей незабвенной матушке. И с каждым новым покойником в доме китайский странный куст выбрасывал на один цветок больше, чем прежде. И все усиливался страшный запах могильной земли.
Говорят, чтобы проклясть человека до смерти, надо поставить в его комнате этот цветок... Всего лишь отросток, и больше ничего не надо! И ведь любой обрадуется редкому растению. А можно и просто подбросить своему врагу под изголовье сухой цветок, растертый в пыль.
=================
А через три дня Абигайль велели убираться в спальне леди. Это было повышение, раньше туда входили только Агнесс, горничная леди, и иногда Черити, но тут Агнесс уехала сопровождать хозяйку, Черити отправили по каким-то поручениям, и только Абигайль, нежная сердцем, с веником, совком и перьевой метелочкой, в свежевыстиранном переднике отправилась в ранее запретные покои. И конечно, первое, что она там увидела - это странное и перекрученное растение, с темно-зелеными листьями. На фоне шелковых занавесок резкими хаотическими штрихами рисовался его уродливый силуэт. На серо-пепельных ветках кое-где торчали цветки, будто вырезанные из китайской черной бумаги, небрежно присборенные и нарочитые. “Знаешь, чем она пахнет?! Знаешь, как можно проклясть человека?! Знаешь, отчего умерла старая леди?!” - произнес где-то в висках насмешливый и холодный голосок Черити. Абигайль пошатнулась и... удержалась на ногах. Сжав в горсти свое нежное сердце, Абигайль подошла к черной розе из спальни леди и коснулась его пальцем. Цветок качнулся и слетел вниз, в белый керамический горшок, украшенный улитками и стрекозами. Он был сухим и ломким. И не пах ровно ничем. Абигайль завернула его в лоскуток и уложила в свою шкатулку. Просто так. На память. Все равно все это сказки!