Свежайшее
Ночь, длинный яркий коридор приемного покоя. Я веду на хирургическое отделение пациентку двадцати шести лет с "острым аппендицитом?" (именно так, удивлённый горб на лице истории болезни) и подтверждённым covid-19. Веду пешком, потому что "сильно болит и страшно, но не поеду я ни в каком кресле". Идти шагов пятьдесят к лифту, затем стоять пять этажей, а после ковылять по хирургическому отделению до постели ещё минут десять. Беспокоясь, я немного взвинчен.
Встречный кардиолог смены вдруг просит свозить только поступившего лежачего пациента на томографию. Немедленно.
- Должны успеть, - пожимает плечами. - А может, - поднимая указательный палец синей резиновой перчатки, - и до койки в реанимации доживёт. Девушку верните в бокс, - добавляет она мягким голосом. Вообще говоря, это крайняя редкость, force majeure.
Два существа, запаянные в жуткие костюмы, сквозь респираторы и капюшоны кричат пред ней о смерти, - так, вероятно, выглядит сцена из зала.
- Возвращаемся, - сообщаю публике, - назад. Держитесь. Видите как?
Она видит.
Далее - каталка, старый голый мужчина, клёкот кислородной банки. Возясь с ним, полубезсознательным, с его терракотовым телом и лимонным цветом вытаращенных глаз, я продолжаю думать.
Скажу отдельно: толкающий каталку реанимационного пациента, клонясь в усилии и направляя колёса, зрит очень личное, телесно-сокровенное, - ступни, порой гениталии, внутренние стороны плеч, мучительные выверты шеи. Стащив обнажённого человека на томографический стол и перевалив обратно, ты знаком с ним всерьёз, он не посторонний, думать иначе глупо и безбожно. В истории болезни сказано, ему - всего шестьдесят. Здесь даже грубое воображение облокотится.
Я разом отчётливо представляю себе цепь ситуаций, вследствие коих я через десять лет лежу именно так - голым, лысым, с пузом и циррозом, без документов и установленных связей на смертной каталке в муниципальной больнице. Впрочем, на моём дереве возможностей растут и более страшные ветви. И ни одна из них теперь не состоится. Всё, что сумел смоделировать, не сбывается. Это факт.
Наших выбивает, за последние две недели пятеро из младшего и среднего персонала приемного отделения "плюсанули". На сорок человек. Я в известной добровольческой ловушке: уйти значило бы сбежать, дезертировать с войны, увеличить зверскую нагрузку на товарищей (в приёмнике в смене ДВА санитара), а с моим двадцатипятилетним гепатитом и второй группой крови риск игры в ящик максимальный.
Тело циррозного дядьки я из реанимации утром вывез в морг. "Валетом" с останками бабусяки, чтоб два раза не ходить.
Встречный кардиолог смены вдруг просит свозить только поступившего лежачего пациента на томографию. Немедленно.
- Должны успеть, - пожимает плечами. - А может, - поднимая указательный палец синей резиновой перчатки, - и до койки в реанимации доживёт. Девушку верните в бокс, - добавляет она мягким голосом. Вообще говоря, это крайняя редкость, force majeure.
Два существа, запаянные в жуткие костюмы, сквозь респираторы и капюшоны кричат пред ней о смерти, - так, вероятно, выглядит сцена из зала.
- Возвращаемся, - сообщаю публике, - назад. Держитесь. Видите как?
Она видит.
Далее - каталка, старый голый мужчина, клёкот кислородной банки. Возясь с ним, полубезсознательным, с его терракотовым телом и лимонным цветом вытаращенных глаз, я продолжаю думать.
Скажу отдельно: толкающий каталку реанимационного пациента, клонясь в усилии и направляя колёса, зрит очень личное, телесно-сокровенное, - ступни, порой гениталии, внутренние стороны плеч, мучительные выверты шеи. Стащив обнажённого человека на томографический стол и перевалив обратно, ты знаком с ним всерьёз, он не посторонний, думать иначе глупо и безбожно. В истории болезни сказано, ему - всего шестьдесят. Здесь даже грубое воображение облокотится.
Я разом отчётливо представляю себе цепь ситуаций, вследствие коих я через десять лет лежу именно так - голым, лысым, с пузом и циррозом, без документов и установленных связей на смертной каталке в муниципальной больнице. Впрочем, на моём дереве возможностей растут и более страшные ветви. И ни одна из них теперь не состоится. Всё, что сумел смоделировать, не сбывается. Это факт.
Наших выбивает, за последние две недели пятеро из младшего и среднего персонала приемного отделения "плюсанули". На сорок человек. Я в известной добровольческой ловушке: уйти значило бы сбежать, дезертировать с войны, увеличить зверскую нагрузку на товарищей (в приёмнике в смене ДВА санитара), а с моим двадцатипятилетним гепатитом и второй группой крови риск игры в ящик максимальный.
Тело циррозного дядьки я из реанимации утром вывез в морг. "Валетом" с останками бабусяки, чтоб два раза не ходить.