Выгружая бабусяку
уже в палате на кровать, неловко толкнул каталку и переехал сестричке мизинец на ноге.
- Сука ты, - сказала она как-то сдавленно, сдержанно, даже уважительно, но помогать бросила. В это же время из телефона сообщили, что умер отец Дмитрий. Поскольку ночь, я укрыл бабку, расставил прикроватные тумбочки обратно в эндшпиль и потушил растениям свет.
Никогда ему не забуду радости первых пониманий сложных вещей. Видел живьём лишь однажды в церкви на "Динамо", но знаю о нем многое - значительное, красивое, бескомпромиссное. Крещу лоб за упокой и только теперь понимаю, как осуждённые могут ходатайствовать перед Христом.
Везут вторые тромбоны, курсантов Макаровки, грузинских скульпторов, хорошеньких вьетнамок и атлетичных агентов ФСО. Госпитализация молодеет, что говорит лишь о том, что мне легче работать, - больше ходячих. Обобщать глупо, это всего только моя маленькая больница, но смерть отца Дмитрия - личная потеря; стало грустно, одиноко и кажется, что другие попы вряд ли что-то могут понимать в неофитах конца прошлого века.
- Сука ты, - сказала она как-то сдавленно, сдержанно, даже уважительно, но помогать бросила. В это же время из телефона сообщили, что умер отец Дмитрий. Поскольку ночь, я укрыл бабку, расставил прикроватные тумбочки обратно в эндшпиль и потушил растениям свет.
Никогда ему не забуду радости первых пониманий сложных вещей. Видел живьём лишь однажды в церкви на "Динамо", но знаю о нем многое - значительное, красивое, бескомпромиссное. Крещу лоб за упокой и только теперь понимаю, как осуждённые могут ходатайствовать перед Христом.
Везут вторые тромбоны, курсантов Макаровки, грузинских скульпторов, хорошеньких вьетнамок и атлетичных агентов ФСО. Госпитализация молодеет, что говорит лишь о том, что мне легче работать, - больше ходячих. Обобщать глупо, это всего только моя маленькая больница, но смерть отца Дмитрия - личная потеря; стало грустно, одиноко и кажется, что другие попы вряд ли что-то могут понимать в неофитах конца прошлого века.