Байки Карабая - "Бешмет"
Спиридон Пафнутьевич, нижегородский купец, гостил в Кумшаках у своего давнего приятеля, Ивана Ефимовича. Не первый раз они ударяли по рукам. Покупал Спиридон Пафнутьевич, и балыки донские, и мед, и вино, но самое главное, он покупал добрых донских бычков, что каждый год гнали к Дону с Сальских степей, где Иван Ефимович арендовал Войсковые земли. Гнали этих бычков, черные как смоль прасолы, торговцы скотом, что из поколения в поколение, мерили степь, несметными стадами быков и овец, гоняли их и в Царицын и аж за Воронеж. Только сейчас всё вышло по другому, недавно в Черткове построили железную дорогу и скот начали возить вагонами, в большие города, на бойни. И дело зашевелилось и скота стало продаваться больше. Завелись у казаков золотые червонцы. Загуляли под седлом добротные жеребцы, в колясках рвали упряжь быстрые орловские рысаки. Вот и сейчас купец и радушный хозяин сидели в "зале", за большим круглым столом, городской работы. Угощался Спиридон Пафнутьевич, всегда основательно и обильно. Бывало, в прошлые времена, все соседи сходились к беседке под "вышнями", чтобы поглазеть, как дородный, огромного роста, купец, закидывал в себя по семь, восемь, гречишных блинов с каймаком, да запивал их узваром, который наливали ему из железного кубгана, горской работы. Но сейчас, Спиридон Пафнутьевич, ел гуся. И не просто гуся, а гуся запеченного в русской печи, с яблоком и аладжой. Гусь хрустел корочкой и истекал соком, а каждая его часть легко поддавалась руке едока, легко отваливаясь от остова вместе я мягким и сочным мясом. Купец уже отхватил гусиную лытку и откусив от неё, назидательно этой лыткой помахивал и вещал густым басом.
- Что нонешние времена? Где, скажи мне друг любезный, честь и совесть купеческая? Всякая шваль, лезет в гильдию, и всё норовит и векселек какой "бронзовый" подсунуть, и где можно цену подбить, товар у тебя увести. То ли раньше было! Даёт купец, другу своему, деньгу большую, в Архангельске, и просит отдать своему дружку в Астрахани! И ничего! Будьте спокойны, деньга дойдет!
- А это всё потому Спиридон Пафнутьевич, отвечал ему хозяин дома, что прежние купцы все наголо были, люди старой веры, древнего благочестия, а сейчас что? Дурнохлебы, бездельники, такие порядки завели что, волосья под папахой, дыбарем встають.
- Это правильно Иван Ефимович говоришь, сказал купец опять взмахнув рукой и вдруг замер.... На сером бешмете что, висел на стене, проступило большое жирное пятно, аккурат, у правого плеча.
- Ох хозяин! Прогневал я тебя! Залил жиром кафтан твой что, на стене. Дурень я здоровый размахался жаренным гусём!
Хозяин улыбнулся.
- Да не убивайся зазря, засмеялся хозяин. Я табе такую байку расскажу, смотри только умом не рухни .... Ну зараз так оно було..
Дела была на Балканах, кады мы с туркой воевали в последний раз. Я уж малость обшкалыкталси на той войне, а потому что, гонит мине начальства, все на первую линию, в дозоры, да разведки. Говорять "Мол дюжа ты приказной (чин был у мине такой тады), вакан маешь, как ни сиганешь к турке, так всё ахфицера, а то и бея какого тащишь". На что, я им отвечаю. Это обличья у мине такая, бабка моя була турчанка, а мать с Крыму отец привез. Отбил её вместя я ясырем, она хучь по отцу и русская была, а мать её самая что ни на есть крымчанка с Сурожу. Без подмесу. И еще говорю, я как иду на лавлю, в полеванье, так справу никогда не надеваю, а вишь у мине и бешмет и папаха горская, от дружка маво с Кабарды. Турка сразу и не различить, кто там есть, папаха да бешмет серый, да ишшо я по ихнему, как закагакаю, никто мине от турки не отличить. Ну так вот, и и вакан под собой маю, и обшкалык к войне, не береть мине ни пуля ни шашка, везде утечь успеваю, и турку на аркане волоку! Тут опеть вызываеть мине начальства, и такая гуторка случилась. Мол говорить, вот табе к делу, урядник казачий, с тридцать шастого полку, ты их сотню за Дунай переведи, им приказ есть о каком табе знать не надо. Легко гутарить , "переведи", перед Дунаем, да по над ним, стрелков турецких сотни и тышши, по кушерям ховаются, да на нас казаков охотятся. Тут гутарю, хорониться от турки надо, шоб не звенело, не блестело ни стучало. Пошли мы с тем урядником, в ево сотню. Решились так, пойдем до байрака верхи, а потом пеши. Коней сбатуем, да оставим на казачков, а сами к греку шинкарю, пойдем он нас с каюками в кушерях зараз ждать будеть. Весточку я греку посылал через, ясырку одну. Ну чаво, меркувать да гореватьЮ шашки обмотали лохунами да гунями всякими, шоб не стукались об амуницию, ну и ружья тоже. С папах все значки поснимали и стали ждать. Как звезда на небо упала, встремнулись да в седла, до байрака ох как далеко ишо було. И тут урядник, Петро его звали, чубук свой достаеть, и давай ево раскуривать. Я ему баю.
- Ты Петро, зазря и здеся не хоронишься. Шас оружия другая, не та шо раньше. Я у турки видал аглицикие винтовки далеко бьют, пуля, как кол, на который коня припинають, а летить аж за версту. Петро, в усы смеётся, да чубуком пыхать.
- Да хорош брехать Иван, не бываеть такого! А я ему, я табе шо кобель без делы гавчать? Ты мине послухай, чаво без дела рахтоваться?
И тут глянул, спереди, да далеко как,чуть правее, огонёк пыхнул, и мине чем то теплым и склизлым обдало. Глунул на Петро, а он без головы едеть и чубук так в руке и курить у ево. Расхлепал ему турка, пулей весь калган. Проехал он так без башки, сажени три и тихонько так коню, на гриву повалилси, конь встремнулси, спужалси и с поворота на намет и побёг домой к конюшне. А тела ево Петрово, как чувал о землю грянуло.
Я на сабе гляжу, а у мине на правом плече, Петрова мозга прилипла. Я канешна стряхнул, не до того было, а сам казакам, команду дал, шобы делали гак вправо, да ховались в байраке. Довел я их до Дунаю, рассадил по каюкам, а команду принял, годок мой приказной. Ушли они и повертались потом, с ясырем да дуваном, как у нас гутарють. А я у грека, дымки его выпил ей же пятно замыл, да пришел до начальства все им что и как обгутарил. Снял свой бешмет, да одной ясырке (хороша была эх!) дал банить. Как затем було, долго гутарить, повертались мы домой, дуван был хороший, вот с него и начал разживаться и табе потом прознал, тольки вот, как энтот день наступаеть, кады значить Петру Мирошникову, турка башку то снёс, так пятно от ево мозги на моём бешмете и проступаеть.Не веришь! Так послухай! Я ево бешмет энтотЮ носить потом не стал. Положил в скрыню. А тут баба моя, жана - казачка, стала скрыню перебирать, и попала акурат на энтот день. И гутарить мине. "Ваня, ты ж бешметишко свой не носил, иде ж ты ево в жиру изгваздал, неужто осетров в ём карабовал?" Я зараз и не уразумел, шо вышло, но сказал жинке то своей, ты говорю постирай его получше, мало ли чаво там с походу осталось? А бешмет вишь хороший, я в ём раньше любил верьхи полювать. Едешь с собаками на лавлю, и не холодно и не жарко и не продуваеть. Ну постирала она ево, бешмет энтот, и говорю ты повесь на стену то, нехай повисить, поглядим на ево. Ну на следующий год, аккурат в то же время, к ночи ближе ( как сейчас), пятно на наших глазах и проступило. Чаво то надо Петру на том свете. Не уразумею чаво. Я уж и свечку ходил ставить, и никониан просил за него панихиду справить. И в камплицу к монахам ездил, и старцев спрашивал, что да как. Тольки мне сказали, что не надо энтот бешмет ни резать ни жечь. Могеть быть, он гутраить оттуда хочеть, а не выходить.
Спиридон Пафнутьевич, положил гусиную лытку прям на стол.
- Налей хозяин дымки.
- Ты знаешь Спиридон Пафнутьевич, дымки у мине не бываеть, а вот чача виноградная завсегда пожалуйста! Хозяин твердой рукой налил, купцу, полный стакан синего стекла, и тот выпил, и выпучив глаза, всё смотрел на пятно на бешмете. И чудилось ему сквозь это пятно лицо молодого урядника.
- Что нонешние времена? Где, скажи мне друг любезный, честь и совесть купеческая? Всякая шваль, лезет в гильдию, и всё норовит и векселек какой "бронзовый" подсунуть, и где можно цену подбить, товар у тебя увести. То ли раньше было! Даёт купец, другу своему, деньгу большую, в Архангельске, и просит отдать своему дружку в Астрахани! И ничего! Будьте спокойны, деньга дойдет!
- А это всё потому Спиридон Пафнутьевич, отвечал ему хозяин дома, что прежние купцы все наголо были, люди старой веры, древнего благочестия, а сейчас что? Дурнохлебы, бездельники, такие порядки завели что, волосья под папахой, дыбарем встають.
- Это правильно Иван Ефимович говоришь, сказал купец опять взмахнув рукой и вдруг замер.... На сером бешмете что, висел на стене, проступило большое жирное пятно, аккурат, у правого плеча.
- Ох хозяин! Прогневал я тебя! Залил жиром кафтан твой что, на стене. Дурень я здоровый размахался жаренным гусём!
Хозяин улыбнулся.
- Да не убивайся зазря, засмеялся хозяин. Я табе такую байку расскажу, смотри только умом не рухни .... Ну зараз так оно було..
Дела была на Балканах, кады мы с туркой воевали в последний раз. Я уж малость обшкалыкталси на той войне, а потому что, гонит мине начальства, все на первую линию, в дозоры, да разведки. Говорять "Мол дюжа ты приказной (чин был у мине такой тады), вакан маешь, как ни сиганешь к турке, так всё ахфицера, а то и бея какого тащишь". На что, я им отвечаю. Это обличья у мине такая, бабка моя була турчанка, а мать с Крыму отец привез. Отбил её вместя я ясырем, она хучь по отцу и русская была, а мать её самая что ни на есть крымчанка с Сурожу. Без подмесу. И еще говорю, я как иду на лавлю, в полеванье, так справу никогда не надеваю, а вишь у мине и бешмет и папаха горская, от дружка маво с Кабарды. Турка сразу и не различить, кто там есть, папаха да бешмет серый, да ишшо я по ихнему, как закагакаю, никто мине от турки не отличить. Ну так вот, и и вакан под собой маю, и обшкалык к войне, не береть мине ни пуля ни шашка, везде утечь успеваю, и турку на аркане волоку! Тут опеть вызываеть мине начальства, и такая гуторка случилась. Мол говорить, вот табе к делу, урядник казачий, с тридцать шастого полку, ты их сотню за Дунай переведи, им приказ есть о каком табе знать не надо. Легко гутарить , "переведи", перед Дунаем, да по над ним, стрелков турецких сотни и тышши, по кушерям ховаются, да на нас казаков охотятся. Тут гутарю, хорониться от турки надо, шоб не звенело, не блестело ни стучало. Пошли мы с тем урядником, в ево сотню. Решились так, пойдем до байрака верхи, а потом пеши. Коней сбатуем, да оставим на казачков, а сами к греку шинкарю, пойдем он нас с каюками в кушерях зараз ждать будеть. Весточку я греку посылал через, ясырку одну. Ну чаво, меркувать да гореватьЮ шашки обмотали лохунами да гунями всякими, шоб не стукались об амуницию, ну и ружья тоже. С папах все значки поснимали и стали ждать. Как звезда на небо упала, встремнулись да в седла, до байрака ох как далеко ишо було. И тут урядник, Петро его звали, чубук свой достаеть, и давай ево раскуривать. Я ему баю.
- Ты Петро, зазря и здеся не хоронишься. Шас оружия другая, не та шо раньше. Я у турки видал аглицикие винтовки далеко бьют, пуля, как кол, на который коня припинають, а летить аж за версту. Петро, в усы смеётся, да чубуком пыхать.
- Да хорош брехать Иван, не бываеть такого! А я ему, я табе шо кобель без делы гавчать? Ты мине послухай, чаво без дела рахтоваться?
И тут глянул, спереди, да далеко как,чуть правее, огонёк пыхнул, и мине чем то теплым и склизлым обдало. Глунул на Петро, а он без головы едеть и чубук так в руке и курить у ево. Расхлепал ему турка, пулей весь калган. Проехал он так без башки, сажени три и тихонько так коню, на гриву повалилси, конь встремнулси, спужалси и с поворота на намет и побёг домой к конюшне. А тела ево Петрово, как чувал о землю грянуло.
Я на сабе гляжу, а у мине на правом плече, Петрова мозга прилипла. Я канешна стряхнул, не до того было, а сам казакам, команду дал, шобы делали гак вправо, да ховались в байраке. Довел я их до Дунаю, рассадил по каюкам, а команду принял, годок мой приказной. Ушли они и повертались потом, с ясырем да дуваном, как у нас гутарють. А я у грека, дымки его выпил ей же пятно замыл, да пришел до начальства все им что и как обгутарил. Снял свой бешмет, да одной ясырке (хороша была эх!) дал банить. Как затем було, долго гутарить, повертались мы домой, дуван был хороший, вот с него и начал разживаться и табе потом прознал, тольки вот, как энтот день наступаеть, кады значить Петру Мирошникову, турка башку то снёс, так пятно от ево мозги на моём бешмете и проступаеть.Не веришь! Так послухай! Я ево бешмет энтотЮ носить потом не стал. Положил в скрыню. А тут баба моя, жана - казачка, стала скрыню перебирать, и попала акурат на энтот день. И гутарить мине. "Ваня, ты ж бешметишко свой не носил, иде ж ты ево в жиру изгваздал, неужто осетров в ём карабовал?" Я зараз и не уразумел, шо вышло, но сказал жинке то своей, ты говорю постирай его получше, мало ли чаво там с походу осталось? А бешмет вишь хороший, я в ём раньше любил верьхи полювать. Едешь с собаками на лавлю, и не холодно и не жарко и не продуваеть. Ну постирала она ево, бешмет энтот, и говорю ты повесь на стену то, нехай повисить, поглядим на ево. Ну на следующий год, аккурат в то же время, к ночи ближе ( как сейчас), пятно на наших глазах и проступило. Чаво то надо Петру на том свете. Не уразумею чаво. Я уж и свечку ходил ставить, и никониан просил за него панихиду справить. И в камплицу к монахам ездил, и старцев спрашивал, что да как. Тольки мне сказали, что не надо энтот бешмет ни резать ни жечь. Могеть быть, он гутраить оттуда хочеть, а не выходить.
Спиридон Пафнутьевич, положил гусиную лытку прям на стол.
- Налей хозяин дымки.
- Ты знаешь Спиридон Пафнутьевич, дымки у мине не бываеть, а вот чача виноградная завсегда пожалуйста! Хозяин твердой рукой налил, купцу, полный стакан синего стекла, и тот выпил, и выпучив глаза, всё смотрел на пятно на бешмете. И чудилось ему сквозь это пятно лицо молодого урядника.