Сенокос.
Сенокос.
То ли поздней ночью, то ли ранним утром, Степка пробирался вдоль плетней, виноградниками и садами, к своему дому. Тихо, почти бесшумно шмыгнул, через плетеный тын, на пыльный отцовский баз и вытащив, из под арбы, набитый соломой тюфяк, потащил его под стреху невысокого катуха. Здесь вроде как надежней и никто не увидит до утра а то что, воняет, так оно везде воняет. Устроив свое ложе он упал на него суя запах, прелой дерюжки и старой соломы. Всё. Ничего нет только сон. Сон царит кругом. Даже вытютень сидящий на сухом карагаче, не взглянул на него. Спать, спать, спать. Вдруг кто то сильно дернул его за ногу.
- Вставай анчутка! Всю ночь жгал по девкам,таперя глаза продрать не могешь! Степка с трудом разомкнул веки и увидел, бабушкино лицо, резкие и беспощадные черты, её были как будто бы вытесаны из столетнего дуба.
- Опеть паршивец к хохле своей к Гане, под подол забегал?
- Ой вы что бабушка! Я с тольки гутрарил, трохи и всё.
- Гутарил? А Иван Ляксев, баял, что, ты ей в кушерях у речки подол на голову завернул. Он с баркаса всё видал!
- Ой то не я был! Заорал Степка, и стреканул с тюфяка, под арбу опасаясь неминуемой расправы.
С сеновала, в котором оставалось еще немного прошлогодней соломы, вылезли отец и брат Илья. Чаво шумишь мать! Позевывая спросил отец.
- А ты сваво анчибала кудлатого спроси! Сказала бабка кивнув на Степку.
- Чистый дед Ефим, и по повадкам и по виду, не казак справный, а абрек горский. Бабка злобно кивнула на Степку.
- Табе б в Кабарду наладить, вот бы ты там девок бы умыкал.
- Кабарда это иде, бабань? Откуда Ахметка войлок и бурки привозит?
- Ага там, там, и морда у табе такая же разбойная, как у товарища твоего, Ахмета. Как тот приезжает с товаром, так ты от яво не отлипнешь, как пчала от меду.
Отец нахмурясь спросил. Так чаво, нагондобил, Степка?
Бабка поджала губы и сказала.
- С хохлей с энтой Ганой, шо дочка Петро, чеботаря, жеребцует по кушерям.
Отец подошел к Степке и молча запустил, небольшую крепкую ладонь в Степкин затылок. Степка, подогнул колени и ладонь прошла поверх головы, только шевельнув ветром, черные как смоль кудри. Но не тут то было, коричневая отцовская ладонь тут же пошла назад, целясь прямо в Степкин лоб, но казачок ловко нырнул под руку, и удар опят пришелся мимо цели.
- Ну ты брат боец! Засмеялся отец.
- Ага, пеглеван из сказки! Добавила бабушка. По весне, вся холя от него обрюхатиться.
Отец посмотрел на Степку и сказал.
- Толковать табе шо, грех, а шо нет, это как горохом об стену бить. Но вот одно уразумей. Обрюхатишь хохлушку, я ж её к сабе на баз женой не возьму. Жена твоя должна быть казачка. А помеси приблудной, нам не надо. Видал, конь дончак? Кровинка к кровинке. А подведи к нему скажем рысака? Что выйдет? Правильно! Конь выйдет порченный. Вот подумай, об энтом. А так через табе, да через твою дурость, и род наш испоганиться.
Ну да ладно, косить нужно идтить. Степка встрепенулся.
- Бабушка, а поисть шо даш?
- Дам. Камень табе в зубы, а не поисть. Пробурчала бабушка и подойдя к навесу у грубки, скинула утирку, а под ней стояла махотка, с узваром и хлеб.
Отец и братья, подошли и перекрестясь, взяли по куску хлеба, и стали не торопясь жевать его отпивая по очереди, грушевый узвар из махотки.
Степка дожевал хлеб, допил остатки узвара, целя поймать ртом грушу, но бабка больно ширнула его в бок, крепким, узловатым пальцем.
- Хватит тресть, последним не наешься, пошли уже.
- Бабушка я сейчас, я тольки сапоги натяну!
- Какие табе сапоги? Дюже богатый сапоги по покосам ломать? Вон поршня обувай да пошли.
Степка сунул пыльные босые ноги в кожаные тапочки - поршни, завязал вокруг ноги, кожаные трочки, и зашагал за отцом и братом. Те вообще шли босиком, погружая ноги в теплую еще с вчера, дорожную пыль. Тяжелые и широкие косы, они несли в руках наперевес, так что, иногда кончики косы задевали бугорки пыли. Степка брел сзади пока его не одернул бабкин окрик.
- Степка, а косу я за табе несть буду?
Степан встрепенулся, и взял косу в руку, только тут же положил её на плечо.
Бабка догнала отца, и стала говорить ему показывая в сторону.
- Вон глянь, Клобуковы уже час как косють, а вы только бредете, как клячи дохлые. В твои то годы, я рысью бегала, а не ступала как вол, по кривому шляху.
- Мать чаво, ты ими тычешь? Клобуковы то, кто? Голутва, бурлаки безлошадные, нам не чета.
- Кто они голутва? Вскинулась бабка. «Могеть быть, тольки, как они косами полыхають, так вам не суметь!» Их вон двенадцать человек и парни и девки, и все дома по ночам сидять, по кушерям не жгають.
- Бабушка, опеть вы за мене гутор затянули? Захныкал Степка.
- А ты вообще молчи, анчутка, табе вон до Ивана Клобукова, тридцать лет гамном плыть и не доплыть! Они и работник и джигитует как! Лучше всех в станице!
- Ага джигитует он. Хмыкнул отец. На чужом коне.
- Ан ничаво! Станица, помощь дасть! Справит она сабе коня.
- Вот ты и давай мать. А я ничего давать не обязан. У мине своих двое.
Поругиваясь все четверо, подошли к клину покоса.
Бабка первая подошла, к траве, нагнулась, сорвала, потерла в руках и грозно повернулась к отцу.
- У табе иде глаза были, кады, в правлении покос нарезали?
- А шо мамаша? Шо опять не так?
- Да ты глянь, это што трава? Энто одни дудки, их накосишь насушишь, а потом тольки щетки делать хохлам мазанки белить!
Отец подошел и широко не размахиваясь сделал два прокоса.
- Да ничаво мамаша, ты глянь тут дудка, а промеж ей, трава, как трава.
- Давай лодыри принимайся за работу!
Косы были хорошо отбиты и заточены, поначалу работа шла хорошо, рубахи только начали набухать от пота, а ребро еще не стало заходить за ребро, как за бугром, что-то металлически застрекотало. Отец остановился, и прислушался.
- Энто шо там стрекочет?
А энто батя, сенокосильная машина, у Петра Анрева, у урядника, стрекочет. Друг мой, Мишка, на конях на ней гоняеть. Ответил Степкин брать Илья.
- Ну ка пойдем глянем. Сказал отец. Все трое так с косами в руках и поднялись на бугор. Внизу, по полю рысила, пароконная упряжка, таская за собой, диковинную арбу, с двумя громадными железными колесами, посреди которых на маленьком металлическом сидении, сидел урядников сын Мишка и правил парой кудлатых лошадок, а с лева от колес, стрекотало железное крыло, укладывая траву, ровными рядками.
- Вот это да!. Сказал Степка.
- Слышь Илья, а иде ж он её взял?
- Да они с Шадриными в складчину купили, да ишшо, Авчинниковы с ими вместе.
- А ты не спрашивал скольки ж они возьмут у нас скосить?
- Спрашивал. Да говорить не стал. Боялся бабушка заругает.
- Ну и сколько? Ну сказывали за весь пай, возьмут, рубль с полтиной.
- Шо за весь пай?
- Да, у них ишшо и грабли к ей есть, гутарили, давай ишшо полтину и в валки собьем.
- Да ну? Удивленно глянул на Илью отец.
- Да вам никаких денег не жалко! Закричала на них бабка! У вас шо два рубля, на дороге валяются?
- Да ты чаво мать? Шоб я за два рубля, три дня косой махал? Я вина две бочки продам, да меду с дедовой пасеки, да жеребчиков со сваво табуна, я за сто такие паев деньгу заплачу.
- Ну и плати, дело хозяйское, поджала губы бабка.
- Илюха, беги к Мишке скажи нехай, как свое скосит, на наше едет. А как все дело справит, нехай его батя ко мне за деньгой зайдеть, заодно за жисть погутарим. Мы с им на Балканах, турку по горам гоняли.
«Из за лесу, лесу гор, копия, мечей!» Грянул отец.
«Едеть сотня казаков ай лихачей!» Подхватили сыновья, весело шагая домой, закинув на плечи косы.
Сергей Сазонов август 2014 года, недалеко от Сергиева Посада.
То ли поздней ночью, то ли ранним утром, Степка пробирался вдоль плетней, виноградниками и садами, к своему дому. Тихо, почти бесшумно шмыгнул, через плетеный тын, на пыльный отцовский баз и вытащив, из под арбы, набитый соломой тюфяк, потащил его под стреху невысокого катуха. Здесь вроде как надежней и никто не увидит до утра а то что, воняет, так оно везде воняет. Устроив свое ложе он упал на него суя запах, прелой дерюжки и старой соломы. Всё. Ничего нет только сон. Сон царит кругом. Даже вытютень сидящий на сухом карагаче, не взглянул на него. Спать, спать, спать. Вдруг кто то сильно дернул его за ногу.
- Вставай анчутка! Всю ночь жгал по девкам,таперя глаза продрать не могешь! Степка с трудом разомкнул веки и увидел, бабушкино лицо, резкие и беспощадные черты, её были как будто бы вытесаны из столетнего дуба.
- Опеть паршивец к хохле своей к Гане, под подол забегал?
- Ой вы что бабушка! Я с тольки гутрарил, трохи и всё.
- Гутарил? А Иван Ляксев, баял, что, ты ей в кушерях у речки подол на голову завернул. Он с баркаса всё видал!
- Ой то не я был! Заорал Степка, и стреканул с тюфяка, под арбу опасаясь неминуемой расправы.
С сеновала, в котором оставалось еще немного прошлогодней соломы, вылезли отец и брат Илья. Чаво шумишь мать! Позевывая спросил отец.
- А ты сваво анчибала кудлатого спроси! Сказала бабка кивнув на Степку.
- Чистый дед Ефим, и по повадкам и по виду, не казак справный, а абрек горский. Бабка злобно кивнула на Степку.
- Табе б в Кабарду наладить, вот бы ты там девок бы умыкал.
- Кабарда это иде, бабань? Откуда Ахметка войлок и бурки привозит?
- Ага там, там, и морда у табе такая же разбойная, как у товарища твоего, Ахмета. Как тот приезжает с товаром, так ты от яво не отлипнешь, как пчала от меду.
Отец нахмурясь спросил. Так чаво, нагондобил, Степка?
Бабка поджала губы и сказала.
- С хохлей с энтой Ганой, шо дочка Петро, чеботаря, жеребцует по кушерям.
Отец подошел к Степке и молча запустил, небольшую крепкую ладонь в Степкин затылок. Степка, подогнул колени и ладонь прошла поверх головы, только шевельнув ветром, черные как смоль кудри. Но не тут то было, коричневая отцовская ладонь тут же пошла назад, целясь прямо в Степкин лоб, но казачок ловко нырнул под руку, и удар опят пришелся мимо цели.
- Ну ты брат боец! Засмеялся отец.
- Ага, пеглеван из сказки! Добавила бабушка. По весне, вся холя от него обрюхатиться.
Отец посмотрел на Степку и сказал.
- Толковать табе шо, грех, а шо нет, это как горохом об стену бить. Но вот одно уразумей. Обрюхатишь хохлушку, я ж её к сабе на баз женой не возьму. Жена твоя должна быть казачка. А помеси приблудной, нам не надо. Видал, конь дончак? Кровинка к кровинке. А подведи к нему скажем рысака? Что выйдет? Правильно! Конь выйдет порченный. Вот подумай, об энтом. А так через табе, да через твою дурость, и род наш испоганиться.
Ну да ладно, косить нужно идтить. Степка встрепенулся.
- Бабушка, а поисть шо даш?
- Дам. Камень табе в зубы, а не поисть. Пробурчала бабушка и подойдя к навесу у грубки, скинула утирку, а под ней стояла махотка, с узваром и хлеб.
Отец и братья, подошли и перекрестясь, взяли по куску хлеба, и стали не торопясь жевать его отпивая по очереди, грушевый узвар из махотки.
Степка дожевал хлеб, допил остатки узвара, целя поймать ртом грушу, но бабка больно ширнула его в бок, крепким, узловатым пальцем.
- Хватит тресть, последним не наешься, пошли уже.
- Бабушка я сейчас, я тольки сапоги натяну!
- Какие табе сапоги? Дюже богатый сапоги по покосам ломать? Вон поршня обувай да пошли.
Степка сунул пыльные босые ноги в кожаные тапочки - поршни, завязал вокруг ноги, кожаные трочки, и зашагал за отцом и братом. Те вообще шли босиком, погружая ноги в теплую еще с вчера, дорожную пыль. Тяжелые и широкие косы, они несли в руках наперевес, так что, иногда кончики косы задевали бугорки пыли. Степка брел сзади пока его не одернул бабкин окрик.
- Степка, а косу я за табе несть буду?
Степан встрепенулся, и взял косу в руку, только тут же положил её на плечо.
Бабка догнала отца, и стала говорить ему показывая в сторону.
- Вон глянь, Клобуковы уже час как косють, а вы только бредете, как клячи дохлые. В твои то годы, я рысью бегала, а не ступала как вол, по кривому шляху.
- Мать чаво, ты ими тычешь? Клобуковы то, кто? Голутва, бурлаки безлошадные, нам не чета.
- Кто они голутва? Вскинулась бабка. «Могеть быть, тольки, как они косами полыхають, так вам не суметь!» Их вон двенадцать человек и парни и девки, и все дома по ночам сидять, по кушерям не жгають.
- Бабушка, опеть вы за мене гутор затянули? Захныкал Степка.
- А ты вообще молчи, анчутка, табе вон до Ивана Клобукова, тридцать лет гамном плыть и не доплыть! Они и работник и джигитует как! Лучше всех в станице!
- Ага джигитует он. Хмыкнул отец. На чужом коне.
- Ан ничаво! Станица, помощь дасть! Справит она сабе коня.
- Вот ты и давай мать. А я ничего давать не обязан. У мине своих двое.
Поругиваясь все четверо, подошли к клину покоса.
Бабка первая подошла, к траве, нагнулась, сорвала, потерла в руках и грозно повернулась к отцу.
- У табе иде глаза были, кады, в правлении покос нарезали?
- А шо мамаша? Шо опять не так?
- Да ты глянь, это што трава? Энто одни дудки, их накосишь насушишь, а потом тольки щетки делать хохлам мазанки белить!
Отец подошел и широко не размахиваясь сделал два прокоса.
- Да ничаво мамаша, ты глянь тут дудка, а промеж ей, трава, как трава.
- Давай лодыри принимайся за работу!
Косы были хорошо отбиты и заточены, поначалу работа шла хорошо, рубахи только начали набухать от пота, а ребро еще не стало заходить за ребро, как за бугром, что-то металлически застрекотало. Отец остановился, и прислушался.
- Энто шо там стрекочет?
А энто батя, сенокосильная машина, у Петра Анрева, у урядника, стрекочет. Друг мой, Мишка, на конях на ней гоняеть. Ответил Степкин брать Илья.
- Ну ка пойдем глянем. Сказал отец. Все трое так с косами в руках и поднялись на бугор. Внизу, по полю рысила, пароконная упряжка, таская за собой, диковинную арбу, с двумя громадными железными колесами, посреди которых на маленьком металлическом сидении, сидел урядников сын Мишка и правил парой кудлатых лошадок, а с лева от колес, стрекотало железное крыло, укладывая траву, ровными рядками.
- Вот это да!. Сказал Степка.
- Слышь Илья, а иде ж он её взял?
- Да они с Шадриными в складчину купили, да ишшо, Авчинниковы с ими вместе.
- А ты не спрашивал скольки ж они возьмут у нас скосить?
- Спрашивал. Да говорить не стал. Боялся бабушка заругает.
- Ну и сколько? Ну сказывали за весь пай, возьмут, рубль с полтиной.
- Шо за весь пай?
- Да, у них ишшо и грабли к ей есть, гутарили, давай ишшо полтину и в валки собьем.
- Да ну? Удивленно глянул на Илью отец.
- Да вам никаких денег не жалко! Закричала на них бабка! У вас шо два рубля, на дороге валяются?
- Да ты чаво мать? Шоб я за два рубля, три дня косой махал? Я вина две бочки продам, да меду с дедовой пасеки, да жеребчиков со сваво табуна, я за сто такие паев деньгу заплачу.
- Ну и плати, дело хозяйское, поджала губы бабка.
- Илюха, беги к Мишке скажи нехай, как свое скосит, на наше едет. А как все дело справит, нехай его батя ко мне за деньгой зайдеть, заодно за жисть погутарим. Мы с им на Балканах, турку по горам гоняли.
«Из за лесу, лесу гор, копия, мечей!» Грянул отец.
«Едеть сотня казаков ай лихачей!» Подхватили сыновья, весело шагая домой, закинув на плечи косы.
Сергей Сазонов август 2014 года, недалеко от Сергиева Посада.