Грекомания. Очерк 7: Софокл (традиционный бонус-послесловие)
Величие драматургии Софокла, разумеется, далеко не исчерпывается теми смыслами, что рассматривались выше в двух его основных работах. Вдумчивый читатель может найти, например, зачатки своего рода буддизма в «Аяксе», когда Одиссей после гибели грозного недруга меланхолично отмечает:
… Горюю об Аяксе,
Пусть он мой враг, - он истинно несчастен,
Постигнутый тяжелым помраченьем.
Его судьба… моя, - не все ль одно?
Я думаю: мы все - живые люди -
Лишь призраки, одни пустые тени!
Вечно актуальной видится полемика между прямодушным и открытым Неоптолемом и беспринципным Одиссеем в «Филоктете», причём автор не выносит со своей стороны никаких моральных оценок, словно оставляя зрителю-читателю право самому определить победителя в этом споре. Благородному Софоклу вроде бы однозначно должен быть симпатичен Неоптолем, однако его Одиссей не менее убедителен, озвучивая кредо политика, неизменное во все времена:
О сын Ахилла, в юности и я
Не скор был на язык и скор на дело.
Но опытнее стал и понял: в мире
Не действия всем правят, а слова.
Тогда как Неоптолем придерживается той философии, что вскоре будет развита стоиками:
Не дивлюсь я его горемычной судьбе:
Злые беды страдальца, коль здраво сужу,
От бессмертных исходят, - наслала же их
Хриса, чьи беспощадны возмездья. И то,
Что поныне, беспомощный, бедствует он, -
Тоже воля богов…
За препарированием текстов Софокла с точки зрения их идейного содержания можно позабыть и о выдающихся поэтических талантах драматурга, особенно ярко проявляющихся при описании родного Софоклу Колона:
Звонко здесь соловей поет
День и ночь, неизменный гость,
В дебрях рощи зеленой,
Скрытый под сенью
Плюща темнолистного
Иль в священной густой листве
Тысячеплодной
И вечно бессолнечной,
Зимним дыханием
Не овеваемой,
Где вдохновенный
Блуждает восторженно
Вакх-Дионис,
Провожаемый хором
Бога вскормивших богинь.
В следующий раз такое неотразимое сочетание остросюжетности, динамизма, щедрой россыпи самых различных философских концепций и поэтической образности найдёт своё воплощение лишь в творчестве Шекспира. И лишнее тому подтверждение - обилие как театральных постановок, так и художественных фильмов, осмысливающих или даже переосмысливающих наследие Софокла не в пример чаще творчества остальных древнегреческих драматургов. Об этом моменте хотелось бы сказать отдельно.
В связи с прозрачностью основного посыла «Антигоны», её постановка не представляет больших проблем - если не хочешь слепо следовать первоисточнику и ставить строго античную трагедию, то тогда при неизменности главной темы (столкновение индивидуума с властью и послушным большинством) знай себе заменяй древние реалии современными, как и поступали режиссёры, например, середины ХХ века, нередко изображая Антигону активисткой антифашистского подполья. Но вот с адекватным переносом в современные реалии «Царя Эдипа» дело категорически не задаётся. Совершенно невразумительной выглядит кинематографическая постановка восхваляемого критиками Пазолини, где режиссёр пытается скрестить современное фрейдистское видение мифа об Эдипе с дотошным воспроизведением биографии софокловского Эдипа (без привязки к одному конкретному эпизоду, как рекомендует Аристотель) в каких-то африканских декорациях. И склейка между двумя этими Эдипами весьма топорна и притянута за уши, и псевдо-древние костюмы жутко нелепы (Сфинкс так вообще словно вылез из кружка художественной самодеятельности), и актёрская игра местами совершенно невразумительна (эпизод с убийством Лая без смеха смотреть невозможно), но самый главный недостаток картины - она просто очень скучная, чего никак нельзя сказать о первоисточнике.
(кадры из фильма Пьера Паоло Пазолини «Царь Эдип»; для тех, кто не понял: невразумительное чучело справа - тот самый грозный сфинкс)
Не лучше обстоят дела и с театральными постановками. В одной из последних, режиссера театра им. Вахтангова Римаса Туминаса, попытки осовременить «Царя Эдипа» куда серьёзнее, чем у Пазолини.
Здесь много продвинутых фишек, все кричат, кривляются и носят модные одёжи, но по сути на переодевании персонажей всё супер-новаторство и заканчивается. Воля ваша, но есть что-то нелепое и граничащее с китчем в зрелище актёров, что в современных костюмах декламируют со сцены классические строки, например, апеллируя к Аполлону.
В очередной раз перечитывая во время написания этой заметки «Царя Эдипа», я попытался представить себе, а как в самых общих чертах могла бы видеться более-менее адекватная адаптация этого шедевра к современным реалиям. Понятно, что буквальный перенос сюжета - с женитьбой по ошибке на матери после убийства бросившего ребенка отца - выглядел бы лишь неуклюжей пародией на первоисточник. И тут внезапно мне вспомнился старый фильм «Сердце Ангела» режиссёра Алана Паркера, который, никоим образом не являясь экранизацией Софокла, тем не менее чрезвычайно удачно передаёт саму суть «Царя Эдипа».
В картине Паркера частный детектив Гарри Ангел подобно Эдипу начинает расследование, которое закончится страшным разоблачением его самого. Поначалу беспечный и ничего не подозревающий главный герой по ходу фильма всё больше и больше осознаёт, что ничего про себя не знает.
Присутствует в фильме и кровосмешение: Гарри вступает в близость с девушкой, которая в итоге окажется его дочерью.
Узнавшего о себе жуткую правду героя безумно жаль, ибо подобно Эдипу при объективной вине субъективно он невиновен. И в финале фильма на замечание полицейского, что Ангелу гореть за свои преступления синим пламенем, Гарри подобно Эдипу покорно принимает ответственность: «Я знаю. Гореть в аду». И это отнюдь не фигура речи, ибо последние кадры фильма - спуск героя «в пугающую слух и взоры бездну», как сказал бы древнегреческий хор.
… Горюю об Аяксе,
Пусть он мой враг, - он истинно несчастен,
Постигнутый тяжелым помраченьем.
Его судьба… моя, - не все ль одно?
Я думаю: мы все - живые люди -
Лишь призраки, одни пустые тени!
Вечно актуальной видится полемика между прямодушным и открытым Неоптолемом и беспринципным Одиссеем в «Филоктете», причём автор не выносит со своей стороны никаких моральных оценок, словно оставляя зрителю-читателю право самому определить победителя в этом споре. Благородному Софоклу вроде бы однозначно должен быть симпатичен Неоптолем, однако его Одиссей не менее убедителен, озвучивая кредо политика, неизменное во все времена:
О сын Ахилла, в юности и я
Не скор был на язык и скор на дело.
Но опытнее стал и понял: в мире
Не действия всем правят, а слова.
Тогда как Неоптолем придерживается той философии, что вскоре будет развита стоиками:
Не дивлюсь я его горемычной судьбе:
Злые беды страдальца, коль здраво сужу,
От бессмертных исходят, - наслала же их
Хриса, чьи беспощадны возмездья. И то,
Что поныне, беспомощный, бедствует он, -
Тоже воля богов…
За препарированием текстов Софокла с точки зрения их идейного содержания можно позабыть и о выдающихся поэтических талантах драматурга, особенно ярко проявляющихся при описании родного Софоклу Колона:
Звонко здесь соловей поет
День и ночь, неизменный гость,
В дебрях рощи зеленой,
Скрытый под сенью
Плюща темнолистного
Иль в священной густой листве
Тысячеплодной
И вечно бессолнечной,
Зимним дыханием
Не овеваемой,
Где вдохновенный
Блуждает восторженно
Вакх-Дионис,
Провожаемый хором
Бога вскормивших богинь.
В следующий раз такое неотразимое сочетание остросюжетности, динамизма, щедрой россыпи самых различных философских концепций и поэтической образности найдёт своё воплощение лишь в творчестве Шекспира. И лишнее тому подтверждение - обилие как театральных постановок, так и художественных фильмов, осмысливающих или даже переосмысливающих наследие Софокла не в пример чаще творчества остальных древнегреческих драматургов. Об этом моменте хотелось бы сказать отдельно.
В связи с прозрачностью основного посыла «Антигоны», её постановка не представляет больших проблем - если не хочешь слепо следовать первоисточнику и ставить строго античную трагедию, то тогда при неизменности главной темы (столкновение индивидуума с властью и послушным большинством) знай себе заменяй древние реалии современными, как и поступали режиссёры, например, середины ХХ века, нередко изображая Антигону активисткой антифашистского подполья. Но вот с адекватным переносом в современные реалии «Царя Эдипа» дело категорически не задаётся. Совершенно невразумительной выглядит кинематографическая постановка восхваляемого критиками Пазолини, где режиссёр пытается скрестить современное фрейдистское видение мифа об Эдипе с дотошным воспроизведением биографии софокловского Эдипа (без привязки к одному конкретному эпизоду, как рекомендует Аристотель) в каких-то африканских декорациях. И склейка между двумя этими Эдипами весьма топорна и притянута за уши, и псевдо-древние костюмы жутко нелепы (Сфинкс так вообще словно вылез из кружка художественной самодеятельности), и актёрская игра местами совершенно невразумительна (эпизод с убийством Лая без смеха смотреть невозможно), но самый главный недостаток картины - она просто очень скучная, чего никак нельзя сказать о первоисточнике.
(кадры из фильма Пьера Паоло Пазолини «Царь Эдип»; для тех, кто не понял: невразумительное чучело справа - тот самый грозный сфинкс)
Не лучше обстоят дела и с театральными постановками. В одной из последних, режиссера театра им. Вахтангова Римаса Туминаса, попытки осовременить «Царя Эдипа» куда серьёзнее, чем у Пазолини.
Click to viewЗдесь много продвинутых фишек, все кричат, кривляются и носят модные одёжи, но по сути на переодевании персонажей всё супер-новаторство и заканчивается. Воля ваша, но есть что-то нелепое и граничащее с китчем в зрелище актёров, что в современных костюмах декламируют со сцены классические строки, например, апеллируя к Аполлону.
В очередной раз перечитывая во время написания этой заметки «Царя Эдипа», я попытался представить себе, а как в самых общих чертах могла бы видеться более-менее адекватная адаптация этого шедевра к современным реалиям. Понятно, что буквальный перенос сюжета - с женитьбой по ошибке на матери после убийства бросившего ребенка отца - выглядел бы лишь неуклюжей пародией на первоисточник. И тут внезапно мне вспомнился старый фильм «Сердце Ангела» режиссёра Алана Паркера, который, никоим образом не являясь экранизацией Софокла, тем не менее чрезвычайно удачно передаёт саму суть «Царя Эдипа».
В картине Паркера частный детектив Гарри Ангел подобно Эдипу начинает расследование, которое закончится страшным разоблачением его самого. Поначалу беспечный и ничего не подозревающий главный герой по ходу фильма всё больше и больше осознаёт, что ничего про себя не знает.
Присутствует в фильме и кровосмешение: Гарри вступает в близость с девушкой, которая в итоге окажется его дочерью.
Узнавшего о себе жуткую правду героя безумно жаль, ибо подобно Эдипу при объективной вине субъективно он невиновен. И в финале фильма на замечание полицейского, что Ангелу гореть за свои преступления синим пламенем, Гарри подобно Эдипу покорно принимает ответственность: «Я знаю. Гореть в аду». И это отнюдь не фигура речи, ибо последние кадры фильма - спуск героя «в пугающую слух и взоры бездну», как сказал бы древнегреческий хор.