Да, сударь любезный, Лужа! По её-то бережку-лукоморию с незапамятных времён моих ездили мы с родителями круглый год почти на дачу - "Победою", "Волгою с оленем"... Потом ея замывать начали песком. Хоть и раскинулась широко "ровнем-гладнем" малая родина наша, а - всё нам места не хватает. Одно загадим - на другое перебираемся. Град-то Петров, как помните, кончался там, где дева чугунная букет свой куда-то далёко-далёку забросить тщится. Обезглавленная ротонда Благовещенской церковки, дачка-именьице усадебного ампирцу, за нею вскоре - дрозофилий дацанец бадмаевский, а там и девица-отроковица - букетометающая. И - всё, дальше она - Лужа. По шуей-то стране ещё память сохранила булоЧную, где родитель мой всегда покупал почти ещё горячие - в пылу-жару - "слойки". Узкая, светло-серого асфальту дорожка круто огибала позднее засыпанную часть Лужи (собственно, она там-то и была), простершуюся справа. А слева - железная одноколейка отделяла её от казавшихся безкрайними болот и разливов, где ещё до самого начала шестидесятых была утиная охота.
( ... )
Стоит, сударь мой, и доселе этого самого вепря и попирает. О Териоках долог сказ мой будет: ещё замучаю нечистью лихоимной, придурками местныма, Иванами - родства непомнящих, англицкими девицами разлёгшимися на рельсах, и прочаю нечистью поганой. Есть желаньице пройтись по всем закуточкам, посмотреть в щёлочки заборныя, на русалок хвастатых, у Чёртом езере плещущих. завести в леса дремучия, описать молодца с кистенём на Большой дороге, и поплакать на родимых могилках. Калхас, сударь, калхас...
Ждём-с! А барон-то ведь мечту свою оставил только к году двадцать третьему. Он ведь и там - в Сумь стороне оставался имперским гардейским енералом. Проблема-то была в том, что от присяги не сам он себя освободил. Обиды много принял от чухны, но был человеком долга и, когда потребовалось, спас лахтарей тех и во второй раз. Его воспоминания в русском переводе и в самом конце девяностых вышли с презанятными купюрами, делающими покупку изячно изданного томика сего совершенно бессмысленною. Умел барон резюмировать, где касалось мутноглазых!
За Сестрорецком - тем, ещё старым, с садами-полисадами, да с домиками старосветскими (и поныне ещё чернеющими в своём небыстром умирании среди новозведенных замков клептократических) - дорога изгилась вдоль озера, ведя к железнодорожному перезду. Остатки ея, зарастающие травою, и теперь ещё видны от въезда новоустроенный бетонноый мост
( ... )
Спасибо Вам. Все-таки хочется верить, что к нашему "поколению" Вы не совсем справедливы. Я знаю многих, способных не только на стеб. Пусть, может быть, таких и меньшинство. Стеб, увы, я и сам когда-то любил. А "корни" - наверное, от семьи, от учителей, от Ахматовой, Мандельштама, Тарковского... даже от Честертона (как бы это странно ни звучало). Я рос во время перестройки, когда все это возникло из небытия, когда революция начиналась (по крайней мере, мне это так виделось) с защиты дома Дельвига, с фильмов Лихачева и Панченко, с открывающегося прошлого и надежды на свободу. Этим всем и рос. Ну и потом уже попал в школу, которая и могла только возникнуть в первые послереволюционные годы и которая умерла через пару лет после того, как я ее закончил (да и мои учителя вскоре почти все уже умерли).
Comments 62
Ах... Если б тужа еще памятник Петру творения Церетели поставить в виде маяка с горящими глазами
Reply
Reply
- и даже в Бари кОтоликам пропихнули его творенье!
Reply
Reply
Reply
О Териоках долог сказ мой будет:
ещё замучаю нечистью лихоимной,
придурками местныма,
Иванами - родства непомнящих,
англицкими девицами разлёгшимися на рельсах,
и прочаю нечистью поганой.
Есть желаньице пройтись по всем закуточкам,
посмотреть в щёлочки заборныя,
на русалок хвастатых,
у Чёртом езере плещущих.
завести в леса дремучия,
описать молодца с кистенём на Большой дороге,
и поплакать на родимых могилках.
Калхас, сударь, калхас...
Reply
А барон-то ведь мечту свою оставил только к году двадцать третьему. Он ведь и там - в Сумь стороне оставался имперским гардейским енералом. Проблема-то была в том, что от присяги не сам он себя освободил. Обиды много принял от чухны, но был человеком долга и, когда потребовалось, спас лахтарей тех и во второй раз. Его воспоминания в русском переводе и в самом конце девяностых вышли с презанятными купюрами, делающими покупку изячно изданного томика сего совершенно бессмысленною. Умел барон резюмировать, где касалось мутноглазых!
Reply
Reply
http://isl-verses.livejournal.com/2475.html
Reply
Удивляюсь я ещё и "корням" Вашим -
уж больно Вы на стёбное своё поколение не походите?
И откуда всё это в Вас7
Reply
Все-таки хочется верить, что к нашему "поколению" Вы не совсем справедливы. Я знаю многих, способных не только на стеб. Пусть, может быть, таких и меньшинство. Стеб, увы, я и сам когда-то любил.
А "корни" - наверное, от семьи, от учителей, от Ахматовой, Мандельштама, Тарковского... даже от Честертона (как бы это странно ни звучало). Я рос во время перестройки, когда все это возникло из небытия, когда революция начиналась (по крайней мере, мне это так виделось) с защиты дома Дельвига, с фильмов Лихачева и Панченко, с открывающегося прошлого и надежды на свободу. Этим всем и рос. Ну и потом уже попал в школу, которая и могла только возникнуть в первые послереволюционные годы и которая умерла через пару лет после того, как я ее закончил (да и мои учителя вскоре почти все уже умерли).
Reply
Но такие как Вы всё одно на былых ворон походют...
Reply
Reply
Reply
Leave a comment