Лакова игрушка

[kalakazo]

Начало велосезона
после грязной и склизотной зимы -
одно из последних,
остаточно сильных переживаний
моего давно уже прохудившегося бытия:
всё ещё холодный, посвистывающий встречный,
а иногда и просто сдувающий
ветерок
и хлад ещё от самой земли
на площади Искусств,
закованной в камень и шлифованный гранит.
Выкатившись из подъезда,
как всегда, всматриваюсь в горящий
всеми люстрами и паникадилами
уже в начале восьмого утра
Михайловский дворец.
Потом сажусь "в седло"
и первое,
ещё совсем неуверенное,
барахтанье в педалях
совершаю мимо тоненькой струйки
бабулек в платочках
(череды подённых уборщиц и поломоек),
прошмыгивающих в чуть приоткрытые врата
Русского музею.
Как раз отсюда царь-Освободитель
и выкатил тоже
в последний свой путь.
И здесь движение моё,
с характерным подпрыгиванием
по тёсаной булыге,
сливается с последним шествием
кареты Александра.
Сколько раз в грёзах своего детства
я всё бежал за ней и бежал,
стараясь предупредить,
хотя бы остановить её,
но всегда оказывался только
бессловесной тенью,
вновь там - за углом Инженерного,
становясь свидетелем прегромкого хлопка
(где сквозь меня неслись ошмётки
развороченной кареты
и бились
в предсмертных судорогах
вороныя),
запаха гари и ещё не рассеявшегося дыма;
а посреди обломков - совсем тихий стон
того самого человека,
только что облагодетельствовавшего нацию
подписанием прожекта конституции...
Отныне здесь покоится
похожий на лакову игрушку
(c алтарём, втиснутым в Катерининский канал)
привычный взору Спас на монаршей крови -
гламурный задник,
на каком вполне запоминающе можно
попозировать и зафотаться.
Сколько раз держал в руках
бархатну подушку,
напоённую императорской кровью,
сколько раз выглядывал
на шпиль Адмиралтейства
из тех самых окон Зимнего,
куда Его приволокли на ковре
ещё долго и мучительно "уходить".
Иногда эта запёкшаяся кровь на подушке
в какие-то дни вдруг алела
и становилась снова влажной,
словно напоминая о вдруг
в лихую годину
прервавшейся тризне
по душе того,
как мне тогда же в моём детстве казалось,
кто всё бродит неприкаянно у
затворённых для молитвы
храмовых стен...