Игумен земли русской
Сегодня благочестивый Петербург
прощался с пречестным игуменом
Сергием Кузьминым:
"Со слезами на глазах"
благотрепетно погребал его
в Александро-Невской лавре,
по соседству с муляжными надгробиями
мучеников и исповедников российских.
По паспорту - 54,
а реально - только 52 года
прожил он белом свете,
сумев оставить после себя,
плеяду таких же, как он,
"весёлых и находчивых".
Сам я,
хоть и зазывался неоднократно
для "отдания дани",
сие погребение старательно профилонил
и, как сейчас понимаю,
совсем напрасно,
ибо у
"воздУхом"
прикрытого лика
этого церковного,
всё равно,
что Бари Алибасова,
смог бы вдоволь натешиться,
глядючи на "надгробныя рыданья"
таких же церковных,
всё равно, что
участников культовой
группы "На-На".
Сам отец Сергий
мне ничего плохого
сделать не удосужился,
даже выражал мне
некоторый пиетет
и, завидев меня,
даже замолкал,
переставая нести похабы
из своего помойного рта.
Он никак не мог догадаться:
кто же я на самом деле,
и какие "силы" стоят за мной?!
Мы так и ни разу не разговорились,
ни разу и не перемолвились,
молчаливо привечая друг друга поклонами,
и также молчаливо расходясь.
Когда я видел этого
приблатнённо и отважно
ступающего пигмея,
мне никак не было понятно,
почему он вызывает столь
неподдельный ужас и страх
у тех же его,
скажем, сотоварищей по кафедре:
и у Игоря Цезаровича Мироновича,
и у протоиерея-фронтовика
Аркадия Иванова.
Идеология отца Сергия была проста,
как дважды два:
заместо прогнившего клана никодимовцев,
взявшегося за руки,
так что даже и на танке не проедешь,
надо созидать церковность
на основе совсем
"другой духовности".
Я-то ведал, что Сергий Кузьмин
всего лишь макака
и жалкий эпигон
другого воителя и "диссидента" -
архимандрита Валентина Русанцева,
никогда не гнушавшегося,
во имя благих целей,
ни ссыском,
ни доносами,
ни провокацией.
И кто знал,
что благочестие суздальского садка
станет эталоном
для насаждения на брегах Невы
нового "обновления духа".
Ненависть к никодимовцам
была у отца Сергия неистощимой
на издёвку и садизм,
на провокаторство в духе азефовщины,
на проделки и проказы.
Он петушился и хорохорился,
будучи "одним в поле воином",
до тех пор, пока у него не появился
первый ученик:
с набухшими губами и
вертлявым
"местом пониже спины",
семинаристик Олежек Скобля.
Как достойный ученик
суздальского пастыря,
игумен Сергий
знал, что крепче цемента
соединяют учителя и ученика
незыблимые основы
античной педагогики.
И точно тайный орден
внутри самой иерархии,
игумен земли русской
стал лепить и ваять,
из себе же подобных,
воителей и ратоборцев
супротив никодимитской камарильи...
прощался с пречестным игуменом
Сергием Кузьминым:
"Со слезами на глазах"
благотрепетно погребал его
в Александро-Невской лавре,
по соседству с муляжными надгробиями
мучеников и исповедников российских.
По паспорту - 54,
а реально - только 52 года
прожил он белом свете,
сумев оставить после себя,
плеяду таких же, как он,
"весёлых и находчивых".
Сам я,
хоть и зазывался неоднократно
для "отдания дани",
сие погребение старательно профилонил
и, как сейчас понимаю,
совсем напрасно,
ибо у
"воздУхом"
прикрытого лика
этого церковного,
всё равно,
что Бари Алибасова,
смог бы вдоволь натешиться,
глядючи на "надгробныя рыданья"
таких же церковных,
всё равно, что
участников культовой
группы "На-На".
Сам отец Сергий
мне ничего плохого
сделать не удосужился,
даже выражал мне
некоторый пиетет
и, завидев меня,
даже замолкал,
переставая нести похабы
из своего помойного рта.
Он никак не мог догадаться:
кто же я на самом деле,
и какие "силы" стоят за мной?!
Мы так и ни разу не разговорились,
ни разу и не перемолвились,
молчаливо привечая друг друга поклонами,
и также молчаливо расходясь.
Когда я видел этого
приблатнённо и отважно
ступающего пигмея,
мне никак не было понятно,
почему он вызывает столь
неподдельный ужас и страх
у тех же его,
скажем, сотоварищей по кафедре:
и у Игоря Цезаровича Мироновича,
и у протоиерея-фронтовика
Аркадия Иванова.
Идеология отца Сергия была проста,
как дважды два:
заместо прогнившего клана никодимовцев,
взявшегося за руки,
так что даже и на танке не проедешь,
надо созидать церковность
на основе совсем
"другой духовности".
Я-то ведал, что Сергий Кузьмин
всего лишь макака
и жалкий эпигон
другого воителя и "диссидента" -
архимандрита Валентина Русанцева,
никогда не гнушавшегося,
во имя благих целей,
ни ссыском,
ни доносами,
ни провокацией.
И кто знал,
что благочестие суздальского садка
станет эталоном
для насаждения на брегах Невы
нового "обновления духа".
Ненависть к никодимовцам
была у отца Сергия неистощимой
на издёвку и садизм,
на провокаторство в духе азефовщины,
на проделки и проказы.
Он петушился и хорохорился,
будучи "одним в поле воином",
до тех пор, пока у него не появился
первый ученик:
с набухшими губами и
вертлявым
"местом пониже спины",
семинаристик Олежек Скобля.
Как достойный ученик
суздальского пастыря,
игумен Сергий
знал, что крепче цемента
соединяют учителя и ученика
незыблимые основы
античной педагогики.
И точно тайный орден
внутри самой иерархии,
игумен земли русской
стал лепить и ваять,
из себе же подобных,
воителей и ратоборцев
супротив никодимитской камарильи...