Первый кнут...
Заповедником "обновленчества" долгие годы
слыла у нас Сурожская епархия:
выборность духовенства;
каждый приход самостоятельно решает
на каком языке ему служить,
какого стиля придерживаться,
самостоятельно определял устав и
и время празднования Пасхи.
И на протяжении пяти лет, помнится,
митрополит Антоний Сурожский
бегал от своего настойчивого
в самодеятельных реформах клирика,
пытавшегося владыку убедить
в необходимости очистки Октоиха и служб Страстной седмицы
от антисемитских выпадов
в сторону "богомерзких жидове".
"Никак не даётся, - сетовал мне приватно
маститый БиБиСи-шный сказитель
протоиерей Сергий Гаккель -,
едва увидит нас с Фаиной Яновой,
так сразу пускается наутёк".
Владыка Антоний долго искал себе на подмену
"епископа с человеческим лицом"
и вроде как его и благополучно обрёл -
святоотечьего богослова, духовного композитора,
церковного демократа, гуманиста.
Но едва тот переместился в туманный Альбион,
как из личины "доброго пастыря"
вдруг вылезло рыло обыкновенного ОВЦСного чинуши,
к тому же ещё тут же и пообещавшего
исполнить волю своего хозяина,
скорыми темпами "додавив"
сей островок свободы
и почав уже было
прикрывать и прихлопывать сию "либеральную лавочку"
во имя "порядка и всеобщей унификации".
Громкое хлопание патриархийной дверью
истинного хранителя положений собора 1917-1918-го
епископа Василия Осборна
ничуть не остановило зарубежников,
торопно махавших закрылками и,
наподобе мотыля,
жаждавших почеломкаться
с отечьим огоньком.
Берлинский архиепископ Марк, ведя переговоры об унии,
пред своим окружением сердечно воздыхал:
"Как же мне целоваться-то с этим экуменистом и обновленцем -
еретиком митрополитом Кириллом?"
Но уже при первой встрече с ОВЦСным главою
обливался умилительными бюргерскими слёзками,
ибо уста деспота Кирилла вкрадчиво и доверительно
напевали ему то, что можно услышать было бы только
от самого что ни на есть архиконсервативного афонского монася:
"Да он же самый истовый зарубежник и есть!".
Пелена, если она вовсе на очах зарубежников
и была когда-нибудь,
спала на последнем архирейском соборе.
"Мы решили голосовать против положения
о лишении сана епископа Диомида, -
заявил митрополит Илларион, -
поскольку совсем не знаем о нём ровно ничего!"
И каково же было удивление зарубежных епископов,
когда они день спустя
свои родимыя имена, все до единого,
и даже подписи
под актом о деспоте Динамите и увидали...
О митрополите Кирилле
сладкогласныя сирены
вещают ныне, как о просвещёнейшем пастыре.
Мне он тоже напоминает генерала
из толстовского "После бала",
на балу рассыпающегося в любезностях,
но после бала же вполне мило
наслаждающегося посвистом шпицрутенов,
рассекающих спину солдатного холопа:
"Фьють, фьють, фьють!".
"Христианская любовь?" - да, без сомнения, имеет место быть
и приложима к сановному начальству,
как, впрочем, и владычны экуменические оды -
тоже ведь не более как стремление закадрить
начальство загранцовое.
А что же остаётся церковным холопам?
Фьють, фьють, фьють! -
шемякин... то бишь, простите, "церковный суд",
всегда почему-то принимающий мудрое решение:
"А сутяжнику, известно, и первый кнут!"
слыла у нас Сурожская епархия:
выборность духовенства;
каждый приход самостоятельно решает
на каком языке ему служить,
какого стиля придерживаться,
самостоятельно определял устав и
и время празднования Пасхи.
И на протяжении пяти лет, помнится,
митрополит Антоний Сурожский
бегал от своего настойчивого
в самодеятельных реформах клирика,
пытавшегося владыку убедить
в необходимости очистки Октоиха и служб Страстной седмицы
от антисемитских выпадов
в сторону "богомерзких жидове".
"Никак не даётся, - сетовал мне приватно
маститый БиБиСи-шный сказитель
протоиерей Сергий Гаккель -,
едва увидит нас с Фаиной Яновой,
так сразу пускается наутёк".
Владыка Антоний долго искал себе на подмену
"епископа с человеческим лицом"
и вроде как его и благополучно обрёл -
святоотечьего богослова, духовного композитора,
церковного демократа, гуманиста.
Но едва тот переместился в туманный Альбион,
как из личины "доброго пастыря"
вдруг вылезло рыло обыкновенного ОВЦСного чинуши,
к тому же ещё тут же и пообещавшего
исполнить волю своего хозяина,
скорыми темпами "додавив"
сей островок свободы
и почав уже было
прикрывать и прихлопывать сию "либеральную лавочку"
во имя "порядка и всеобщей унификации".
Громкое хлопание патриархийной дверью
истинного хранителя положений собора 1917-1918-го
епископа Василия Осборна
ничуть не остановило зарубежников,
торопно махавших закрылками и,
наподобе мотыля,
жаждавших почеломкаться
с отечьим огоньком.
Берлинский архиепископ Марк, ведя переговоры об унии,
пред своим окружением сердечно воздыхал:
"Как же мне целоваться-то с этим экуменистом и обновленцем -
еретиком митрополитом Кириллом?"
Но уже при первой встрече с ОВЦСным главою
обливался умилительными бюргерскими слёзками,
ибо уста деспота Кирилла вкрадчиво и доверительно
напевали ему то, что можно услышать было бы только
от самого что ни на есть архиконсервативного афонского монася:
"Да он же самый истовый зарубежник и есть!".
Пелена, если она вовсе на очах зарубежников
и была когда-нибудь,
спала на последнем архирейском соборе.
"Мы решили голосовать против положения
о лишении сана епископа Диомида, -
заявил митрополит Илларион, -
поскольку совсем не знаем о нём ровно ничего!"
И каково же было удивление зарубежных епископов,
когда они день спустя
свои родимыя имена, все до единого,
и даже подписи
под актом о деспоте Динамите и увидали...
О митрополите Кирилле
сладкогласныя сирены
вещают ныне, как о просвещёнейшем пастыре.
Мне он тоже напоминает генерала
из толстовского "После бала",
на балу рассыпающегося в любезностях,
но после бала же вполне мило
наслаждающегося посвистом шпицрутенов,
рассекающих спину солдатного холопа:
"Фьють, фьють, фьють!".
"Христианская любовь?" - да, без сомнения, имеет место быть
и приложима к сановному начальству,
как, впрочем, и владычны экуменические оды -
тоже ведь не более как стремление закадрить
начальство загранцовое.
А что же остаётся церковным холопам?
Фьють, фьють, фьють! -
шемякин... то бишь, простите, "церковный суд",
всегда почему-то принимающий мудрое решение:
"А сутяжнику, известно, и первый кнут!"