ЭМТЕГЕЙ 1985. (Ч.22)
Продолжение. Читать начало...
Иду в кладовку, дверь в которую находится в гостиной. Вхожу внутрь, включаю свет, и с удовлетворением отмечаю, что мама в моё отсутствие провела здесь колоссальную работу. Дело в том, что кладовка у нас служит не только гардеробом, но и фотолабораторией.
Рассвет над сопками. Фото Ларисы Ясинской
На стене большой откидной стол, а значительная часть стеллажа с бельём и одеждой, при помощи перегородки и дверцы превращена в хранилище для фотоувеличителя, ванночек, глянцевателя, красного фонаря, химреактивов и прочей, необходимой фотографу дребедени.
На одной из полок стеллажа вижу самый ценный предмет моего гардероба - французские джинсы «Anthony’s», которые по великому блату доставались маминой одноклассницей в Эстонии. Полторы минуты, и вот я уже в джинсах, кроссовках, и болоньевой ветровке лечу по лестнице вниз. Череп по прежнему сидит у подъезда. Только жестяная банка из под кабачковой икры у ног наполнилась доверху окурками «Беломора».
Афоня.
- Дядь Коль! Чё нового в нашем царстве?
- Да вот, чуток ты не успел к представлению. Афоня около кулинарии трёх мужиков отоварил. Ох и красиво! Как настоящий каратист начал ногами махать, те его ни разу даже зацепить не успели. Пять секунд, и все трое в пыли лежат.
- Чё, Афоня уже гипс снял?
- Да на нём как на собаке всё заживает. Сколько раз он на триндицикле бился уже, живого места нет, все кости по два раза переломаны, а всё неймётся. Ох не помрёт он своей смертью, чую.
- Эт точно, дядь Коль. Ладно, спешу. Бди тут.
Через минуту я уже на «Бродвее». Бродвеем у нас зовётся самая широкая центральная улица в Кадыкчане. Она пешеходная, выложена железобетонными панелями, а по краям отгорожены клумбы, на которых никогда ничего не росло, кроме чахлых берёзок, воткнутых много лет назад, но так и не выросших в полноценные деревья. Ну не приживаются у нас европейские деревья, хоть тесни.
У шестого дома наша коронная лавочка, на которой мы собираемся по вечерам с друзьями и подругами. Сейчас на ней расположилась компания из четырёх девчонок. Я их всех хорошо знаю, это подружки моей Танюхи. Там где собирается эта компания не умолкает смех. Эти хохотушки сведут с ума кого угодно. Подхожу поздороваться, и уже ржу во весь голос. Увидев это, все четверо как по команде закатываются в истеричном хохоте.
- Чего вы? Я ещё сказать ничего не успел!
- Ты лицо своё видел? Тебе и говорить не надо, мультик ты наш! - Сквозь смех едва выговаривает Марго.
Слегка опешил, стою соображаю, что ответить. Вид у меня преглупейший, от чего девушки вообще пополам согнулись. Положение спасает Афоня. Лихо останавливает своего красного «Ижа» с коляской:
- Ну чё девчонки! Кого покатать?
- Свят-свят-свят! Андрюша, кто же с тобой сядет то после того как ты Ленина прокатил? Ты же самоубийца, вот сам и катайся.
- Да что вы понимаете! Тогда «Краз» перед нами слишком резко затормозил, вот мы и вляпались. Второй раз снаряд в одну воронку не падает.
Резко газанул, и с пробуксовкой рванул прямо по пешеходному «Бродвею» в поисках жертвы, кого бы покатать.
Вижу, вдали Лося, который уже отирается около гастронома, прощаюсь с хохотушками, и иду навстречу.
- Андрюх, я тут к мамке на работу заходил, встретил Нелю Андреевну. Она как узнала, что мы до утра уходим с тобой, попросила передать, что сегодня твоя очередь топить теплицу.
- Бли-и-ин! Ну кто тебя за язык то тянул! А впрочем… Затоплю часиков в десять, нормально будет, не помёрзнут помидоры. Ладно, идём в «Пентагон».
Праздник в "Пентагоне".
Пентагоном у нас называют первое в посёлке и старейшее, пятиэтажное здание. Вероятно, за размеры, и немыслимое по тем временам количество жильцов, его и прозвали Пентагоном. Первый подъезд был почти полностью еврейским. Там жили семьи инженеров Дрыга, Бургхарт, Брутман, Кремер, и далее по списку. А последний подъезд был отдан под «малосемейку», где «система коридорная, на тридцать восемь комнаток всего одна уборная». Гигантская пятиэтажная общага, вечно гудящий улей, где за каждой дверью своя музыка, шум, ругань на кухне, и гомон детей катающихся на трёхколёсных велосипедах по коридорам.
На четвёртом этаже живут наши друзья, которые недавно приехали с материка «за туманом и за запахом тайги», Игорян и Петруха. Скрежет тяжёлого рока в комнате друзей мы услышали ещё на улице. А в комнате застали привычную картину отдыха молодых холостяков, вернувшихся после тяжёлой смены в шахте.
- О… Мы опазадали… Тут фаза «до песен» уже миновала, и в самом разгаре следующая фаза праздника - «До танцев». Петруха с Игорьком вместе с Олей и Лариской выплясывали под оглушительный рёв «Blue Oster». Окружили нас с Лёхой тесным кольцом, крепко стиснули и облобызали многократно, после чего пришлось оттирать с лиц губную помаду и тушь.
В общем… Ребятам было без нас очень хорошо. Поэтому вскоре мы с другом тихонько «слиняли», и уже в полной темноте поковыляли к поселковому клубу. Бродвей и центральная площадь ярко освещены уличными фонарями. Зябко, но молодёжи на улице, не протолкнуться. Позади памятника вождю мировой революции, на ступеньках клуба сидит компания, периодически слышатся взрывы смеха. Подходим.
Снова Афоня.
- Здорово всем!
- О! Лесники домой вернулись! Привет - привет.
- Чё ржёте?
- Д Афоня жить спокойно не даёт. Сейчас только подходили Ленин с Федей, понесли своему корешу передачку в больницу.
- Как! Он же вышел из больницы, я сам его сегодня видел! - недоумеваю я. В ответ дружный хохот, некоторые валятся на ступеньки.
- В том то и прикол! Он к нам подъезжал пару часов назад, звал с ним покататься, ну, Бикса согласилась. Села на заднее сиденье. Мы ей говорили, чтоб ерундой не занималась, если жить хочет. Но она всё-таки поехала с этим камикадзе! Через полчаса вернулась сюда пешком ха-ха-ха… Грит завёз её на сопку где «аммонитка» (склад взрывчатых веществ для нужд шахты), и оттуда вниз, в геологоразведку, гари до упору.
- На дороге лежал булдыган, размером с ананас, так он решил пропустить его между мотоциклом и коляской. А правую ногу то на подножке держал носком вниз! Ну так она и попала на камень. Стопу то вниз завернуло, да и сломало напополам. Но Афоня мужик! Десантура, чё! Ни пикнул даже, прямиком в больницу прикатил, в приёмный покой прискакал, на одной ноге, на кушетку повалился, и вырубился на фиг!
- Ё… Сколько он дней то, как из больницы выписался? Дома не успел побыть, и опять авария. Тока сёдня Череп про него сказал, что не помрёт Афоня своей смертью. Ладно, братва. Пойду… Теплицу нужно топить. Всем пока!
- Андрюх! Можно я с тобой? - Напрашивается Лёха.
- Дык… Мне только веселей. Айда!
На улице Собачьей.
Идём напрямиг, дворами трёхэтажных домов. Сотни окон светятся тёплым уютным светом. За каждым течёт чья то жизнь. Приходят на ум строчки из «Воскресенья»: - «Я привык бродить один, и смотреть в чужие окна…». Обожаю я осень. Темень, холодно, но в сердце возникает такое сладостно - тоскливое чувство. Не передать словами. Кажется, что ты растворяешься во тьме вселенной, становишься одной из крохотных звёзд - песчинок в небе. Тоскливо, страшно, одиноко, но при этом так загадочно! В душе рождается музыка, и кажется, что ты выходишь из тела, и летишь вместе с холодным ночным ветром над древними сопками.
На окраине посёлка начинается «Собачья улица». Неофициально, конечно, но по факту улица существует. Это грунтовая дорога, одна из двух, что ведут к шахте № 10. По обеим сторонам дороги тесно жмутся друг к другу гаражи с автомобилями и мотоциклами жителей посёлка. Почти каждый гараж имеет позади огороженную забором территорию, на которой находятся сарай, и теплица. У нас тут каждый сам себе агроном. Если не лениться, то за лето можно обеспечить семью на год вперёд полным набором зелени, овощей, и даже бахчевыми.
А ещё, в каждом дворе живёт в будке собака на цепи. Поэтому, как только выходишь на начало улицы, несколько псов тут же заливаются лаем. Их лай возбуждает всех остальных псов улицы, длиной в километр, и через секунду вся улица тонет в многоголосье сотен собачьих глоток. Потому и «Собачья» улица.
Когда добираемся до моего гаража, который мы построили с отцом, лай уже полностью стихает, но две собаки напротив, смотрят на нас молча, и их молчание отнюдь не дружелюбно. Они вообще никогда не лают. Потому, что не собаки. Это самые настоящие волки. Хозяин гаража несколько лет назад принёс с охоты двоих малюсеньких щенков. Выкармливал их из пипетки подогретым и подслащённым молоком. Нянчился с ними как с детьми, и вырастил двух идеальных убийц, которые разорвут любого, кто посмеет приблизиться к хозяину.
"Сельское" хозяйство.
Отпираю навесной замок на воротах между гаражом и рестораном - сараем «Сайра», и вот нас встречает радостным лаем моя Флейта, восточно-европейская овчарка, которую мне подарили уже взрослую, после того, как какой то негодяй застрелил из мелкокалиберной винтовки моего славного Боя.
Включаю рубильник на стене гаража, и двор освещается ярким светом прожектора, который закреплён на фронтоне «Сайры». Заходим в пристройку теплицы, которая выполнена в виде остеклённой веранды. Тут хорошо. Кухонный стол-тумба с электрической плиткой, маленький холодильник и небольшой диван. Открываю холодильник, и с удовлетворение обнаруживаю половину большой кастрюли с отходами еды из столовой детского сада, где работает моя мама.
Флейта радостно прыгает, лезет целоваться, обниматься, пока я накладываю ей в миску еду. Ну вот. Можно заняться печкой. Идём с Лосём к противоположной от веранды, стороне теплицы, где находится заслонка топки. Включаю лампочку, закрытую стеклянной колбой и металлической сеткой под крышей гаража. И заглядываю внутрь печи. Целая гора шлака. Ладно, это минутное дело. Гружу лопатой шлак в металлическую тачку, и высыпаю его в кучу у задней стенки забора. Шлак это не мусор. Пригодится, чтобы дорогу по весне подсыпать.
Ломаю ногой ящик из тонкой тарной доски, и прошу Лося принести газет из пристройки. Вместе рвём их на небольшие листки, комкаем, и забрасываем в топку. Наверх идут щепки от разбитого ящика, и вот Лёха подносит к бумаге зажжённую спичку. Пламя весело занимается, дрова разгораются, и я закидываю туда ещё целую охапку обрезков от строительных досок, и короткие чурбаки. Садимся на пеньки напротив раскрытой печи. Я зажигаю от горящего поленца длинную тонкую щепку, и мы с Лосём с удовольствием прикуриваем от неё по папироске.
Это такой кайф, когда в холодной ночи сидишь у огня, и чувствуешь его магическое тепло. Вид танцующих языков пламени гипнотизирует. Мысли текут ровно и не спеша. Я чувствую, как снова начинаю парить над сопками. В голове зазвучала тема из песни «ABBA» “Eagle”.
Буквально физически ощущаю музыку. Эта песня более всего сейчас выражает мои чувства и мысли. Она великолепна! Тот кто её создавал, наверняка летал над сопками. Стоп!
- Лёх, а почему сопки называются сопками?
- Не знаю, никогда не думал об этом. А что такого то? А почему небо называется небом, или стул стулом? Людям надо же было как то называть вещи, вот и придумали для каждой своё название.
- Да не может этого быть. Первые слова наверняка появились как подражание звукам природы. Например, «мама» во всех языках одинаково звучит. Почему? Да потому, что все младенцы мира, как только начинают калякать что-то первое, что получается выговорить, это нечто очень похожее на «мя-мя». А потом, из эти всех «мя» начали складывать слова. Но в основе то какие то односложные звуки. Зверь рычи «Рррыыы», человек запомнил, и появились «ры», «ра», и так далее.
- Пернатый. Вот меня просто пучит, когда ты о высоких материях разговоры говоришь. Если ты такой «профессор», хули ты тут на шахте делаешь? Тебя, уже давно в МИМО заждались.
- Ладно, ладно. Не в МИМО, а в КРАТУГе меня ждут. Я решил в кременчугское авиационное поступать. Буду на вертолётке над Колымой летать. Давай, пора уголь подкидывать.
Беру совковую лопату, валявшуюся на куче с углём, и как заправский кочегар на корабле, закидывать уголь в топку. Вскоре, между кусочками чёрного блестящего топлива начинают виться фиолетовые язычки пламени. Закрываю заслонку, и предлагаю Лосю перебраться внутрь, чтоб не зябнуть.
Внутри тепло и влажно. Короб по периметру теплицы заполнен торфяным жирным грунтом, в котором торчат толстые стволы помидор и огурцов. Снизу он подогревается трубой от печи, где горячие газы от сгорающего угля, петлёй проходят по всему периметру телицы, прежде, чем вырваться в небо через вертикальную трубу. Спелых овощей уже достаточно много, и мы с удовольствием лакомимся зернистой мякотью гигантских помидор. Но меня интересует другое. Иду по проходу между грядками в дальний конец, где на самом светлом месте в сеточках подвязаны к остеклённой крыше арбузы и дыни.
- Андрюх. Давай арбузик заточим?
- Да они ещё зелёные, что там есть то, смотри какие маленькие.
- Да всё равно, я аж в обморок падаю, так арбуза захотелось. Последний раз год назад только пробовал.
- Ну давай, чё…
Срываю самый крупный из «фруктов», и идём на веранду, где есть посуда и столовые приборы. Разрезаю напополам, и… О чудо! Он уже розовый! Боже… Вкусней этого лакомства нет ничего на свете. Пусть не сладкий, пусть твердоват, но чего стоит один только аромат! Божественно!
Арбуз закончился как то внезапно. Причём у Лёхи значительно быстрей, чем у меня, и мне пришлось ткнуть вилкой в его чумазую клешню, нацеленную стырить мой последний кусочек.
Ну всё. Добавил в печь угля под завязку, и убедившись, что он разгорается, гашу свет во дворе.
- Лёх, как на счёт за брусникой завтра смотаться?
- Да она зелёная ещё!
- Да фига там! Нормальная, в самый раз чтоб собирать. Потом морозцем прихватит, будешь мучиться, руки красить брусничным соком.
- Ну давай. Во сколько? На твоём моцике поедем?
- Позвоню завтра, точно скажу. Ну всё, айда по хатам.
Читать продолжение...
Посетителей:
Иду в кладовку, дверь в которую находится в гостиной. Вхожу внутрь, включаю свет, и с удовлетворением отмечаю, что мама в моё отсутствие провела здесь колоссальную работу. Дело в том, что кладовка у нас служит не только гардеробом, но и фотолабораторией.
Рассвет над сопками. Фото Ларисы Ясинской
На стене большой откидной стол, а значительная часть стеллажа с бельём и одеждой, при помощи перегородки и дверцы превращена в хранилище для фотоувеличителя, ванночек, глянцевателя, красного фонаря, химреактивов и прочей, необходимой фотографу дребедени.
На одной из полок стеллажа вижу самый ценный предмет моего гардероба - французские джинсы «Anthony’s», которые по великому блату доставались маминой одноклассницей в Эстонии. Полторы минуты, и вот я уже в джинсах, кроссовках, и болоньевой ветровке лечу по лестнице вниз. Череп по прежнему сидит у подъезда. Только жестяная банка из под кабачковой икры у ног наполнилась доверху окурками «Беломора».
Афоня.
- Дядь Коль! Чё нового в нашем царстве?
- Да вот, чуток ты не успел к представлению. Афоня около кулинарии трёх мужиков отоварил. Ох и красиво! Как настоящий каратист начал ногами махать, те его ни разу даже зацепить не успели. Пять секунд, и все трое в пыли лежат.
- Чё, Афоня уже гипс снял?
- Да на нём как на собаке всё заживает. Сколько раз он на триндицикле бился уже, живого места нет, все кости по два раза переломаны, а всё неймётся. Ох не помрёт он своей смертью, чую.
- Эт точно, дядь Коль. Ладно, спешу. Бди тут.
Через минуту я уже на «Бродвее». Бродвеем у нас зовётся самая широкая центральная улица в Кадыкчане. Она пешеходная, выложена железобетонными панелями, а по краям отгорожены клумбы, на которых никогда ничего не росло, кроме чахлых берёзок, воткнутых много лет назад, но так и не выросших в полноценные деревья. Ну не приживаются у нас европейские деревья, хоть тесни.
У шестого дома наша коронная лавочка, на которой мы собираемся по вечерам с друзьями и подругами. Сейчас на ней расположилась компания из четырёх девчонок. Я их всех хорошо знаю, это подружки моей Танюхи. Там где собирается эта компания не умолкает смех. Эти хохотушки сведут с ума кого угодно. Подхожу поздороваться, и уже ржу во весь голос. Увидев это, все четверо как по команде закатываются в истеричном хохоте.
- Чего вы? Я ещё сказать ничего не успел!
- Ты лицо своё видел? Тебе и говорить не надо, мультик ты наш! - Сквозь смех едва выговаривает Марго.
Слегка опешил, стою соображаю, что ответить. Вид у меня преглупейший, от чего девушки вообще пополам согнулись. Положение спасает Афоня. Лихо останавливает своего красного «Ижа» с коляской:
- Ну чё девчонки! Кого покатать?
- Свят-свят-свят! Андрюша, кто же с тобой сядет то после того как ты Ленина прокатил? Ты же самоубийца, вот сам и катайся.
- Да что вы понимаете! Тогда «Краз» перед нами слишком резко затормозил, вот мы и вляпались. Второй раз снаряд в одну воронку не падает.
Резко газанул, и с пробуксовкой рванул прямо по пешеходному «Бродвею» в поисках жертвы, кого бы покатать.
Вижу, вдали Лося, который уже отирается около гастронома, прощаюсь с хохотушками, и иду навстречу.
- Андрюх, я тут к мамке на работу заходил, встретил Нелю Андреевну. Она как узнала, что мы до утра уходим с тобой, попросила передать, что сегодня твоя очередь топить теплицу.
- Бли-и-ин! Ну кто тебя за язык то тянул! А впрочем… Затоплю часиков в десять, нормально будет, не помёрзнут помидоры. Ладно, идём в «Пентагон».
Праздник в "Пентагоне".
Пентагоном у нас называют первое в посёлке и старейшее, пятиэтажное здание. Вероятно, за размеры, и немыслимое по тем временам количество жильцов, его и прозвали Пентагоном. Первый подъезд был почти полностью еврейским. Там жили семьи инженеров Дрыга, Бургхарт, Брутман, Кремер, и далее по списку. А последний подъезд был отдан под «малосемейку», где «система коридорная, на тридцать восемь комнаток всего одна уборная». Гигантская пятиэтажная общага, вечно гудящий улей, где за каждой дверью своя музыка, шум, ругань на кухне, и гомон детей катающихся на трёхколёсных велосипедах по коридорам.
На четвёртом этаже живут наши друзья, которые недавно приехали с материка «за туманом и за запахом тайги», Игорян и Петруха. Скрежет тяжёлого рока в комнате друзей мы услышали ещё на улице. А в комнате застали привычную картину отдыха молодых холостяков, вернувшихся после тяжёлой смены в шахте.
- О… Мы опазадали… Тут фаза «до песен» уже миновала, и в самом разгаре следующая фаза праздника - «До танцев». Петруха с Игорьком вместе с Олей и Лариской выплясывали под оглушительный рёв «Blue Oster». Окружили нас с Лёхой тесным кольцом, крепко стиснули и облобызали многократно, после чего пришлось оттирать с лиц губную помаду и тушь.
В общем… Ребятам было без нас очень хорошо. Поэтому вскоре мы с другом тихонько «слиняли», и уже в полной темноте поковыляли к поселковому клубу. Бродвей и центральная площадь ярко освещены уличными фонарями. Зябко, но молодёжи на улице, не протолкнуться. Позади памятника вождю мировой революции, на ступеньках клуба сидит компания, периодически слышатся взрывы смеха. Подходим.
Снова Афоня.
- Здорово всем!
- О! Лесники домой вернулись! Привет - привет.
- Чё ржёте?
- Д Афоня жить спокойно не даёт. Сейчас только подходили Ленин с Федей, понесли своему корешу передачку в больницу.
- Как! Он же вышел из больницы, я сам его сегодня видел! - недоумеваю я. В ответ дружный хохот, некоторые валятся на ступеньки.
- В том то и прикол! Он к нам подъезжал пару часов назад, звал с ним покататься, ну, Бикса согласилась. Села на заднее сиденье. Мы ей говорили, чтоб ерундой не занималась, если жить хочет. Но она всё-таки поехала с этим камикадзе! Через полчаса вернулась сюда пешком ха-ха-ха… Грит завёз её на сопку где «аммонитка» (склад взрывчатых веществ для нужд шахты), и оттуда вниз, в геологоразведку, гари до упору.
- На дороге лежал булдыган, размером с ананас, так он решил пропустить его между мотоциклом и коляской. А правую ногу то на подножке держал носком вниз! Ну так она и попала на камень. Стопу то вниз завернуло, да и сломало напополам. Но Афоня мужик! Десантура, чё! Ни пикнул даже, прямиком в больницу прикатил, в приёмный покой прискакал, на одной ноге, на кушетку повалился, и вырубился на фиг!
- Ё… Сколько он дней то, как из больницы выписался? Дома не успел побыть, и опять авария. Тока сёдня Череп про него сказал, что не помрёт Афоня своей смертью. Ладно, братва. Пойду… Теплицу нужно топить. Всем пока!
- Андрюх! Можно я с тобой? - Напрашивается Лёха.
- Дык… Мне только веселей. Айда!
На улице Собачьей.
Идём напрямиг, дворами трёхэтажных домов. Сотни окон светятся тёплым уютным светом. За каждым течёт чья то жизнь. Приходят на ум строчки из «Воскресенья»: - «Я привык бродить один, и смотреть в чужие окна…». Обожаю я осень. Темень, холодно, но в сердце возникает такое сладостно - тоскливое чувство. Не передать словами. Кажется, что ты растворяешься во тьме вселенной, становишься одной из крохотных звёзд - песчинок в небе. Тоскливо, страшно, одиноко, но при этом так загадочно! В душе рождается музыка, и кажется, что ты выходишь из тела, и летишь вместе с холодным ночным ветром над древними сопками.
На окраине посёлка начинается «Собачья улица». Неофициально, конечно, но по факту улица существует. Это грунтовая дорога, одна из двух, что ведут к шахте № 10. По обеим сторонам дороги тесно жмутся друг к другу гаражи с автомобилями и мотоциклами жителей посёлка. Почти каждый гараж имеет позади огороженную забором территорию, на которой находятся сарай, и теплица. У нас тут каждый сам себе агроном. Если не лениться, то за лето можно обеспечить семью на год вперёд полным набором зелени, овощей, и даже бахчевыми.
А ещё, в каждом дворе живёт в будке собака на цепи. Поэтому, как только выходишь на начало улицы, несколько псов тут же заливаются лаем. Их лай возбуждает всех остальных псов улицы, длиной в километр, и через секунду вся улица тонет в многоголосье сотен собачьих глоток. Потому и «Собачья» улица.
Когда добираемся до моего гаража, который мы построили с отцом, лай уже полностью стихает, но две собаки напротив, смотрят на нас молча, и их молчание отнюдь не дружелюбно. Они вообще никогда не лают. Потому, что не собаки. Это самые настоящие волки. Хозяин гаража несколько лет назад принёс с охоты двоих малюсеньких щенков. Выкармливал их из пипетки подогретым и подслащённым молоком. Нянчился с ними как с детьми, и вырастил двух идеальных убийц, которые разорвут любого, кто посмеет приблизиться к хозяину.
"Сельское" хозяйство.
Отпираю навесной замок на воротах между гаражом и рестораном - сараем «Сайра», и вот нас встречает радостным лаем моя Флейта, восточно-европейская овчарка, которую мне подарили уже взрослую, после того, как какой то негодяй застрелил из мелкокалиберной винтовки моего славного Боя.
Включаю рубильник на стене гаража, и двор освещается ярким светом прожектора, который закреплён на фронтоне «Сайры». Заходим в пристройку теплицы, которая выполнена в виде остеклённой веранды. Тут хорошо. Кухонный стол-тумба с электрической плиткой, маленький холодильник и небольшой диван. Открываю холодильник, и с удовлетворение обнаруживаю половину большой кастрюли с отходами еды из столовой детского сада, где работает моя мама.
Флейта радостно прыгает, лезет целоваться, обниматься, пока я накладываю ей в миску еду. Ну вот. Можно заняться печкой. Идём с Лосём к противоположной от веранды, стороне теплицы, где находится заслонка топки. Включаю лампочку, закрытую стеклянной колбой и металлической сеткой под крышей гаража. И заглядываю внутрь печи. Целая гора шлака. Ладно, это минутное дело. Гружу лопатой шлак в металлическую тачку, и высыпаю его в кучу у задней стенки забора. Шлак это не мусор. Пригодится, чтобы дорогу по весне подсыпать.
Ломаю ногой ящик из тонкой тарной доски, и прошу Лося принести газет из пристройки. Вместе рвём их на небольшие листки, комкаем, и забрасываем в топку. Наверх идут щепки от разбитого ящика, и вот Лёха подносит к бумаге зажжённую спичку. Пламя весело занимается, дрова разгораются, и я закидываю туда ещё целую охапку обрезков от строительных досок, и короткие чурбаки. Садимся на пеньки напротив раскрытой печи. Я зажигаю от горящего поленца длинную тонкую щепку, и мы с Лосём с удовольствием прикуриваем от неё по папироске.
Это такой кайф, когда в холодной ночи сидишь у огня, и чувствуешь его магическое тепло. Вид танцующих языков пламени гипнотизирует. Мысли текут ровно и не спеша. Я чувствую, как снова начинаю парить над сопками. В голове зазвучала тема из песни «ABBA» “Eagle”.
Click to viewБуквально физически ощущаю музыку. Эта песня более всего сейчас выражает мои чувства и мысли. Она великолепна! Тот кто её создавал, наверняка летал над сопками. Стоп!
- Лёх, а почему сопки называются сопками?
- Не знаю, никогда не думал об этом. А что такого то? А почему небо называется небом, или стул стулом? Людям надо же было как то называть вещи, вот и придумали для каждой своё название.
- Да не может этого быть. Первые слова наверняка появились как подражание звукам природы. Например, «мама» во всех языках одинаково звучит. Почему? Да потому, что все младенцы мира, как только начинают калякать что-то первое, что получается выговорить, это нечто очень похожее на «мя-мя». А потом, из эти всех «мя» начали складывать слова. Но в основе то какие то односложные звуки. Зверь рычи «Рррыыы», человек запомнил, и появились «ры», «ра», и так далее.
- Пернатый. Вот меня просто пучит, когда ты о высоких материях разговоры говоришь. Если ты такой «профессор», хули ты тут на шахте делаешь? Тебя, уже давно в МИМО заждались.
- Ладно, ладно. Не в МИМО, а в КРАТУГе меня ждут. Я решил в кременчугское авиационное поступать. Буду на вертолётке над Колымой летать. Давай, пора уголь подкидывать.
Беру совковую лопату, валявшуюся на куче с углём, и как заправский кочегар на корабле, закидывать уголь в топку. Вскоре, между кусочками чёрного блестящего топлива начинают виться фиолетовые язычки пламени. Закрываю заслонку, и предлагаю Лосю перебраться внутрь, чтоб не зябнуть.
Внутри тепло и влажно. Короб по периметру теплицы заполнен торфяным жирным грунтом, в котором торчат толстые стволы помидор и огурцов. Снизу он подогревается трубой от печи, где горячие газы от сгорающего угля, петлёй проходят по всему периметру телицы, прежде, чем вырваться в небо через вертикальную трубу. Спелых овощей уже достаточно много, и мы с удовольствием лакомимся зернистой мякотью гигантских помидор. Но меня интересует другое. Иду по проходу между грядками в дальний конец, где на самом светлом месте в сеточках подвязаны к остеклённой крыше арбузы и дыни.
- Андрюх. Давай арбузик заточим?
- Да они ещё зелёные, что там есть то, смотри какие маленькие.
- Да всё равно, я аж в обморок падаю, так арбуза захотелось. Последний раз год назад только пробовал.
- Ну давай, чё…
Срываю самый крупный из «фруктов», и идём на веранду, где есть посуда и столовые приборы. Разрезаю напополам, и… О чудо! Он уже розовый! Боже… Вкусней этого лакомства нет ничего на свете. Пусть не сладкий, пусть твердоват, но чего стоит один только аромат! Божественно!
Арбуз закончился как то внезапно. Причём у Лёхи значительно быстрей, чем у меня, и мне пришлось ткнуть вилкой в его чумазую клешню, нацеленную стырить мой последний кусочек.
Ну всё. Добавил в печь угля под завязку, и убедившись, что он разгорается, гашу свет во дворе.
- Лёх, как на счёт за брусникой завтра смотаться?
- Да она зелёная ещё!
- Да фига там! Нормальная, в самый раз чтоб собирать. Потом морозцем прихватит, будешь мучиться, руки красить брусничным соком.
- Ну давай. Во сколько? На твоём моцике поедем?
- Позвоню завтра, точно скажу. Ну всё, айда по хатам.
Читать продолжение...
Посетителей: