ЭМТЕГЕЙ 1985. (Ч.23)
Продолжение. Читать начало...
Верхом на "ушастом"
Утром бренчит телефон в прихожей. Настойчиво, отвратительно. Какая сволочь мне не даёт выспаться? На часах без четверти одиннадцать. Трясу спросонья головой, и шлёпаю босиком в коридор. Да, чёрт! За брусникой же собирались.
- Андрюха, ну ты чё там?
- Сплю.
- Не спи, замёрзнешь! Давай бегом к Длинному в гараж. На машине поедем.
- Да ты чо-о-о!!! Лечу!
Бросаю трубку с витым шнуром на красный корпус аппарата, с дисковым набором, и бегу в спальню, напяливать штаны. Хватаю первые попавшиеся брюки, рубашку и на ходу одеваюсь, путаясь в рукавах и штанинах. Нужно же с собой что-то перекусить захватить.
На кухне бросаюсь к «Колыме». Так у нас называют уникальный северный вид холодильника, который каждый жилец получает «в нагрузку» к квартире. Это глубокая ниша в стене под кухонным подоконником, с двумя толстостенными распашными дверцами, полкой внутри и сквозным отверстием наружу.
Зимой температура в нём практически равняется температуре воздуха на улице, и очень удобно держать продукты, требующие хранения в заморозке. А в тёплое время года, место мяса, рыбы и пельменей, в "Колыме" занимают консервы, макароны, и прочие сыпучие продукты, потому, что благодаря толстым кирпичным стенам, внутри всегда прохладно. Нужно только заткнуть отверстие в стенке, чтоб исключить поступление, нагретого воздуха снаружи.
Ага. Покрытые смазкой банки с тушёнкой. То, что нужно. Отправляю одну на стол. Теперь полбуханки чёрного хлеба. Попить… На подоконнике эмалированный чайник, в котором у нас круглый год брусничный морс. Пусто. Ну не беда. Беру бутылку «чебурашку» из под «Буратино», насыпаю через воронку, скрученную из клочка газеты сахар, затем наливаю холодной заварки из фарфорового чайника с висящей на носике сеточкой , и холодного кипятка из электросамовара. Готово. Осталось свернуть затычку из газеты, вставить в горлышко поплотнее, и можно двигать.
Быстро скидываю всё это в эмалированное ведро, а его уже впихиваю в рюкзак. Всё. Осталось взять папиросы и спички. В гостиной на антресолях у отца в ящике всегда лежит стопка пачек «Беломорканала» и упаковка другая со спичечными коробками. Он с каждой зарплаты покупает двадцать пачек, как раз на месяц. Распихиваю по карманам курево, спички, нож - складешок, осталось намотать портянки и влезть в кирзачи.
И вот я уже сломя голову, несусь на противоположный край посёлка, с болтающимся за спиной рюкзаком, в котором гремит бутылка с холодным чаем. Уф!!! Здорово парни! Жму руку Лосю и Длинному. Длинный это мой молочный брат. Наши мамы лежали в одной палате в роддоме, когда нас рожали. Разница у нас несколько дней, и первое время у Генкиной мамы были проблемы с молоком. Зато у моей мамы его было достаточно для того, чтоб кормить сразу двоих. С тех пор мы неразлучны. С самых пелёнок в яслях.
- Геныч, ты что, ключи у отца стырил?
- Ха! Не вахлач шушлайку, он теперь сам за руль не садится, только я его вожу. В одиночку, на трассу только обещал не выезжать.
Выражение «вахлачить шушлайку», или «шушлаить вахлачку», в переводе с «кадыкчанского» на русский имеет несколько значений, в зависимости от обстоятельств. В данном случае Длинный сказал: - «Не говорите глупостей, многоуважаемый соратник». Вообще Генка всегда отличался своими способностями к изящному словотворчеству, за что его иногда в шутку называли «Русичем».
- Ну что? Куда рванём?
- А поехали на Виталькину сопку!
- Это где в прошлом годе зайчатину вместо хлеба манго закусывали?
- Ну да. Там перед прижимом площадка удобная, машину можно поставить, и идти далеко не нужно.
- Я за! - Кратко выразил мнение Лёха.
- Мне всё равно куда вас везти. Грузимся.
И вот мы втискиваемся вместе с рюкзаками в салон «ушастого» «Запорожца». Генка за рулём, Лёха спереди справа, а я как самый низкорослый на заднем сиденье, на которое приходится вползать мимо откинутой на торпедо спинки переднего кресла. Моторчик у меня за спиной бодро взвизгивает, и мы трогаемся по бетонной кольцевой дороге, опоясывающей посёлок, мимо поссовета, в сторону геологоразведочной партии.
Кровь бурлит от радостного возбуждения. Свобода-а-а!!! Какое же это наслаждение! Ехать с друзьями на машине, глотать клочья ветра, врывающегося в открытое окно водительской дверцы, и чувствовать, что вот так начинается настоящая взрослая жизнь. А сколько впереди ещё загадочного, неизведанного, манящего и прекрасного! О том, что впереди могут быть беды, в такие минуты даже в голову не приходит. Мы все уверены в том, что завтра будет лучше, чем вчера!
Около строящейся на улице Строителей стоквартирной пятиэтажки, бетонка сворачивает налево, к больнице, а мы продолжаем путь прямо, по грунтовке. Вскоре поворачиваем по Лесной улице направо, и поднимаемся в крутую горку, в недрах которой, склад взрывчатых веществ - «Аммонитка». Дорога постепенно сужается, и превращается в одностороннюю колею. Собственно дорогой она перестала быть ещё лет двадцать назад, когда на Мяунджу проложили современную широкую трассу в объезд.
И с тех пор, по заброшенной дороге, ведущей в посёлок энергетиков, ездят только охотники и такие как мы, грибники - ягодники. Ехать приходится медленно и очень осторожно. Глубокие мутные лужи тут не пересыхают даже в жару. Весь путь вниз, это серия из нырков в воду по самый капот, и натужное, с пробуксовкой выползание из лужи, для того, чтоб тут же нырнуть в следующую. Но вот спуск закончился, и мы начинаем ползти вверх по серпантину перевала. Поднимаемся на самый верх, и там с площадки, для разъезда встречных машин, длинный глушит мотор.
- Давай бациллу пошабаним. - На сей раз это означает: - «Не соблаговолят ли уважаемые господа насладиться изысканным дымом папирос»? - Движок сильно греется, нужно дать остыть.
Выползаю на четвереньках из салона, распрямляюсь, и замираю от восторга. Вид сверху фантастический. Далеко внизу под нами расстилается бескрайнее море тайги. Среди зелени заметны большие золотисто-солнечные пятна пожелтевшей хвои на лиственницах. Вдали видны трубы Аркагалинской ТЭЦ на Мяундже, и даже хорошо различимы окна верхних этажей пятиэтажных домов около стадиона. А небо всё затянуто свинцовыми тучами, которые несутся так низко, что цепляются брюшками за скалистые вершины сопок.
- Наверно маквА будэ. - глубокомысленно изрёк Генка, стоящий расправив широкие плечи, и широко расставив длинные ноги - ходули. За эти ноги то его и называли Длинным. Эти ноги сделали Генку знаменитостью областного масштаба. Он прыгун в высоту от Бога. Кандидат в мастера спорта по лёгкой атлетике. Рекордсмен района, и участник сборной команды Магаданской области по лёгкой атлетике.
- Да… Похоже на то. - Протянул я. - Ничего, там же зимовье путёвое есть, ежели что, укроемся.
Снова садимся в трудягу «ушастого», Гена выжимает сцепление, и мы начинаем катиться под гору с выключенным двигателем. Набираем скорость, вот гляч зажигания повёрнут, сцепление включено, и мотор весело заскулил. А впереди снова серпантин, и длительный спуск в долину.
Внизу нас встречает привычная вереница из мутных луж, но зато на противоположном от нас конце этого участка нас ждёт твёрдая сухая площадка, конечная цель путешествия.
Брусника.
Ну вот. Рюкзаки за плечами, машина заперта на ключ, и мы начинаем подъём на сопку по узкой тропинке. У подножия горы очень глубокий мох, и высокие кусты багульника сильно затрудняют ходьбу. Особенно мне. Эти два длинноногих прут как по асфальту, едва за ними поспеваю. Да ещё на ходу срываю с кочек морошку. Она ещё твёрдая, но вкусная-я-я-я! Но вот, выходим на осыпь курумника, и идти становится гораздо легче.
Проходим мимо зимовья, оставляя его слева внизу у ручья, и выходим на брусничник. Собственно брусничник то здесь везде, тут вообще нет ни одного квадратного метра без брусники, но нам нужно, чтоб её было по настоящему много. Так, чтоб не мучиться, и собрать ведро за час - полтора.
Ох, какая красота! Ягоды такие крупные, и растут так густо, что листвы почти не видно. Кажется, что на камни кто-то вылил гигантскую цистерну с красным вареньем. Теперь за работу.
На самом деле это совсем не трудно, даже приятно собирать ягоду. Кто-то говорит, что вязание успокаивает, и заставляет собрать мысли в порядок. А я такой же кайф получаю от сбора ягод. Особенно брусники, потому, что в это время года уже не жарко, и не одолевает мошкара. В низинах она, конечно, есть ещё, но тут наверху, свежий ветерок сдувает её в комариный ад.
Сажусь на корточки лицом к крутому склону, и кладу ведро набок между колен. Остаётся только теребить пальцами стебельки с ягодой, и она катится с грохотом, сама наполняет ведро. Все трое погрузились в сосредоточенную работу, лишь изредка поднимаясь, чтоб перейти на соседнюю поляну, и заодно размять ноги.
Вскоре начинает накрапывать мелкий дождь. Парни тихонько поругиваются, но лишь быстрее начинают работать руками. Да, надо спешить. Брезент куртки на спине уже промок насквозь.
- Ну чо? Вы ещё не? - Лось как всегда шустрее всех в любом деле. Бежит ко мне со своим ведром, отсыпает немного ягоды в моё, затем мчится к Генке, чтоб и ему пополнить урожай. Не проходит и двадцати минут, и у нас у всех троих полные с горкой вёдра не спелой ещё ягоды. Кедровка села на соседний куст стланника, и с любопытством смотрит на меня наклонив голову. «Кыш» - говорю я ей, и она послушно взлетает, и планирует над каменистым склоном к лесу.
- Ну всё, мужики, айда в зимовье, согреемся, да почуфаним. - Зову я друзей. «Почуфаним», означает на нашем диалекте: - «Милостивые государи, не соблаговолите ли вы разделить со мной трапезу»?
Приглашение можно было не делать. Мужики уже сами направили стопы в сторону избушки у ручья.
Зимовье.
Промокшие, но с отличным настроением, вваливаемся в прокопчёную темноту, пропахшей дымом избушки. Она как и тысячи ей подобных, раскиданных по всем распадкам на Колыме, представляет из себя низкий сруб, обитый снаружи рубероидом, или вентиляционным рукавом из шахты. Вентрукав, это пропитанный смолой брезент, используемый для устройства воздуховодов в горных выработках.
Внутри тоже всё стандартно. Слева от низкой двери, печь «буржуйка», справа небольшая полка на стене, выполняющая функцию обеденного стола, и нары из тонких стволов лиственницы от стенки до стенки, занимающие почти всё пространство. На них свободно размещаются несколько взрослых мужчин.
Напротив «буржуйки» под нарами последний, гостивший здесь путник, оставил кучку сухих дров. Это закон тайги. Никто не имеет права покинуть жилище, не оставив запаса сухого топлива, и того из припасов, что ему уже не пригодится в пути. На полке под потолком мы находим несколько банок консервов, тушёнка, «Завтрак туриста», рыбные котлеты, пара банок сайры и банка сгущённого какао. Кроме того початая пачка галет, несколько пачек грузинского чая, фанерный коробок спичек, две свечки и полпачки папирос «Север». Солидно. Галеты свежие, кто-то недавно был.
Не знаю, как другим, а мне очень нравятся эти таёжные приюты для странников. Несмотря на вой аскетизм и неказистость, они не вызывают чувства убогости. Наоборот. Войдя в такой дом, ощущаешь волнение и трепет в груди. Какое то необъяснимое тепло, уют и покой. Воздух тут пронизан духом тайны, потому, что невольно начинаешь думать о тех, кто это всё строил, когда, зачем. Сколько людей тут побывало, и с какими мыслями они тут были.
Каждый раз с тревогой и необъяснимой надеждой на чудо, открываешь дверь зимовья, и представляешь, что же сейчас ты увидишь? Не так давно в одном зимовье охотники нашли останки человека, умершего на нарах много лет назад. Даже одежды почти не осталось, одни лохмотья вперемешку с костями. Говорят, что это был шакал. Ну, не животное типа дикой собаки, а человек, который шакалит золото. Шакалами у нас называют старателей одиночек, которые нелегально моют в тайге золото, и продают ингушам из Сусумана.
Менты их ищут, с вертолёта разыскивают тайные схроны-землянки. И как не маскируют шакалы свои жилища и шурфы с отвалами породы, всё равно каждый год их отлавливают десятками.
А бывало, что и беглые зеки использовали такие зимовья для пристанища. С этими вообще всё просто. Они в тайге долго протянуть не в состоянии. Им либо сдохнуть от голода и болезней, либо пулю словить от спецназа «краснопёрых». Краснопёрыми у нас называют солдат внутренних войск, которые охраняют зоны. Но среди них есть особая каста - «сверчки». Это взрослые мужики, которые оттрубили срочку, и остались служить за зарплату. У них специальный отряд, натренированный разыскивать и уничтожать беглых зеков. Настоящие звери, знают и боевое самбо и карате. Человека им убить, что курёнку голову свернуть.
Горностай.
Мои размышления прервал Лёхин голос снаружи:
- Ну что за пида..сы! Ну на хера летом то горностаев гробить?
- Что там? - идём с Генкой наружу.
- Вот, смотрите. Какой то урод капкан поставил.
К боковой стенке избушки прибит гвоздём стальной трос, на котором капкан «единичка». В его «пасти» окоченевшее тельце горностая, а на чашке прикручен проволокой кусок сырого мяса. Жуткий трупный запах уже распространяется по округе.
- Вот козлина! Развлечение такое что ли? Летнюю шкурку куда ему девать будет? - Возмутился Длинный.
- И я о том. Ладно б для нужд сгубил животинку, а так что, ни шкура, ни мясо, только интерес один. Но какой же скотиной нужно быть, чтоб из интереса убивать!
- Мужики. Так ведь он должен прийти проверить капкан то, нет? - Спрашиваю я.
- А ведь точно! - завёлся Лось, постукивая правым кулаком по левой ладони. - Размажем гандона, и заставим этого горностая жрать при нас тут.
- Ладно, ты… Расходился... Он может завтра, а может после завтра пожалует. Я жить здесь не собираюсь. Помоги ка мне. Наступи, разожми пружину. Ага. Пойду выброшу подальше. Капкан снимите, с собой надо забрать. Пернатый, ты у нас фанат охоты, бери себе.
- Не! Капкан это не охота. Я с ружьишком, по куропаточкам, по зайчикам. Повезёт - мне хорошо, зверю повезло - для него хорошо. Вот это спорт.
Но неприятности быстро уходят на второй план, и через несколько минут мы уже растапливаем печь, готовим стол, и предвкушаем удовольствие от самой вкусной на свете таёжной трапезы в кругу друзей. И вот холодный чайиз бутылки выпит, промокшие куртки парят развешанные у печной трубы, на печке чифир-бак с ключевой водой, и три банки тушёнки. На столе на газетке высится кучка зелёного лука, горсть редиски, порезаны хлебушек, помидорки, и огурец. Красота! Болтаем наперебой с полными ртами, обжигаясь кусочками мяса из горячих банок, извлечённых ножами. Ржём и балагурим. И это не мешает получать дикое удовольствие от поглощения нехитрого ужина.
Домой!
Всё это время маргаса то перестаёт, то вновь начинает сыпать из туч мелкими брызгами. В один из перерывов запасаем дров для путников, которые придут после нас, а потом, напившись крепкого ароматного, горячего как лава чая, спешим к машине, чтоб не попасть под очередную порцию небесных слёз.
Отъезжаем уже в темноте, с включёнными фарами. «Ну что… С почином! Ягодный сезон открыт, можно собирать». - Гудит с переднего сиденья Лось. «Угу. Только в нормальную погоду, и не с одним ведром. Набрать сразу два - три, да и поставить на этом деле точку. Потом только по грибы». - Поддерживаю я Лёху.
- Он взмахнул рукой, и сказал, Поехали! - Пропел длинный отпуская педаль сцепления.
Из гаража Длинного мы расходились бодро, совершенно не чувствуя усталости. Я ощущаю только лёгкость, радостное возбуждение, и предвкушение от удовлетворения мамы, которая всегда очень радуется, если я возвращаюсь домой не с пустыми руками. А ещё меня радует, что сейчас я засяду на кухню с томиком Герберта Уэллса, и до полуночи буду с упоением читать. И поглощать бутерброды с икрой, запивая их чаем с молоком. За вечер я могу выпить их пять - шесть.
А потом, я ещё успею послушать «Pink Flyd», лёжа в наушниках на софе. И увижу сон. Мне приснится Танюха. Потому, что наша встреча приблизилась на целый день.
Читать продолжение...
Посетителей:
Верхом на "ушастом"
Утром бренчит телефон в прихожей. Настойчиво, отвратительно. Какая сволочь мне не даёт выспаться? На часах без четверти одиннадцать. Трясу спросонья головой, и шлёпаю босиком в коридор. Да, чёрт! За брусникой же собирались.
- Андрюха, ну ты чё там?
- Сплю.
- Не спи, замёрзнешь! Давай бегом к Длинному в гараж. На машине поедем.
- Да ты чо-о-о!!! Лечу!
Бросаю трубку с витым шнуром на красный корпус аппарата, с дисковым набором, и бегу в спальню, напяливать штаны. Хватаю первые попавшиеся брюки, рубашку и на ходу одеваюсь, путаясь в рукавах и штанинах. Нужно же с собой что-то перекусить захватить.
На кухне бросаюсь к «Колыме». Так у нас называют уникальный северный вид холодильника, который каждый жилец получает «в нагрузку» к квартире. Это глубокая ниша в стене под кухонным подоконником, с двумя толстостенными распашными дверцами, полкой внутри и сквозным отверстием наружу.
Зимой температура в нём практически равняется температуре воздуха на улице, и очень удобно держать продукты, требующие хранения в заморозке. А в тёплое время года, место мяса, рыбы и пельменей, в "Колыме" занимают консервы, макароны, и прочие сыпучие продукты, потому, что благодаря толстым кирпичным стенам, внутри всегда прохладно. Нужно только заткнуть отверстие в стенке, чтоб исключить поступление, нагретого воздуха снаружи.
Ага. Покрытые смазкой банки с тушёнкой. То, что нужно. Отправляю одну на стол. Теперь полбуханки чёрного хлеба. Попить… На подоконнике эмалированный чайник, в котором у нас круглый год брусничный морс. Пусто. Ну не беда. Беру бутылку «чебурашку» из под «Буратино», насыпаю через воронку, скрученную из клочка газеты сахар, затем наливаю холодной заварки из фарфорового чайника с висящей на носике сеточкой , и холодного кипятка из электросамовара. Готово. Осталось свернуть затычку из газеты, вставить в горлышко поплотнее, и можно двигать.
Быстро скидываю всё это в эмалированное ведро, а его уже впихиваю в рюкзак. Всё. Осталось взять папиросы и спички. В гостиной на антресолях у отца в ящике всегда лежит стопка пачек «Беломорканала» и упаковка другая со спичечными коробками. Он с каждой зарплаты покупает двадцать пачек, как раз на месяц. Распихиваю по карманам курево, спички, нож - складешок, осталось намотать портянки и влезть в кирзачи.
И вот я уже сломя голову, несусь на противоположный край посёлка, с болтающимся за спиной рюкзаком, в котором гремит бутылка с холодным чаем. Уф!!! Здорово парни! Жму руку Лосю и Длинному. Длинный это мой молочный брат. Наши мамы лежали в одной палате в роддоме, когда нас рожали. Разница у нас несколько дней, и первое время у Генкиной мамы были проблемы с молоком. Зато у моей мамы его было достаточно для того, чтоб кормить сразу двоих. С тех пор мы неразлучны. С самых пелёнок в яслях.
- Геныч, ты что, ключи у отца стырил?
- Ха! Не вахлач шушлайку, он теперь сам за руль не садится, только я его вожу. В одиночку, на трассу только обещал не выезжать.
Выражение «вахлачить шушлайку», или «шушлаить вахлачку», в переводе с «кадыкчанского» на русский имеет несколько значений, в зависимости от обстоятельств. В данном случае Длинный сказал: - «Не говорите глупостей, многоуважаемый соратник». Вообще Генка всегда отличался своими способностями к изящному словотворчеству, за что его иногда в шутку называли «Русичем».
- Ну что? Куда рванём?
- А поехали на Виталькину сопку!
- Это где в прошлом годе зайчатину вместо хлеба манго закусывали?
- Ну да. Там перед прижимом площадка удобная, машину можно поставить, и идти далеко не нужно.
- Я за! - Кратко выразил мнение Лёха.
- Мне всё равно куда вас везти. Грузимся.
И вот мы втискиваемся вместе с рюкзаками в салон «ушастого» «Запорожца». Генка за рулём, Лёха спереди справа, а я как самый низкорослый на заднем сиденье, на которое приходится вползать мимо откинутой на торпедо спинки переднего кресла. Моторчик у меня за спиной бодро взвизгивает, и мы трогаемся по бетонной кольцевой дороге, опоясывающей посёлок, мимо поссовета, в сторону геологоразведочной партии.
Кровь бурлит от радостного возбуждения. Свобода-а-а!!! Какое же это наслаждение! Ехать с друзьями на машине, глотать клочья ветра, врывающегося в открытое окно водительской дверцы, и чувствовать, что вот так начинается настоящая взрослая жизнь. А сколько впереди ещё загадочного, неизведанного, манящего и прекрасного! О том, что впереди могут быть беды, в такие минуты даже в голову не приходит. Мы все уверены в том, что завтра будет лучше, чем вчера!
Около строящейся на улице Строителей стоквартирной пятиэтажки, бетонка сворачивает налево, к больнице, а мы продолжаем путь прямо, по грунтовке. Вскоре поворачиваем по Лесной улице направо, и поднимаемся в крутую горку, в недрах которой, склад взрывчатых веществ - «Аммонитка». Дорога постепенно сужается, и превращается в одностороннюю колею. Собственно дорогой она перестала быть ещё лет двадцать назад, когда на Мяунджу проложили современную широкую трассу в объезд.
И с тех пор, по заброшенной дороге, ведущей в посёлок энергетиков, ездят только охотники и такие как мы, грибники - ягодники. Ехать приходится медленно и очень осторожно. Глубокие мутные лужи тут не пересыхают даже в жару. Весь путь вниз, это серия из нырков в воду по самый капот, и натужное, с пробуксовкой выползание из лужи, для того, чтоб тут же нырнуть в следующую. Но вот спуск закончился, и мы начинаем ползти вверх по серпантину перевала. Поднимаемся на самый верх, и там с площадки, для разъезда встречных машин, длинный глушит мотор.
- Давай бациллу пошабаним. - На сей раз это означает: - «Не соблаговолят ли уважаемые господа насладиться изысканным дымом папирос»? - Движок сильно греется, нужно дать остыть.
Выползаю на четвереньках из салона, распрямляюсь, и замираю от восторга. Вид сверху фантастический. Далеко внизу под нами расстилается бескрайнее море тайги. Среди зелени заметны большие золотисто-солнечные пятна пожелтевшей хвои на лиственницах. Вдали видны трубы Аркагалинской ТЭЦ на Мяундже, и даже хорошо различимы окна верхних этажей пятиэтажных домов около стадиона. А небо всё затянуто свинцовыми тучами, которые несутся так низко, что цепляются брюшками за скалистые вершины сопок.
- Наверно маквА будэ. - глубокомысленно изрёк Генка, стоящий расправив широкие плечи, и широко расставив длинные ноги - ходули. За эти ноги то его и называли Длинным. Эти ноги сделали Генку знаменитостью областного масштаба. Он прыгун в высоту от Бога. Кандидат в мастера спорта по лёгкой атлетике. Рекордсмен района, и участник сборной команды Магаданской области по лёгкой атлетике.
- Да… Похоже на то. - Протянул я. - Ничего, там же зимовье путёвое есть, ежели что, укроемся.
Снова садимся в трудягу «ушастого», Гена выжимает сцепление, и мы начинаем катиться под гору с выключенным двигателем. Набираем скорость, вот гляч зажигания повёрнут, сцепление включено, и мотор весело заскулил. А впереди снова серпантин, и длительный спуск в долину.
Внизу нас встречает привычная вереница из мутных луж, но зато на противоположном от нас конце этого участка нас ждёт твёрдая сухая площадка, конечная цель путешествия.
Брусника.
Ну вот. Рюкзаки за плечами, машина заперта на ключ, и мы начинаем подъём на сопку по узкой тропинке. У подножия горы очень глубокий мох, и высокие кусты багульника сильно затрудняют ходьбу. Особенно мне. Эти два длинноногих прут как по асфальту, едва за ними поспеваю. Да ещё на ходу срываю с кочек морошку. Она ещё твёрдая, но вкусная-я-я-я! Но вот, выходим на осыпь курумника, и идти становится гораздо легче.
Проходим мимо зимовья, оставляя его слева внизу у ручья, и выходим на брусничник. Собственно брусничник то здесь везде, тут вообще нет ни одного квадратного метра без брусники, но нам нужно, чтоб её было по настоящему много. Так, чтоб не мучиться, и собрать ведро за час - полтора.
Ох, какая красота! Ягоды такие крупные, и растут так густо, что листвы почти не видно. Кажется, что на камни кто-то вылил гигантскую цистерну с красным вареньем. Теперь за работу.
На самом деле это совсем не трудно, даже приятно собирать ягоду. Кто-то говорит, что вязание успокаивает, и заставляет собрать мысли в порядок. А я такой же кайф получаю от сбора ягод. Особенно брусники, потому, что в это время года уже не жарко, и не одолевает мошкара. В низинах она, конечно, есть ещё, но тут наверху, свежий ветерок сдувает её в комариный ад.
Сажусь на корточки лицом к крутому склону, и кладу ведро набок между колен. Остаётся только теребить пальцами стебельки с ягодой, и она катится с грохотом, сама наполняет ведро. Все трое погрузились в сосредоточенную работу, лишь изредка поднимаясь, чтоб перейти на соседнюю поляну, и заодно размять ноги.
Вскоре начинает накрапывать мелкий дождь. Парни тихонько поругиваются, но лишь быстрее начинают работать руками. Да, надо спешить. Брезент куртки на спине уже промок насквозь.
- Ну чо? Вы ещё не? - Лось как всегда шустрее всех в любом деле. Бежит ко мне со своим ведром, отсыпает немного ягоды в моё, затем мчится к Генке, чтоб и ему пополнить урожай. Не проходит и двадцати минут, и у нас у всех троих полные с горкой вёдра не спелой ещё ягоды. Кедровка села на соседний куст стланника, и с любопытством смотрит на меня наклонив голову. «Кыш» - говорю я ей, и она послушно взлетает, и планирует над каменистым склоном к лесу.
- Ну всё, мужики, айда в зимовье, согреемся, да почуфаним. - Зову я друзей. «Почуфаним», означает на нашем диалекте: - «Милостивые государи, не соблаговолите ли вы разделить со мной трапезу»?
Приглашение можно было не делать. Мужики уже сами направили стопы в сторону избушки у ручья.
Зимовье.
Промокшие, но с отличным настроением, вваливаемся в прокопчёную темноту, пропахшей дымом избушки. Она как и тысячи ей подобных, раскиданных по всем распадкам на Колыме, представляет из себя низкий сруб, обитый снаружи рубероидом, или вентиляционным рукавом из шахты. Вентрукав, это пропитанный смолой брезент, используемый для устройства воздуховодов в горных выработках.
Внутри тоже всё стандартно. Слева от низкой двери, печь «буржуйка», справа небольшая полка на стене, выполняющая функцию обеденного стола, и нары из тонких стволов лиственницы от стенки до стенки, занимающие почти всё пространство. На них свободно размещаются несколько взрослых мужчин.
Напротив «буржуйки» под нарами последний, гостивший здесь путник, оставил кучку сухих дров. Это закон тайги. Никто не имеет права покинуть жилище, не оставив запаса сухого топлива, и того из припасов, что ему уже не пригодится в пути. На полке под потолком мы находим несколько банок консервов, тушёнка, «Завтрак туриста», рыбные котлеты, пара банок сайры и банка сгущённого какао. Кроме того початая пачка галет, несколько пачек грузинского чая, фанерный коробок спичек, две свечки и полпачки папирос «Север». Солидно. Галеты свежие, кто-то недавно был.
Не знаю, как другим, а мне очень нравятся эти таёжные приюты для странников. Несмотря на вой аскетизм и неказистость, они не вызывают чувства убогости. Наоборот. Войдя в такой дом, ощущаешь волнение и трепет в груди. Какое то необъяснимое тепло, уют и покой. Воздух тут пронизан духом тайны, потому, что невольно начинаешь думать о тех, кто это всё строил, когда, зачем. Сколько людей тут побывало, и с какими мыслями они тут были.
Каждый раз с тревогой и необъяснимой надеждой на чудо, открываешь дверь зимовья, и представляешь, что же сейчас ты увидишь? Не так давно в одном зимовье охотники нашли останки человека, умершего на нарах много лет назад. Даже одежды почти не осталось, одни лохмотья вперемешку с костями. Говорят, что это был шакал. Ну, не животное типа дикой собаки, а человек, который шакалит золото. Шакалами у нас называют старателей одиночек, которые нелегально моют в тайге золото, и продают ингушам из Сусумана.
Менты их ищут, с вертолёта разыскивают тайные схроны-землянки. И как не маскируют шакалы свои жилища и шурфы с отвалами породы, всё равно каждый год их отлавливают десятками.
А бывало, что и беглые зеки использовали такие зимовья для пристанища. С этими вообще всё просто. Они в тайге долго протянуть не в состоянии. Им либо сдохнуть от голода и болезней, либо пулю словить от спецназа «краснопёрых». Краснопёрыми у нас называют солдат внутренних войск, которые охраняют зоны. Но среди них есть особая каста - «сверчки». Это взрослые мужики, которые оттрубили срочку, и остались служить за зарплату. У них специальный отряд, натренированный разыскивать и уничтожать беглых зеков. Настоящие звери, знают и боевое самбо и карате. Человека им убить, что курёнку голову свернуть.
Горностай.
Мои размышления прервал Лёхин голос снаружи:
- Ну что за пида..сы! Ну на хера летом то горностаев гробить?
- Что там? - идём с Генкой наружу.
- Вот, смотрите. Какой то урод капкан поставил.
К боковой стенке избушки прибит гвоздём стальной трос, на котором капкан «единичка». В его «пасти» окоченевшее тельце горностая, а на чашке прикручен проволокой кусок сырого мяса. Жуткий трупный запах уже распространяется по округе.
- Вот козлина! Развлечение такое что ли? Летнюю шкурку куда ему девать будет? - Возмутился Длинный.
- И я о том. Ладно б для нужд сгубил животинку, а так что, ни шкура, ни мясо, только интерес один. Но какой же скотиной нужно быть, чтоб из интереса убивать!
- Мужики. Так ведь он должен прийти проверить капкан то, нет? - Спрашиваю я.
- А ведь точно! - завёлся Лось, постукивая правым кулаком по левой ладони. - Размажем гандона, и заставим этого горностая жрать при нас тут.
- Ладно, ты… Расходился... Он может завтра, а может после завтра пожалует. Я жить здесь не собираюсь. Помоги ка мне. Наступи, разожми пружину. Ага. Пойду выброшу подальше. Капкан снимите, с собой надо забрать. Пернатый, ты у нас фанат охоты, бери себе.
- Не! Капкан это не охота. Я с ружьишком, по куропаточкам, по зайчикам. Повезёт - мне хорошо, зверю повезло - для него хорошо. Вот это спорт.
Но неприятности быстро уходят на второй план, и через несколько минут мы уже растапливаем печь, готовим стол, и предвкушаем удовольствие от самой вкусной на свете таёжной трапезы в кругу друзей. И вот холодный чайиз бутылки выпит, промокшие куртки парят развешанные у печной трубы, на печке чифир-бак с ключевой водой, и три банки тушёнки. На столе на газетке высится кучка зелёного лука, горсть редиски, порезаны хлебушек, помидорки, и огурец. Красота! Болтаем наперебой с полными ртами, обжигаясь кусочками мяса из горячих банок, извлечённых ножами. Ржём и балагурим. И это не мешает получать дикое удовольствие от поглощения нехитрого ужина.
Домой!
Всё это время маргаса то перестаёт, то вновь начинает сыпать из туч мелкими брызгами. В один из перерывов запасаем дров для путников, которые придут после нас, а потом, напившись крепкого ароматного, горячего как лава чая, спешим к машине, чтоб не попасть под очередную порцию небесных слёз.
Отъезжаем уже в темноте, с включёнными фарами. «Ну что… С почином! Ягодный сезон открыт, можно собирать». - Гудит с переднего сиденья Лось. «Угу. Только в нормальную погоду, и не с одним ведром. Набрать сразу два - три, да и поставить на этом деле точку. Потом только по грибы». - Поддерживаю я Лёху.
- Он взмахнул рукой, и сказал, Поехали! - Пропел длинный отпуская педаль сцепления.
Из гаража Длинного мы расходились бодро, совершенно не чувствуя усталости. Я ощущаю только лёгкость, радостное возбуждение, и предвкушение от удовлетворения мамы, которая всегда очень радуется, если я возвращаюсь домой не с пустыми руками. А ещё меня радует, что сейчас я засяду на кухню с томиком Герберта Уэллса, и до полуночи буду с упоением читать. И поглощать бутерброды с икрой, запивая их чаем с молоком. За вечер я могу выпить их пять - шесть.
А потом, я ещё успею послушать «Pink Flyd», лёжа в наушниках на софе. И увижу сон. Мне приснится Танюха. Потому, что наша встреча приблизилась на целый день.
Читать продолжение...
Посетителей: