Армия - люди. Полковники и генерал
Что написать в День потенциального защитника Отечества? Очередную порцию армейских записок. Сегодня она будет посвящена самым большим чинам, с которыми мне довелось встречаться в армии. Не могу сказать, что я с кем-то из них хоть раз разговаривал, но видел я их очень часто и представление имею. И докладывать мне им приходилось, как минимум еженедельно.
Генерал-майор Фома. Я увидел его в первый же вечер нашего прибытия. Нас «обмывали» в бане, время было около девяти-десяти вечера. Я быстро закончил эту процедуру (плохо себя чувствовал) и уже одевался, когда вошел подтянутый человек лет 40-50. Судя по тому, как встрепенулись все от сержанта до «отмороженного» прапора и по лампасам, я определил, что это генерал (в званиях я тогда еще не разбирался). Бог с ними с лампасами, и даже Звезда Героя - ерунда по сравнению с глазами этого человека. Они были живыми, не уставшими, не безразличными, не жесткими, эти глаза не смотрели, а видели. Когда бригада штурмовала Старопромысловский р-н г. Грозного, поначалу все шло хорошо. П-к Фома (тогда он был еще полковником) был уверен в своих солдатах и офицерах, поэтому шли одним эшелоном, второй линии не было. «Чехи» впустили нас в город, а потом ударили. Ударили так, что за одни сутки бригада потеряла более 20 человек убитыми и 60 ранеными. Тылы бригады прикрывали всякие СОБРы, ОМОНы и прочая «солянка», которые на ночь уходили на укрепленные позиции, оставляя пацанов без прикрытия. У этих мужиков ведь есть семьи и дети, а у пацанов тоже семьи и дети, только семьи еще не созданные и дети еще не родившиеся. В условиях ближнего боя в городе, когда обстановка меняется ежеминутно и использование артиллерии и авиации затруднено, определяющей боевой единицей является младший офицерский состав (командиры взводов и рот), те что командуют бойцами на передовой. А прорыв одноэшелонной обороны - это поражение и бойня. Чтобы не допустить этого старшие офицеры становились младшими (четверо из шести офицеров нашего отделения штаба были ранены), и командовали бойцами в самом пекле. За это, а точнее за то, что его бригада не дрогнула перед «чехами» (а они прекрасные бойцы), и получил п-к Фома генеральские погоны и Звезду Героя. Ознакомившись с пополнением Фома вышел из бани, а прапорщик Кондрат уважительно произнес: «Батя». Жил комбриг в офицерском доме со своими сослуживцами, хотя его статус позволял ему легко поселиться где-нибудь в Москве. В Новый год в 23:50 генерал Фома зашел в одну из учебных рот и поздравил солдат с праздником. Он не гнушался поздороваться с бойцом за руку, спросить у него что-нибудь. Это не значит, что он здоровался со всеми и с «американской улыбкой» спрашивал: «Как дела?» Просто он иногда так делал. Его командование основывалось не на «рыках», хотя «рыкнуть» он тоже мог, а на уважении к нему, как к «бате».
Полковник Бий. Он возглавлял все окружные проверки нашей бригады. В штабе округа курировал все части оперативного назначения. Здоровый мужик лет 55, требовательный, умный, ответственный - настоящий полковник. Он заставлял всех шевелиться, и не просто шевелиться, а делать какие-то осмысленные действия, не стеснялся ругать своих коллег-окружных полковников, халтуривших при проведении проверки. Иногда у него случались переборы (как в случае с созданием макета г. Грозный), но, я думаю, что это было не его блажью. Бий мог заявиться в часть раньше 7 утра, походу «построив» спящих комендачей на КПП вместе с их ротным командиром. Любое действие (а особенно бездействие), следствием которого был армейский бардак, приводило его в ярость. С нашим отделением он работал особенно плотно, поскольку у нас была вся информация. Сначала мы его боялись, потому что с его появлением объем работы увеличивался раза в два, потом поняли, что нужно просто делать то, что полагается, а не ждать пока «жареный петух» в лице полковника нас клюнет. Офицеры отделения (кроме Лобова и, пожалуй, де’Ло) его шугались и старались просто «сгаситься». Это было несложно, поскольку после трехмесячной командировки они работали в отделении месяц-полтора, потом уходили в отпуск на месяц, а после возвращения вскоре опять ехали в Грозный. Бия эта ситуация (когда не с кого спрашивать) просто бесила. «Бл…, вы тут на стене напишите: "Вася, к 15 августа надо сделать то-то и то-то. Руслан"». Нам гаситься было никак невозможно, поэтому мы работали. И полковник Бий этому способствовал во всех смыслах.
Полковник Ходок. Вот есть люди, которых в качестве гражданских и представить невозможно. Начальник штаба бригады был таким человеком. Его боялись больше, чем комбрига, в том числе и из-за того, что он вполне мог «отхерачить» какого-нибудь самовольщика. На время его пребывания в качестве командира бригады пришелся приезд командующего внутренними войсками и подготовка к этому приезду. Это было очень активное время - даже мы, писаря, сделали в штабе ремонт туалета за одну ночь. Ходок с поставленными задачами справился почти блестяще. «Почти» потому что после перевода кухни с полевой в отремонтированную столовую снова стали давать масло и бóльшая часть новобранцев обосралась, из-за чего не смогла выйти на завершающие работы. Когда он, чеканя шаг, подходил к командующему, сержанты просто рты пооткрывали - полковник был подлинным военным.
Каждый понедельник утром я отдавал комбригу доклад о состоянии бригады. Ходок единственный из командиров бригады (они у нас менялись, поскольку половина была в Грозном) всегда задавал вопросы. И на эти вопросы обязательно надо было дать правильный и вразумительный ответ. Не хотелось думать о том, что будет, если я не знаю ответа.
Подполковник Атаман. Маленький и шустрый начальник отделения боевой подготовки. Чередуясь с Ходоком и собственно комбригом, занимал командирскую должность в бригаде. Чувствовалось, что не тянет он эту ношу. Его так «пропесочили» при окружной проверке, что пришлось в бригаде очень много всего делать (эта задача досталась Ходоку), в том числе до фига ненужного, например, фонтан из водопроводных кранов у гарнизонного магазина.
Полковник Кузя. Вот из него получился бы типичный, в представлении обывателя, генерал. Очень важный старикан (зам. комбрига по работе с личным составом), чувствовавший свою значительность. Я не знаю работал ли он хоть над чем-нибудь. Его подчиненные работали, он вряд ли. Однажды я нарвался на него в час ночи в штабе (было 12 июня, откуда-то у нас в отделении появился маленький телевизор «Электроника» и мы смотрели «Сибирского цирюльника»), вышел-то до туалета и попал. «Подразделение?», - строго спросил полковник. «Учебный батальон», - четко ответил я. «Учебному батальону построиться перед штабом», - скомандовал полковник. «Вот, бля», - подумал я. Ребята сказали, что с Кузей шутить не надо, и мы доложили оперативному. «Вот, бля», - подтвердил оперативный и поднял по тревоге учебный батальон. Я чувствовал себя предателем, мы выскочили, чтобы бежать в казарму, и … увидели поваров стоящих перед штабом прямо в халатах. В темноте к штабу приближалось еще какая-то рота - на душе полегчало. Окончательно отлегло, когда мы пришли в роту, и я увидел там бодрых новобранцев, для которых ночная тревога оказалась самым настоящим событием. Остальные офицеры (даже полковники) как-то сторонились Кузи. Может, потому что он был существенно их старше (лет на 10 минимум). Со стороны складывалось впечатление, что Кузя так вальяжно держится и нихера не делает, потому что за ним кто-то стоит. Кто-то намного больше него.
Полковник Смычок. Он пришел на должность комбрига после того как генерал Фома ушел на должность в Северо-Западный округ. Чем-то он походил на полковника Кузю, только помоложе, и за ним никто не стоял. Его командирство основывалось исключительно на «рыках». Он пытался, в первое время, разогнать штабных писарей. Передумал в тот же день. Капитан Клык пробыл с ним всю командировку. На наш вопрос: «Как новый комбриг?», - Клык четко и ясно ответил, - «Командиров не обсуждают». Говорят, квасил там наш новый комбриг по-черному. Легче ему так видимо было. Подчиненные-то опытные - сами разберутся. Офицеры, кстати, никогда командира не обсуждали (в отличие от солдат). Только один раз начальник сорвался в моем присутствии после получения командирского приказа, сломав об стол ручку.
Генерал-майор Фома. Я увидел его в первый же вечер нашего прибытия. Нас «обмывали» в бане, время было около девяти-десяти вечера. Я быстро закончил эту процедуру (плохо себя чувствовал) и уже одевался, когда вошел подтянутый человек лет 40-50. Судя по тому, как встрепенулись все от сержанта до «отмороженного» прапора и по лампасам, я определил, что это генерал (в званиях я тогда еще не разбирался). Бог с ними с лампасами, и даже Звезда Героя - ерунда по сравнению с глазами этого человека. Они были живыми, не уставшими, не безразличными, не жесткими, эти глаза не смотрели, а видели. Когда бригада штурмовала Старопромысловский р-н г. Грозного, поначалу все шло хорошо. П-к Фома (тогда он был еще полковником) был уверен в своих солдатах и офицерах, поэтому шли одним эшелоном, второй линии не было. «Чехи» впустили нас в город, а потом ударили. Ударили так, что за одни сутки бригада потеряла более 20 человек убитыми и 60 ранеными. Тылы бригады прикрывали всякие СОБРы, ОМОНы и прочая «солянка», которые на ночь уходили на укрепленные позиции, оставляя пацанов без прикрытия. У этих мужиков ведь есть семьи и дети, а у пацанов тоже семьи и дети, только семьи еще не созданные и дети еще не родившиеся. В условиях ближнего боя в городе, когда обстановка меняется ежеминутно и использование артиллерии и авиации затруднено, определяющей боевой единицей является младший офицерский состав (командиры взводов и рот), те что командуют бойцами на передовой. А прорыв одноэшелонной обороны - это поражение и бойня. Чтобы не допустить этого старшие офицеры становились младшими (четверо из шести офицеров нашего отделения штаба были ранены), и командовали бойцами в самом пекле. За это, а точнее за то, что его бригада не дрогнула перед «чехами» (а они прекрасные бойцы), и получил п-к Фома генеральские погоны и Звезду Героя. Ознакомившись с пополнением Фома вышел из бани, а прапорщик Кондрат уважительно произнес: «Батя». Жил комбриг в офицерском доме со своими сослуживцами, хотя его статус позволял ему легко поселиться где-нибудь в Москве. В Новый год в 23:50 генерал Фома зашел в одну из учебных рот и поздравил солдат с праздником. Он не гнушался поздороваться с бойцом за руку, спросить у него что-нибудь. Это не значит, что он здоровался со всеми и с «американской улыбкой» спрашивал: «Как дела?» Просто он иногда так делал. Его командование основывалось не на «рыках», хотя «рыкнуть» он тоже мог, а на уважении к нему, как к «бате».
Полковник Бий. Он возглавлял все окружные проверки нашей бригады. В штабе округа курировал все части оперативного назначения. Здоровый мужик лет 55, требовательный, умный, ответственный - настоящий полковник. Он заставлял всех шевелиться, и не просто шевелиться, а делать какие-то осмысленные действия, не стеснялся ругать своих коллег-окружных полковников, халтуривших при проведении проверки. Иногда у него случались переборы (как в случае с созданием макета г. Грозный), но, я думаю, что это было не его блажью. Бий мог заявиться в часть раньше 7 утра, походу «построив» спящих комендачей на КПП вместе с их ротным командиром. Любое действие (а особенно бездействие), следствием которого был армейский бардак, приводило его в ярость. С нашим отделением он работал особенно плотно, поскольку у нас была вся информация. Сначала мы его боялись, потому что с его появлением объем работы увеличивался раза в два, потом поняли, что нужно просто делать то, что полагается, а не ждать пока «жареный петух» в лице полковника нас клюнет. Офицеры отделения (кроме Лобова и, пожалуй, де’Ло) его шугались и старались просто «сгаситься». Это было несложно, поскольку после трехмесячной командировки они работали в отделении месяц-полтора, потом уходили в отпуск на месяц, а после возвращения вскоре опять ехали в Грозный. Бия эта ситуация (когда не с кого спрашивать) просто бесила. «Бл…, вы тут на стене напишите: "Вася, к 15 августа надо сделать то-то и то-то. Руслан"». Нам гаситься было никак невозможно, поэтому мы работали. И полковник Бий этому способствовал во всех смыслах.
Полковник Ходок. Вот есть люди, которых в качестве гражданских и представить невозможно. Начальник штаба бригады был таким человеком. Его боялись больше, чем комбрига, в том числе и из-за того, что он вполне мог «отхерачить» какого-нибудь самовольщика. На время его пребывания в качестве командира бригады пришелся приезд командующего внутренними войсками и подготовка к этому приезду. Это было очень активное время - даже мы, писаря, сделали в штабе ремонт туалета за одну ночь. Ходок с поставленными задачами справился почти блестяще. «Почти» потому что после перевода кухни с полевой в отремонтированную столовую снова стали давать масло и бóльшая часть новобранцев обосралась, из-за чего не смогла выйти на завершающие работы. Когда он, чеканя шаг, подходил к командующему, сержанты просто рты пооткрывали - полковник был подлинным военным.
Каждый понедельник утром я отдавал комбригу доклад о состоянии бригады. Ходок единственный из командиров бригады (они у нас менялись, поскольку половина была в Грозном) всегда задавал вопросы. И на эти вопросы обязательно надо было дать правильный и вразумительный ответ. Не хотелось думать о том, что будет, если я не знаю ответа.
Подполковник Атаман. Маленький и шустрый начальник отделения боевой подготовки. Чередуясь с Ходоком и собственно комбригом, занимал командирскую должность в бригаде. Чувствовалось, что не тянет он эту ношу. Его так «пропесочили» при окружной проверке, что пришлось в бригаде очень много всего делать (эта задача досталась Ходоку), в том числе до фига ненужного, например, фонтан из водопроводных кранов у гарнизонного магазина.
Полковник Кузя. Вот из него получился бы типичный, в представлении обывателя, генерал. Очень важный старикан (зам. комбрига по работе с личным составом), чувствовавший свою значительность. Я не знаю работал ли он хоть над чем-нибудь. Его подчиненные работали, он вряд ли. Однажды я нарвался на него в час ночи в штабе (было 12 июня, откуда-то у нас в отделении появился маленький телевизор «Электроника» и мы смотрели «Сибирского цирюльника»), вышел-то до туалета и попал. «Подразделение?», - строго спросил полковник. «Учебный батальон», - четко ответил я. «Учебному батальону построиться перед штабом», - скомандовал полковник. «Вот, бля», - подумал я. Ребята сказали, что с Кузей шутить не надо, и мы доложили оперативному. «Вот, бля», - подтвердил оперативный и поднял по тревоге учебный батальон. Я чувствовал себя предателем, мы выскочили, чтобы бежать в казарму, и … увидели поваров стоящих перед штабом прямо в халатах. В темноте к штабу приближалось еще какая-то рота - на душе полегчало. Окончательно отлегло, когда мы пришли в роту, и я увидел там бодрых новобранцев, для которых ночная тревога оказалась самым настоящим событием. Остальные офицеры (даже полковники) как-то сторонились Кузи. Может, потому что он был существенно их старше (лет на 10 минимум). Со стороны складывалось впечатление, что Кузя так вальяжно держится и нихера не делает, потому что за ним кто-то стоит. Кто-то намного больше него.
Полковник Смычок. Он пришел на должность комбрига после того как генерал Фома ушел на должность в Северо-Западный округ. Чем-то он походил на полковника Кузю, только помоложе, и за ним никто не стоял. Его командирство основывалось исключительно на «рыках». Он пытался, в первое время, разогнать штабных писарей. Передумал в тот же день. Капитан Клык пробыл с ним всю командировку. На наш вопрос: «Как новый комбриг?», - Клык четко и ясно ответил, - «Командиров не обсуждают». Говорят, квасил там наш новый комбриг по-черному. Легче ему так видимо было. Подчиненные-то опытные - сами разберутся. Офицеры, кстати, никогда командира не обсуждали (в отличие от солдат). Только один раз начальник сорвался в моем присутствии после получения командирского приказа, сломав об стол ручку.