Вместо Ордена. Всеволод Тарасевич.
Всеволод Сергеевич Тарасевич (1919, Москва - 1998) - классик советской фотожурналистики. В время Великой Отечественной Воны являлся фотокорреспондентом политического управления Северо-Западного, а затем Ленинградского фронтов.
В блокадном Ленинграде несколько писателей и фронтовых спецкоров жили в гостинице «Астория». Гостей в городе, понятно, не было. А жизнь здания нужно было поддерживать: слабо, но топили. Жили там и мы, ленинградцы - Уткин, Трахман и я. Помню и номер нашего «люкса» - 238-й. Соседний, 237-й, занимал Саша Штейн. Часто приходил греться - у нас было теплее. Мало кто теперь поверит, что вот здесь - в этом белом мраморном вестибюле, у этого камина, под огромным зеркалом, стоял черный горбатый двухцилиндровый зверь - мой трофейный мотоцикл БМВ. Коляску я забросил во двор, а его, как коня в стойло, заводил в это мраморное чудо (вертящихся входных дверей тогда не было).
Все к нему привыкли. Претензий никто не высказывал. Но однажды, правда, звонит утром Николай Васильевич Шанихин, директор гостиницы. И так робко, деликатно: «Спуститесь, пожалуйста, вниз, упал ваш мотоцикл, а поднять никто не может»... Было это в 1942-м - самый голод. Люди все ослабли, а в нем - килограммов 200, не меньше. Я спустился. Лежит мое «точило» на боку, а по мраморному полу черная лужа - масло из картера, ну, точно кровь из живого существа. Он и был для меня живым. Во всяком случае, и страсть, и любовь мои - все было в нем. Даже шутка ходила: у каждого мужика кто-то есть: жена или любимая женщина, а у Севки - его БМВ.
Как всякое близкое существо, влиял он и на мою жизнь. И кто знает: где спасал, а где и губил... Во всяком случае, в судьбе моей мотоцикл оставил след бесспорно. В конце 41-го года бурное наступление на немцев повел Волховский фронт. В последних числах декабря наши войска отбили Тихвин. По льду Ладожского озера вместе с потоком эвакуированных из блокированного Ленинграда перебрался на соседний фронт и я. К сожалению, активное наступление к тому времени уже иссякло. Немцы заняли жесткую оборону, и войска наши ценой больших потерь буквально прогрызали ее-выполнялся категорический приказ Сталина: освободить Ленинград от блокады любой ценой. Этой ценой, в частности, стало и применение тяжелой артиллерии в непривычном, неуставном ее назначении: чтобы бороться с огневыми точками противника- дотами и дзотами, тяжелые орудия, приспособленные для ведения огня из тыла, с закрытых позиций, вытаскивались на передовую и били по целям противника в упор, прямой наводкой. Операция эта была крайне рискованной, орудие успевало дать два-три залпа, его тут же засекали и накрывали минометным огнем. Почти всегда эти вылазки кончались гибельно и для людей, и для орудий. Но, повторяю, действовал приказ «любой ценой»... Решил и я побывать у героев. С расчетом 120-миллиметровой пушки-гаубицы вылез прямо на немцев - было до них метров 300, не более. Понял, что люди расчета - смертники. Сделал пару кадров и - хватит -назад! И точно: видимо, немцы следили, когда пушку вытаскивали на позиции, все у них было пристреляно. И буквально второй миной накрыли весь расчет. Я же успел отползти уже метров на тридцать - скорее бы выскочить из опасной зоны! А стоны и крики еще стояли в ушах...
Навстречу из тыла бежит лейтенант. Просит: помоги вытащить раненых. Значит снова возвращаться к разбитой пушке?... Часа два ушло на эту работу. Правда, немцы больше огня не вели. Когда, наконец, появились санитары, первым делом они бросились ко мне - на теле ни одной царапины, но полушубок, шапка, валенки и даже вся физиономия - в крови, так перемазался. Снег-то глубокий, а раненые тяжелые, как бревна. Его и так пытаешься ухватить и эдак- кричит, а помочь нечем.
Дня через два вызывают в политотдел армии. Допрашивает инструктор: «Кто, откуда, зачем?» Тревожит догадка: я же на фронт к ним перебрался по собственной инициативе (числюсь-то за Ленинградским!). Значит, можно ждать неприятностей. Дня через два вызывают опять. Распоряжение: завтра в десять ноль-ноль быть в штабе командующего. Чувствую, дело принимает совсем плохой оборот. Знакомых в штабе - никого: спросить, разведать не у кого... С утра маячу у штаба. Мороз крепчайший. Все кругом «парит», люди, лошади в инее. Вдруг подкатывает большой шар и... рассыпается. Смотрю - солдаты. Человек 10. С автоматами, в новеньких полушубках, валенках. (Я уже знал, что на фронте действует кадровая Сибирская дивизия. Они и гнали поначалу немцев лучше
других.) Но мне не до съемок. Смотрю, на чем же прикатил этот шар? Мотоцикл!.. Таких еще никогда не видел. И не слышал даже о подобных конструкциях - карданный вал, телескопическая подвеска... Чудо о трех колесах! И в это время меня зовут наверх. И прямо в кабинет Мерецкова. Начальник политотдела, полковник, показывает на меня: «Вот тот самый... из Ленинграда... Документы проверяли. Все правильно...»
У меня - ноги ватные, во рту пересохло. Что случилось? В какую историю влип? Ничего понять не могу.
Мерецков говорит: «Ну что ж, давайте...- будем награждать, заполняйте наградной лист».
И тут я мгновенно ожил. Откуда пришла смелость и голос прорезался... Говорю: «Товарищ командующий, а можно мне вместо ордена (а почему я решил, что орден?) получить вот такой мотоцикл?» - и показываю из окна на улицу,- он еще стоял на месте. Все рассмеялись. Генерал говорит: «Дайте ему из трофейных!..» Через неделю я возвращался в Ленинград по льду Ладоги на своем БМВ. В полевой сумке бумага - награжден Мерецковым... Вот я и считаю, что у меня с тем самым БМВ биография общая. И вспоминаю его каждый раз, когда вхожу в беломраморную «Асторию».