Не о политике. Первое плавание «Аферы-14» (Части 4-5)
Часть 4. Первый день пути, или Ветер и Холод
Открытая вода. Эмоциональный подъем. Все в готовности исполнить все возможное и невозможное. «Бодрость духа, грация и пластика!»
Первое дело - подъем грота. Мотор стоп. Грот поднять! … Мы под парусом! Идем! Восторг первого обладания. Эмоции через край. Вот он! Белый! Большой! Полный ветра! И это сделали мы, сухопутные крысы, полные неумехи! А-а-а…! Получилось!
И яхта уже кажется не каким-то непонятным металлическим сооружением, собранным где-то на задворках Уральских гор, а чем-то настоящим. С душой и характером. Она ожила! Она живет! По-моему, яхта вообще может жить только под парусом. Без паруса она, в лучшем случае, засыпает.
Команда радуется. Радуется молча, но видно, что всем хорошо. Все получилось. Все на подъеме. Доволен и капитан. Ветер встречный. Идем галсами. Правым. Левым. Правым. Левым. По ощущениям идем быстро, но относительно ориентиров, домов, труб, какого-то мыса по правому борту, иногда почти стоим. Ветер сильный. Минут через десять, а может через час, ибо ощущение времени теряется, Кирилл заявляет: «Ставим стаксель».
У всех немой вопрос: «Это что за фигня?»
И вслух. И хором: «Может не надо?»
Тут капитан, как сейчас понимаю, не уловил настроения команды. Команда не против второго паруса, но все еще страшно, ибо только-только первый парус подняли, а как с другим будет? Кирилл, ведь идем! Зачем еще? И так хорошо! Волна уже через борт!
Капитан неумолим. Сейчас понимаю, что стаксель был нужен. Скорость возрастала раза в полтора-два. А тогда были две версии: Или характер показывает? Или команду воспитывает? В любом случае: приказы не обсуждаются. Мы готовы. Мы, более того, почти рады. Можно сказать, чего изволите… И тут, так случилось, что стаксель-фал оказался перехлеснут через краспицу, что делает невозможным подъем этого самого стакселя. Кто-нибудь что-нибудь понял? А именно так выражался наш капитан. То же самое непонимание тогда произошло и со мной. Было понятно, что нужная для стакселя веревочка (снасть) не так была натянута, и мешала ей балка, которая где-то в вышине была прикреплена к мачте.
Сейчас, сидя в сети, подумалось, а может есть и иные более понятные объяснения ситуации? И вот, что я получаю от дядьки-Интернета. Краспица - «поперечный брус, положенный на лонга-салинг». И далее, лонга-салинг - «два деревянных продольных бруса, прикрепленные к нижней части топа мачты или стеньги и связанные между собой краспицами и чиксами. Служат основой марса или салинга». Всем понятно? Вот-вот…
В реальности все проще, нужно захватить веревку, которая отвечает за подъем стакселя (стаксель-фал), и вывести ее из зацепа со штуковиной, которая крепится перпендикулярно грот-мачте где-то ближе к ее вершине (краспица). Как сделать? Единственная идея - взять некий груз, привязать его на веревочку (!!!), которой зацепить нужную снасть с целью вывести ее из зацепления с краспицей. Берем веревочку (!!!), привязываем гайку и бросаем. Результат предсказуем - веревка с гайкой запутываются вокруг снастей. Команда облегченно вздыхает… Пронесло. Проперло… День пройдет без новых приключений и неожиданностей. Как бы они ни назывались: стаксель, брамсель или вообще какой-нибудь спинакер. Но ни фига…
Проблемы, или, как их называет Кирилл, приключения только начинались. Кому-то они могут показаться мелкими, но сухопутным крысам, к коим без сомнения относился и старший помощник, они и до сих пор кажутся более, чем настоящими. Сначала встреча с «Летучим голландцем» и утопление мотора. Потом … ветер и холод. Следом авантюрная швартовка. И, наконец, штормовая ночевка. Но все по порядку.
О «голландце» я уже писал. Добавлю лишь, что на самом деле благородство капитана было, как потом выяснилось из «последрачных» обсуждений, вполне компенсировано меркантильностью команды. Естественно, что после утопления мотора, спасенного благодаря веревочке, привязанной Сагитом, все прокачивали ситуацию - а что было бы, если бы наш мотор утонул окончательно, насовсем и навсегда? Так вот, решение формулировалось всеми однозначно - плыть к «катеру» и до прибытия в порт использовать на яхте его мотор. Ведь никто из команды, включая капитана, никогда не швартовался под парусом, без мотора, на фактически незнакомой яхте… Мотор катера ситуацию реально спасал.
Капитан распорядился иначе. Может берег команду от переохлаждения, а может, был уверен в своих способностях швартоваться... Предполагать можно все, что угодно… Афера…
Итак. Градус настроения снижается. Ведь случился первый серьезный прокол. Не смогли. Мотор утонул. И не ясно, заработает или нет. Капитанское, хлестское и непререкаемое: «Забыли про катер!», - ставит всех на место. Мы реально маленькие, Кама широка, ветер силен, волна перехлестывает… Замурлыкались... Не расслабляться…
И, пожалуй, именно тут я почувствовал реальный холод. Вообще, по жизни, холода не боюсь. К яхт-клубу я пришел в одной майке, хотя уже был дождь. Во время авральных сборов, отплытия и прочих рабочих ожиданностей холода особо не замечал, хотя и влез в камуфляж. Стоя на откренке, надел толстовку. На этом, во-первых, моя одежда закончилась, и, во-вторых, все промокло насквозь. Причем, не просто насквозь, а полностью. Абсолютно. До последней нитки. До кишок. В рюкзаке из сухого - только шорты. Ведь как представляют себе поход на яхте многие, если не большинство… Включая меня неопытного… При слове «яхта» вспоминают Романа Аркадьевича Абрамовича и его многочисленные суда многочисленной стоимостью и не менее многочисленной тоннажностью. Во вторую очередь всплывают: Александр Грин, «Алые паруса», Зурбаган, Гель-Гью и корабли в Лиссе. При этом и первое, и второе однозначно предполагают шорты. Капитан Грей или губернатор Абрамович под алыми парусами в ушанке и валенках? Нонсенс. Только белые одежды и шорты. Но какие, к дьяволу, в Каме при ледяном ветре шорты…
Когда волна захлестывает с головой.. Когда яхта идет по борта в воде… Когда полновесно обдает даже тех, кто сидит в кокпите… Когда ветер приходится перекрикивать на пределе связок… Ощущаешь, во-первых, что не только тебе досталось. И потому, надеяться не на кого. Если не ты перетерпишь, то придется другому. Нужно стоять. Нужно откренивать. Нужно работать. И час, и два, и сколько надо … А во-вторых, в определенный момент ощущаешь тепло. От воды. От волны. Вода теплее ветра. В воде греешься. Иногда даже хочется прыгнуть в реку, чтобы согреться. Но когда-то становится просто невыносимо…
Хуже всех одет Ринат. У него нет ничего теплого. Он в одной синтетике. Штаны, ветровка. При этом он хвастается своей предусмотрительностью. Синтетика, мол, лучше сохнет. Особенно на ветру. В результате именно он по приказу капитана первым оказывается в каюте. Изучает лоцию.
На нас с Сагитом хоть что-то, но есть. Что-то надето. Немного помогают спасжилеты. Открениваем на палубе то по одиночке, то вместе. Работаем с гротом. Правый галс. Левый. Правый. Левый. Кому, что делать, решает капитан. Он в кокпите на румпеле. Одет теплее всех. Но и ему не позавидуешь. При сильном ветре он пока не доверяет управление никому. Всегда снаружи. И регулярная волна, накрывающая и кокпит… В какой-то момент в очередной раз выхожу из каюты. Меняю Сагита. Вцепляюсь ванты и вижу, что руки от холода трясутся так, что грозят порвать снасти. Терплю, но капитан отправляет в каюту. Вновь вышедшего Сагита постигает та же участь. Его трясет не меньше. Замерзли напрочь.
В каюте Сагит переодевается в третий раз. Предлагает мне оставшуюся пока сухой футболку. Кирилл пытается поделиться своей весьма скромной одежкой. Отказываюсь. Но использую стратегический запас. Дело в том, что недели за две до похода я подарил Кириллу комбинезон нефтяника. Фирменный. Новый. С надписью «Нижневартовскнефтегаз». В нем, как говорят, нефтяники на 50-градусном морозе могли работать и работают чуть не по горло в сырой нефти. И Кирилл комбинезон взял с собой. Знал. В этот комбез я и пытаюсь влезть. Голым. То есть почти голым. В трусах. До последнего момента оставлял этот резерв верховного командования (не трусы, а комбинезон) в неприкосновенности. Сухим. Ведь если комбез промокнет, то завтра я останусь без одежды. Сушиться негде. Солнца нет и не предвидится. Но сил терпеть холод нет. Чувствую, что реально замерзаю. Ничего не спасает. Все. Последний момент наступил. Иначе работать не смогу. А надо. Одеваюсь. Легчает. Руки уже не дрожат. Комбинезон влагу держит. Отлегло. Завтра буду сухим. Вновь палуба. Работаем.
Примерно через час видим бухту. Лоция говорит нам, что на берегах этой бухты поселок Полазна. Капитан вооружается биноклем. Ищет место швартовки. С биноклем он напоминает захватчика-оккупанта, высматривающего цели для стрельбы. Хорошие пристани с дорогими яхтами Кириллу, да и всем нам, не по нутру. Как представлю себе, как придется разговаривать с владельцем дорогого пирса, делая умное лицо… Бр-р-р… Не хочу. Да и опасно. Швартовка первая. Без мотора. На парусах. Можно повредить какую-нибудь хозяйскую яхту… Геморрой.. В конце концов находим вполне демократичный пирс рядом со строящимся домом. Решаемся.
Кирилл инструктирует: «Подходим на парусе. Я делаю разворот. Вы по команде дергаете грот на палубу. Не привязывать. Просто бросать, так как времени нет. Затем Ринат первым выскакивает на пирс, одерживается и гасит скорость. Вы за ним. Всем понятно?» Мы ждем берег и тепло, а потому вновь бодры: «Так точно, сэр!».
Яхта просто идеально заходит на пирс. Мы дергаем грот. И становится ясно, что скоро всем наступит звездец, ибо несемся мы вдоль пирса со скоростью немереной прямо на берег. Кирилл начинает орать. Орет в очень хорошем темпе: «Все на пирс! Бросайте парус! Все на пирс». А у нас в голове еще старая инструкция - убирать на палубу грот. И мы ведь только начали это делать. Киря продолжает более доходчиво: «Ринат, так-растак! На пирс! Сагит, за ногу! На пирс! Костя, в коромысло! На пирс!» Уп-с, дошло.. Вылетаем в миллисекунды на пирс. Одерживаем яхту. Ух… Пронесло. Ни царапины. Пришвартовались. Очуметь… Отпустило.
Пирс принадлежит местному бизнесмену. Хозяин на стройке. Знакомимся. Договариваемся. Разрешает стоять. Осматривает яхту. Все прекрасно. Едим. Обсуждаем. Хорошо. На ночь развешиваем все мокрое, вплоть до кед, на вантах. Надежда на ветер, так как солнца ночью точно не предвидится.
Легли за полночь. Но в 03.32 вопль капитана: «Команда, подъем! Штормуем!» К этому времени ветер разошелся, и есть реальная опасность потерять яхту. Она стоит левым бортом к пирсу, и ее парусность в этом положении максимальна. На волне яхту подбрасывает на метр с лишним, и она «чешется» кранцами о пирс, иногда чуть заваливаясь на бок. Бедный пирс ходит ходуном. И это вторая опасность. Вывернуть тяжелой яхтой стойки пирса никому не улыбается. Ставим яхту по штормовому. Два конца крепим треугольником к стойкам пирса, снижая нагрузку на стойки. Сама яхта на этих концах свободно болтается в заливе носом к ветру. Капитан распределяет вахты. Каждый по часу.
В мою вахту время шло странно. Первые 40 минут я не заметил вовсе. Последние двадцать тянулись и тянулись, тянулись и тянулись. Но удивили не эти двадцать. Это было ожидаемо. Удивили первые сорок. Только вышел, потянулся, а их уже нет. Куда они делись? Не представляю до сих пор.
Часть 5. Второй день, или О пельменях и якорях
С утра ветер, ветер и ветер… Сильнее и сильнее. Перспектив не видно. Никаких шансов бросить пирс, выйти под парусом и без мотора в штормовую Каму нет. Хотя мы готовы. Мы выспались. Под ветром наши вещички, растянутые между лееров просохли. Магазин в пяти минутах ходьбы. И это влияет. Мы бодры и веселы. Мы во всеоружии. Холод чувствуется, но уже не пугает. Только вперед. Даешь кругосветку! Мудрый капитан нас останавливает. Продолжаем штормовать. Пока стоим вновь начинаем доделывать недоделанное, досыпать недоспанное. Главное - починка просохшего мотора и наладка электричества, от которого зависит и горячее питание, и зарядка сотовых.
С мотором возится Сагит. Я ничего не понимаю в двигателях. В лодочных двигателях тем более. Потому могу оценить работу моториста беспристрастно. Как простой наблюдатель. Не заинтересованно. Фактически как речное воплощение духа Исидора Мари́ Огю́ста Франсуа́ Ксавье Ко́нта (не путать с Остапом Сулейманом Берта Мария Бендер-беем, отец которого был турецко-подданным), ибо именно Огюст Конт, как известно, и по сию пору числится родоначальником позитивизма. Главное, что бросается в глаза - вдохновение. Сагит не просто ремонтирует мотор. Он творит! В его глазах одержимость. Он сам - воплощение какой-то «моторной» страсти. Он останавливается только для того, чтобы, выпив рюмку, поймать за хвост очередную идею. Иногда создается впечатление, что Сагит вообще уже не с нами. Он где-то там, где свой жизнью живут заслонки, стартеры, приводные ремни и что-то еще для меня совсем не знакомое. Он даже говорит не с нами, а с этими железяками, пахнущими бензином. Естественно, что через какое-то время мотор сдается и начинает работать. Не сразу, не на всю катушку, но просыпается, сопит, тихо попукивает и, наконец, выдает долгожданный сколько-то там тактный звук, под который готов танцевать и Сагит, и капитан, и все остальные. Команда поет осанну мотористу. Сагит доволен, улыбается, но он все еще не с нами, а в мире железяк со странными названиями.
В это время Кирилл занимался другой, но тоже технической проблемой - плиткой. На яхте, которая предназначена для плавания вдали от берегов, плитка должна быть с неизбежностью, но Кирилл, в силу своего пофигизма, ее то ли к чему-то не присоединил, то ли это что-то требовало еще каких-то деталей. Короче, плитка не работала, и ее нужно было завести. Много времени на это не ушло. Загоревшаяся лампочка нам сказала, что все отлично. Электричество в плитке есть.
Узрев электроэнергию, коллективный разум, что, как известно, находится то ли в районе в районе желудка, то ли в районе последнего позвонка, мгновенно сформулировал общее желание - пельмени! Сухомятка надоела, но еще не настолько, чтобы организм потребовал супа, однако до горячего, хотя бы в виде пельменей, мы уже созрели. В магазин делегируюсь самостоятельно, ожидая по возвращении кастрюлю с кипящей водой. Увы и ах! Пельмени есть, кастрюля есть, плитка работает, но кипятка нет!!!
Три члена команды сидят вокруг плитки с умными, но тревожными, лицами и в ожидании кипения медитируют. Присоединяюсь. Медитируем вчетвером. Проходит пять минут. Медитируем. Десять. Продолжаем. Пятнадцать. Тревога накаляет лица, но не воду в кастрюле. Кипятка нет, хотя вода уже более или менее теплая. Плитка при этом ведет себя странно. Лампочка на ней то загорится, то погаснет. Кирилл, как лицо более всех заинтересованное в бесперебойной работе нагревательного прибора, пытается что-то делать. Звучат слова: трансформатор, генератор, стабилизатор, напряжение, киловатт. И, конечно, прочие, имеющие уже прямое отношение к русскому языку, значение которых, в отличие от выше написанных, я знаю. Напряжение, не в сети, но в команде, достигает предела, и тут звучат слова матроса….
Лучше бы он молчал. Даже сейчас, спустя много часов и дней, я с ужасом представляю себе дизайнера, который варит пельмени. Пельмени и дизайнер - полные противоположности. Как белое и черное, мясо и вегетарианство, балерина и сортир. Итак, Ринат начал рассуждать: «Вот мы были в горах… Там давление… Вода не кипит… Пельмени варили и ели…Было все нормально… А?». И мы с дуру бросаем пельмени в тепленькую водичку, рассаживаемся вокруг кастрюли и продолжаем ждать! Идиоты! Через пять минут пельмени начинают оттаивать. Соответственно вода, которая только что подавала надежды, от взаимодействия с морожеными пельменями приобретает комнатную (прошу прощения, уличную) температуру. Градусов 10 по Цельсию. Еще минут через пять пельмени начинают расползаться по всему объему кастрюли. А мы медитируем! Еще минут через двадцать, когда до всех наконец-то стало доходить, что матрос-дизайнер и обед друг с другом не совместимы, а плитка, несмотря на все усилия Кирилла, надрываться особо не будет, мы стали думать. И уже не желудками. И не местами, находящимися у окончания позвоночника. Мыслей было три. Первая и вполне здравая - разобраться, в чем собственно дело. Почему плитка не выдает той мощности, что необходима? Вторая и малодушная - выбросить пельмени рыбам. Третья и, как оказалось, наиболее перспективная - подключить к плитке наземное электричество.
Реализовывать первую мысль начал Сагит. Начал с вопроса: «Киря, а инструкции к плитке и генератору у тебя есть?». Наивный Сагит! Ответ Кирилла известен любому, кто знает этого человека хотя бы полчаса: «А зачем они нужны?» Инструкции Кирилл выкинул сразу же после покупки этих устройств. Полагаю, что даже до дома инструкции не доехали и были выброшены в урну прямо у магазина. «Сами разберемся», - добавил Кирилл. Тогда это звучало, не как издевательство, а как шутка идущего на казнь, ибо часовое разбирательство уже состоялось! Сагит, как я полагаю, представил себе себя разбирающимся еще часа полтора с механизмами, навсегда лишенными инструкций, около кастрюли с пельменями, постепенно превращающимися в пельменную кашу. И намерение разбираться дальше оставил.
Мысль о кормлении рыб нашими пельменями я забраковал как противоречащую здравому смыслу, унижающую человеческое достоинство и оскорбляющую труд людей, причастных к изготовлению столь замечательного продукта.
В итоге Ринат, как автор идеи варить пельмени в холодной воде, был отправлен на берег договариваться. На это дизайнер оказался вполне способен. А далее - дело техники. Провод. Штепсель. Розетка. Кипящая вода. Горячий пельменный суп. И апофеоз желудочного счастья после, казалось бы, вполне банальной, но столь драматичной готовки.
Едим. Работаем. Спим после бессонной ночи. И вдруг, уже ближе к вечеру: «Команда! Снимаемся! Сагит на мотор! Ринат, Костя на пирс! Одерживаемся! Отходим через пять минут». Ветер начал стихать. Мы пошли дальше.
Ушли не сильно далеко, ибо время поджимало. В одной из следующих бухт начали искать стоянку. Кругом предупреждающие надписи. Запрещено то, запрещено се. И вот уже мост. Бухта кончилась. Причала нет. Рядом на волнах болтается катер со зловещей для всех плавающих на маломерных и малотоннажных судах и суденышках надписью «ГИМС». Но смелый капитан принимает решение - стоим на якоре. Этот способ стоянки и для яхты, и для капитана - первый. Якорь новый, воды не нюхавший. Изготовленный, как все у Кирилла, из каких-то подручных материалов. Худо-бедно, но привязываемся к растущему на берегу дереву, растягиваемся на якоре. И далее уже традиционный краткий монолог капитана. «Удивительно… Держит…», - глядя на воду, куда только что погрузился якорь, и почесав в затылке, задумчиво сказал Кирилл.
Стоянка хоть куда. С одной стороны ГИМС, с другой плотина и мост, в сторону которых нас может снести легким течением, с третьей городская набережная, украшенная угрожающими знаками с перечеркнутыми якорями. Радует лишь берег, к которому мы привязались. Прямо у нас на виду стоит киоск. И дело не в том, чем он торгует. Дело в том, что к нему проведено электричество. В этом киоске мы вскипятили кастрюлю воды и купили шоколадку, чтобы наконец-то попить чаю.
Картина со стороны: из киоска выскакивает Кирилл, держа на вытянутых руках кастрюлю, спотыкаясь, бежит к резиновой лодке, прыгает в нее, с трудом сохраняя равновесие и рискуя обварить себя и Рината, Ринат гребет изо всех сил, чтобы доставить воду на яхту еще горячей, мы с Сагитом принимаем кастрюлю и рысью в кубрик заваривать чай. Эстафета состоялась, чай удался.
Кстати, оказалось, что киоск, это не только благо электричества, но и возможность общения с местным населением. Уже в темноте слышим. «Эй, мужики!». Высовываемся. На берегу, то есть от яхты метрах в двадцати - тридцати, стоит молодой, но уже пьяный, особь и достаточно требовательно кричит: «Дайте пять рублей!». На вполне резонный вопрос, как он себе представляет передачу монеты, у особи есть готовый ответ: «Бросайте сюда. Я поймаю». Видимо он что-то попутал. Или это был супергерой, способный при отсутствии видимости по звуку определить местопролетание монеты и, метнувшись, перехватить ее хоть над землей, хоть над водой? Экспериментировать не стали. Покряхтев недовольно минуты три, особь сгинул навсегда.
Открытая вода. Эмоциональный подъем. Все в готовности исполнить все возможное и невозможное. «Бодрость духа, грация и пластика!»
Первое дело - подъем грота. Мотор стоп. Грот поднять! … Мы под парусом! Идем! Восторг первого обладания. Эмоции через край. Вот он! Белый! Большой! Полный ветра! И это сделали мы, сухопутные крысы, полные неумехи! А-а-а…! Получилось!
И яхта уже кажется не каким-то непонятным металлическим сооружением, собранным где-то на задворках Уральских гор, а чем-то настоящим. С душой и характером. Она ожила! Она живет! По-моему, яхта вообще может жить только под парусом. Без паруса она, в лучшем случае, засыпает.
Команда радуется. Радуется молча, но видно, что всем хорошо. Все получилось. Все на подъеме. Доволен и капитан. Ветер встречный. Идем галсами. Правым. Левым. Правым. Левым. По ощущениям идем быстро, но относительно ориентиров, домов, труб, какого-то мыса по правому борту, иногда почти стоим. Ветер сильный. Минут через десять, а может через час, ибо ощущение времени теряется, Кирилл заявляет: «Ставим стаксель».
У всех немой вопрос: «Это что за фигня?»
И вслух. И хором: «Может не надо?»
Тут капитан, как сейчас понимаю, не уловил настроения команды. Команда не против второго паруса, но все еще страшно, ибо только-только первый парус подняли, а как с другим будет? Кирилл, ведь идем! Зачем еще? И так хорошо! Волна уже через борт!
Капитан неумолим. Сейчас понимаю, что стаксель был нужен. Скорость возрастала раза в полтора-два. А тогда были две версии: Или характер показывает? Или команду воспитывает? В любом случае: приказы не обсуждаются. Мы готовы. Мы, более того, почти рады. Можно сказать, чего изволите… И тут, так случилось, что стаксель-фал оказался перехлеснут через краспицу, что делает невозможным подъем этого самого стакселя. Кто-нибудь что-нибудь понял? А именно так выражался наш капитан. То же самое непонимание тогда произошло и со мной. Было понятно, что нужная для стакселя веревочка (снасть) не так была натянута, и мешала ей балка, которая где-то в вышине была прикреплена к мачте.
Сейчас, сидя в сети, подумалось, а может есть и иные более понятные объяснения ситуации? И вот, что я получаю от дядьки-Интернета. Краспица - «поперечный брус, положенный на лонга-салинг». И далее, лонга-салинг - «два деревянных продольных бруса, прикрепленные к нижней части топа мачты или стеньги и связанные между собой краспицами и чиксами. Служат основой марса или салинга». Всем понятно? Вот-вот…
В реальности все проще, нужно захватить веревку, которая отвечает за подъем стакселя (стаксель-фал), и вывести ее из зацепа со штуковиной, которая крепится перпендикулярно грот-мачте где-то ближе к ее вершине (краспица). Как сделать? Единственная идея - взять некий груз, привязать его на веревочку (!!!), которой зацепить нужную снасть с целью вывести ее из зацепления с краспицей. Берем веревочку (!!!), привязываем гайку и бросаем. Результат предсказуем - веревка с гайкой запутываются вокруг снастей. Команда облегченно вздыхает… Пронесло. Проперло… День пройдет без новых приключений и неожиданностей. Как бы они ни назывались: стаксель, брамсель или вообще какой-нибудь спинакер. Но ни фига…
Проблемы, или, как их называет Кирилл, приключения только начинались. Кому-то они могут показаться мелкими, но сухопутным крысам, к коим без сомнения относился и старший помощник, они и до сих пор кажутся более, чем настоящими. Сначала встреча с «Летучим голландцем» и утопление мотора. Потом … ветер и холод. Следом авантюрная швартовка. И, наконец, штормовая ночевка. Но все по порядку.
О «голландце» я уже писал. Добавлю лишь, что на самом деле благородство капитана было, как потом выяснилось из «последрачных» обсуждений, вполне компенсировано меркантильностью команды. Естественно, что после утопления мотора, спасенного благодаря веревочке, привязанной Сагитом, все прокачивали ситуацию - а что было бы, если бы наш мотор утонул окончательно, насовсем и навсегда? Так вот, решение формулировалось всеми однозначно - плыть к «катеру» и до прибытия в порт использовать на яхте его мотор. Ведь никто из команды, включая капитана, никогда не швартовался под парусом, без мотора, на фактически незнакомой яхте… Мотор катера ситуацию реально спасал.
Капитан распорядился иначе. Может берег команду от переохлаждения, а может, был уверен в своих способностях швартоваться... Предполагать можно все, что угодно… Афера…
Итак. Градус настроения снижается. Ведь случился первый серьезный прокол. Не смогли. Мотор утонул. И не ясно, заработает или нет. Капитанское, хлестское и непререкаемое: «Забыли про катер!», - ставит всех на место. Мы реально маленькие, Кама широка, ветер силен, волна перехлестывает… Замурлыкались... Не расслабляться…
И, пожалуй, именно тут я почувствовал реальный холод. Вообще, по жизни, холода не боюсь. К яхт-клубу я пришел в одной майке, хотя уже был дождь. Во время авральных сборов, отплытия и прочих рабочих ожиданностей холода особо не замечал, хотя и влез в камуфляж. Стоя на откренке, надел толстовку. На этом, во-первых, моя одежда закончилась, и, во-вторых, все промокло насквозь. Причем, не просто насквозь, а полностью. Абсолютно. До последней нитки. До кишок. В рюкзаке из сухого - только шорты. Ведь как представляют себе поход на яхте многие, если не большинство… Включая меня неопытного… При слове «яхта» вспоминают Романа Аркадьевича Абрамовича и его многочисленные суда многочисленной стоимостью и не менее многочисленной тоннажностью. Во вторую очередь всплывают: Александр Грин, «Алые паруса», Зурбаган, Гель-Гью и корабли в Лиссе. При этом и первое, и второе однозначно предполагают шорты. Капитан Грей или губернатор Абрамович под алыми парусами в ушанке и валенках? Нонсенс. Только белые одежды и шорты. Но какие, к дьяволу, в Каме при ледяном ветре шорты…
Когда волна захлестывает с головой.. Когда яхта идет по борта в воде… Когда полновесно обдает даже тех, кто сидит в кокпите… Когда ветер приходится перекрикивать на пределе связок… Ощущаешь, во-первых, что не только тебе досталось. И потому, надеяться не на кого. Если не ты перетерпишь, то придется другому. Нужно стоять. Нужно откренивать. Нужно работать. И час, и два, и сколько надо … А во-вторых, в определенный момент ощущаешь тепло. От воды. От волны. Вода теплее ветра. В воде греешься. Иногда даже хочется прыгнуть в реку, чтобы согреться. Но когда-то становится просто невыносимо…
Хуже всех одет Ринат. У него нет ничего теплого. Он в одной синтетике. Штаны, ветровка. При этом он хвастается своей предусмотрительностью. Синтетика, мол, лучше сохнет. Особенно на ветру. В результате именно он по приказу капитана первым оказывается в каюте. Изучает лоцию.
На нас с Сагитом хоть что-то, но есть. Что-то надето. Немного помогают спасжилеты. Открениваем на палубе то по одиночке, то вместе. Работаем с гротом. Правый галс. Левый. Правый. Левый. Кому, что делать, решает капитан. Он в кокпите на румпеле. Одет теплее всех. Но и ему не позавидуешь. При сильном ветре он пока не доверяет управление никому. Всегда снаружи. И регулярная волна, накрывающая и кокпит… В какой-то момент в очередной раз выхожу из каюты. Меняю Сагита. Вцепляюсь ванты и вижу, что руки от холода трясутся так, что грозят порвать снасти. Терплю, но капитан отправляет в каюту. Вновь вышедшего Сагита постигает та же участь. Его трясет не меньше. Замерзли напрочь.
В каюте Сагит переодевается в третий раз. Предлагает мне оставшуюся пока сухой футболку. Кирилл пытается поделиться своей весьма скромной одежкой. Отказываюсь. Но использую стратегический запас. Дело в том, что недели за две до похода я подарил Кириллу комбинезон нефтяника. Фирменный. Новый. С надписью «Нижневартовскнефтегаз». В нем, как говорят, нефтяники на 50-градусном морозе могли работать и работают чуть не по горло в сырой нефти. И Кирилл комбинезон взял с собой. Знал. В этот комбез я и пытаюсь влезть. Голым. То есть почти голым. В трусах. До последнего момента оставлял этот резерв верховного командования (не трусы, а комбинезон) в неприкосновенности. Сухим. Ведь если комбез промокнет, то завтра я останусь без одежды. Сушиться негде. Солнца нет и не предвидится. Но сил терпеть холод нет. Чувствую, что реально замерзаю. Ничего не спасает. Все. Последний момент наступил. Иначе работать не смогу. А надо. Одеваюсь. Легчает. Руки уже не дрожат. Комбинезон влагу держит. Отлегло. Завтра буду сухим. Вновь палуба. Работаем.
Примерно через час видим бухту. Лоция говорит нам, что на берегах этой бухты поселок Полазна. Капитан вооружается биноклем. Ищет место швартовки. С биноклем он напоминает захватчика-оккупанта, высматривающего цели для стрельбы. Хорошие пристани с дорогими яхтами Кириллу, да и всем нам, не по нутру. Как представлю себе, как придется разговаривать с владельцем дорогого пирса, делая умное лицо… Бр-р-р… Не хочу. Да и опасно. Швартовка первая. Без мотора. На парусах. Можно повредить какую-нибудь хозяйскую яхту… Геморрой.. В конце концов находим вполне демократичный пирс рядом со строящимся домом. Решаемся.
Кирилл инструктирует: «Подходим на парусе. Я делаю разворот. Вы по команде дергаете грот на палубу. Не привязывать. Просто бросать, так как времени нет. Затем Ринат первым выскакивает на пирс, одерживается и гасит скорость. Вы за ним. Всем понятно?» Мы ждем берег и тепло, а потому вновь бодры: «Так точно, сэр!».
Яхта просто идеально заходит на пирс. Мы дергаем грот. И становится ясно, что скоро всем наступит звездец, ибо несемся мы вдоль пирса со скоростью немереной прямо на берег. Кирилл начинает орать. Орет в очень хорошем темпе: «Все на пирс! Бросайте парус! Все на пирс». А у нас в голове еще старая инструкция - убирать на палубу грот. И мы ведь только начали это делать. Киря продолжает более доходчиво: «Ринат, так-растак! На пирс! Сагит, за ногу! На пирс! Костя, в коромысло! На пирс!» Уп-с, дошло.. Вылетаем в миллисекунды на пирс. Одерживаем яхту. Ух… Пронесло. Ни царапины. Пришвартовались. Очуметь… Отпустило.
Пирс принадлежит местному бизнесмену. Хозяин на стройке. Знакомимся. Договариваемся. Разрешает стоять. Осматривает яхту. Все прекрасно. Едим. Обсуждаем. Хорошо. На ночь развешиваем все мокрое, вплоть до кед, на вантах. Надежда на ветер, так как солнца ночью точно не предвидится.
Легли за полночь. Но в 03.32 вопль капитана: «Команда, подъем! Штормуем!» К этому времени ветер разошелся, и есть реальная опасность потерять яхту. Она стоит левым бортом к пирсу, и ее парусность в этом положении максимальна. На волне яхту подбрасывает на метр с лишним, и она «чешется» кранцами о пирс, иногда чуть заваливаясь на бок. Бедный пирс ходит ходуном. И это вторая опасность. Вывернуть тяжелой яхтой стойки пирса никому не улыбается. Ставим яхту по штормовому. Два конца крепим треугольником к стойкам пирса, снижая нагрузку на стойки. Сама яхта на этих концах свободно болтается в заливе носом к ветру. Капитан распределяет вахты. Каждый по часу.
В мою вахту время шло странно. Первые 40 минут я не заметил вовсе. Последние двадцать тянулись и тянулись, тянулись и тянулись. Но удивили не эти двадцать. Это было ожидаемо. Удивили первые сорок. Только вышел, потянулся, а их уже нет. Куда они делись? Не представляю до сих пор.
Часть 5. Второй день, или О пельменях и якорях
С утра ветер, ветер и ветер… Сильнее и сильнее. Перспектив не видно. Никаких шансов бросить пирс, выйти под парусом и без мотора в штормовую Каму нет. Хотя мы готовы. Мы выспались. Под ветром наши вещички, растянутые между лееров просохли. Магазин в пяти минутах ходьбы. И это влияет. Мы бодры и веселы. Мы во всеоружии. Холод чувствуется, но уже не пугает. Только вперед. Даешь кругосветку! Мудрый капитан нас останавливает. Продолжаем штормовать. Пока стоим вновь начинаем доделывать недоделанное, досыпать недоспанное. Главное - починка просохшего мотора и наладка электричества, от которого зависит и горячее питание, и зарядка сотовых.
С мотором возится Сагит. Я ничего не понимаю в двигателях. В лодочных двигателях тем более. Потому могу оценить работу моториста беспристрастно. Как простой наблюдатель. Не заинтересованно. Фактически как речное воплощение духа Исидора Мари́ Огю́ста Франсуа́ Ксавье Ко́нта (не путать с Остапом Сулейманом Берта Мария Бендер-беем, отец которого был турецко-подданным), ибо именно Огюст Конт, как известно, и по сию пору числится родоначальником позитивизма. Главное, что бросается в глаза - вдохновение. Сагит не просто ремонтирует мотор. Он творит! В его глазах одержимость. Он сам - воплощение какой-то «моторной» страсти. Он останавливается только для того, чтобы, выпив рюмку, поймать за хвост очередную идею. Иногда создается впечатление, что Сагит вообще уже не с нами. Он где-то там, где свой жизнью живут заслонки, стартеры, приводные ремни и что-то еще для меня совсем не знакомое. Он даже говорит не с нами, а с этими железяками, пахнущими бензином. Естественно, что через какое-то время мотор сдается и начинает работать. Не сразу, не на всю катушку, но просыпается, сопит, тихо попукивает и, наконец, выдает долгожданный сколько-то там тактный звук, под который готов танцевать и Сагит, и капитан, и все остальные. Команда поет осанну мотористу. Сагит доволен, улыбается, но он все еще не с нами, а в мире железяк со странными названиями.
В это время Кирилл занимался другой, но тоже технической проблемой - плиткой. На яхте, которая предназначена для плавания вдали от берегов, плитка должна быть с неизбежностью, но Кирилл, в силу своего пофигизма, ее то ли к чему-то не присоединил, то ли это что-то требовало еще каких-то деталей. Короче, плитка не работала, и ее нужно было завести. Много времени на это не ушло. Загоревшаяся лампочка нам сказала, что все отлично. Электричество в плитке есть.
Узрев электроэнергию, коллективный разум, что, как известно, находится то ли в районе в районе желудка, то ли в районе последнего позвонка, мгновенно сформулировал общее желание - пельмени! Сухомятка надоела, но еще не настолько, чтобы организм потребовал супа, однако до горячего, хотя бы в виде пельменей, мы уже созрели. В магазин делегируюсь самостоятельно, ожидая по возвращении кастрюлю с кипящей водой. Увы и ах! Пельмени есть, кастрюля есть, плитка работает, но кипятка нет!!!
Три члена команды сидят вокруг плитки с умными, но тревожными, лицами и в ожидании кипения медитируют. Присоединяюсь. Медитируем вчетвером. Проходит пять минут. Медитируем. Десять. Продолжаем. Пятнадцать. Тревога накаляет лица, но не воду в кастрюле. Кипятка нет, хотя вода уже более или менее теплая. Плитка при этом ведет себя странно. Лампочка на ней то загорится, то погаснет. Кирилл, как лицо более всех заинтересованное в бесперебойной работе нагревательного прибора, пытается что-то делать. Звучат слова: трансформатор, генератор, стабилизатор, напряжение, киловатт. И, конечно, прочие, имеющие уже прямое отношение к русскому языку, значение которых, в отличие от выше написанных, я знаю. Напряжение, не в сети, но в команде, достигает предела, и тут звучат слова матроса….
Лучше бы он молчал. Даже сейчас, спустя много часов и дней, я с ужасом представляю себе дизайнера, который варит пельмени. Пельмени и дизайнер - полные противоположности. Как белое и черное, мясо и вегетарианство, балерина и сортир. Итак, Ринат начал рассуждать: «Вот мы были в горах… Там давление… Вода не кипит… Пельмени варили и ели…Было все нормально… А?». И мы с дуру бросаем пельмени в тепленькую водичку, рассаживаемся вокруг кастрюли и продолжаем ждать! Идиоты! Через пять минут пельмени начинают оттаивать. Соответственно вода, которая только что подавала надежды, от взаимодействия с морожеными пельменями приобретает комнатную (прошу прощения, уличную) температуру. Градусов 10 по Цельсию. Еще минут через пять пельмени начинают расползаться по всему объему кастрюли. А мы медитируем! Еще минут через двадцать, когда до всех наконец-то стало доходить, что матрос-дизайнер и обед друг с другом не совместимы, а плитка, несмотря на все усилия Кирилла, надрываться особо не будет, мы стали думать. И уже не желудками. И не местами, находящимися у окончания позвоночника. Мыслей было три. Первая и вполне здравая - разобраться, в чем собственно дело. Почему плитка не выдает той мощности, что необходима? Вторая и малодушная - выбросить пельмени рыбам. Третья и, как оказалось, наиболее перспективная - подключить к плитке наземное электричество.
Реализовывать первую мысль начал Сагит. Начал с вопроса: «Киря, а инструкции к плитке и генератору у тебя есть?». Наивный Сагит! Ответ Кирилла известен любому, кто знает этого человека хотя бы полчаса: «А зачем они нужны?» Инструкции Кирилл выкинул сразу же после покупки этих устройств. Полагаю, что даже до дома инструкции не доехали и были выброшены в урну прямо у магазина. «Сами разберемся», - добавил Кирилл. Тогда это звучало, не как издевательство, а как шутка идущего на казнь, ибо часовое разбирательство уже состоялось! Сагит, как я полагаю, представил себе себя разбирающимся еще часа полтора с механизмами, навсегда лишенными инструкций, около кастрюли с пельменями, постепенно превращающимися в пельменную кашу. И намерение разбираться дальше оставил.
Мысль о кормлении рыб нашими пельменями я забраковал как противоречащую здравому смыслу, унижающую человеческое достоинство и оскорбляющую труд людей, причастных к изготовлению столь замечательного продукта.
В итоге Ринат, как автор идеи варить пельмени в холодной воде, был отправлен на берег договариваться. На это дизайнер оказался вполне способен. А далее - дело техники. Провод. Штепсель. Розетка. Кипящая вода. Горячий пельменный суп. И апофеоз желудочного счастья после, казалось бы, вполне банальной, но столь драматичной готовки.
Едим. Работаем. Спим после бессонной ночи. И вдруг, уже ближе к вечеру: «Команда! Снимаемся! Сагит на мотор! Ринат, Костя на пирс! Одерживаемся! Отходим через пять минут». Ветер начал стихать. Мы пошли дальше.
Ушли не сильно далеко, ибо время поджимало. В одной из следующих бухт начали искать стоянку. Кругом предупреждающие надписи. Запрещено то, запрещено се. И вот уже мост. Бухта кончилась. Причала нет. Рядом на волнах болтается катер со зловещей для всех плавающих на маломерных и малотоннажных судах и суденышках надписью «ГИМС». Но смелый капитан принимает решение - стоим на якоре. Этот способ стоянки и для яхты, и для капитана - первый. Якорь новый, воды не нюхавший. Изготовленный, как все у Кирилла, из каких-то подручных материалов. Худо-бедно, но привязываемся к растущему на берегу дереву, растягиваемся на якоре. И далее уже традиционный краткий монолог капитана. «Удивительно… Держит…», - глядя на воду, куда только что погрузился якорь, и почесав в затылке, задумчиво сказал Кирилл.
Стоянка хоть куда. С одной стороны ГИМС, с другой плотина и мост, в сторону которых нас может снести легким течением, с третьей городская набережная, украшенная угрожающими знаками с перечеркнутыми якорями. Радует лишь берег, к которому мы привязались. Прямо у нас на виду стоит киоск. И дело не в том, чем он торгует. Дело в том, что к нему проведено электричество. В этом киоске мы вскипятили кастрюлю воды и купили шоколадку, чтобы наконец-то попить чаю.
Картина со стороны: из киоска выскакивает Кирилл, держа на вытянутых руках кастрюлю, спотыкаясь, бежит к резиновой лодке, прыгает в нее, с трудом сохраняя равновесие и рискуя обварить себя и Рината, Ринат гребет изо всех сил, чтобы доставить воду на яхту еще горячей, мы с Сагитом принимаем кастрюлю и рысью в кубрик заваривать чай. Эстафета состоялась, чай удался.
Кстати, оказалось, что киоск, это не только благо электричества, но и возможность общения с местным населением. Уже в темноте слышим. «Эй, мужики!». Высовываемся. На берегу, то есть от яхты метрах в двадцати - тридцати, стоит молодой, но уже пьяный, особь и достаточно требовательно кричит: «Дайте пять рублей!». На вполне резонный вопрос, как он себе представляет передачу монеты, у особи есть готовый ответ: «Бросайте сюда. Я поймаю». Видимо он что-то попутал. Или это был супергерой, способный при отсутствии видимости по звуку определить местопролетание монеты и, метнувшись, перехватить ее хоть над землей, хоть над водой? Экспериментировать не стали. Покряхтев недовольно минуты три, особь сгинул навсегда.