(no subject)
Часть вторая.
Кикимора, наверное, не менее популярный персонаж русской мифологии, чем сам черт. О ней можно говорить столько же, сколько и о рогатом собрате, с которым, при детальном разборе образа кикиморы, можно обнаружить довольно много общего. Но, начнем по порядку.
Этимология слова «кикимора» туманна, предполагается, что это слово состоит из двух частей: «кик» и «мара\мора». Откуда взялся «кик» доподлинно неизвестно, по одному из предположений от балто-славянского kikъ (кик) / *kykъ (кык) / *kukъ (кук) / *kъkъ - «горбатость, скрюченность». Ну и вторая часть слова, возводится к славянскому «мара\мора», обозначающего призрака, злого духа, демона. Горбатый, скрюченный демон. О, да, как похоже на падшего ангела. Еще можно вспомнить западнославянскую, но знакомую отчасти и восточным славянам тоже Богиню Мару\Марену, изначально функции которой были связаны с сезонными аграрными ритуалами, т.е. это умирание и воскресание живой природы, ну а в более позднее время, образ Мары трансформировался в Богиню Смерти. В современном неоязычестве, о плодородии уже забыли, сблизив Мару с христианскими представлениями о костлявой старухе с косой, что приходит за жизнями смертных.
Впервые в письменных источниках слово кикимора фиксируется в 17 веке. Это слово встречается в судебном деле 1636 года против Митрошки (Никифора) Хромого, что своим колдовством, посредством наслания злого духа, вредил соседям. Небольшая цитата: «…Гаврилу Терентьеву в дом наслал тот Митрошка своим ведовством нечистого духа, а словет нечистый дух по их ведовским мечтам кикимора». И еще парочку раз в деле кикимора упоминается. Но, никаких подробностей, кроме того, что это «нечистый дух», вредящий людям, который делал «многие пакости» в доме, губил лошадей и распугивал коровье стадо, мы не узнаем.
К сожалению, в древнерусской литературе с Кикиморой совсем не богато, это в 19 веке, когда в литературе правит романтический интерес возвращения к народным корням, ей посвящают повести и рассказы, романы и целый балет, а в 20 веке, кикимора - один, из практически постоянных, персонажей экранизаций народных сказок. Единственное упоминание, именно в древнерусской литературе, об этом духе содержится в «Повести душеполезной старца Никодима Соловецкого монастыря о некоем иноке» (1640-е-1650-е годы), действия которой разворачиваются в 1638 году.
«В то время как мы шли из этого города [Костромы] дорогой, которая идёт к Москве, внезапно нам встретился некий бес в женском обличье, простоволосый и без пояса. Хвост её до самого неба торчал, [вертелся] как большой круг, и всякие бесовские грёзы навевал. Сама же взывает, сильно крича, как будто кто-то обидел её или досаждает ей. И она нам сказала: «Согнали сестру мою из Москвы, но, впрочем, вскоре - все будем в Москве». И я подумал, что это должно быть кикимора, которая была в Москве недавно. Когда бесовское наваждение скрылось с наших глаз, мы пошли своей дорогой».
Образ этой литературной Кикиморы в целом очень далек от Кикиморы народной, фольклорной. Здесь мы видим в первую очередь демона, автор так ее и называет «некий бес». Женское обличие, простоволосая и без пояса. Распущенные волосы и распоясалось - это ключевые черты ведьмовского, демонического женского персонажа славянской мифологии и культуры.
«Ношение пояса на Руси было необходимым элементом культурного кода: это не только символ власти / статуса (вспомним конфликт, разгоревшийся между Василием Темным и сыновьями Юрия Галицкого в 1433 г. из-за пояса Дмитрия Донского), но и символ сдержанности, благообразия, подавления низменных инстинктов (ср. «распоясаться» - нарушить нормы поведения). Пояс следовало носить во время сна: за нарушение этого правила (как и за сон без одежды) полагалась церковная епитимья; об этом грехе священник должен был специально спрашивать прихожан во время исповеди.»
Автор «Повести Никодима» дальше рассказывает о поразившем Москву моровом поветрии «язве-постреле» (т.е. чумы), как о реализации озвученных кикиморой угроз. В целом он вообще, вводит этот образ как художественный элемент, на фоне которого развиваются, связанные с разбушевавшейся эпидемией, трагические события. Это что-то вроде христиано-библейской традиции, когда чему-то произошедшему, особенно если это связано, с какими-то значимыми событиями, должно предшествовать некое знамение.
Литературный образ «Никодимовской» кикиморы, безусловно демонический, можно сопоставить с образами Моровой Бабы (встречается у многих славянских народов в качестве символа чумы), Вестницы Смерти или самой Смертью, как народных-фольклорных, так и литературных. Эти образы, дожившие до наших дней, могут появляться в совершенно неожиданных местах, вроде советской литературы и советского кинематографа. Так, в одном из фильмов, повествующих о Второй Мировой Войны, один из бойцов рассказывает другому о том, что накануне войны кто-то выстрелил на дороге простоволосую, одетую в длинную белую рубаху, причем неподпоясанную, женщину, которая предрекала начало войны и что подобное было так же перед Германской (Первой Мировой) Войной. Хотя на самом деле, тут особо нечему удивляться. Смерть как «Белая баба» - это один из наиболее популярных антропоморфных образов мифологии славянских народов. «Белая» здесь указывает на архаику этого образа. Белый цвет в древних культурах указывал на божественность, бестелесность, а также смерть и связь с потусторонним миром. Одним из таких классических персонажей, демонов, чье происхождение может уходить в языческую древность, и который известен многим с самого детства - это Гоголевская Панночка из «Вия», великолепно сыгранная Натальей Варлей в одноименном фильме 1967 года. В повести это ведьма, которая, среди прочего, может превращаться из старухи в молодуху, может призывать и командовать мертвецами. Гоголь, работая над «Вием», опирался на бытовавшие тогда украинские легенды и предания. Насколько они архаичны, сложно сказать, но я все же осмелюсь предположить, что образ ведьмы, перерождающейся из старухи в молодую девушку, своими корнями может восходить к славянской языческой Богине Маре\Марене, отголоски культа которой в большей степени сохранились у западных славян, к примеру чехов, и на востоке, это у украинцев. У русских же из памяти культ Мары\Марены стерся практически без остатка, есть парочка новгородских грамот и более поздних документов, но там Марена упоминается как личное имя, но не как Богиня. Конечно, если проводить сравнительный анализ западнославянских и украинских обрядов, посвященных Марене с русскими масленичными и частично купальскими обрядами, там можно найти кое-что общее, но это отдельная темя для разговора.
Что Никодимовскя кикимора, что Панночка Гоголя - это все литературные персонажи. И как часто бывает, они могут разительно отличатся от представлений фольклорных. Народная кикимора совершенно не похожа на литературный, демонический образ. В народном сознании кикимора - это не демон Смерти, это не повелительница «восставших мертвецов», а существо довольно приземленное, относящиеся к низшей нечисти.
Народная кикимора - это в первую очередь персонаж русской мифологии. Иногда, правда, рассказы о кикиморе встречаются на востоке Беларуси, но это, скорее всего, русское влияние. Упоминаний о кикиморе нет в украинском фольклоре, как и нет ее у других славянских народов. Безусловное, есть похожие на кикимору духи и существа, но именно под этим именем, она встречается только у русских. Что может указывать на довольно позднее формирование этого конкретного образа. Причем, наверное, «формирование» - это громко сказано, образ кикиморы в народном сознании размыт. Нет четкого представления о том, что это за существо, каковы были его функции, да и как оно должно было выглядеть. Возможно, что у русских «кикимора» стала собирательным наименованием, общим для обозначения различных духов и мифических существ, нечисти женского пола.
Описания внешнего вида кикимор разнятся, причем довольно серьезно, где-то это безобразные карлики или малютки, у которых голова с напёрсток, а туловище - тонкое, как соломинка. Кикимора может быть невидима, чем-то вроде того, что в наше время принято называть полтергейстом или барабашкой. Кикиморы могут быстро бегать и видеть на далекое расстояние, они, по некоторым рассказам, не носят ни одежды, ни обуви - это вечно юные девочки, маленькие и неугомонные. Другие описывают кикимору похожей на маленькую скрюченную и безобразную старушку, одетую в рваные лохмотья, смешную и неряшливую, причем, телосложение такой кикиморы может быть настолько хлюпким, что она боится покидать дом, ибо ветер унесет. Это наиболее распространенные описания кикиморы, но иногда встречаются и иные, более редкие, вроде девушки с распущенными волосами или косой, иногда обнаженной, иногда в одноцветной рубахе. Порой это могла быть замужняя женщина, носящая повойник (старинный головной убор замужних женщин, представлявший собой мягкую полотняную шапочку с круглым верхом/овальным, иногда с прикреплённым нешироким твёрдым очельем-околышем, полностью закрывавший волосы, заплетённые в две косы и уложенные на голове). Вполне возможно, что подобные представления возникли на литературной основе и являются довольно поздними. Устная традиция недолговечна, она обладает короткой памятью, лет 100 или 3-4 поколения, если это, конечно, не какие-то священные тексты, которые заучивались наизусть. А народный фольклор стали собирать записывать совсем недавно, в 19-20 веках. И что тут народное, а что возникло под сторонним влиянием, выяснить довольно непросто. Огромное количество песен, которые мы считаем русскими народными, на самом деле, оказывается, имеют авторов, и в общем-то народные они лишь по массовости исполнения. («Ямщик не гони лошадей» создана в начале 20 века поэтом Николаем фон Риттером и композитором Яковом Фельдманом. «Ой мороз, мороз» была написана в 50-х годах 20 века Морозовой-Уваровой. «Калинка-Малинка», год рождения 1860-ых, автор Иван Петрович Ларионов. И т.д.). И это письменный период нашей истории и тот полон легенд и заблуждений. А есть еще романсы (это если продолжать музыкальную тему), а это уже городское искусство, которые так же в нашем сознании, довольно часто считаются «народными», но у их авторов, оказывается, есть имена, причем, порой весьма известные. Как и рассказываемые истории меняются от поколения к поколению, что-то забывается, что-то добавляется новое. Даже расспрашивая родственников о своих прадедах, можно столкнуться можно столкнуться с взаимоисключающими историями, это еще если повезет узнать что-то кроме имени-отчества.
Весьма различны и функции кикиморы. Самое распространенное представление о кикиморе в народной среде - это жена домового или самостоятельный домовой\дворовый дух. Возможно, представления о «жене домового» возникли недавно, в веке 19-ом, в ходе которого ее образ постепенно был вытеснен домовым. Т.е. самостоятельного и самодостаточного духа, озамужили в рамках традиционной патриархальной семьи. Ну, а 20-ый век полностью обезличил кикимору сведя ее до безымянного полтергейста. Домашняя кикимора русского фольклора - дух довольно вредный. Причем, уровень вредности может меняться от каких-то безобидных шалостей, до зловредности, когда хозяева изживаются из дома или же, даже, погибают, как правило от болезней или несчастного случая. Правда, замечу сразу, рассказы о последнем довольно редки, в подавляющем большинстве случаев кикиморы творят мелкие пакости: мешают спать шуршанием, воем, писком, плачем, разбивают посуду, кидают из подполья луковицы, сбрасывают одежду, загоняют по ночам лошадей, стригут перья у кур и шерсть у овец.
В Вологодской губернии кикиморы предстают совершенно в ином свете: в летнее время сторожат гороховища, умелым и старательным хозяйкам покровительствуют, убаюкивают по ночам маленьких ребят, невидимо перемывают кринки и оказывают разные услуги по хозяйству, помогают с выпечкой хлеба. А вредят лишь ленивым и неопрятным бабам, которых ненавидят и которых пугают.
Любимое занятие кикиморы - это тканье и пряжа. Застать кикимору за пряжей, по одним из представлений, - к смерти кого-нибудь из родственников. Если отставить смерть в сторону, как второстепенное наслоение, то связь кикиморы с прядением может оказаться довольно интересно. Тут можно предположить сохранившиеся представления о славянской Богине Мокоши (Макоши в прочтении академика Бориса Рыбакова). Точнее, опять же, на самом деле все очень сложно. О Мокоше мы ничего не знаем, кроме ее имени. Все что написано об этой Богине - это реконструкции кабинетных историков, 19 век и к нам по временному направлению. Что-то пытаются установить из имени. Этимология спорная, большинство исследователей склоняются к тому, что имя Богине связанно с чем-то мокрым. От просто «Мокрая», как эпитет к несохранившемуся к нашим дням настоящем имени Богини, до «мокрая пустошь», «болото». Мокошь сейчас сближают с часто встречающимися в былинах упоминаниями о Матери Сырой-земле. Мокошь - это Богиня плодородия, земли и воды, эта версия наиболее похожая на правду, ведь на самом деле, для успешного занятия земледелием нужна влажная земля. Судя по некоторым текстам культ Мокоши мог довольно долго сохраняться в крестьянской среде.
Согласно одному из исповедальных вопросов в «Уставе преподобного Саввы» XVI века, священник должен был спросить: «Блудила ли с бабами богомерзкими, и молилась ли вилам, и роду и роженицам и Перуну, Хорьсу, Мокоши, пила и ела?». Правда, здесь перечисление Богов может быть довольно поздней вставкой, причем являться заимствованием из «Повести временных лет», или же из «Слово святого Григория, изобретено в толцех» (оно же «Слово об идолах»). Но, с последним есть некоторые сложности. Изначально текст касался античных Богов и соответственно был направлен против античного язычества, и уже позднее, переведенный на русский язык был дополнен вставками против славянского язычества и языческих обрядов. Когда эти вставки были сделаны? Сложно сказать, предположительно в промежутке между 13-ым и 14-ым веками.
Но, все же, что может роднить кикимору и Мокошь. В ряде русских губерний (Олонецкая, Череповецкий уезд) фиксируют фольклорные персонажи с именами Мокуша и Мокоша. Они любят прясть по ночам, стричь овец. Если Мокуша чем-то была недовольна, она могла остричь несколько волос и у самой хозяйки. На этом созвучии имен, ряд исследователей (Герасимов, Барсов, Клейн и др.), отождествляют Мокошь с Мокушей и Мокошей, и делают предположение, что Мокошь была Богиней, связанной с женским хозяйством, прядением, овцеводством, любви и рождения. Мокуша и Мокоша весьма похожи на кикимору, т.е. исходя из этого можно сделать предположение, что кикимора - это пониженная, под сильным христианским влиянием, до демонического уровня Богиня Мокошь. Зубов сближал Мокошь и кикимору через второй элемент в имени последней - «мора» который, как он считает, восходит к праславянскому корню *mor и мог означать «болото, стоячая вода». Есть такое предположение, но если к Мокоше оно подходит, то к кикиморе, на мой взгляд, весьма сомнительно. Есть, конечно, кикимора болотная. По современным представлениям, это если не единственный, то основной, наиболее известный и популярный вид кикиморы. «Кикимора болотная» в нынешнее время весьма устойчивое выражение, при этом фольклор не фиксирует никакого отношения кикиморы к лесу или болоту. По крайней мере кикимора болотная - это продукт советского и постсоветского кино- и мультворчества. Есть некоторые современные попытки увязать ее с лешичихой, т.е. женой лешего, с «водяной хозяйкой», «болотной хозяйкой», «болотной ведьмой», но это по большей части игры с этимологией слова «кикимора», чем реальный фольклорный персонаж. Помимо праславянского корня *mor который пытаются увязать с «болотом», так же и первую часть имени кикиморы (*kikъ) пытаются расшифровать как «болото, заболоченная долина». Болото болотное болотное… На мой взгляд, очень сомнительно и это больше попытка притянуть современное представление о кикиморе, под какие-то сомнительнее этимологические изыскания.
Современные представления о кикиморе как хозяйке леса, а также обитательнице каких-то водных объектов (ручьев, озер, колодцев ну и болота), скорее всего возникли на основе реальных народных представлений о русалках. Но, при всем соблазне, заявить об идентичности фольклорных образов кикиморы и русалки невозможно. Народная русалка живет в стороне от человека, в лесу, в поле, в воде. Кикимора же, всегда находилась подле человека. Это сейчас, на протяжении нескольких последних поколений происходит смешение этих фольклорных образов, и как следствие появление новых. Русалка - это уже больше морская дева с рыбьим хвостом, а в лесу и поле, вытеснив русалку, обитает кикимора.
Кстати, «кикимора» являлось и словом бранным, обозначающим, что-то вроде «грымза», опять же это связанно в большей мере с представлением о кикиморе, как страшной старушке, в последствии к которому добавилось и литературное болотно-лесное чудище. Так вот, в этом контексте «кикимора болотная» представлялось как наименование в «народной среде» нерадивой хозяйки, логика была примерно такова, что кикимора - хозяйка леса или поля, и если она плохо следит за своими угодьями, то происходит заболачивание местности. Я не думаю, что это какие-то древние представления, предположу, что им 30-40 лет, ну до полувека.
Современные представления о нечисти у нас в большей степени формируются под влиянием литературным. «Литературным» тут я обобщаю все связанное с популярной культурой. Поэтому, этим образам я так же уделяю особое внимание. Кто знает, может быть исследователи в будущем будут считать их сугубо фольклорными, писать статьи, защищать диссертации пытаясь разобраться как возникли и развивались мифологические существа. Сегодня уже никто не вспоминает о домовой кикиморе, хотя в художественной литературе 19-го века преимущественно пишут о ней. Но, и там образы кикиморы разнообразны, что-то похоже на народную кикимору, что-то «слегка русифицированным образом» эльфа, ну или вообще какие-то новые образы, но в любом случае это зловредный дух. 20-ый и 21-ый век, как я уже упоминал - это лесная и болотная кикимора. Это уже не просто вредный дух, который шалит в доме, а существо, нападающее на людей, похищающее детей. Но, так же в детских представлениях, праздничных-новогодних, кикимора может быть жалким, комичным персонажем. Тут, возможно, кикимора представляет собой аналог Бабы Яги. Только, если Яга живет в избушке на курьих ножках, кикиморы запихивают в более мерзкое место - в болото. Возможно, наиболее приятный образ кикиморы отображен в «Бабка Ёжка и другие», но тут это все же больше русалка, чем реальная фольклорная кикимора.
Как и многая другая нечисть, если исходить из народных поверий, появление кикиморы связано с неправильной смертью. Это души некрещеных младенцев, мертворождение дети, выкидыши. Просто умершие или убитые дети. Кикимора могла завестись в доме, если он был построен на могиле самоубийцы или неотпетого в церкви человека. Это могли быть проклятые родителями дети, который в последствии похищала нечисть. Ну и кикимора могла родится от связи женщины с огненным змеем, в которого, как я писал выше, мог обращаться черт. Это все происхождение кикиморы «естественным» образом. Если верить судебным расследованиям 17 века, колдун мог просто наслать кикимору на чей-то дом, хозяйство, на самого человека. Кикимора и смерть неразрывно связаны, если мы говорим о происхождении этого существа. Безусловно, сейчас мы наблюдаем очень большое христианское влияние, все эти «некрещенные», «неотпетые». Возможно, что подобная традиция выводить кикимору как духа, связана с древними языческими культами поклонения усопшим предкам. Которые могли, в том числе, продолжать жить в одном доме с потомками, в виде невидимого духа. Или же возвращаться, точнее посещать, жилье потомков, на «праздники», вроде Дидов или Вальпургиевой ночи, на Колядки («В ночь перед Рождеством», Йоль) и другие дни, когда размывается граница между миром нашим и миром духов. Какого-то отдельного культа кикиморы в русском фольклоре, а уж тем более славянском, проследить нет возможности. Можно сделать некоторые предположения, какие древние культы и древние Боги, могли оказать влияние на формирование образа этого мифологического существа, т.е. когда Бог опускается до уровня беса, но не более того.
Когда ведется разговор о нечисти, нужно не забывать, что образы ее формируются в разной среде и под разным влиянием. Что если мы говорим о русской нечисти, то всегда будет, как бы два источника - литературный (а тут опять же, стоит уделять внимание эпохе) и фольклорный. В каких-то случаях, как с бесом и чертом, литературный и фольклорный образ могут быть близки друг к другу, вплоть до уровня смешения. Где-то, как с кикиморой, это совершенно разные представления, практически ничего общего между собой не имеющего. И самое главное. Все эти образы живы и продолжают развиваться, потому, что мы о них говорим и пишем, потому, что они являются частью попкультуры. И когда мы перестанем о них вспоминать, они умрут, ибо без развития нет жизни. Нет, кое-что от них останется на страницах справочников и специализированной литературы, но это как эпитафия на надгробной плите. Что-то вроде мертвых языков, они вроде есть, а в тоже самое время их и нет…