Транспортир
Нещадно пекло солнце. Порывами накатывал горячий ветер. Пятилетний Лешка Тотолин сосредоточенно ковырялся в песке рядом с расстеленым покрывалом, на котором устроилось семейство. Отец курил, разморенно глядя на усеянный народом пляж. Мать яростно втирала в округлые плечи солнцезащитный крем и вполголоса, с нажимом, пилила отца:
- Хоть бы ребенка постеснялся! Обязательно надо на них пялиться? Только за этим и пришел! Ни одной задницы не пропустишь, что ты за человек такой? Любая кикимора краше жены…
Мальчик заинтересованно глянул из под козырька кепки, огляделся:
- Мам, а где кикимора?
- Лешка, хоть ты-то не лезь… Играйся сиди, - отмахнулась мать и продолжила свой бубнеж в сторону отца.
Лешка еще поозирался, так и не нашел на пляже кикиморы и принялся чертить на песке подвернувшейся под руку палочкой.
- Раз, два, три, четыре, пять, - проговаривал, меряя пальчиками только что нарисованный на песке маленький треугольник, а про себя мечтал, как мамино ворчание стихнет, а покрывало превратится в сказочный ковер-самолет, парящий высоко над речкой.
За спиной и правда стало тихо. Лешка обернулся. Мама сидела молча, с открытым ртом, будто застыла на полуслове, наблюдая, как отец неспешным шагом петляет среди островков полотенец и покрывал, уходя все дальше и дальше.
Домой он так и не вернулся.
«Это я сделал», - размышлял перед сном мальчик.
После он еще пару раз проверял действие треугольной магии, устраняя из своей детской жизни неудобные моменты: хулиган Денька навсегда переехал в другой город, больше не дразнил и не донимал, а противная воспиталка Регина Витальевна, заставлявшая есть вареный лук из супа, сломала ногу и не появлялась в Лешкином саду до самого выпуска.
Волшебными треугольники почему-то получались только на песке. Лешка кучу бумаги, карандашей и мелков перепортил, пока это понял. А как понял, так полюбил гулять. Мама, правда, сильно волновалась, что сын все время проводит в песочнице для малышни. Потому, когда подрос, он стал бегать на городской пляж. Был у него там закуток среди валунов, подальше от посторонних глаз. Там рисовал, там измерял - пальцами, шагами, рулеткой.
Огорчало одно: магия была несовершенной. Хотелось, чтоб родители перестали ссориться, а получилось, что отец совсем ушел. Хотелось избавиться от Деньки, а уехала и его сестренка, которая Лешке нравилась.
Мальчик никак не мог придумать решения проблемы, пока в доме не появился отчим.
Он единственный проявил интерес к Лешкиному увлечению и рассказал, что в треугольнике можно измерять не только стороны. Он подарил Лешке большущий транспортир и поведал о прекрасном и четком мире тригонометрических функций.
С той поры исчезало только то, что сздавало помехи. Главное - правильно высчитать все значения.
Когда между мамой и отчимом стал подниматься тот самый бубнеж, что лишил Лешку отца, мальчик прихватил транспортир и отправился на пляж. Тогда он впервые чертил треугольники не хаотично, а складывая в красивый, хоть и простенький геометрический узор. Начертив, он принялся за расчеты, тщательно измеряя все углы и выводя решения. Значения синусов, косинусов, тангенсов будто зависали в воздухе поверх рисунка, а между ними проплывала мысль о мире и спокойствии в семье.
Через пару дней отчим съехал.
Тогда Лешка понял, что треугольная магия действует только отнимая.
***
С той поры Тотолин нарисовал сотни узоров, легко расправляясь с крупными проблемами и мелкими неприятностями. Узоры становились все замысловатее, занимали все больше места. Пришлось потрудиться и поискать безлюдный, пригодный для рисования берег. Случайно найденные палки сменились граблями с деревянными зубцами. Тотолин сдал на права и купил подержанную девятку, чтоб дорога до места занимала меньше времени.
Порой он ездил на пляж без особой надобности: просто чтоб вынырнуть из скучных бухгалтерских отчетов, над которыми корпел целый день и подольше не возвращаться домой к материнскому ворчанию.
Применять тригонометрию к отношениям с матерью не хотелось: в конце концов, никому не помешают горячий ужин и чистые занавески на окнах.
***
Нещадно пекло солнце. Порывами накатывал горячий ветер.
Несколько выверенных, недлинных линий - и рисунок будет закончен.
Тотолин уверенным движением, без прикидки, взрыхлил песок слева, справа, еще раз справа. Закинул грабли на плечо, отступил, осматривая сделанное, и отер со лба пот.
Осталось самое приятное - расчеты. Для этого теперь не требовалось даже транспортира. Он давно безошибочно определял все углы на глаз, а значения функций всплывали в голове сами собой.
Тотолин отнес грабли к стоящей неподалеку девятке, а когда вернулся, опешил. В одном из только что созданных им треугольников стояла высокая и тощая девица. Тесемки купальника едва держались на ребрах и выступающих косточках ее таза. На груди висел фотоаппарат. Девица заправила за ухо выцветшую короткую прядь и спросила острым, как лезвие, голосом:
- Вы что, художник?
Тотолину захотелось, чтобы девица немедленно исчезла. Он попытался определить синус угла, в котором она стояла, и не смог. Кроме мысли, что треугольник кожи под ее бикини, вероятно, должен быть идеальным, в голову ничего не шло.
- Эй, вы немой?
- Кхм… Нет, я говорящий, - с трудом выдавил Тотолин
Девица хихикнула:
- Прямо как попугай… Так вы художник, да? - требовала она подтверждения.
- Ну… Не совсем… Я вообще-то… Ну это такое хобби. Творческое, - кивнул он наконец.
- Краси-и-иво, - задумчиво протянула собеседница, - а хотите, я сфотографирую? На вечер дождь обещали, ничего же потом не останется.
Не дожидаясь ответа она выпрыгнула из треугольника, длинными горячими пальцами ухватила Тотолина за запястье и отвела чуть в сторону. Потом ловко влезла на стоящую неподалеку старую иву и защелкала фотоаппаратом. Так же ловко спрыгнула вниз.
- Я вам потом распечатаю снимок. А вы сейчас в город? - Она кивнула на тотолинскую машину. - Подвезете? Я сейчас. Только вещи заберу, - и уже на бегу, оборачиваясь, -
меня, кстати, Алла зовут.
- Алла, - повторил Тотолин.
Это было самое треугольное имя из всех возможных. Казалось, можно почувствовать губами его угловатые буквы. Больше не хотелось, чтобы она исчезла. Хотелось одного: высчитать значения всех ее функций.
Через неделю она принесла обещанную фотографию в строгой рамке. Единственный непросчитанный Тотолиным узор. Сепия.
- Как назовешь? - спросила, заправляя прядку за ухо.
- Алла, - улыбнулся Тотолин.
Внутри Алла оказалась вовсе не такой четкой и геометричной, как была снаружи. Под ясными линиями ее ключиц и лопаток, за острыми углами ее рта, за правильным треугольным именем, жила совершенно неисчислимая женщина. Изменчивая, текучая, выпадающая из его системы, больше создающая помехи, чем дающая ясность.
Она постоянно тянула его куда-то: на выставки, встречи, яркие до головной боли творческие тусовки. Тотолин все чаще тосковал по своему пустынному пляжику, который забросил ради нее.
Потихоньку в отношения стал проникать тот самый, ненавистный с детства, бубнеж.
- Я думала, ты - художник, а ты - транспортир, - однажды упрекнула Алла в ответ на тотолинские отнекивания от очередного мероприятия.
- Так и есть, - ответил он и выставил ее за дверь.
На следующий день извинился. Даже цветы купил. Она приняла с легкой улыбочкой.
По вечерам, когда Алла уходила, над ухом зудела мать, невзлюбившая «эту тощую». «Квартира ей твоя нужна, а не ты - дурак».
После очередного из подобных разговоров, Тотолин вытащил с балкона грабли и поехал на пляж.
Ночью мать хватил удар, от которого она не оправилась.
Алла сочувствовала, помогла с похоронами, а потом переехала к нему. В конце концов, никому не помешают горячий ужин и чистые занавески на окнах.
Алла частенько пропадала на каких-то квартирниках и вечеринках, что вполне устраивало уставшего от ее негеометричной геометричности Тотолина. Он в это время ездил на свой одинокий берег и чертил новые узоры.
А через пару месяцев, когда солнце нещадно пекло прямо через окно, Алла заявила ему за обедом:
- Мне надоело выметать из углов песок, который ты вечно притаскиваешь на ботинках. И я беременна.
Вот так - почти без паузы. Тотолин поперхнулся чаем, а в голове закрутились картинки с никому ненужным мальчиком, апатичным отцом и вечно недовольной матерью. Он встал и решительно подошел к фотографии в строгой рамке на стене. Сепия. Алла.
- Угол семьдесят шесть градусов, синус ноль целых… - он бормотал и бормотал, не замечая, как тяжелое молчание за спиной сменилось шорохами и бряканьем шкафных дверок и ящиков комода.
Наверняка просчитав каждую функцию каждого запечатленного на фото треугольника, Тотолин шумно выдохнул и повернулся, почуяв, что Алла встала за спиной.
- Не переживай - не от тебя, - зло бросила она и вышла из квартиры, как гвозди вбивая в паркет коридора острые шпильки и волоча за собой тяжелый чемодан на колесиках.
Тотолин выдохнул еще раз.
Ездить на пляж он стал чаще - песка в углах квартиры становилось все больше.
Однажды утром он проснулся, опустил ноги с кровати и почувствовал кожей сухую шероховатую поверхность. Весь пол был покрыт ровным слоем песка.
«Прекрасно. Теперь и выезжать никуда не надо», - обрадовался Тотолин и сходил за граблями. Весь день он чертил и высчитывал, а утром вчерашние узоры оказались скрыты новым слоем цвета сепии.
Он рисовал каждый день, а каждое утро получал новое полотно для работы. Ему не нужен был ни горячий ужин, ни чистые занавески - только еще немного песка.
***
- Как же он столько натащил-то? Откуда? У нас, представляешь, из под люстры стало сыпаться… А у соседей по площадке, говорят, через розетки ручьями бежало.
- У порога из замочной скважины - гору натрусило!
- А когда эмчээсники дверь открыли, так их будто волной от порога отбросило, чуть насмерть не засыпало. Благо песок вниз по лесничной площадке потек…
- Да. А хозяина-то мертвым нашли. Видать задохнулся. Мать его рассказывала, что он на песке этом повернутый был. Картины какие-то все рисовал да измерял потом этим, как его...транспортиром.
- Хоть бы ребенка постеснялся! Обязательно надо на них пялиться? Только за этим и пришел! Ни одной задницы не пропустишь, что ты за человек такой? Любая кикимора краше жены…
Мальчик заинтересованно глянул из под козырька кепки, огляделся:
- Мам, а где кикимора?
- Лешка, хоть ты-то не лезь… Играйся сиди, - отмахнулась мать и продолжила свой бубнеж в сторону отца.
Лешка еще поозирался, так и не нашел на пляже кикиморы и принялся чертить на песке подвернувшейся под руку палочкой.
- Раз, два, три, четыре, пять, - проговаривал, меряя пальчиками только что нарисованный на песке маленький треугольник, а про себя мечтал, как мамино ворчание стихнет, а покрывало превратится в сказочный ковер-самолет, парящий высоко над речкой.
За спиной и правда стало тихо. Лешка обернулся. Мама сидела молча, с открытым ртом, будто застыла на полуслове, наблюдая, как отец неспешным шагом петляет среди островков полотенец и покрывал, уходя все дальше и дальше.
Домой он так и не вернулся.
«Это я сделал», - размышлял перед сном мальчик.
После он еще пару раз проверял действие треугольной магии, устраняя из своей детской жизни неудобные моменты: хулиган Денька навсегда переехал в другой город, больше не дразнил и не донимал, а противная воспиталка Регина Витальевна, заставлявшая есть вареный лук из супа, сломала ногу и не появлялась в Лешкином саду до самого выпуска.
Волшебными треугольники почему-то получались только на песке. Лешка кучу бумаги, карандашей и мелков перепортил, пока это понял. А как понял, так полюбил гулять. Мама, правда, сильно волновалась, что сын все время проводит в песочнице для малышни. Потому, когда подрос, он стал бегать на городской пляж. Был у него там закуток среди валунов, подальше от посторонних глаз. Там рисовал, там измерял - пальцами, шагами, рулеткой.
Огорчало одно: магия была несовершенной. Хотелось, чтоб родители перестали ссориться, а получилось, что отец совсем ушел. Хотелось избавиться от Деньки, а уехала и его сестренка, которая Лешке нравилась.
Мальчик никак не мог придумать решения проблемы, пока в доме не появился отчим.
Он единственный проявил интерес к Лешкиному увлечению и рассказал, что в треугольнике можно измерять не только стороны. Он подарил Лешке большущий транспортир и поведал о прекрасном и четком мире тригонометрических функций.
С той поры исчезало только то, что сздавало помехи. Главное - правильно высчитать все значения.
Когда между мамой и отчимом стал подниматься тот самый бубнеж, что лишил Лешку отца, мальчик прихватил транспортир и отправился на пляж. Тогда он впервые чертил треугольники не хаотично, а складывая в красивый, хоть и простенький геометрический узор. Начертив, он принялся за расчеты, тщательно измеряя все углы и выводя решения. Значения синусов, косинусов, тангенсов будто зависали в воздухе поверх рисунка, а между ними проплывала мысль о мире и спокойствии в семье.
Через пару дней отчим съехал.
Тогда Лешка понял, что треугольная магия действует только отнимая.
***
С той поры Тотолин нарисовал сотни узоров, легко расправляясь с крупными проблемами и мелкими неприятностями. Узоры становились все замысловатее, занимали все больше места. Пришлось потрудиться и поискать безлюдный, пригодный для рисования берег. Случайно найденные палки сменились граблями с деревянными зубцами. Тотолин сдал на права и купил подержанную девятку, чтоб дорога до места занимала меньше времени.
Порой он ездил на пляж без особой надобности: просто чтоб вынырнуть из скучных бухгалтерских отчетов, над которыми корпел целый день и подольше не возвращаться домой к материнскому ворчанию.
Применять тригонометрию к отношениям с матерью не хотелось: в конце концов, никому не помешают горячий ужин и чистые занавески на окнах.
***
Нещадно пекло солнце. Порывами накатывал горячий ветер.
Несколько выверенных, недлинных линий - и рисунок будет закончен.
Тотолин уверенным движением, без прикидки, взрыхлил песок слева, справа, еще раз справа. Закинул грабли на плечо, отступил, осматривая сделанное, и отер со лба пот.
Осталось самое приятное - расчеты. Для этого теперь не требовалось даже транспортира. Он давно безошибочно определял все углы на глаз, а значения функций всплывали в голове сами собой.
Тотолин отнес грабли к стоящей неподалеку девятке, а когда вернулся, опешил. В одном из только что созданных им треугольников стояла высокая и тощая девица. Тесемки купальника едва держались на ребрах и выступающих косточках ее таза. На груди висел фотоаппарат. Девица заправила за ухо выцветшую короткую прядь и спросила острым, как лезвие, голосом:
- Вы что, художник?
Тотолину захотелось, чтобы девица немедленно исчезла. Он попытался определить синус угла, в котором она стояла, и не смог. Кроме мысли, что треугольник кожи под ее бикини, вероятно, должен быть идеальным, в голову ничего не шло.
- Эй, вы немой?
- Кхм… Нет, я говорящий, - с трудом выдавил Тотолин
Девица хихикнула:
- Прямо как попугай… Так вы художник, да? - требовала она подтверждения.
- Ну… Не совсем… Я вообще-то… Ну это такое хобби. Творческое, - кивнул он наконец.
- Краси-и-иво, - задумчиво протянула собеседница, - а хотите, я сфотографирую? На вечер дождь обещали, ничего же потом не останется.
Не дожидаясь ответа она выпрыгнула из треугольника, длинными горячими пальцами ухватила Тотолина за запястье и отвела чуть в сторону. Потом ловко влезла на стоящую неподалеку старую иву и защелкала фотоаппаратом. Так же ловко спрыгнула вниз.
- Я вам потом распечатаю снимок. А вы сейчас в город? - Она кивнула на тотолинскую машину. - Подвезете? Я сейчас. Только вещи заберу, - и уже на бегу, оборачиваясь, -
меня, кстати, Алла зовут.
- Алла, - повторил Тотолин.
Это было самое треугольное имя из всех возможных. Казалось, можно почувствовать губами его угловатые буквы. Больше не хотелось, чтобы она исчезла. Хотелось одного: высчитать значения всех ее функций.
Через неделю она принесла обещанную фотографию в строгой рамке. Единственный непросчитанный Тотолиным узор. Сепия.
- Как назовешь? - спросила, заправляя прядку за ухо.
- Алла, - улыбнулся Тотолин.
Внутри Алла оказалась вовсе не такой четкой и геометричной, как была снаружи. Под ясными линиями ее ключиц и лопаток, за острыми углами ее рта, за правильным треугольным именем, жила совершенно неисчислимая женщина. Изменчивая, текучая, выпадающая из его системы, больше создающая помехи, чем дающая ясность.
Она постоянно тянула его куда-то: на выставки, встречи, яркие до головной боли творческие тусовки. Тотолин все чаще тосковал по своему пустынному пляжику, который забросил ради нее.
Потихоньку в отношения стал проникать тот самый, ненавистный с детства, бубнеж.
- Я думала, ты - художник, а ты - транспортир, - однажды упрекнула Алла в ответ на тотолинские отнекивания от очередного мероприятия.
- Так и есть, - ответил он и выставил ее за дверь.
На следующий день извинился. Даже цветы купил. Она приняла с легкой улыбочкой.
По вечерам, когда Алла уходила, над ухом зудела мать, невзлюбившая «эту тощую». «Квартира ей твоя нужна, а не ты - дурак».
После очередного из подобных разговоров, Тотолин вытащил с балкона грабли и поехал на пляж.
Ночью мать хватил удар, от которого она не оправилась.
Алла сочувствовала, помогла с похоронами, а потом переехала к нему. В конце концов, никому не помешают горячий ужин и чистые занавески на окнах.
Алла частенько пропадала на каких-то квартирниках и вечеринках, что вполне устраивало уставшего от ее негеометричной геометричности Тотолина. Он в это время ездил на свой одинокий берег и чертил новые узоры.
А через пару месяцев, когда солнце нещадно пекло прямо через окно, Алла заявила ему за обедом:
- Мне надоело выметать из углов песок, который ты вечно притаскиваешь на ботинках. И я беременна.
Вот так - почти без паузы. Тотолин поперхнулся чаем, а в голове закрутились картинки с никому ненужным мальчиком, апатичным отцом и вечно недовольной матерью. Он встал и решительно подошел к фотографии в строгой рамке на стене. Сепия. Алла.
- Угол семьдесят шесть градусов, синус ноль целых… - он бормотал и бормотал, не замечая, как тяжелое молчание за спиной сменилось шорохами и бряканьем шкафных дверок и ящиков комода.
Наверняка просчитав каждую функцию каждого запечатленного на фото треугольника, Тотолин шумно выдохнул и повернулся, почуяв, что Алла встала за спиной.
- Не переживай - не от тебя, - зло бросила она и вышла из квартиры, как гвозди вбивая в паркет коридора острые шпильки и волоча за собой тяжелый чемодан на колесиках.
Тотолин выдохнул еще раз.
Ездить на пляж он стал чаще - песка в углах квартиры становилось все больше.
Однажды утром он проснулся, опустил ноги с кровати и почувствовал кожей сухую шероховатую поверхность. Весь пол был покрыт ровным слоем песка.
«Прекрасно. Теперь и выезжать никуда не надо», - обрадовался Тотолин и сходил за граблями. Весь день он чертил и высчитывал, а утром вчерашние узоры оказались скрыты новым слоем цвета сепии.
Он рисовал каждый день, а каждое утро получал новое полотно для работы. Ему не нужен был ни горячий ужин, ни чистые занавески - только еще немного песка.
***
- Как же он столько натащил-то? Откуда? У нас, представляешь, из под люстры стало сыпаться… А у соседей по площадке, говорят, через розетки ручьями бежало.
- У порога из замочной скважины - гору натрусило!
- А когда эмчээсники дверь открыли, так их будто волной от порога отбросило, чуть насмерть не засыпало. Благо песок вниз по лесничной площадке потек…
- Да. А хозяина-то мертвым нашли. Видать задохнулся. Мать его рассказывала, что он на песке этом повернутый был. Картины какие-то все рисовал да измерял потом этим, как его...транспортиром.