Она была так прекрасна
Мне было около сорока, когда я ее встретил. Сколько было ей, я никогда не спрашивал. Ведь манкости в ее глазах было куда больше, чем прожитых лет.
Она сама подсела ко мне в кафе, сама заговорила. Заговорила. Да. Заморочила. Я вряд ли вспомню любой из наших разговоров, даже самый последний.
Она взяла меня за руку и повела за собой. Я смотрел на ее темные длинные волосы, на узкие плечи и молча шел, лишенный воли.
Она привела меня в маленькую квартирку, наполненную сумраком и запахом ладана, заставленную холстами. Картины - единственное, что я помню хорошо. Темные обветшалые здания, бледные засыхающие цветы, мертвые птицы, усталые бабочки с потрепанными крыльями. Ее влекло увядание. Меня влекла она.
Она остановилась у незастеленного диванчика, со всех сторон окруженного вышедшим из-под ее руки умиранием, и стянула через голову короткое платье. Просто. Будто меня и не было в комнате.
Она была так прекрасна. Бледна, худа, остра - и прекрасна.
Я шагнул ближе и ощутил ее запах.
Я вряд ли вспомню, что происходило потом. Никогда не помнил. Ни одного раза - даже самый последний.
Жизнь проваливалась в зазор между прикосновением ее прохладного рта и финальным всхлипом-выдохом - прямо мне в губы.
Она будто выдыхала себя в меня - по чуть-чуть, по капле.
А после одевалась так быстро, что я даже не успевал разглядеть набитую на ее правой лопатке татушку, и просила уйти.
Наша связь мало влияла на мою повседневность. Успехи и неудачи, радости и огорчения. Работа, семья, друзья - все как у всех. Никто не догадывался об этой женщине с прохладными губами. Я и сам порою переставал верить в ее существование. Тогда она появлялась вновь и вела за собой.
Как и сегодня.
Сегодня на ее мольберте появилась новая работа. Крупная черная птица, лежащая в сухой траве. Неживая - перья еще блестят, но скрюченные лапы уже задраны вверх.
- Не смотри, картина еще не готова, - велела она и сняла платье.
Я снова упал в прореху времени между первым прикосновением и последним звуком. На этот раз я из нее не вернулся.
Она выдохнула себя всю в мое тело. И я исчез. Потом она шумно вдохнула. И я навсегда остался рядом.
Она поднялась с дивана, подошла к мольберту, взяла в руки тонкую кисть и написала в углу картины мое имя. Потом собрала длинные волосы в узел, заколов их той же кистью.
На правой лопатке блеснула лезвием остро наточенная коса.
Она сама подсела ко мне в кафе, сама заговорила. Заговорила. Да. Заморочила. Я вряд ли вспомню любой из наших разговоров, даже самый последний.
Она взяла меня за руку и повела за собой. Я смотрел на ее темные длинные волосы, на узкие плечи и молча шел, лишенный воли.
Она привела меня в маленькую квартирку, наполненную сумраком и запахом ладана, заставленную холстами. Картины - единственное, что я помню хорошо. Темные обветшалые здания, бледные засыхающие цветы, мертвые птицы, усталые бабочки с потрепанными крыльями. Ее влекло увядание. Меня влекла она.
Она остановилась у незастеленного диванчика, со всех сторон окруженного вышедшим из-под ее руки умиранием, и стянула через голову короткое платье. Просто. Будто меня и не было в комнате.
Она была так прекрасна. Бледна, худа, остра - и прекрасна.
Я шагнул ближе и ощутил ее запах.
Я вряд ли вспомню, что происходило потом. Никогда не помнил. Ни одного раза - даже самый последний.
Жизнь проваливалась в зазор между прикосновением ее прохладного рта и финальным всхлипом-выдохом - прямо мне в губы.
Она будто выдыхала себя в меня - по чуть-чуть, по капле.
А после одевалась так быстро, что я даже не успевал разглядеть набитую на ее правой лопатке татушку, и просила уйти.
Наша связь мало влияла на мою повседневность. Успехи и неудачи, радости и огорчения. Работа, семья, друзья - все как у всех. Никто не догадывался об этой женщине с прохладными губами. Я и сам порою переставал верить в ее существование. Тогда она появлялась вновь и вела за собой.
Как и сегодня.
Сегодня на ее мольберте появилась новая работа. Крупная черная птица, лежащая в сухой траве. Неживая - перья еще блестят, но скрюченные лапы уже задраны вверх.
- Не смотри, картина еще не готова, - велела она и сняла платье.
Я снова упал в прореху времени между первым прикосновением и последним звуком. На этот раз я из нее не вернулся.
Она выдохнула себя всю в мое тело. И я исчез. Потом она шумно вдохнула. И я навсегда остался рядом.
Она поднялась с дивана, подошла к мольберту, взяла в руки тонкую кисть и написала в углу картины мое имя. Потом собрала длинные волосы в узел, заколов их той же кистью.
На правой лопатке блеснула лезвием остро наточенная коса.