Я помню, как мы с Сашкой где-то гуляли в осенних таганских сумерках, пахнущих дождём и кленовым опадом, и она мне пыталась объяснить, что ей нравится в Максе Фрае. Ну что всё очень Романтизировано. Что Мир На Кончиках Пальцев. Я чесала репу, потому что для меня это были очень странные книжки, где вообще ничего не происходит и все гоняют кофе целый день. “Как бы нам обустроить Обломовку”, но в лоохи. Но я честно попыталась примерить к себе остроту восприятия не событий, а атмосферы - и потерпела сокрушительное поражение.
Но я запомнила, что существуют люди, чувствительные к каким-то недосягаемым для меня материям. Вот для них, наверное, Белград - самое то. Город в третьем веке _до нашей эры_ основали, с ума сойти! - кельты под названием Сингидунум. Потом там тусили какие-то загадочные иллирийцы (звучит как Древняя Валирия, как будто и драконы водились, да?), рождались римские императоры, потом осели славяне и полторы тысячи лет воевали. Город величественно, умопомрачительно древний - и при этом… совсем нет. Вся эта древность существует в параллельной реальности, потому что Белград - самый разрушаемый город Европы. Его стирали в пыль не один десяток раз. Вот именно по этим улочкам не ходили римские императоры - но в то же время, ходили.
Место силы. Город-феникс. Зыбкие пепельные реальности прошлого в нём переплетаются с мирами невозможного будущего - архитектурный стиль некоторых районов Фил метко назвал “Био-Ленинизмом”. Действительно, лучше не опишешь - современные урбанистические хорошенькие, хипстерские решения, но не через американскую призму, а свои, подкорково “наши”.
А ещё более наши там трамвайчики - тех же “очень-очень старый”, “поновее” и “хай-течный” моделей, к которым мы привыкли в Москве. Правда в Москве ты за них платишь или “Тройкой”, или просто карточкой, а в Белграде - смской с сербского номера. А если у тебя нет сербского номера, не платишь никак. Не платят никак, в основном, и все местные - полагаясь на сербское “полако”, они достают смартфоны только если заходит контролёр.
А вот если человек платит за билет сразу - то он русский. Впрочем, наших в толпе вообще легко отличить.
Все русские мужчины почему-то похожи на хмурых бородатых детей - говорит А., сербско-черногорский (всё сложно) парень моей подруги.
Понять его можно - сербы высокие (одни из самых высоких в Европе), и улыбчивые, загорелые, и обычно носят короткие волосы и не носят бороду. Не перепутаешь и с IT-шными заморенными в застенках хоум-офиса сычами-понаехами.
Фил, впрочем, не бородат и не выглядит сычом. И хмурым тоже не выглядит, хотя повод есть - я опаздываю на встречу на полтора часа - потому что сначала я ехала в правильном трамвае, но в неправильную сторону. Потом я из него вышла, перешла на другую сторону улицы и почему-то продолжила ехать не в ту сторону. Потом я подождала третий трамвай и Фил мне написал - “знаешь, он идёт на круг, ты лучше из него не выходи”.
На конечной меня попробовали высадить контролёры, мол девушка, давай выходи, приехали, но я на сбивчивом английском не согласилась и вцепилась в поручень с таким отчаянным видом “неть”, что стало понятно, что я готова пасть, защищая эти высоты, как последний орлоносец последнего римского легиона, который видела эта земля. Странная какая-то, контроллеры переглянулись с водителем и, видимо, телепатически пришли к консенсусу, что просто день сегодня такой, и решили игнорировать нервическую туристку. Вот и славно, вот и ave caesar.
…Так я добралась до встречи на трех трамваях и рассыпаюсь на тысячи осколков от тревоги и стыда, что заставила людей ждать.
- Да ничего, говорит Фил, ты не переживай. Я люблю проблемы решать. Я просто не думал, когда ты написала, что плохо ориентируешься, что настолько плохо. А это, знакомьтесь - Аня, моя жена.
Слушай, говорю я, ну да, действительно плохо. Я только второй раз путешествую самостоятельно, а за границей - вообще первый раз одна. Много лет жила с тем, что боюсь заблудиться и сложно даже по своему району из дома выйти! Так что я вот тут в результате большой внутренней работы. И курса антидепрессантов.
У релокантов только и разговоров, что про ингибиторы обратного захвата серотонина.
Но Фил удивляется - говорит, не понимаю, это же таблетки, как они могут влиять на мышление? На то, выходить тебе из дома или нет?
- Ну просто без них в депрессии ты заранее решаешь, что ничего не получится, нет смысла даже и пытаться. И даже трудно назвать этот процесс “решаешь”, потому что для тебя мир просто такой и есть - что все в нём бесполезно, не стоит и пробовать. Путешествия, отношения, амбиции, будущее - всё просто как факт не для тебя, ты этом даже не сомневаешься.
Аня со мной соглашается и по её тону я понимаю, что то, что я рассказываю, ей знакомо гораздо лучше, чем она бы хотела.
- Но почему таблетки, я всё ещё не понимаю. Почему нельзя больше гулять, пойти заниматься спортом, найти любимое дело?
Обычно я не веду таких дискуссий, но по Филу видно, что за его расспросами стоит невинная любознательность, а не желание доказать собеседнице, что психология - не наука, а антидепрессанты - это заговор бигфармы.
- Спорт и прогулки отлично помогают, но на фоне АД. А таблетки помогают тебе начать что-то для себя значить. Ты Филлипа К. Дика читал? Андроиды, электроовцы, вот это вот все? Он обалденно депрессию описал, слушай:
“Теперь я могу понять, как ты страдаешь; я всегда думал, что тебе нравится это состояние, я считал, что ты можешь из него выйти, стоит тебе только захотеть; если не сама, так с помощью модулятора. Я только теперь понял: когда ты в депрессии, тебе на все наплевать. Апатия, вызванная тем, что ты утратила ощущение собственной значимости. Не имеет значения, чувствуешь ли ты себя хуже или лучше, когда ты сама для себя ничего не значишь…” - но я, конечно, по памяти вольно тогда цитирую.
- То есть депрессия сначала внедряет тебе убеждение что “ты ничего не значишь”. Это такой, как бы, мемовирус. И неужели никакие разубеждения не помогают?
- Нет. Не помогают.
- А я тебе говорила, надо что мне надо найти врача и пропить ещё курс - вздыхает Аня.
- Фил, ты ведь не запрещаешь жене лечиться?
- Ты что, как можно взрослому человеку “запрещать”! Я не запрещаю, конечно. Но я не понимаю, как помогут таблетки от такого “мемовируса” и почему нельзя пойти на спорт.
- Потому что мне от него только хуже - объясняет Аня и видно, что разговор у ребят не первый.
- Фил, я вижу, что ты хочешь разобраться. Но заходы “а может спорт” или “а может работу” звучат для человека в морально угнетённом состоянии как дополнительная демотивация. Ань, если тебе понадобится в качестве аргумента задавить его массой депрессивной женской солидарности, просто позови. Я готова! В любой день!
Ребята смеются моему энтузиазму и заверяют меня, что настолько крайние меры, наверное, всё же не понадобятся.
- Вот вернусь из Японии, возьму рецепт, говорит Аня и примерно через три наносекунды мы узнаем, что у нас общий любимый автор яойной манги.
- … фотоплёнку! В жопу! Подожди, но мы, наверное, пугаем Фила.
- Не, он привычный. Когда я болею, он даже читает мне яойную мангу вслух.
- Господи, вот это да, вот это я понимаю, настоящая любовь!
Фил опять принимает свой любознательный вид.
- Юля, а ты можешь объяснить, почему все женщины, ну по крайней мере все, которых я знаю, любят яой?
- Хорошо, что ты спросил, улыбаюсь я. Конечно, могу. Так вот, с точки зрения эволюционной психологии…
И мы ещё долго гуляем по парку, а потом ребята сажают меня на правильной остановке на правильный трамвай, светит солнце, мир безмятежен, но я все равно на обратном пути представляю сумрачную фалангу-другую расквартированных тут девятнадцать столетий назад легионеров Четвертого Флавийского, чеканящих шаг в такт погромыхиванию трамвая.