раз уж я проспала все будильники

[jongleuress]

В прошлой жизни хорошо бы быть военным репортером. Женщиной с кудрями и без предрассудков. Дамой с фотоаппаратом и камелиями нет, крепкими ботинками. Женщиной в непромокаемом плаще, с вечной сигаретой в уголке накрашенных - всем войнам назло - алым губ, женщиной с маленьким пистолетом и не одним паспортом, вхожей в дипломатические гостиные (о, много чего она могла бы порассказать о причудах некоего посла, любителя рома, кокаина и алой помады да, стандартный джентльменский набор середины века) и отчаянно левые кабаки (о, чего она только не знает о бородатых, нежных мальчиках красной борьбы за народную свободу). Женщиной с кожаным поясом верности неженскому ремеслу, которая (собранная, серьезная, лишенная томлений, слабости и дрожи) снимает, как бьют демонстранта в подворотне, снимает марши и интервенции, снимает чулки и ложится спать каменным сном, ложится на землю, спасаясь от осколков гранаты, снимает с себя всякие обязательства по отношению к послам и борцам за независимость/равенство/мир во всем мире и остается тогда, когда армия уходит - снимать последствия; снимает последствия увиденного (и записанного) одной шестнадцатой чашки чудом провезенного сквозь блокады и линии фронта настоящего шотландского виски. Женщиной в Мадриде, женщиной на Кубе, женщиной в Будапеште и Москве, женщиной с загорелой кожей и в нестерпимо слепящей белоснежной блузе, бледной женщиной с синеватыми веками и в чуть-чуть великоватом пальто; женщиной с ворохом историй, которая весь вечер молчит, потому что ее маленькая записная книжка уже и так переполнена, а больше ничего не имеет значения. Да, и когда войска освободителей входят в город, она танцует на праздничном балу в жемчужном платье с открытой спиной, с улыбкой наблюдая, как полупьяный посол и неожиданно гладко выбритый борец за самые светлые идеи человечества пожимают друг другу руки и удаляются в секретную комнату где-то наверху, на секретное совещание, где они будут искать компромисс, пытаясь спасти миллионы жизней, потому что по-настоящему изменить мир нельзя, можно его только настроить, откорректировать курс истории, принять участие в неизбежном. Политик снимет пиджак, революционер ослабит галстук, и вот они уже - по одну и ту же сторону баррикад, и вкус рома ничуть не изменился оттого, что одному пришлось поступиться своими привилегиями, за которые он цеплялся всю жизнь, а другому - своими принципами, кроме которых у него ничего нет. В конце концов, у них остались ром и женщина. Да, хорошо бы родиться женщиной, которой не нужен ни глазок, ни слуховое окно, чтобы знать, чем у них там все закончится, наверху; и поэтому она танцует в своем жемчужном платье с открытой спиной, с блестящим отчетом с места событий в голове, с заинтересованной улыбкой одного министра и откровенно призывным взглядом агента радикальной террористической организации - а потом она уедет домой (гостиничный номер тоже может быть домом, зависит от отношения) одна, потому что сегодня ей не хочется ложится никуда, кроме своей постели



(c) Jeremy Enecio